Текст книги "Карибская эскапада"
Автор книги: Андрей Бондаренко
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
Загорелись вертолёты – славно так, весело, только залечь успели – рванули, родимые, до небес самых. Есть – почин!
Дальше – тоже ничего особенного.
Я со своими отправился со складами разбираться: пожгли всё, повзрывали, из полезного – только пару «Стингеров» обнаружилось.
Далее по плану к штабным строениям двинулись.
Подходим, а там бой идёт. Трудно группе Зорго пришлось, брауноцы, подвох сразу заподозрили, на прорыв пошли – есть у Капитана потери, залегли – еле отбились.
Хорошо, Бернд на выручку подоспел, даже рукопашная небольшая случилась, но – в нашу пользу, вон труп Кью валятся на полянке.
Остатки сил противника, с Профессором во главе, в штабном домике укрылись, отстреливаются потихоньку. Домик то этот – непростым оказался, стены, похоже, внутри стальными листами проложены, не берут их пули, прям – бункер такой натуральный, затягивается штурм.
Тут «Стингеры» и пригодились, раз-два, с подошедшим Лёхой дуплетом, – и нет бункера, одни головешки дымятся, воздух горный нещадно портя….
Вот – и все дела, нечего больше рассказывать!
Победа!!! Победа???
Победа!!!! Однажды – отважно
Нас посетила – привычно….
И трубадуры важно
Оповестили мир:
Мол, нынче – у нас всё отлично,
Вокруг – спокойно и благостно,
Без этих дурацких выстрелов,
И – без звона рапир.
Не будет уже – как прежде!
Походы и битвы – в прошлом…..
Давно разбежались лошади,
Затупились клинки….
И прекрасные женщины,
В белых – как снег – одеждах,
Осыпают Героев цветами
С ног и до головы
Что ж приуныли, братцы?
Слава и деньги – в тягость?
Женские ласки – не в радость?
И тоска на душе?
Лишь желанье – подраться
Вместе с нами осталось,
Никуда – не девалось….
Даже неважно – с кем….
Может – уедем отсюда?
В те края – где сраженья,
Где бои и походы,
Да зелёный прибой…..
А Победа – она лишь тёща,
Совсем, причём, нелюбимая:
Погостили, любезная? И быстро – домой…
А Победа – лишь тёща,
Совсем, причём, нелюбимая:
Погостили, любезная? И быстро – домой…
Победа – однажды отважно
В наши стучится двери.
Мы Вас не ждали, мамаша!
Мы Вас не ждали – совсем!
Видите – двери заперты?
Знать – никого нету дома……
Вы пока погуляйте – по нежной и тёплой росе…..
Видите – двери заперты?
Знать – никого нету дома…..
Вы пока погуляйте – по нежной и тёплой росе…..
Глава двадцать вторая
Она – умерла……
Победа – великое слово! Много в нём заключено, а для бойцов усталых, это слово – ещё и призыв к отдыху долгожданному, или, по крайней мере, – к передышке краткосрочно, где итоги – окончательные или промежуточные, подбить можно.
Расположились на полянке, напротив сгоревшего домика Профессора Брауна, потери подсчитали. Четверо чиго погибло. Джедди взрывом контужен – оглох на одно ухо, ходит, шатаясь. Раненых – половина отряда: у Зорго пуля в животе сидит – без сознанья бравый Капитан лежит, бредит, Нуру с головой забинтованной рядом с ним сидит, за руку держит, у Лёхи плечо прострелено, у Мэлви в бедре осколок гранаты, у остальных – разное, по мелочам. У меня только касательное ранение головы, например, только кожу на черепушке шальным осколком ободрало совсем немного, Бернд вообще только фингалом отделался – во время рукопашной Кью исхитрился ему армейским ботинком врезать.
У каждой Победы – своя цена, а вообще, – легко отделались, хуже гораздо всё могло обернуться.
Чиго могилы для погибших выкопали в сторонке, похоронили мы наших товарищей погибших, сказали по несколько слов добрых, да и к делам текущим вернулись – плохо совсем со временем было, совсем скоро десантура американская запросто могла нагрянуть. Оба их вертолёта мы с Берндом спалили успешно, так что об базы столичной им до нас на джипах часов десять переть, не меньше, да и ночь скоро наступит. Скорее всего, они к нам только на рассвете сунутся.
Мэлви своих отправил лошадей и мулов, из загона разбежавшихся, ловить – пригодятся, когда от погони улепётывать будем.
Айна, Бернд и Мари, к которой зрение возвращаться постепенно начало, перевязкой ран занялись, я же со стариком Негро – приготовлением обеда. Костерок запалили, воды вскипятили, консервов разных наоткрывали.
Нуру в это время пошла посмотреть, что там от домика Брауна осталось, нет ли полезного чего. Возвращается – улыбка до ушей, в руках бочонок деревянный, литров на восемь, слегка от огня почерневший.
Джека в щёку чмокнула.
– Это, радостно говорит, – Вино из ягод дикой сливы, очень вкусное.
Джек краник бронзовый повернул, рот под тоненькую струйку подставил, несколько глотков сделав, подтвердил:
– Действительно – сливовое вино, и превосходное! Про это вино даже романс старинный есть, на испанском, вот – послушайте:
Романс о сливовом вине.
Терпкое вино – из ягод дикой сливы…..
Под свечой – искрится так оно…..
Всё бредут – хмельные пилигримы,
Воспевая – славное вино….
Терпкое вино – из дикой сливы ягод…..
На излёте – наших трудных лет,
Аромат тот – лучшая награда…
Ничего прекрасней – нет…
Терпкое вино – из ягод сливы дикой….
Словно зов – далёких, чудных стран….
И Судьбы, как прежде, многоликой
Очень тайный, и всесильный знак…..
Что ж, бокалы сдвинем, пилигримы…
Пробил час, Удача впереди….
Ждёт дорога нас – неотвратимо…
Словно в сентябре – дожди….
Ждёт Дорога нас – неотвратимо…
Словно в сентябре – дожди….
И я того вина попробовал.
– Да, Джек, – соглашаюсь, – И вино отличное, и романс твой – что надо.
Солнце уже за горизонт закатилось. Постелили на траве, около костра, пару плащ палаток, разнообразные консервы открытые – в художественном беспорядке расставили. Похоже, все вилки и ложки под землёй оставили, действительно, зачем в бою вилки с ложками? Да ничего, ножи то у всех имеются, если голоден – и с помощью ножа перекусишь.
Маркиз, где-то бой пересидевший, появился. К ногам Джедди привалился, заурчал громко.
Расселись, Нуру пустой котелок, трёхлитровый взяла, наполнила из бочонка вином сливовым и давай всех обходить по очереди – кружек то тоже в наличие не наблюдалось.
Первым котелок из рук Нуру Лёха взял.
– Я хочу выпить, – говорит хрипло, волнуясь немного, – За самое дорогое, как учил Че, что есть в жизни у каждого человека, – за Свободу!
Сделал несколько глотков, Айне котелок передал.
Айна вина попробовала, котелок Нуру передала, а уже потом от себя добавила:
– А ещё – за Любовь! И за детей наших будущих!
И смотрит на Лёху лукаво, с подначкой, а тот только ресницами удивлённо хлопает – дурак дураком.
– Ура! Ура! – все радостно завопили, даже в воздух постреляли немного – но, от души.
Нуру, меж тем, улыбаясь широко и радушно, к Мари подошла, котелок с вином ей протягивая:
– Отведайте, милая Мари этого славного вина! От души предлагаю! Дикая слива в наших краях – символ Любви искренней, большой, до гроба!
Мари котелок с вином в руки взяла, неотрывно на Бернда глядя, приготовилась несколько слов сказать,
Но – не успела.
Нуру ловко кинжал из ножен выхватила, и ударила Мари – под сердце.
Быстро всё так получилось, никто помешать ей не сумел.
Какой же я дурак, нет, даже не дурак – сволочь последняя!
Знал же, на уровне подсознанья, – не кончится это добром.
Как же – голливудских фильмов – досыта насмотрелся. У них там как: кончается, вроде, история романтическая – полным хэппи-эндом, главные Герой и Героиня – целуются, и тут, из под обломков здания, какого разрушенного – мерзкий Монстр, убитый уже много раз, поднимается, и, Герою, либо – Героине – в спину подло стреляет…
Знал ведь всё, а не досмотрел! Предлагала же Айна тогда: убить эту Нуру сразу, пакости не дожидаясь, – не послушал, слюнтяй хренов!
Нуру тут же на части порвали, конечно. Первой Айна свой нож метнула – веер серебристый в воздухе прожужжал, у Нуру из горла фонтан кровавый забил. Я револьвер свой в убийцу подлую разрядил, Лёха – обойму Калашникова, остальные….
Порвать порвали, а толку?
Хрипит Мари, стонет протяжно – практически воет.
Посмотрел, нож то неглубоко совсем вошёл, да и сердца, судя по всему, не задел, может подвох какой имеется?
Джек Негро подошёл, с мёртвого тела Нуру ножны снял, понюхал – в лице переменился.
– Плохо всё совсем, – голосом дрожащим говорит, Это – яд «бозанко», страшный, смертельный!
Айна ножны в руках повертела, подтверждает:
– Да, «бозанко» – страшная штука, придуманная пару тысяч лет назад – ради интересов серьёзных – насквозь. От него нет спасения, человек, которому он в кровь попал, – умирает долго, в мучениях страшных…..
Осторожно кинжал из груди Мари вытащили, рану перекисью водорода промыли, спиртом разведённым, мазью Вишневского намазали – вдруг, вытянет яд, перевязали тщательно, в палатку, наспех поставленную, перенесли.
А Мари всё хуже и хуже, уже не стонет – кричит страшно, глаза закатились, пена на губах зелёная пузырится.
Бернд непрерывно носил в палатку к умиряющей сосуды с разными отварами, орал на всех подряд, пинал мулов – под ноги подвернувшихся, и – плакал – без остановки.
Всё правильно – как тут не плакать?
Сам во всём виноват: слонялся – сперва по джунглям и предгорьям Карибии, потом – по Средиземью этому подземному. И все, включая его отца – доктора Мюллера, сгоревшего заживо несколько дней назад, все – оставили надежду, в глубине души, – Бернда найти.
И только Мари, его жена, только она – верила, и тащила нас всех за собой – до конца…..
Сидим с Лёхой, перекуриваем, Айна рядышком пристроилась с подветренной стороны – чтобы дымом табачным не дышать. Молодец, о здоровье будущего ребёнка заботится!
Бернд подходит, седой, постаревший, уже не плачет – строгий такой.
Сигарету достал, закурил, и говорит – голосом бесцветным, мёртвым:
– Ей всё хуже становится. Щёки уже ввалились, почернели, волосы выпадают. Не могу я на это смотреть больше. Может – кто-нибудь из вас, а? Я сам – не смогу……
Переглянулись мы с Лёхой, сразу поняли – о чём это он. Молчим, глаза отводим.
– У Джедди – Огнин, – Айна неожиданно вмешивается, – Это очень сильный талисман – мне бабушка рассказывала. Есть у чиго древнее Поверье: если над умирающим "молитву смерти" прочесть, и Огнином его губ коснуться, то он либо выздоровеет – если Судьбе это угодно, либо – умрёт, тихо без мучений.
Вынесли Мари из палатки, на траву уложили. Страшно на неё было смотреть – мумия живая, почерневшая, кричащая от боли беспрестанно.
Все вокруг неё встали, Джедди вперёд вышел, Огнин с шеи снял, в ладони зажал.
Глаза в небо устремил, и прочёл молитву, ту – которой его дон Романо, тогда – в Сан-Анхелино, научил:
Черный снег. Хрустальные слезы.
Хрустальные слезы на черном снегу.
Но это еще не конец, нет.
Мир еще осязаем. И слышна еще печальная свирель.
Но вот хрустальные капли мутнеют, трескаются и превращаются в серую пыль.
Светлая музыка стихает.
Остается только черный снег.
И звенящая тишина.
Коснулся хоббит её губ медальоном, все в немом ожидании замерли.
Чудо случилось, или – совпадение простое?
Как бы там ни было, но кричать Мари перестала, лицо её изменилось совершенно: щёки порозовели, нос вытянулся, голубые глаза открылись широко – просто огромными стали, волосы густые – платиной отливают. Прекрасное такое лицо, красоты неземной, ангельское просто. Грудь мерно поднимается и опадает – дышит, жива значит.
Но, чувствовалось, что это временно, не взаправду, наоборот – Смерть к ней ещё ближе подобралась. Мне даже – страшно стало, словно к чему-то запретному, запрещённому, прикоснулся.
– Что это? – Бернд шепчет, – Что это такое? Кто мне объяснит?
– Она уже умерла, – Айна отвечает, – Только заклятие полностью сработает на рассвете, когда солнце взойдёт…..
Глава двадцать третья
Путь домой
К рассвету мы у костра втроём остались: я, Бернд и Мари. Или – уже только вдвоём?
Лёха с Айной, основную часть индейцев с собой прихватив, на запад ушли – с Эскобаром разбираться, Мэлви с напарником на самый высокий холм отправились – в случае появления противника костёр сигнальный должны зажечь, остальная часть отряда домой отправились, в Сан-Анхелино.
В ожидание рассвета мы с Берндом вырыли глубокую могилу. И лопаты имелись в наличие, но копали только ножами – словно некий рыцарский ритуал соблюдая.
Выкопали, сели на краюшке, свесили в яму ноги, закурили, глядя на небо.
Солнце ещё – где-то спало – за линией Горизонта.
Но, на востоке уже образовался светлый Нимб, оттесняющий Тьму по всем фронтам – куда-то к единому центру, разбившему свои шатры где-то там – на Северо-западе, в отрогах Синих Гор.
Чирикали какие-то местные птички, в ручье плескались рыбёшки, приветствуя каждым своим ударом хвоста по воде – предстоящую Зарю.
– Прямо как у Ремарка в "Трёх товарищах", – прошептал Бернд, – "Пат умерла на рассвете". Там Пат умерла, тихо и незаметно – как будто колодезная вода в деревянном ведре – тонкой корочкой льда покрылась… А – здесь?
Мы подошли к умирающей.
Рассвет. Первый лучик солнца коснулся лица Мари – удивительно прекрасного, так, наверное, в древние времена здешние эльфийские принцессы выглядели.
Девушка вздохнула раз, другой, всё….
Мари умерла.
Засыпали могилу землёй, сверху – каменюгу случайно найденную, здоровенную положили, с письменами старинными, глубоко высеченными. То ли – древние хоббиты высекали, то ли – Древние Майя.
На холме костёр сигнальный загорелся, молодец Мэлви – не спит.
Значит, противник уже рядышком.
Сели на лошадей и вперёд. Часа через два к Сизым болотам выехали, после пожара скакать по ним – одно удовольствие. К вечеру к нагорью выехали. Смотрю – на пригорке сеньора Сара Монтелеон стоит – в чёрных штанах, в высокие ботфорты заправленных, в белоснежной рубашке, в руках – Калашников. Живописная такая – картина маслом: «Амазонка» на пленэре называется.
А вот ещё знакомые лица: Джек Негро, постаревший и хмурый, Джедди с Маркизом на плече, ещё знакомые всякие – по Сан-Анхелино. Понятное дело, местное ополчение нам на помощь выдвинулось, очень кстати!
Оборачиваюсь: ага, вот вдали два пятнышка коричневых шевелятся – джипы с головорезами по нашу душу шпарят.
Бернд ко мне подошёл, распахнул плащ свой длинный – на секунду вовсе. А там – пластид и тротил сплошной, куда там – моджахедам долбанным.
Решил, значит так – счёты подбить.
Что ж – его право.
– Ладно, Андреас, – Бернд говорит, – Удач тебе, и – уезжай. Уезжай – Брат. Прощай!
– Прощай!
Подъехал к своим, все обернулась в мою сторону, поприветствовали – кто как. И, тут же отвернулись, наблюдая за Берндом.
Что ж, может так оно и лучше.
Лишние проводы – лишние слёзы.
Хотелось, всё же, с Джедди и Зорго попрощаться по-человечески. Да, ладно – успеется ещё, жизнь – она штука длинная.
За моей спиной прогремел сильный взрыв.
Вот и всё…..
Через двое суток конь вынес меня к окраинам Сан-Анхелино.
Порт, у крайнего пирса – элегантно притулилась – словно в полусне – «Кошка».
Ни яхта – просто красавица.
Та ещё штучка – эстетичная – до совершенства.
Фьорд стоял на баке, дымя своей вересковой трубкой.
– Один? – спросил Фьёрд, – Один. И даже – она, Мари?
– Только Лёха ещё…… А Она – умерла….
Фьёрд спрятал трубку в карман, и, загребая ногами невидимый снег, постарев – лет на двести, пошёл в каюту кока, где традиционно хранился запас спиртного.
Решили – в Берген идти.
«Кошка» к порту Барселоны приписана была. Да – какая разница. Хозяин её, доктор Мюллер, погиб, да и наследники его – также.
Решили – в Бергене яхту поставим, за полгода стоянку оплатим, Власти – известим, а дальше – не наше дело…
Вошли в бухту Бергена. Красиво – солнце в волнах радугу запускает, на берегу – домишки жёлто-красные выстоялись.
– Эй, Фьорд! – говорю, – Посмотри – красота-то, какая!
А, Фьорд совсем в другую сторону смотрит. Там, на молу пирса – девчонка стоит невысокая, и рядом с ней – два пацана-погодка белобрысых, лет по – восемь – десять.
– Прощай, Андреас! – Фьорд говорит, – «Кошку» – сам поставишь.
И, как был – за борт, в полной амуниции. И, кролем неумелым – к пирсу тому.
Пришвартовался кое-как. Ткнулась «Кошка» бортом в шины резиновые, да и замерла послушно. Умная – девочка.
Да, думаю, и мне, судя по всему, пора – на Родину.
И, девчонка своя там – ждёт, Фьордовой – и не хуже совсем, и киндеров – пару.
Нева – грустит….
И, я грущу – за ней….
И, воздухе – Тоска,
Да – и, прибудем – с этим….
Бывает всяко —
В розовом Рассвете……
Бывает – в Мире – Солнечных – Теней….
Бывает. Почему же – Ты – грустишь?
Роняя слёзы – словно – Мир закончен?
И, Ветер, разогнав толпу – на Площади,
Вдруг, прилетел – к Тебе.
И, Я с ним – лишь – к Тебе…..
– Эй, Андреас! – Фьорд издали орёт, жену обнимая, а на каждом его плече – по мальчишке белобрысому сидит, – Всегда и везде! А, козлы те – не пройдут – никогда!
И, на правое плечо своё показывает, где татуировка Че Гевары – место быть имеет.
– Конечно, не пройдут! – отвечаю, на своего Че пальцем показывая, что на левом моём плече – живёт, – Никогда!
На местный почтамт завернул: так и есть, от Лёхи телеграмма пришла: мол, дождись, буду через два дня.
Можно и подождать, почему бы и нет.
Пошлялся по Бергену и его окрестностям. Сказочное место: даже вишни вызревают, в водоёмах рыбы полно, а грибов в лесах – море просто! А эти чудики норвежские их практически и не собирают, разве что – лисички иногда.
Да, думаю, как только пенсионный возраст наступит – обязательно в Берген переберусь, счастливую старость встречать.
Иду как-то, полный мешок полиэтиленовый с подосиновиками тащу, Лёха навстречу идёт: разодетый, что тот денди английский, с тросточкой, под ручку с красоткой, тоже по моде парижской одетой.
Да, думаю, ловелас ты наш доморощенный, да что там – ловелас, кобель просто-таки!
Вот узнает об этом Айна – отрежет тебе достоинство твоё безжалостно!
Айна? Вот же, чёрт побери! Бывает же такое! Судя по всему, Лёха и паспорт ей сделать умудрился, вот же молодец!
– Привет, Андреас! – Айна говорит, – Ну как, похожа я на настоящую белую сеньору?
– Более чем, – отвечаю, – Просто слов нет! А что там с Эскобаром, достали?
– А как же, – Лёха улыбается в свои реденькие кошачьи усы.
– Он умирал долго и мучительно, – Айна уточняет тоном тургеневской мечтательницы, – Жаль только, что это повторить – уже не получится.
Прилетели в Питер. В зал прилётов заходим, а навстречу песенка в тему, Розенбаум:
Я люблю возвращаться в мой город прокуренным гостем,
Брать такси на стоянке, которой уютнее нет.
И слегка тормазнуться на улице Зодчего Росси.
В ожидании блеска мелькнувших в дали эполет.
Боже мой, Боже мой, как люблю я домой возвращаться.
Как молитву читать – номера ленинградских машин.
И с родной Петроградской у старой мечети встречаться,
Пролетая по белым ночам опьянённоё души.
Лёха, душа нежная и ранимая, – даже прослезился слегка.
На стоянку, уютней которой нет, и направились. Ехать то нам вместе, живём через дом друг от друга.
Лёха вдоль ряда свободных такси прошёлся, не торопясь, туда-сюда, выбрал водилу самого солидного – пожилого дядьку с роскошными седыми усами.
Рюкзаки в багажник побросали, расселись, Лёха на переднее сиденье – рядом с водителем.
Достаёт приятель из портмоне стольник баксов, плюёт на него и к лобовому стеклу машины пришпандоривает, второй стольник достаёт, плюёт на него, и рядом с первым размещает:
– Задним ходом, шеф, на Гражданку! Поехали, благословясь!
Дядька то нормальный попался. Всего минуту в обалдении полном просидел, а дальше заржал, что тот даун хронический на концерте Евгения Петросяна, только стёкла автомобильные задрожали – оценил шутку.
– Да, ладно, – Лёха говорит, пряча один из полтинников обратно в портмоне, – Обычно поехали. Только медленно очень, и у каждой встреченной пивной точки – остановка непродолжительная. Соскучал я что-то по пиву ленинградскому, водой невской разбавленному.
У всех пивных ларьков останавливаться, конечно, не стали. Только у первых трёх – потом писать захотелось.
Вот и через ручей Северо-Муринский переехали.
– Вот она, Родина, – Лёха извещает, – И, если что, буду я её защищать – до патрона последнего. Памятью Че клянусь! А особняки на Рублёвском шоссе – и не хочется вовсе.
Пусть хоромы свои Суки Рублёвские, Алчные, сами – на фиг – защищают.
Рублёвские хоромы —
Как знак беды большой.
И чёрные вороны
Кружатся над страной.
В рублёвские скворечники
Вороны те летят.
И падалью, конечно,
Накормят воронят.
Давайте мы Рублёвку,
Как ранее – Аляску,
Загоним за валюту —
Сопливым иностранцам.
Конец первой книги.