Текст книги "Я - Товарищ Сталин (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Я – Товарищ Сталин

Глава 1

Москва, март 2025 года

Сергей Иванов откинулся на спинку кресла, потирая глаза. Его кабинет в юридической фирме «Право и Справедливость» на Таганке был завален бумагами: договоры, исковые заявления, протоколы судебных заседаний. На экране ноутбука светился текст апелляционной жалобы, которую он дописывал уже третий час. Работа юриста требовала терпения, внимания к мелочам и умения находить лазейки в законах. Сергей был в этом хорош. За двенадцать лет практики он заработал репутацию человека, который может выиграть даже безнадежное дело. Его клиенты – от владельцев мелких кафе до крупных строительных компаний – ценили его за аналитический ум, уверенность и умение держать удар в зале суда.

Март 2025 года выдался холодным и сырым. За окном завывал ветер, бросая в стекло крупицы мокрого снега. Москва не спала, но активность была где-то вдалеке. Но здесь, в старом офисном здании на тихой улочке, было почти безлюдно. Часы показывали половину десятого вечера. Офис опустел: коллеги разошлись по домам, охранник на первом этаже, наверное, смотрел сериал на своем планшете. Сергей остался, чтобы закончить «жалобу». Завтра его ждала встреча с клиентом, владельцем строительной фирмы, которого пытались зажать конкуренты. Дело было сложным, но Сергей любил такие вызовы. Они заставляли его чувствовать себя живым.

Он потянулся, хрустнув суставами, и посмотрел на стол. Рядом с ноутбуком лежала старая книга – «История СССР: От революции к великой победе», которую он взял у друга на прошлой неделе. Сергей не был фанатом истории, но иногда его тянуло к таким книгам. Что-то в эпохе 1920-х и 1930-х годов – в ее суровости, в грандиозных стройках, в людях, которые верили в светлое будущее, несмотря на трудности, – цепляло его. Может, потому, что его собственная жизнь была такой… предсказуемой. Работа, дом, редкие встречи с друзьями. Он жил один в хрущевке на окраине Москвы, и единственным, кто всегда ждал его дома, был Барон – рыжий кот, которого он подобрал котенком на улице пять лет назад.

– Эй, Барон, – пробормотал Сергей, представляя, как кот встретил бы его у порога с укоризненным взглядом. Барон был ленивым, но требовательным: если миска с кормом пустовала, он начинал мяукать так, будто его не кормили неделю. Сергей улыбнулся. Он уже представлял, как вернется домой, нальет себе чай, кинет Барону пару кусочков корма и включит какой-нибудь старый фильм. Может, даже документальный – про революцию или Сталина. Последнее время его тянуло к таким темам.

Он встал, накинул пальто и взял портфель. В портфеле, кроме бумаг, лежала та самая книга по истории и пачка заметок для завтрашней встречи. Сергей жил один, и его жизнь была простой, но стабильной. Родители жили, на его родине, в Новосибирске, сестра жила в Санкт-Петербурге, а близких друзей у него было немного. Были коллеги – Лена, которая всегда напоминала про дедлайны, и Игорь Петрович, начальник, вечно хмурый и часто недовольный, но, сам по себе, человек справедливый. Была соседка, тетя Маша, которая любила угощать его пирожками и присматривала за Бароном, если Сергей задерживался на работе.

– Кто будет кормить Барона, если я пропаду? – подумал он, спускаясь в лифте. Мысль была нелепой, но почему-то зацепилась. Тетя Маша, конечно, заметит, если он не появится пару дней. Но что дальше? Коллеги решат, что он заболел. Игорь Петрович будет ворчать, но вряд ли забеспокоится. Друзья? Они давно не собирались вместе. Лена, может, позвонит, но не сразу. Сергей покачал головой. Странные мысли для позднего вечера.

Он вышел из офиса на темную улицу. Вдохнул холодный воздух и пошел к метро. В кармане завибрировал телефон. Сообщение от Лены: «Сергей, не забудь про завтрашнюю встречу. Клиент нервный, готовься к бою». Он ответил коротким «Ок» и убрал телефон. У метро он остановился у магазина, чтобы купить кофе. Небо было затянуто тучами, но в какой-то момент они разошлись, и над головой вспыхнула яркая звезда. Сергей замер, глядя на нее. Она была необычно яркой, почти ослепляющей, и, казалось, двигалась. Он прищурился, пытаясь понять, что это – самолет? Спутник? Но свет становился все ярче, пока не заполнил все вокруг. Сергей почувствовал, как ноги подкосились, а в ушах зашумело. Он попытался схватиться за перила, но руки не слушались. Мир закружился, и последней мыслью, прежде чем все погрузилось во тьму, было: «Барон…»

Сергей очнулся от ощущения, что падает. Он не видел ничего, кроме ослепительного света, который, казалось, лился из ниоткуда. Тело было невесомым, как во сне, но в то же время его сжимало, словно невидимая рука пыталась раздавить его. Он хотел закричать, но горло сдавило, и ни звука не вырвалось. В голове мелькали обрывки воспоминаний: стопка договоров на столе, Барон, мурлыкающий у миски, лицо тети Маши, протягивающей тарелку с пирожками, голос Лены, напоминающей про дедлайн. А потом – тишина.

Свет начал меркнуть, и Сергей почувствовал, как ноги коснулись твердой поверхности. Он стоял в комнате, но это была не его хрущевка. Высокий потолок с потрескавшейся лепниной, тяжелые шторы, запах старого дерева и табака. Он попытался вдохнуть, но грудь сжало. Сергей посмотрел на свои руки. Они были чужими: широкие ладони, мозолистые пальцы, короткие ногти, старый шрам на левом запястье. Это были не его руки.

– Что за черт… – начал он, но голос был низким, хриплым, с легким грузинским акцентом. Сергей замер. Он знал этот голос. Слышал его в документальных фильмах, в старых записях. Это был голос Иосифа Сталина.

Он сделал шаг к зеркалу, висевшему на стене. Из мутного стекла на него смотрел Сталин. Молодой, лет сорока с небольшим, с густыми черными волосами, едва тронутыми сединой, с резкими чертами лица и усталыми глазами. Сергей дотронулся до щеки – щетина уколола пальцы. Зеркало повторило движение. Это была реальность, а не сон.

Сергей отступил от зеркала, чувствуя, как сердце колотится в груди. Он оглядел комнату. Тяжелый деревянный стол, заваленный бумагами, чернильница с перьевой ручкой, несколько книг с потрепанными обложками. На стене висела карта, на которой красными линиями были отмечены границы молодой Советской страны. За окном виднелась Москва – но не та, что он знал, с небоскребами и пробками, а старая, с низкими домами, дымящими трубами и редкими прохожими в кепках и пальто. Это была Москва марта 1924 года.

– Товарищ Сталин, вы проснулись? – раздался голос у двери.

Сергей обернулся. В проеме стоял невысокий человек в пенсне, с аккуратно зачесанными волосами и стопкой бумаг в руках. Лицо его было знакомым. Сергей напряг память. Это был Вячеслав Молотов, один из ближайших соратников Сталина. Его соратник.

– Да, – выдавил Сергей, стараясь говорить уверенно, хотя внутри все дрожало. – Я проснулся.

Молотов посмотрел на него с легким удивлением, но ничего не сказал.

– Доклады готовы, Иосиф Виссарионович, – продолжил он. – Зиновьев настаивает на встрече сегодня вечером. Говорит, что вопрос с Троцким не терпит отлагательств. Каменев тоже будет. И еще… – он замялся, – Надежда Сергеевна просила передать, что Яков и Василий спрашивали о вас.

Сергей кивнул, хотя каждое слово было как удар. Зиновьев. Троцкий. Каменев. Имена, которые он знал из учебников, теперь были реальными людьми, с которыми ему придется иметь дело. А Яков и Василий – дети Сталина. Его дети. Яков, старший, молчаливый и замкнутый, и Василий, еще совсем маленький. Как он будет с ними говорить? Как вообще быть Сталиным?

– Оставь меня, – сказал он, надеясь, что голос звучит достаточно властно. – Мне нужно… собраться.

Молотов кивнул, и вышел, тихо прикрыв дверь. Сергей остался один. Он сел на стул, пытаясь привести мысли в порядок. Как он здесь оказался? Та вспышка света, ощущение падения – это было не случайно. Но кто или что за этим стояло? И главное – зачем? Он был юристом, а не политиком. Он разбирался в законах, договорах, судебных спорах, а не в партийных интригах и управлении страной. Как он справится с этим?

Он закрыл глаза, и перед ним снова возник его кабинет. Стопка бумаг, ноутбук, привычный кофе. Барон, трущийся об ноги, тетя Маша, всегда готовая его накормить, Лена, напоминающая про клиентов. Что с ними будет? Заметят ли они, что он пропал? Тетя Маша, наверное, покормит Барона, но надолго ли ее хватит? А работа? Клиент завтра будет ждать, а Сергей не придет. Игорь Петрович разозлится, но сначала подумает, что он заболел, а дальше что?!. Сергей почувствовал укол вины. Он всегда был ответственным, всегда доводил дела до конца. А теперь он здесь, в чужом теле, в чужом времени, с чужой судьбой.

– Я не справлюсь, – прошептал он, глядя на свои руки. – Я не Сталин.

Сергей вернулся к столу, взял одну из бумаг. Это был доклад о положении в партии. Имена, которые он знал из книг, смотрели на него с листа: Зиновьев, Каменев, Бухарин, Троцкий. Сергей знал, как закончится их борьба в реальной истории. Но он не хотел повторять этот путь слепо. Его юридический ум подсказывал: чтобы выиграть, нужно знать правила игры. А здесь правила были жесткими, и цена ошибки – жизни миллионов.

Он перелистал доклад. Сухие строки о распределении партийных постов, о спорах по экономической политике, о крестьянском вопросе. Сергей нахмурился. Он не был готов к этому. В 2025 году он разбирался в корпоративных спорах, а не в коллективизации. Но его знания о будущем – о том, что ждет СССР, о войне, о победах и ошибках – могли дать ему преимущество. Если он сумеет ими воспользоваться.

Он взял перо, чтобы сделать пометку, но рука дрогнула. Чужая рука. Он посмотрел на свои пальцы – мозолистые, с короткими ногтями. Это были руки человека, который прошел через революцию, ссылки, борьбу. Не его руки. Но теперь они были его инструментом.

Нужно начать с малого. Разобраться с делами, понять, кто друг, а кто враг. И, главное, не дать страху взять верх. Он посмотрел на карту на стене. Красные линии, границы, города. Это была его страна. Его ответственность.

– Я справлюсь, – сказал он тихо, глядя на карту. – Я должен.

Но где-то в глубине души он все еще думал о Бароне, о тете Маше, о своем кабинете на Таганке. Сможет ли он вернуться? Или это теперь его жизнь – жизнь Сталина, жизнь, от которой зависит судьба миллионов?

Он встряхнул головой. Сейчас не время для сомнений. Он должен действовать. И он начнет прямо сейчас.

Глава 2

Раздался стук в дверь. Сергей вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Войдите, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, с той хрипотцой, которую он ассоциировал со Сталиным.

В комнату вошел Вячеслав Молотов. Сергей уже запомнил его лицо: пенсне, аккуратно зачесанные волосы, сдержанная манера держаться. Молотов был из тех, кто не бросался в глаза, но всегда был рядом, выполняя поручения с точностью и пунктуальностью. Сергей знал из книг, что Молотов станет одним из самых верных соратников Сталина. Его соратником.

– Иосиф Виссарионович, – начал Молотов, держа в руках стопку бумаг. – Доклады готовы. Зиновьев и Каменев просят вас присутствовать на сегодняшнем заседании Политбюро. Они хотят обсудить вопросы партийного руководства и экономической политики.

Сергей кивнул, хотя внутри все сжалось. Политбюро. Он представлял себе комнату, полную людей, которые будут следить за каждым его словом, каждым жестом. Зиновьев, Каменев, Бухарин – они были не просто именами из учебников, а реальными людьми, с которыми ему предстояло столкнуться. И Троцкий, чья тень витала над всеми. Сергей знал, что в 1924 году Зиновьев, Каменев и Троцкий еще действовали сообща, формируя мощный блок в партии. Но он знал и то, что этот союз был хрупким, и его знания о будущем могли помочь ему использовать это в свою пользу.

– Хорошо, – сказал он, стараясь говорить медленно и веско. – Когда заседание?

– В пять вечера, в большом зале, – ответил Молотов. – Еще есть письма от местных парторганизаций. И… – он замялся, – Надежда Сергеевна просила передать, что Яков приедет сегодня. Он хочет с вами поговорить.

Сергей почувствовал, как сердце екнуло. Яков. Пятнадцатилетний сын Сталина, сын от первого брака. Сергей знал из книг, что Яков был молчаливым, замкнутым подростком, который часто чувствовал себя чужим в семье отца. И Василий, трехлетний малыш, сын Надежды, – ребенок, который, наверное, ждет от отца тепла и внимания. Как он будет с ними говорить? Он, Сергей, никогда не был отцом. Он умел вести переговоры с клиентами, но как быть отцом для детей, которых он знал только из исторических справок?

– Спасибо, Вячеслав Михайлович, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Оставь бумаги, я разберусь.

Раздался новый стук в дверь. Сергей поднял голову.

– Войдите, – сказал он, стараясь подражать тону, который, как он думал, должен быть у Сталина.

В комнату вошла Надежда Аллилуева. Она была моложе, чем на фотографиях, которые Сергей видел в книгах. Усталое, но живое лицо, темные волосы, убранные в аккуратный пучок, внимательные глаза. Она держала в руках несколько писем и смотрела на него с легкой тревогой. Сергей знал, что Надежда была не только женой Сталина, но и активным членом партии, женщиной с сильным характером и своими убеждениями. Он вспомнил, что ее жизнь оборвется в 1932 году, и эта мысль кольнула его. Он хотел сделать так, чтобы эта история закончилась иначе.

– Иосиф, – сказала она тихо. – Я не помешала?

Сергей заставил себя улыбнуться. Это было непросто – чужое лицо слушалось с трудом.

– Нет, Надя, – ответил он, стараясь, чтобы голос звучал тепло. – Проходи, присядь.

Она кивнула и села на стул напротив стола. Сергей заметил, как она нервно сжимает письма. Он чувствовал, что должен быть осторожен. Надежда была не просто женой – она была частью его новой жизни, и от того, как он выстроит с ней отношения, зависело многое.

– Это письма от Якова, – сказала Надежда, кладя их на стол. – Он пишет из Тифлиса. Говорит, что хочет приехать в Москву. И Василий… он опять капризничал сегодня утром. Хочет, чтобы ты поиграл с ним.

Сергей никогда не умел ладить с детьми. В 2025 году его жизнь была заполнена работой, а не семейными заботами. Но теперь он должен был стать отцом.

– Расскажи о них, – сказал он, повинуясь внезапному порыву. – Как они?

Надежда посмотрела на него с удивлением, но ее лицо смягчилось.

– Яков… он сложный, – начала она. – Все время молчит, но я вижу, что он скучает по тебе. Он пишет, что хочет учиться в Москве, но боится с тобой говорить. А Василий… он такой активный. А сегодня утром он рисовал для тебя картинку – домик и солнце. Сказал, что хочет показать тебе.

Сергей слушал, стараясь уловить каждое слово. Это была его новая жизнь. Его новая семья. Он должен был научиться быть для них не просто Сталиным, но родным человеком. Отцом. Мужем.

– Я поговорю с Яковом, когда он приедет, – сказал он. – И с Василием… я посмотрю его рисунок. Обещаю.

Надежда улыбнулась.

– Ты сегодня какой-то другой, – сказала она, глядя на него. – Более… внимательный.

Сергей чуть не рассмеялся. Конечно, он другой. Он – юрист из 2025 года, попавший в тело Сталина. Но он только кивнул.

– Много дел, Надя, – сказал он. – Но я постараюсь быть… лучше.

Она кивнула и встала, собираясь уйти. Сергей проводил ее взглядом. Он знал, что должен быть осторожен. Надежда была не только его женой, но и человеком, который мог заметить, что он не совсем тот, за кого себя выдает. Он должен был учиться быть Сталиным – не только для партии, но и для семьи.

После ухода Надежды Сергей вернулся к бумагам. Он понимал, что заседание Политбюро станет его первым настоящим испытанием. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Ворошилов – каждый из них будет оценивать его. Сергей знал, что в 1924 году Зиновьев и Каменев были сильным тандемом, поддерживаемым Троцким. Их влияние в партии было огромным, и Сталин – то есть он, Сергей – пока был лишь одним из игроков. Но он знал и то, что его позиция генерального секретаря давала ему рычаги: контроль над партийным аппаратом, назначениями, информацией. Его юридический ум подсказывал: нужно использовать эти рычаги, но осторожно, чтобы не вызвать подозрений.

Он взял доклад Ворошилова о Красной армии. Строчки о нехватке оружия, плохой дисциплине, необходимости реформ. Сергей знал, что армия станет ключом к выживанию страны в будущем. Он вспомнил, как читал о Великой Отечественной войне, о героизме советских солдат, о том, как страна выстояла. Но для этого нужно было начать подготовку уже сейчас. Укрепить армию, модернизировать заводы, вдохновить людей.

Он перелистал доклад о Ленинградском губкоме. Зиновьев, как председатель Коминтерна, имел сильное влияние в Ленинграде. Каменев, с его интеллигентной манерой, был популярен в Москве. Бухарин, с его идеями о крестьянстве, был любимцем интеллигенции. Сергей знал, что должен найти подход к каждому из них – или перехитрить их. Его знания о будущем могли стать его главным оружием. Он взял перо и начал делать заметки. Первое: собрать информацию о соратниках. Молотов, Ворошилов, Каганович – они могли стать его опорой. Второе: изучить настроения в партии. Зиновьев, Каменев и Троцкий были сильны, но их союз был нестабильным. Третье: экономика. Страна была в разрухе после гражданской войны. Голод, безработица, разбитые заводы. Сергей знал, что индустриализация станет рывком к развитию, но как начать ее, не вызвав сопротивления?

Раздался стук в дверь. Сергей поднял голову, глубоко вдохнув, чтобы успокоиться.

– Войдите, – сказал он.

В кабинет вошел Вячеслав Молотов. За ним следовал Лазарь Каганович, высокий, энергичный, с резкими чертами лица и цепким взглядом. Сергей знал, что Молотов, секретарь ЦК, был мастером организации, человеком, которому можно доверить любые организационные моменты. Каганович, работавший в аппарате ЦК, был энергичным исполнителем, готовым выполнять любые поручения. Оба были лояльны Сталину, но Сергей должен был заслужить их доверие.

– Иосиф Виссарионович, – начал Молотов, кладя бумаги на стол. – Доклады для Политбюро готовы. Троцкий прислал дополнения к своему отчету о Красной армии. Зиновьев и Каменев уже в Кремле, готовятся к заседанию. Бухарин прислал свои предложения по крестьянскому вопросу, хочет обсудить их сегодня.

Каганович добавил, его голос был громким, с легким акцентом:

– Григорий Орджоникидзе тоже здесь. Просит встречи. Говорит, в Закавказье проблемы с партийной дисциплиной, нужна ваша поддержка. Он ждет в приемной.

Сергей кивнул, стараясь скрыть внутреннее напряжение. Политбюро, где будут Зиновьев, Каменев и Бухарин, станет его первым испытанием. Троцкий, хотя и не присутствовал лично, прислал доклад, и его влияние ощущалось даже на расстоянии. Орджоникидзе, лидер Закавказского крайкома, был еще одной фигурой, которую Сергей должен был сделать своим союзником. Его ум подсказывал: нужно выслушать, проанализировать, найти точки опоры.

– Хорошо, – сказал он. – Позови Орджоникидзе, обсудим Закавказье. И подготовьте материалы для Политбюро. Лазарь Моисеевич, останьтесь, мне нужно ваше мнение по кадрам.

Молотов кивнул и вышел, а Каганович остался. Через минуту в кабинет вошел Григорий Орджоникидзе – высокий, энергичный, с громким голосом и театральной манерой говорить. Сергей знал, что Орджоникидзе был человеком действия, чья энергия и преданность делу революции делали его ценным союзником.

– Иосиф Виссарионович, – начал Орджоникидзе – В Закавказье бардак. Местные парторганизации разболтались, нужны новые кадры. Но люди верят в партию, верят в революцию. Если укрепим дисциплину, все будет в порядке.

Сергей слушал, делая пометки. Орджоникидзе говорил о кадрах – это был шанс усилить контроль над регионами. Каганович, стоявший рядом, кивнул, добавив:

– Я могу подготовить список надежных людей, Иосиф Виссарионович. Дайте мне пару дней, и мы закроем пробелы в аппарате.

Сергей кивнул, чувствуя, как напряжение немного спадает. Эти люди были его опорой. Молотов с его организаторскими навыками, Каганович с его энергией, Орджоникидзе с его влиянием в Закавказье. Он должен был выстроить с ними отношения, как юрист выстраивает доверие с клиентом перед сложным делом.

– Хорошо, – сказал он. – Григорий Константинович, составьте подробный отчет по Закавказью. Лазарь Моисеевич, займитесь кадрами. Мы обсудим это на Политбюро.

Оба кивнули и вышли, оставив Сергея одного. Он посмотрел на стопку бумаг, потом на карту на стене. Красные линии, границы, города. Это была его страна. Его ответственность. Но в голове крутились другие мысли. Москва 2025 года. Его кабинет на Таганке, заваленный договорами. Барон, рыжий кот, ждущий его дома.

Сергей встал и направился в гостиную, где его ждал, приехавший в Москву, Яков. Он знал, что должен наладить контакт с сыном, прежде чем погрузиться в политические интриги. Это была его новая жизнь, и семья была ее частью. Он прошел по узкому коридору Кремля. Стены были украшены портретами Ленина и сценами революции, напоминая ему, что он в самом сердце Советской страны. Половицы скрипели под его сапогами, а в воздухе витал запах табака.

В гостиной Яков стоял у окна, глядя на двор. Худощавый, с темными волосами и карими глазами, он выглядел старше своих пятнадцати лет. Его гимнастерка была аккуратно застегнута, но в его позе чувствовалась напряженность, словно он ожидал чего-то неприятного. Сергей остановился в дверях, чувствуя, как сердце сжимается. Это был его сын. Не его, но Сталина. И теперь он должен был стать для него отцом.

– Яков, – сказал Сергей, стараясь, чтобы голос звучал тепло, но не слишком мягко. Он знал, что Сталин был строгим, и не хотел вызывать подозрений.

Яков обернулся, его взгляд был настороженным.

– Здравствуй, отец, – сказал он тихо, почти шепотом. – Я приехал из Тифлиса, как ты просил.

Сергей указал на стул, стараясь двигаться уверенно, как человек, привыкший командовать.

– Садись. Расскажи, как дела.

Яков сел, его руки нервно сжимали край стола. Сергей заметил, как подросток избегает его взгляда. Он вспомнил, что читал о Якове: сложные отношения с отцом, чувство одиночества, стремление доказать свою значимость. Сергей, как юрист, привыкший к переговорам, решил подойти к разговору осторожно, как к клиенту, которого нужно расположить.

– Как учеба? – спросил он, стараясь, чтобы вопрос звучал естественно. – Что хочешь делать дальше?

Яков пожал плечами, но его глаза слегка оживились.

– Учусь нормально, – сказал он, его голос был ровным, но с ноткой тоски. – В Тифлисе скучно. Хочу перевестись в московскую школу. Может, математику изучать. Или инженерное дело. Не знаю пока.

Сергей улыбнулся, вспомнив, как сам в 15 лет мечтал о чем-то большем, чем оставаться в Новосибирске. Он хотел уехать в Москву, доказать себе и другим, что он чего-то стоит. Может, Яков чувствовал то же самое?

– Хорошо, – сказал он. – Мы подумаем о школе в Москве. Математика – важная наука. Инженеры это будущее страны. Расскажи, что тебе интересно.

Яков посмотрел на него, и в его взгляде мелькнула тень удивления. Он явно не ожидал такого интереса.

– Я… люблю читать про машины, – сказал он, немного оживившись. – Про паровозы, заводы. Хочу понять, как они работают.

Сергей кивнул, чувствуя, как внутри растет тепло. Он вспомнил, как сам в детстве зачитывался книгами о технике, мечтая стать инженером, пока не выбрал юриспруденцию. Может, он мог помочь Якову найти свой путь?

– Это хороший выбор, – сказал он. – Мы найдем тебе школу, где учат таким вещам. И поговорим еще. Я рад, что ты приехал.

Яков кивнул, но ничего не сказал, только посмотрел на него с легким удивлением. Сергей понял, что Сталин, которого знал Яков, редко говорил так – открыто, с интересом. Это был маленький шаг, но шаг вперед.

– Нам нужно чаще видеться, – добавил Сергей, повинуясь порыву. – Ты мой сын, Яков. Я хочу знать, что у тебя на уме.

Яков кивнул, его губы дрогнули в слабой улыбке. Он встал и вышел, оставив Сергея с чувством, что он сделал что-то правильно, но работы впереди было еще много.

Вернувшись в кабинет, Сергей почувствовал усталость. Разговор с Яковом был коротким, но эмоционально тяжелым. Он не был готов к роли отца, но понимал, что семья – это тоже важная часть его новой жизни. Надежда, Яков, Василий – они были не просто историческими фигурами, а людьми, которые теперь зависели от него.

Раздался легкий стук в дверь, и вошла Надежда Аллилуева. В руках она держала маленький рисунок – цветные каракули, явно дело рук трехлетнего Василия.

– Иосиф, – сказала она, улыбаясь. – Василий просил передать тебе это. Он нарисовал дом и солнце. Говорит, это для тебя.

Сергей взял листок. Неровные линии, яркие пятна красного и желтого. Он улыбнулся, представив, как трехлетний малыш старательно выводил эти линии, думая об отце. Это было так далеко от его жизни в 2025 году, где единственным, кто ждал его дома, был Барон, его рыжий кот.

– Это замечательно, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал тепло. – Передай ему, что я повешу это на стену.

Надежда рассмеялась, и этот смех был как глоток свежего воздуха. Сергей понял, что должен быть для нее не просто Сталиным, а мужем, который поддерживает, слушает, заботится. Он знал о ее трагической судьбе в 1932 году, и эта мысль не давала ему покоя. Он хотел изменить эту судьбу, сделать ее счастливой.

– Сядь, Надя, – сказал он. – Расскажи, как ты. Как Василий?

Она села, ее лицо смягчилось.

– Василий… он такой живой, – начала она, ее голос был полон тепла. – Сегодня утром он бегал по комнате, требовал, чтобы я рассказала ему про поезда. Хочет, чтобы ты взял его на вокзал, посмотреть на паровозы. А я… устала, Иосиф. Но партия, работа, дети – это держит меня.

Сергей кивнул, чувствуя тепло в груди. Трехлетний ребенок, полный любопытства. Он вспомнил, как сам в детстве мечтал о поездах, как смотрел на них с платформы в Новосибирске. И Надежда – женщина, которая несла на себе груз семьи и партийной работы. Он должен был поддержать ее.

– Я возьму его на вокзал, – сказал он. – На следующей неделе. И ты, Надя, если устала, говори. Мы найдем время, чтобы ты отдохнула.

Надежда посмотрела на него с удивлением, но улыбнулась.

– Ты сегодня какой-то другой, – сказала она.

– Много дел, Надя, – сказал он. – Мне надо подготовится к Политбюро.

После ухода Надежды Сергей вернулся к бумагам. Заседание Политбюро было через несколько часов, и он должен был быть готов. Он перечитал доклад Троцкого о Красной армии. Строчки о нехватке ресурсов, необходимости реформ и проблемах с дисциплиной были как вызов, который он должен был принять. Троцкий, с его военным авторитетом, после гражданской войны, был фигурой, которую нельзя было недооценивать. Сергей знал, что должен найти подход к нему – или хотя бы понять его планы.

Он взял предложения Бухарина по крестьянскому вопросу. Николай Бухарин, редактор «Правды» и любимец партийной интеллигенции, предлагал поддерживать крестьян, развивать кооперативы, избегать резких мер. Сергей видел в этом потенциал: крестьяне были основой страны, и их поддержка могла укрепить партию. Но он знал и о трудностях: послевоенная разруха, голод, нехватка техники. Зиновьев и Каменев, судя по их запискам, настаивали на укреплении партийного контроля и усилении Коминтерна. Сергей понимал, что их интересы пока совпадают, но их властные амбиции могут стать для него проблемой.

Его юридический ум работал на полную: анализировал, искал слабые места, выстраивал стратегию. Он начал делать заметки. Первое: заручиться поддержкой Молотова, Кагановича и Орджоникидзе. Они были лояльны, но их доверие нужно было укрепить. Второе: изучить предложения Бухарина, найти точки соприкосновения. Третье: быть готовым к вопросам Зиновьева и Каменева, которые наверняка будут проверять его. Четвертое: понять, как использовать доклад Троцкого, чтобы показать свою компетентность, не вступая в конфликт.

Он начал писать план для Политбюро. Нужно было показать, что он понимает проблемы страны, но не раскрывать своих знаний о будущем. Он должен был говорить уверенно, как Сталин, но думать, как юрист из 2025 года.