Текст книги "Я - Товарищ Сталин (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава 29

Москва, январь 1932 года

Утро началось с доклада Ягоды.

Генрих Ягода вошёл в кабинет, его лицо было бледным, глаза избегали взгляда Сергея, как будто он что-то скрывал от него. Он держал две папки, толстые, перевязанные верёвкой, их страницы топорщились, как будто не могли вместить содержимое. Он положил их на стол, его пальцы дрожали, выдавая напряжение.

– Иосиф Виссарионович, – начал Ягода. – У нас есть сведения о новом заговоре. И в этот раз в заговоре участвовали не только партийные работники. У нас здесь список интеллигенции – писатели, учёные, инженеры – они не просто шепчутся, они уже действуют. Мы перехватили их переписку, Иосиф Виссарионович, они посылали письма за границу, где описывали пустые сёла, мертвых детей, недовольства рабочих.

Но это не всё. Мы нашли шифрованные записки, списки встреч, имена, связанные с иностранными агентами. Они передавали данные: планы заводов, цифры экспорта зерна, маршруты поставок. Один инженер в Ленинграде отправил чертежи нового танка через курьера в Стокгольм. Писатель, довольно известный, встречался с французским дипломатом в Москве. Это шпионаж, Иосиф Виссарионович.

Сергей взял папки, его пальцы скользили по бумаге, он видел имена тех, кого Ягода обвинял в шпионаже. Первая папка была заполнена письмами: аккуратные строки, полные боли, описывали сёла без хлеба, детей, умирающих от голода. Во второй были шифрованные записки, списки имён, даты подпольных встреч, кодовые слова. Он узнал имена: учёный, с которым обсуждал электрификацию, писатель, чьи книги вдохновляли его, инженер, работавший над новыми машинами. Одно письмо, подписанное дрожащей рукой, говорило о селе, где хлеб вывозили вагонами. Другое – шифрованное – упоминало «контакт в Париже» и цифры экспорта. Его сердце сжалось, но он подавил это чувство.

– Генрих, – сказал он, усиль слежку: перехватывай письма, блокируй их каналы, следи за каждым. Пусть выведут нас на всех, кто участвует в заговоре. Если найдешь что-то очень серьезное, то доложи мне незамедлительно. Тех, кто отправлял письма, пока не трогайте. А тех, кто показывал чертежи или давал информацию о наших технологиях, тех арестуйте.

Ягода кивнул. Он был готов выполнить любой приказ.

Днем состоялось заседание Политбюро. Сергей, уже привыкший к власти, чувствовал себя уверенно. Все считали его хозяином, и он заметил, что это начинало ему нравится.

– Товарищи, – сказал он, открывая заседание. – Пятилетка выполнена за четыре года – это победа, которой завидует весь мир. Заводы строятся, наша сила растёт. Мы не только смогли выполнить амбициозный план, но даже перевыполнили его по срокам.

Но валютный кризис никуда не делся, он душит нас. Мы вывозим хлеб, чтобы купить оборудование, но Запад сжимает кольцо – банки отказывают в кредитах, цены на зерно падают.

Есть и проблемы внутри страны. ОГПУ сообщает о шпионаже: Интеллигенция передаёт данные о голоде за границу, а ученые передают данные о наших технологиях иностранным шпионам. Я считаю, мы должны увеличить экспорт хлеба, усилить цензуру и искать новые рынки для торговли. А со шпионами ОГПУ разберется. Что скажете?

Анастас Микоян встал первым.

– Иосиф Виссарионович, – сказал он, – валютный кризис – это тоже война против нас, только без выстрелов. Запад душит нас, снижая цены на зерно, но мы можем переиграть их. Я предлагаю искать новые рынки сбыта. Есть Турция, Персия, даже Китай. Там меньше денег, но они купят наш хлеб, если мы дадим скидки. И к ним поступает валюта, потому что их намеренно не пытаются задушить, как нас.

Но это не всё. Вы сказали про шпионов, и я соглашусь, ситуация, напряженная. Я сам видел, как в наркомате торговли пропадают документы о поставках. Несколько человек уже арестовали. ОГПУ должно перекрыть все каналы, иначе наши сделки сорвутся

Николай Шверник поднял руку.

– Микоян прав, но только отчасти, – сказал он. – Новые рынки – это хорошо, но рабочие на заводах уже шепчутся: хлеба нет, а мы вывозим его вагонами. Валютный кризис имеет несколько причин, и это не только Запад, это и наши колхозы, которые не дают достаточно. Мы должны выжать больше хлеба, но аккуратно, чтобы не разжечь снова бунты.

Лазарь Каганович был эмоционален.

– Микоян и Шверник ошибаются! – сказал он. – Новые рынки. Никто не даст на столько валюты, сколько мы получаем на Западе. Это все сказки. Турция и Персия не дадут валюты, которой нам хватит. Запад одной рукой дает нам технологии и валюту, а другой хочет нас задушить, и шпионы им помогают. Мы должны выжать хлеб из колхозов, продать его, купить все что нам нужно, пока они в кризисе. Сейчас они нам все продают, потому что тоже в нас нуждаются. А что будет через несколько лет?! Поэтому надо торопится. А ОГПУ должно найти всех шпионов. Я давно говорил, что интеллигенция продаст нас. Владимир Ильич хорошо знал эту публику и не доверял им.

Вячеслав Молотов кивнул в поддержку.

– Каганович говорит дело, – сказал он. – Валюта – это то что нам необходимо в первую очередь. Но Микоян тоже прав – новые рынки нам нужны. Но не в Азии. Я предлагаю послать делегацию в Берлин, играть на их страхе перед нами. Там очень сильны левые идеи, и мы можем пообещать им, не сильно поддерживать местных коммунистов, взамен на их валюту и технологии.

Григорий Орджоникидзе взял слово.

– Иосиф, – сказал он, – выполненная пятилетка – это наш триумф, но народ умирает. Валютный кризис реален, я не отрицаю проблем, но чрезмерный вывоз хлеба добьет крестьян. Шпионаж тоже опасен, но если мы начнем арестовывать каждого, кто раз высказал недовольство, то рабочие взбунтуются. Дай колхозам передышку, пошли делегацию в Европу за кредитом.

Микоян покачал головой, его голос стал резче.

– Орджоникидзе, ты не понимаешь! – сказал он. – Кредиты? Запад посмеётся над нами. Мы должны продавать хлеб, искать покупателей в Азии, где к нам другое отношение. Иосиф, дай мне три недели, я найду рынки.

Шверник встал.

– Анастас, ты торопишься, – сказал он. – Новые рынки – это большой риск. Рабочие уже на грани, они видят, как хлеб уходит за границу. Если мы выжмем больше, будут бунты. Иосиф, дай рабочим и крестьянству больше хлеба, или они отвернутся.

Сергей почувствовал, что единственного решения быть не может. Так или иначе, где-то придется уступить.

– Товарищи, – сказал он, – мы увеличим экспорт хлеба, но не настолько, чтобы разорить крестьян. Мы пошлём делегации в Стамбул и в Берлин, будем искать рынки и кредиты. Запад не раздавит нас. Им бы самим сейчас очухаться.

Споры утихли и начали голосовать. Все единогласно приняли решение Сергея. Молотов и Каганович что-то записывали, а Микоян и Шверник обменялись взглядами. Сергей взглянул на Орджоникидзе и тот отвел взгляд.

После того, как он поссорился с Надей, она забрала детей и уехала жить к родителям. Но иногда они заезжали к нему домой. Надежда не хотела, чтобы дети забывали отца. Но происходило это так редко, что Сергей уже привык часто оставаться в Кремле. Он сидел в своем кабинете, рассматривал медальон Екатерины Сванидзе, думал о настоящем Сталине и о том, сколько ему еще предстоит сделать. Интересно, если я попал сюда в 1924-м, то до какого времени я тут пробуду? И чем все закончится. Неужели я повторю полностью судьбу Сталина, но тогда зачем я здесь? Должно быть что-то, почему я нахожусь на его месте.

Он взял папку с бумагами, где были имена арестованных и стал читать. Люди разных возрастов и профессий смотрели на него с этих списков. Он ведь старался для них. Будучи главой государства, он не вел жизнь Короля, не устраивал балов и пиров на весь мир, не сорил деньгами, не шиковал и не осыпал золотом себя и близких. Он даже не мог нормально отдохнуть и побыть с семьей на выходных. Он потерял свою семью ради работы, ради страны, ради этих людей. Но они выступали против него. Они обвиняли его в том, чего он не делал. Сергей не решался их казнить, даже шпионам, передающим сведения заграницу, он не подписывал смертного приговора. Максимальный срок 25 лет говорил он. Но Ягода, Молотов, Каганович, все они удивлялись его мягкости. Они предлагали расстрелять врагов народа и западных шпионов. Но он знал, из истории, что если запустить репрессии слишком далеко, то их будет трудно остановить. Он уже прошел урок с коллективизацией. Многое получилось не так как он планировал. Теперь он не торопился, он выжидал.

Глава 30

В кремлёвском кабинете Сергей сидел за столом, перед ним лежали отчёты о триумфе пятилетки. Когда, четыре года назад он брался за первый пятилетний план, он, даже не представлял, как тяжело ему будет. Ему казалось, что за это время он постарел лет на пятнадцать. А ведь это было еще далеко не самое сложное, что ждало его впереди. Но все же. Он гордился собой. Он смог взяться за тяжелый проект в стране, которая сильно отставала от западных держав и сделать невероятный рывок к прогрессу. Индустриализация была его гордостью. Но помимо побед, было много проблем. Голод, нехватка валюты, да еще и кризис в семье.

Он не мог смириться с тем, что люди голодали и были жертвы. Его план на агитацию провалился почти везде. Ему докладывали, что на местах есть перегибы, но ведь они были потому, потому что боялись его, Сергея, а точнее Сталина, которым сейчас он был. Боялись не собрать нужное количество зерна и изымали насильно. А ему рапортовали, что крестьяне слушают агитаторов и сами отдают зерно, скот и идут в колхозы добровольно. Но ему докладывали и о бунтах. Коллективизация стала его незаживающей раной.

Отношения в семье его тоже не могли радовать. Раньше, читая книги, он считал, что Сталин никого не любил и был груб с семьей, но сейчас он видел, что у каждой медали есть две стороны. Он не мог решить все задачи на работе, просто не успевал, хоть и работал по шестнадцать часов в сутки. А еще семья. Где найти на нее время? А Надежда то уезжала с детьми к родителям, то возвращалась назад, видимо, хватаясь за последнюю возможность спасти семью. Его мысли прервались, когда в дверь постучались.

– Кто это? подумал он, а потом вспомнил, что вызывал с докладом Ягоду. Генрих Ягода, в исторической литературе, представлялся ему не тем персонажем, с кем бы ему хотелось иметь дело. Но сейчас, в роли Сталина, ему нравилась его исполнительность и то, что Ягода показывает неплохие результаты в том, что он ему поручает. Конечно, он до конца не доверял ему, но пока решил держать его на должности. Ежедневные доклады Ягоды стали для него почти ритуалом. В стране было столько желающих навредить его деятельности: это и бывшая партийная оппозиция, и их сторонники. Это люди, пострадавшие в коллективизацию и сейчас готовые мстить. Были и просто те, кто верил лживым листовках или те, кого покупали иностранные агенты. Расслабляться было нельзя.

Тем временем, Генрих Ягода вошёл в кабинет, его лицо было бледным, а глаза избегали взгляда Сергея. Сергей знал, что Ягода наводил страх на многих людей. Но его, вождя, он побаивался. Или очень хорошо играл свою роль, показывая, что боится.

Он держал три папки, перевязанные верёвками, их страницы топорщились, полные донесений о шпионаже.

– Иосиф Виссарионович, – начал Ягода, говоря медленно, как бы подбирая слова. – Валютный кризис – это следствие намеренной, подрывной работы. Враг активизировался на всех фронтах и регулярно подпитывает свои шпионские сети. Смею доложить, что мои люди нашли связи наших чиновников с агентами западных разведок. В наркоматах торговли, финансов и тяжёлой промышленности мы установили очень интересные факты: чиновники передают, интересующие иностранцев данные, за границу – в Польшу, Германию, Францию. И это пока только то, что мы установили. Мы так же перехватили зашифрованное письмо из наркомата торговли: в нем содержались планы экспорта нефти, переданные через курьера в Варшаву. Ещё одно зашифрованное письмо – из наркомата финансов: там говорилось о переводе 20 тысяч марок, которые должны оказаться сначала в подставной фирме в Риге, а оттуда уже пойти дальше, в западные страны. Мы узнали, что у нас в стране работают не одиночки, а целая сеть законспирированных агентов. У них есть посредники, как минимум, в Москве, Ленинграде, есть агенты в портах Одессы. Проследив за их письмами, мы выследили, что у них есть контакты в берлинских банках.

Сергей взял папки, его пальцы медленно развязали верёвки. Страницы были исписаны отчётами: списки имён, содержание шифрованных писем, копии банковских переводов, поддельные контракты. Он снова увидел знакомые имена – чиновник Минторга, который отвечал за экспорт, инженер, работавший над проектами заводов, бухгалтер, отвечавший за закупки. Один отчёт описывал, как курьер в Одессе передал французам доклад о нефтяных поставках в разные страны, другой – как в Москве посредник получил 3 тысячи долларов за чертежи необходимой техники. Ещё один – о встрече в кафе, где чиновник наркомата торговли передал папку с данными о пятилетке немецкому агенту, замаскированному под журналиста. Шпионы были как паутина, опутывающая страну, и он знал, что Запад использует их, чтобы ослабить его.

– Генрих, – сказал он. – Продолжай держать все под контролем: перехватывай письма, читайте их и аккуратно упаковав доставляйте адресату, проверяй счета, которые фигурирую в переводах. Отследи в какие банки поступают средства, выведенные из страны и что общего между этими банками. Следи за каждым сотрудником, кто имеет доступ к данным, которые могут кого-либо заинтересовать. Я хочу знать имена всех иностранных связных, их связи с нашими гражданами, как давно они общаются, где их могли завербовать или через кого. Но мне нужны неопровержимые доказательства, чтобы оппозиция в своих пасквилях не могла обвинить нас в том, что мы сажаем невиновных.

Ягода кивнул.

– Будет сделано, – сказал он, – но их связи оказались больше, чем мы думали. Мы нашли агента в наркомате тяжёлой промышленности – он передавал чертежи туркам через контрабандиста в Батуми. Ещё один в Москве встречался с англичанином, передал отчёт о заводских мощностях. Если мы их не арестуем, они продолжат. Если арестуем, наркоматы за протестуют, они и так говорят, что ОГПУ хватает без разбора их людей.

И… – Он замялся, его голос стал ещё тише. – Надежда Сергеевна под охраной, как вы приказали. Мы усилили меры безопасности: четыре агента в доме, глаз с нее не сводят, мои люди изъяли всё, что может быть опасным. Она… сопротивляется, говорит, что это тюрьма. Её родители требуют объяснений, дети напуганы. Светлана плачет, Василий кричит на агентов. Но она в безопасности, Иосиф Виссарионович. Мы следим, чтобы с ними было все хорошо.

Сергей вздохнул. Он знал, что Надежда ненавидит контроль, что она чувствует себя в клетке, но он знал, по истории, что Надежда покончила жизнь самоубийством, и он решил изменить ее судьбу. Он видел её депрессию, её слёзы по ночам, её дневники, полные отчаяния. Он не мог её потерять. Ведь он уже не зря тут, с его знаниями о судьбах, о событиях. Он должен быть чем-то полезен. И если, у него не получилось сделать ее счастливой, то он хотя бы, должен был не допустить ее смерти.

– Контроль, – повторил он. – Подкиньте им ложные сведения, но так, чтобы они не догадались, пусть передают дезинформацию. И пусть твои люди, следят за каждым чиновником в наркоматах. Но, заранее, не показывай, что ты на кого-то вышел. Найди главарей шпионов, их связи, их планы. И… что касается Надежды. У нее не должно быть шанса как-то навредить себе. Ты лично будешь ответственен, если с ней что-то случится.

Ягода кивнул, его лицо было неподвижным, но в глазах мелькнула тень страха. Он ушёл, оставив Сергея с его мыслями о Надежде и том, что ему надо будет как-то распутывать этот клубок проблем, но не скатится к репрессиям.

Днем Сергей собрал Микояна, Шверника и Орджоникидзе, чтобы обсудить происходящие события. Иногда он собирал не все Политбюро, а только узкий круг, обсуждая те проблемы, которые беспокоили его больше всего. Кабинет пропах запахом табака и сваренного кофе. Он начал заседание.

– Товарищи, – сказал он. – Мы выполнили первую пятилетку удачно, а ведь нам многие в нас не верили. Запад ошеломлен нашими успехами и поэтому, он будет стараться не допустить нашего ускоренного развития. Что мы с вами сейчас и наблюдаем. Они стали совать нам палки в колеса с усиленным рвением. Только посмотрите, что происходит: мы продаём им наши стратегически важные ресурсы, чтобы купить у них оборудование, но Запад снижает цены, а банки стали отказывать в кредитах. И это в то время, когда у них самих кризис, и они нуждаются в сотрудничестве не меньше, чем мы.

Кроме того, они активизировали целую шпионскую сеть в нашем государстве. И это не просто рядовые шпионы, они умудрились проникнуть даже в наши наркоматы. Они проводят тихий саботаж, срывают экспорт, передают важные данные врагам.

Перед нами стоят несколько важных задач: мы должны иметь дополнительные рынки сбыта, чтобы Запад не мог нас шантажировать, мы так же должны усилить контроль за исполнением всех поручений в наркоматах, чтобы не допускать срывов поставок и планов. А еще, разобраться со шпионажем. Нам мало просто арестовать шпионов, ведь мы пока не знаем точно, насколько разрослась их сеть. Возможно взяв одних, мы только спугнем остальных, они затаятся и станут еще более опасными. Я хочу знать, что вы об этом думаете и главное, что вы предлагаете?

Анастас Микоян заговорил первым.

– Иосиф Виссарионович, – сказал он, – Запад давно играет против нас, но ведь, и мы можем их перехитрить. Я уже говорил с турками – они хотят наш лес и нашу нефть, но они требуют скидок. Персия готова торговать с нами, если дадим технику. Китай —там, у них, политическая обстановка сложнее, но их рынок огромен, я видел их порты и есть люди, с которыми можно говорить. Что касается шпионов, то да, такая проблема есть. Я считаю, что в нашем наркомате нужны аресты. Торговля очень важна и срывы недопустимы.

Николай Шверник нахмурился.

– Анастас торопится, – сказал он. – Я продолжаю настаивать, что новые рынки – это риск. Надо торговать с Западом, они хоть и снижают цену, но хотя бы платят. А здесь у нас начнут просить в долг или требовать большие скидки, нам это невыгодно.

В наркомате тяжелой промышленности тоже процветает шпионаж. ОГПУ задержали нашего сотрудника за то, что передавал информацию французской разведке. Я сомневаюсь, что они подкупили только одного сотрудника, зная, что ОГПУ быстро выйдет на его след. Думаю, есть еще кроты. Надо усилить чистки.

Григорий Орджоникидзе заговорил следующим.

– Иосиф, – сказал он, – я хочу сказать, что ситуация с продовольствием затянулась. Мое мнение таково, что нам надо вдоволь накормить людей. Год, два, но уже прошло 4 года как мы отменили НЭП, люди устали. Мы выполнили первую пятилетку, можно сделать небольшие послабления и направить средства на внутренний рынок. Запад слишком много у нас купил. Я читал их прессу, в Штатах тоже многие голодают, но они закупили у нас товаров впрок и скидывают цены. Но у нас свои люди тоже голодные. Я лучше накормлю своих. А если мы сейчас начнем поставлять еще в Турцию и Персию, то что останется у нас?

Микоян ударил ладонью по столу, его голос стал резче.

– Серго, ты не понимаешь! – сказал он. – Никто не против, чтобы люди были сыты. Но если бы мы тогда слушали тебя, то пятилетку бы мы не выполнили. Турция и Персия нам нужны, чтобы Запад увидел альтернативу и начал договариваться. Ты упомянул, что у них тоже голод, так вот мы и начнем продавать зерно в другие страны и тогда они снова обратятся к нам и начнут покупать по нормальной цене. Тогда у нас будет больше денег, а значит больше техники и больше сытых людей.

Шверник покачал головой.

– Микоян, ты гонишься за миражом, – сказал он. – Рабочие не выдержат. Сейчас мы продаем товар Западу, но мы не сможем продолжать продавать им и открыть еще новые рынки. Нам уже нечего вывозить. Хлеба мало не только в селах, но и в городах. Не то у нас положение, чтобы играть в такие игры.

Сергей дал всем выговорится. Он был арбитром над всеми.

– Товарищи, – сказал он, – мы отгрузим продовольствие в рамках действующих контрактов, и дадим понять, что со следующего квартала они либо идут на наши условия, либо мы заключаем контракт с турками и персами. Они видят, что мы уже не такие зависимые как 4 года назад. У нас уже есть заводы, есть подготовленные кадры, пусть и не в том количестве что хотелось бы, но уже не голое поле. Поэтому, мы не позволим обращаться с нами как с рабами. Пока они в кризисе, мы должны на них нажать. Так же я поручу Ягоде усилить контроль за шпионами и как только мы вскроем всю сеть, мы совершим облаву и арестуем всех.

Присутствующие согласно закивали. Сергей завершил заседание и все разошлись.

После отъезда Надежды с детьми, Сергею было вечерами одиноко. Яков звонил совсем редко. Он продолжал жить в Ленинграде, перестал так много пить и даже разговаривал с отцом, но это было нечасто. Но все же, даже небольшое потепление между ними радовало Сергея.

Надя иногда приезжала с детьми, и они жили с ним по несколько дней, а потом уезжали к ее родителям. Жизнь на два дома стала для нее привычной. Сергея стало это даже устраивать. да, ему было скучно без них, но он понимал, что он редко появляется дома раньше, чем ночью и если они будут жить вместе, то она снова будет злится, что его постоянно нет. А так, они видятся реже и поэтому почти перестали ругаться.

Когда они приехали в очередной раз, он был дома.

Он опустился на колени перед Светланой, его рука коснулась её щеки, и на этот раз она не отстранилась. Её глаза блестели, голос был тонкий и ласковый.

– Папа, – сказала она, – ты будешь дома? Я хочу, чтобы ты читал мне сказки.

Сергей улыбнулся, его горло сжалось от слёз, которые он сдерживал.

– Буду, Света, – сказал он. – Я буду читать тебе сказки каждый вечер.

Он посмотрел на Василия, чьи кулаки были сжаты, но глаза уже не пылали гневом. Его голос был тихим, но в нём была надежда.

– Василий, – сказал он, – я знаю, ты злишься. Я был плохим отцом, но я хочу исправиться. Скажи, что тебе нужно, я слушаю.

Василий пожал плечами.

– Просто будь дома, – сказал он.

Сергей кивнул. Он посмотрел на Надежду, её лицо было всё ещё холодным, но в её глазах была искра веры. Он взял её руку, и на этот раз она не отстранилась.

– Надя, – сказал он, – я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Спасибо, что вернулась.

Надежда кивнула, её голос был едва слышным.

– Это ради детей, Иосиф, – сказала она.

Сергей обнял Светлану, потом Василия, чувствуя, как их тепло возвращает ему жизнь.

Сегодня же, он был один. Надежда с детьми была у родителей, и он получил очередной доклад от охраны, доставленный поздно вечером: Надежда в безопасности, но её состояние ухудшается. Она запирается в комнате, отказывается говорить с родителями, почти не ест. Светлана плачет, спрашивая, почему «дяди» следят за ней, почему она не может гулять без них. Василий молчит, но злиться, сегодня он ударил сотрудника охраны, когда тот проверял его комнату. Надежда пыталась спрятать перочинный нож, но его изъяли.

Сергей сжал медальон Екатерины, его сердце болело от вины перед Надей. Но еще больше он боялся, что история повториться, и она убьет себя. Он думал о том, как спасти её: может, снять часть охраны, чтобы она дышала свободнее, но оставить агентов на расстоянии? Может, привезти её к себе, говорить с ней каждый день, вернуть её веру? Но он боялся, что любой его шаг может толкнуть её к краю. Он взял телефон, набрал номер помощника.

– Организуй машину, – сказал он. – Завтра я еду к Надежде и детям. Подготовь всё, чтобы я мог остаться с ними. Охрана остаётся, но пусть держатся подальше – не в комнатах, а у дома. Я должен быть с семьёй. И… найди врача, лучшего, но не говори Надежде. Я сам поговорю с ней.

Он положил трубку, его рука сжала медальон. Он поклялся себе, что он спасет семью, спасет Надю, даже если эта битва будет очень тяжелая. Но его главные битвы были еще впереди.