Текст книги "Я - Товарищ Сталин (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 18

Москва, декабрь 1927 года

Зима 1927 года накрыла Москву колючим снегом и ветром, который завывал в переулках. В Большом Кремлевском дворце только что завершился XV съезд ВКП(б), где Сергей, в роли Сталина, одержал окончательную победу над «объединенной оппозицией». Троцкий был исключен из партии, его сторонники – Соколов, Смирнов, Залуцкий – арестованы, их подпольные типографии превращены в груды пепла. Зиновьев и Каменев, сломленные, признали поражение, их голоса утонули в реве делегатов, скандировавших: «Сталин! Сталин!» Сергей стоял у окна своего кабинета, глядя на заснеженную Красную площадь, где красные флаги трепетали, как языки пламени в снежном море.

Яков, его сын, был в Ленинграде. Он лежит в госпитале, и врачи делают все, чтобы прогноз на выздоровление был благополучный.

Утро началось с собрания в Кремле, где делегаты и члены Политбюро отмечали победу. Зал гудел, как улей, полный голосов – от хриплых криков рабочих до сдержанных тостов партийцев. Лазарь Каганович, стоял у длинного стола, уставленного едой и выпивкой. Его громкий голос перекрывал шум, как раскаты грома.

– Товарищи! – прогремел он, поднимая рюмку. – За товарища Сталина! Он раздавил оппозицию, это змеиное кубло! Троцкий изгнан, Зиновьев и Каменев сломлены! Партия едина, и мы идем к социализму – к новой жизни!

Зал взорвался аплодисментами, делегаты кричали: «За Сталина! За партию!» Климент Ворошилов, ударил кулаком по столу, отчего стаканы звякнули.

– Иосиф Виссарионович! – сказал он. – Ты спас партию! Троцкий хотел краха нашей страны, но мы раздавили его! Армия с тобой, партия с тобой! Назови цель, укажи путь, куда нам двигаться, и мы построим социализм!

Сергей поднял фужер с шампанским.

– Товарищи, – сказал он, обводя зал взглядом, который приковывал каждого. – Победа наша, эта победа одержана для рабочих, для крестьян, для всей страны. Оппозиция хотела раскола, но партия сегодня едина как никогда. Мы построим такую страну, чтобы весь мир смотрел на нас как на идеал человечества. За Ленина, за социализм!

Зал снова взорвался криками, и Сергей чувствовал, как триумф захватывает каждого присутствующего. Он не подвел, он смог сделать на месте Сталина то, что сделал настоящий вождь.

Молотов подошел к нему, он улыбался и его глаза лучились счастьем.

– Иосиф Виссарионович, – сказал он. – Победа на съезде – твой триумф. Троцкий мертв, как политик, его листовки сожжены, его люди в тюрьмах. Теперь нам надо двигаться дальше. Мы можем начать первый пятилетний план, построить заводы, шахты, города.

– Мы это сделаем, Вячеслав! Но сегодня, я хочу просто отдохнуть!

Сергей вернулся в квартиру на улице Грановского, где Надежда устроила семейный ужин, пытаясь вернуть тепло в их дом. Стол в маленькой столовой был накрыт с любовью: тарелки с борщом, блюдо с картофелем и тушеным мясом, свежий ржаной хлеб, кувшин с квасом и бутылка красного вина, которое Надежда хранила для особых случаев. Светлана, сидя на своем высоком стульчике, смеялась, размахивая деревянной ложкой, ее рыжие кудри блестели на свету. Василий, сидя рядом, строил башню из кубиков, но его глаза то и дело искали отца, словно спрашивая, почему он так редко дома. Надежда, в простом сером платье, суетилась у стола. Она сама любила накрыть на стол перед такими семейными ужинами, показывая, что за годы мужа у власти, она не разучилась быть хозяйкой. Она знала, что несмотря на свое положение, Сталин любил простоту и скромность в быту.

Сергей сел, его рука невольно сжала медальон. Он посмотрел на Надежду, ее глаза были полны тревоги, но она пыталась улыбаться ради детей.

– Иосиф, – сказала она, ставя перед ним тарелку с борщом. – Ты победил. Съезд, Троцкий, оппозиция – вся Москва говорит о тебе. Наконец-то это все закончилось, и мы теперь сможешь быть чаще вместе. – Правда, Иосиф?

Сергей отхлебнул борщ, Он посмотрел на Надежду, его голос был тихим и размеренным.

– Надя, – сказал он. – Я же обещал тебе, что все наладится. Я умею держать свое слово.

Василий поднял голову, его детские глаза были полны любопытства. Он отложил кубики.

– Папа, – сказал он, – Яков болен? Он вернется? Почему он не с нами? Ты всегда в Кремле, а он в Ленинграде. Я хочу, чтобы он был здесь, чтобы мы все были вместе.

Сергей замер, слова сына резали, как нож.

– Вася, – сказал он. – Яков вернется. Я обещаю. Он немножко заболел, поэтому врачи его пока не отпускают. Но скоро он поправится и приедет к нам.

Надежда покачала головой, ее глаза блестели от слез, но теперь он видел на ее лице улыбку. Он понял, жизнь потихоньку начала налаживаться.

После ужина Сергей вернулся в кабинет. Победа над Троцким была его триумфом, но пустота в груди росла, как пропасть. Он открыл сейф, где хранил свою тетрадь с записями. После разгрома оппозиции, шли записи о грядущей индустриализации и коллективизации, которые могут стоить жизни многим людям.

Сергей задумался, но вдруг его взгляд упал на старый дневник, спрятанный под кипой бумаг. Это был дневник Сталина – настоящего Иосифа Виссарионовича, – пожелтевший, с чернильными пятнами, полный коротких, резких записей, написанных твердой рукой. Сергей открыл его. Запись от 1918 года гласила: «Враги повсюду. Доверяй только себе. Сила – в действии, слабость – в сомнениях». Другая, от 1924 года: «Ленин умер, но партия жива. Я стану ее фундаментом, даже если придется разрубить…», дальнейшее слово он не смог прочитать. Еще одна, от 1924 года: «Оппозиция – это сорняк. Уничтожай без жалости». Сергей почувствовал холод в груди, как будто ледяной ветер ворвался в комнату. Эти слова были как зеркало, отражавшее мрачный путь, которого он боялся. Он вспомнил книги по истории, где описывались события этого времени. Неужели он идет тем же путем?

Сергей снова вернулся к своим собственным записям. Он остановился на странице, где описывалась судьба Якова – плен, лагерь, смерть в 1943 году. Он думал. Но ведь у меня же есть преимущество, я знаю прошлое и могу избежать тех ошибок и жертв. Можно провести индустриализацию без таких жестких мер коллективизации? Надо подумать. Можно подготовить армию так, чтобы в будущем никто не решился на нас напасть. И тогда не будет страшной войны, не будет смерти Якова и миллионов людей. Но сможет ли он обладая знаниями из будущего найти на это ресурсы? Не в теории, а на практике?!

Он уже обжегся с оппозицией. Начиная борьбу за власть, он критиковал настоящего Сталина за его диктатуру, за желание выдавить оппозицию и не давать высказывать другим свое мнение. Но когда он сам столкнулся с ней, то понял, что желание Троцкого, Зиновьева, Каменева и других партийцев рангом пониже, вовсе не в демократии и свободе мнений, не в желании предложить лучший путь развития страны, а в желании обладать властью. Три года ему приходилось вести непримиримую борьбу с ней, не расслабляясь ни на минуту. И он победил, он их выдавил, и он стал единоличным правителем. Диктатором, как он считал живя в 21 веке. Но сейчас он был на месте Сталина и знал, что он хочет стране лишь добра и избавление от оппозиции было благом. Но что если со всем остальным произойдет так же?! Что если он не сможет спасти миллионы людей?! Что тогда. Ответа не было. Но он знал, что он должен найти решение. Ведь что-то закинуло его сюда, на сотню лет назад. И почему в 1924 год?! Наверное, специально, чтобы у него было больше времени изменить прошлое. Но сейчас уже 1927-й, прошло 3 года, а что он сделал лучше настоящего Сталина?! Вопросы, слишком много вопросов без ответа. Что сейчас в его времени, что с его рыжим котом Бароном? Прошлая жизнь была уже как будто и не его. Он настолько вошел в роль Сталина, что даже не осознавал, что когда-то вел другую жизнь. А впереди были задачи намного серьезнее, чем любые судебные заседания из его прошлой жизни.

Глава 19

Москва, апрель 1928 года

Весна 1928 года прокралась в Москву с робким теплом, растворяя ледяные корки на Москва-реке, где солнечные блики вспыхивали, как искры в горне кузницы.

В Большом Кремлевском дворце готовился апрельский пленум ЦК ВКП(б), где Сергей, в роли Сталина, должен был объявить первый пятилетний план – дерзкий замысел, призванный превратить страну, где плуг и серп все еще превалировали над техникой, в индустриальную державу, способную бросить вызов Западу.

Новая экономическая политика (НЭП), давшая крестьянам и торговцам вольницу после Гражданской войны, теперь трещала по швам: города голодали, хлебные очереди росли, крестьяне прятали зерно, а казна была пуста, неспособная прокормить амбиции индустриализации. Сворачивание НЭПа, о котором шептались в Политбюро, было неизбежным, но грозило бунтами в деревнях, нехваткой товаров в городах и социальным разломом. Пятилетний план требовал миллиардов рублей, миллионов рабочих, тысяч инженеров – ресурсов, которых в разоренной стране не было. Сергей знал, что это его шанс изменить историю, но вопрос, как свернуть НЭП и найти ресурсы без крови, оставался без ясного ответа.

Утро началось с суеты в Кремле. Залы гудели голосами партийцев, запах крепкого чая смешивался с дымом папирос и чернильным ароматом отчетов Госплана. Сергей сидел за массивным столом в своем кабинете, заваленным документами: графики добычи угля, планы строительства заводов, карты новых железных дорог. Проект пятилетнего плана, разработанный, по поручению Сергея, под руководством Валериана Куйбышева, включал: 2500 новых заводов, 100 электростанций, удвоение производства стали и угля, 10 000 километров железных дорог. Цифры были ошеломляющими: 20 миллиардов рублей на инвестиции, 5 миллионов рабочих, 10 000 инженеров, которых нужно обучить с нуля. Но НЭП, позволивший крестьянам продавать излишки зерна и наживаться торговцам, провалился: города стояли в хлебных очередях, крестьяне прятали урожай, а казна не могла оплатить даже минимальное производство. Сворачивание НЭПа означало закрытие частных лавок, изъятие зерна для экспорта, введение карточек в городах и переход к коллективизации, чтобы обеспечить зерно для продажи за валюту. Но крестьяне, привыкшие к вольнице НЭПа, уже жгли амбары и резали скот, чтобы не отдавать государству. Коллективизация, о которой говорили в Политбюро, была единственным путем собрать достаточно зерна, но грозила бунтами в деревнях.

Сергей открыл сейф, достал свою тетрадь с пометками. Ее страницы, испещренные его почерком, были как предупреждение: «1928–1932 – первый пятилетний план. Сворачивание НЭПа, коллективизация, голод. 1937 – террор». Он сжал медальон, взгляд Екатерины, казалось, спрашивал: «Сможешь ли ты построить страну, не сломав людей?»

Раздался стук в дверь. Вошел Вячеслав Молотов. Он положил на стол папку с отчетами.

– Иосиф Виссарионович, – сказал он, – Госплан готов, Куйбышев ждет твоего слова. Пятилетний план – это наша промышленная революция, но денег нет. НЭП провалился: в Москве очереди за хлебом, в деревнях бунты. Надо сворачивать НЭП – закрыть лавки, изъять зерно, ввести карточки. Но крестьяне не отдадут хлеб добровольно, а рабочие уже ворчат. Инженеров – горстка, рабочих тоже не хватает. Иностранные специалисты просят валюту, которой у нас нет.

Сергей кивнул, его сердце сжалось.

– НЭП дал нам время на сохранение послевоенной страны, но не дал нам богатства, Ильич считал его временной мерой – сказал он. – Мы сворачиваем его. Изымем зерно для экспорта, закроем частные лавки, введем карточки. Но без крови, Вячеслав. Коллективизация будет добровольной – нужна правильная агитация. Рабочих найдем – у нас есть молодежь, есть женщины готовые работать, создадим курсы, где всех обучат. Инженеров обучим в Москве, Харькове. Мы сделаем все без ломки. Я не хочу строить страну на костях.

Молотов нахмурился, его голос стал тише.

– Добровольная коллективизация? – сказал он. – Крестьяне на это не пойдут. НЭП дал им рынок сбыта, они уже привыкли. Изъятие зерна вызовет бунты, а без продажи зерна на Запад, мы заводы не построим.

–План объявим, ресурсы мы найдем. НЭП свернем, но аккуратно. Я не хочу душить крестьянство, ведь они опора нашей страны.

Молотов кивнул, но его взгляд был полон сомнений.

К полудню зал Большого Кремлевского дворца был полон. Делегаты – партийцы в темных костюмах, рабочие в пропотевших рубахах, крестьяне с натруженными руками – сидели рядами, их голоса сливались в гул, как шум заводского цеха. Сергей стоял у трибуны, его фигура в простой гимнастерке выделялась на фоне красных знамен с лозунгами: «За социализм!», «За индустриализацию!». Перед ним лежал проект пятилетнего плана. Он знал, что эти его слова станут судьбоносными для страны и миллионов жителей.

– Товарищи! – начал он. – Мы стоим на пороге новой эпохи. Наша советская страна – все еще страна сохи и плуга, но мы сделаем ее страной машин! Первый пятилетний план – это наш вызов миру. Мы докажем, что социализм способен свернуть горы. Мы построим множество городов и заводов. Мы удвоим добычу угля в Донбассе, стали на Урале, проложим 10 000 километров железных дорог. НЭП не дал нам богатства, и мы сворачиваем его. Крестьяне дадут нам зерно для экспорта, рабочие —свой труд, а инженеры – свой ум. Через пять лет мы будем державой, равной Западу!

Зал загудел, делегаты кричали: «За Сталина! За социализм!» Но из задних рядов раздался голос. Крестьянин из Поволжья, с лицом, изрезанным морщинами, встал.

– Товарищ Сталин, – крикнул он, – НЭП дал нам хлеб, а теперь ты забираешь его? Мы пашем, сеем, а зерно уходит за границу! В деревнях будут бунты и голод! Где справедливость?

Сергей посмотрел на него, его глаза сузились, но голос остался спокойным.

– Товарищ, – сказал он, – НЭП дал вам торговлю, но не дал машин и прогресса. Без стали, без тракторов мы останемся слабыми. Зерно пойдет на экспорт, чтобы купить технику, станки. Но мы дадим вам тракторы, вы будете собирать еще больше урожая и насытитесь, мы построим вам школы, больницы. Коллективизация объединит деревни, сделает их сильнее. Партия с вами, и мы построим социализм вместе!

Крестьянин сел, его взгляд был полон гнева, но в зале раздались аплодисменты. Валериан Куйбышев, стоявший рядом, выступил вперед.

– Товарищи, – сказал он, размахивая графиками. – План реален! Магнитогорск даст миллионы тонн стали, Днепрогэс – свет для миллионов, Уралмаш – машины для заводов. Нам нужны 5 миллионов рабочих, 10 000 инженеров. Продажи зерна, угля, нефти – все это пойдет на заводы, города, инфраструктуру. Вперед, товарищи, к социализму!

Зал взорвался аплодисментами, но Сергей видел тревогу в глазах делегатов. Сворачивание НЭПа означало конец частной торговли, усиление контроля, карточки на хлеб. Крестьяне прятали зерно, рабочие ворчали в очередях. Он продолжил.

– Товарищи, – сказал он, – НЭП был мостом на пути к социализму, теперь же он нам уже не нужен. Индустриализация – это наша битва за будущее. Без заводов, без электричества, без стали мы станем легкой добычей капиталистов. Мы с вами найдем ресурсы – наша земля, наши руки, наша воля, все это поможет нам. Через пять лет мы будем совсем другой страной, страной будущего!

Зал снова взорвался криками, но Сергей чувствовал, как тень сомнений ползет по его спине.

После пленума Сергей собрал соратников в своем кабинете: Куйбышева, Орджоникидзе, Молотова и Климента Ворошилова. Стол был завален картами, где красные линии обозначали будущие заводы, шахты, дороги. Запах чернил и табака наполнял комнату. Григорий Орджоникидзе, тыкал пальцем в карту Урала.

– Иосиф, – сказал он, – Магнитогорск – важная часть плана. Комбинат даст миллионы тонн стали, но где взять деньги? НЭП провалился: крестьяне прячут зерно, лавки закрываются, цены растут. Сворачивание НЭПа – это как выбить почву из-под ног. Коллективизация нужна,она необходима, но люди узнали и деревни уже бунтуют. Вчера в Рязани жгли амбары, в Тамбове резали скот.

Сергей кивнул.

– Мы сворачиваем его. Изымем зерно для экспорта, закроем частные лавки, введем карточки. Но без насилия, Григорий. Коллективизация будет не совсем добровольной, но она должна пройти без крови, надо уделить внимание агитации, обещать людям, что скоро они смогут получать больше продуктов. Деньги мы найдем: возьмем уголь из Донбасса, нефть из Баку, лес из Сибири. Рабочих привлечем, у нас много людей. Инженеров обучим в Москве, Харькове, даже если придется отправим их на обучение в Германию.

Куйбышев, листая отчет, нахмурился.

– Рабочих не хватает, – сказал он. – Пять миллионов – это миллионы крестьян, которых надо переселить. НЭП позволял им торговать, теперь они потеряют все. Инженеров – сотня, а нужно тысячи. Немцы просят валюту, которой нет. Без зерна заводы не построим, а без НЭПа зерна не соберем.

Ворошилов, ударил кулаком по столу.

– НЭП был ошибкой, – сказал он. – Частники наживаются, пока рабочие голодают. Изымем зерно, заставим крестьян вступать в колхозы. Армия нам нужна сильная и с хорошим финансированием.

Сергей почувствовал холод в груди. Он вспоминал историю: «1930-е – коллективизация, голод».

Орджоникидзе кивнул, но его глаза были полны сомнений.

– Иосиф, – сказал он, – сворачивание НЭПа – серьезный шаг, но мы не можем стоять на месте. Я тебя полностью поддерживаю. Но без жестких мер мы не решим проблему.

Сергей кивнул, его сердце сжалось. Он должен думать быстрее.

Вечером Сергей вернулся в квартиру на улице Грановского. Надежда устроила ужин, ее руки двигались с грацией, раскладывая тарелки с гречневой кашей, жареной рыбой и квашеной капустой. Светлана, в своем стульчике, лепетала, размахивая ложкой и напевая песенку. Василий выводил на листке буквы. Надежда смотрела на Сергея, она была рада, что они собрались вместе за ужином и ее глаза были полны тепла.

– Иосиф, – сказала она, ставя перед ним тарелку. – Только и слышу, Пятилетний план, сворачивание НЭПа – радио все время говорит о тебе, о заводах, о будущем. Яков здоров, но не пишет. Почему ты не едешь к нему? Мы здесь, а ты где?

Сергей отхлебнул квас. Он посмотрел на Надежду.

– Надя, – сказал он, – я объявил план сегодня. Заводы, сталь, новые дороги – все это спасет страну, выведет ее на новый уровень развития. НЭП мы сворачиваем, чтобы собрать зерно, заработать валюту, построить машины, заводы, подготовить квалифицированные кадры.

Василий поднял голову, его голос был полным любопытства.

– Папа, – сказал он, – ты строишь заводы? Я тоже хочу увидеть! И Яков… он приедет? Я хочу, чтобы мы все были вместе.

Сергей улыбнулся, слова сына были как луч света. Он вспомнил Якова, в последнее время их отношения стали немного налаживаться и иногда говорили по телефону.

– Вася, – сказал он, – да, я строю заводы, конечно ты их увидишь, я покажу тебе. А Яков, он приедет, я обещаю.

Надежда сидела улыбаясь, ее глаза лучились счастьем.

Ночью Сергей не мог уснуть. Утром он решил лично съездить и посмотреть, как живет деревня. Вместе с охраной и местными секретарями он прибыл в деревню под Рязанью, где крестьяне собрались у сельсовета – низкого деревянного здания с покосившейся крышей.

Деревня, раскинувшаяся среди полей, была как картина из прошлого: избы с соломенными крышами, дети в лаптях, коровы, мычащие у плетней. Но в воздухе висело напряжение, как перед грозой. Крестьяне – мужчины в рубахах, женщины в платках, старики с вилами – стояли полукругом, их лица были хмурыми, глаза полны гнева и страха. Сворачивание НЭПа дошло до деревни: слухи о закрытии рынков, изъятии зерна и колхозах будоражили умы. Старик с бородой, с руками, загрубевшими от работы, шагнул вперед, его голос дрожал от ярости.

– Товарищ Сталин, – сказал он, тыча пальцем, – НЭП давал нам хлеб. Мы пахали, сеяли, продавали излишки. Теперь ты забираешь зерно, закрываешь лавки, гонишь в колхозы! Это кабала! Мои сыновья голодают, корову зарезали, чтобы вам не отдать. Как нам жить?

Сергей посмотрел на него, его сердце сжалось. Он видел в глазах старика не только гнев, но и страх за детей, за землю, за жизнь. Он шагнул ближе, его голос был спокойным, но твердым.

– Товарищ, – сказал он, – НЭП дал вам рынок на время, но не дал тракторов, не дал электричества. Без заводов, без стали мы останемся слабыми, и капиталисты раздавят нас. Тогда вам будет уже не до хлеба, нас тут всех перебьют. Зерно нам нужно, чтобы купить машины, наладить технологии, построить заводы, города, гидроэлектростанции, дороги. И я обещаю: колхозы – это не кабала. Мы не заберем ваш хлеб, мы поделимся. Партия с вами и все, что она делает, она делает ради вас.

Молодая женщина, с платком, сползшим на плечи, выступила вперед, ее глаза блестели от слез.

– Товарищ Сталин, – сказала она, ее голос дрожал, – ты говоришь о тракторах, но если у нас не будет хлеба, мы не доживем до ваших машин! НЭП давал нам муку, масло, а теперь – везде карточки? Вчера в соседней деревне забрали зерно, люди бунтовали, их всех увели. Мой сын, Петя, ему три года, кашляет, а лекарств нет и хлеба не будет. Что нам делать?

Сергей почувствовал, как боль сжимает грудь. Он вспомнил Светлану, ее рыжие кудри, ее смех. Он посмотрел на женщину, его голос стал мягче.

– Сестра, – сказал он, – я слышу тебя. Твой Петя не будет голодать. Мы откроем столовые, больницы. Зерно пойдет на экспорт, но мы не заберем все, мы дадим вам хлеб, лекарства. Колхозы – это не кабала, это сила общины, всего коллектива. Вместе вы будете сеять больше, получать тракторы, машины. Я сам из простых людей, я знаю вашу жизнь.

Толпа зашепталась, некоторые лица смягчились, но старик с вилами покачал головой.

– Слова хорошие, – сказал он, – но зерно забираете вы, а тракторы – где? Вчера в соседней деревне комиссары забрали половину амбара, люди плакали. Колхозы – это как барщина, как при царе. Мы вам не верим.

Сергей шагнул еще ближе, его глаза встретились с глазами старика. Он видел в них не только гнев, но и усталость, накопленную годами труда.

– Товарищ, – сказал он, – я не царь. Я знаю, что НЭП дал вам вольницу, но он был временным шагом, он не помог бы нам преодолеть отставание от капиталистов. Без заводов, без техники, электричества мы останемся в прошлом. Мир меняется быстрыми темпами, мы должны принимать изменения. Колхозы – это не барщина, это ваш выбор. Мы пришлем специалистов, технику, покажем, как тракторы облегчат труд. Зерно заберем, но дадим вам семена, дадим машины, построим школы. Я вам обещаю: ни один ребенок не будет голодать.

Молодой парень, с вихрастыми волосами и мозолистыми руками, выступил вперед, его голос был дерзким.

– А если не пойдем в колхозы? – спросил он. – Если спрячем зерно? Ты пошлешь солдат? Я слышал, в Тамбове уже аресты. НЭП был нашим кормильцем, а теперь что?

Сергей почувствовал, как кровь стучит в висках. Он вспомнил записи: «1929 – насильственная коллективизация, бунты». Он не хотел этого пути.

– Никто не пошлет солдат, – сказал он, его голос был твердым, но искренним. – Колхозы – ваш выбор. Мы дадим вам время. Но без вашего зерна не будет заводов, а без заводов – будущего. Вашего будущего. Я приеду снова, поговорю с вами еще, увижу снова ваши поля. Мы вместе построим страну.

Толпа замолчала, лица крестьян были хмурыми, но в некоторых глазах мелькнула надежда. Женщина с платком вытерла слезы, старик опустил вилы. Сергей знал, что их доверие хрупко, но он должен был его завоевать.

Сергей вернулся в Москву с тяжелым сердцем. Он отправился на строящийся завод рядом со столицей, где рабочие в пропотевших рубахах укладывали кирпичи под весенним солнцем. Запах свежесрубленного дерева и цемента наполнял воздух, а лязг молотков звучал как пульс новой эпохи. Молодой инженер, Алексей, показал ему чертежи турбины, его голос дрожал от восторга.

– Товарищ Сталин, – сказал Алексей, – эта турбина даст свет тысячам домов. Но нам нужны инженеры, рабочие руки, материалы, а время поджимает. Рабочих итак мало, а еще пайки урезают.

Сергей кивнул.

– Алексей, – сказал он, – такие как ты – будущее нашей страны. Мы дадим все что вам надо. Вы строите не просто заводы – вы строите новую страну.

Рабочие зааплодировали, их лица светились надеждой, несмотря на усталость. Сергей чувствовал, как их вера зажигает искру в его груди, но слова крестьян из рязанской деревни эхом звучали в голове.