Текст книги "Тень Альбиона"
Автор книги: Андрэ Нортон
Соавторы: Розмари Эдхилл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
– Да, своего рода ловушка. Боюсь, шевалье Рей-нар мертв, – произнес Уэссекс, слегка сожалея, что теперь придется отказаться от столь полезной личины, – а месье Грийо совершенно точно мертв. Но это не ловушка в полном смысле слова – или, даже если так, приманка была самой настоящей. Информация, добытая де Моррисси, звучит вполне убедительно – и, правдива она или нет, мы не смеем бездействовать.
Пропустив сведения, которые Мисбоурн знал не хуже его самого, – о вечной разобщенности и постоянных склоках разных роялистских фракций, – Уэссекс сообщил, что Виктор Сен-Лазар (после казни короля Людовика Шестнадцатого в 1793 году Сен-Лазар отрекся от своих титулов и поклялся, что вновь примет их только после коронации следующего короля из династии Бурбонов) намеревается провести время, оставшееся до начала заседаний парламента, в поместье маркизы Роксбари – и что меньше чем через два дня там его будет разыскивать убийца.
– А наш славный капитан де Моррисси объяснил, как к нему попали эти сведения? – поинтересовался Мисбоурн со вполне простительным скептицизмом.
– Убийца похвастался заказанным ему убийством на одной вечеринке, на которой де Моррисси присутствовал, когда был интернирован. Там, в Вердене, они имели возможность вращаться в обществе.
Уэссекс вздохнул: отчасти от раздражения, отчасти от усталости. В этом не было ничего невозможного. Ну кому могло прийти в голову, что пленный офицер, находящийся в самом сердце республиканской Франции, каким-то чудом сумеет связаться с людьми, водящими знакомство с врагами Франции? Уэссекс сам неоднократно под различными именами совершал тайные паломничества в город-крепость, где французы держали интернированных иностранцев, и знал тамошние порядки по личному опыту.
– По крайней мере, – поправился Уэссекс, – такой разошелся слух.
– Понятно. А может ли капитан Моррисси хоть как-нибудь описать внешность этого предполагаемого убийцы? – тоном человека, смирившегося с неизбежностью, поинтересовался Мисбоурн.
Уэссекс скривил рот в насмешливом сочувствии.
– Он сказал, что этот человек был невысоким, мой лорд. Шатен – или, возможно, в парике такого оттенка. В общем, совершенно заурядная внешность.
– Под это описание подпадает половина Франции и две трети Англии, – вздохнул Мисбоурн. – Я так понимаю, что мы не имеем возможности пойти простейшим путем и попросту спрятать Сен-Лазара?
Мисбоурн явно дразнил Уэссекса, но сейчас герцог находился не в том состоянии духа, чтобы спокойно сносить провокации.
– И упустить возможность допросить одного из доверенных агентов Талейрана? – огрызнулся он. – Или выяснить, кто еще вовлечен в этот заговор?
Шарль-Морис де Талейран-Перигор – мясник с ликом ангела и манерами самого Сатаны – возглавлял тайную полицию Бонапарта. Ему подчинялся даже генерал Савари. Талейран родился полвека назад в знатной французской семье и пострадал от этого сословия не меньше любого обнищавшего крестьянина. Сперва он был искалечен из-за неосторожности кормилицы, а потом бездушные родители лишили его наследства в пользу младшего брата и вынудили сделать церковную карьеру, к которой он не чувствовал ни малейшего призвания, – и потому Талейран сделался ярым поборником революции, освободившей его от обета священника. Он занял весьма высокое положение в кровавых революционных советах и умудрился уговорить Наполеона Бонапарта – тогда всего лишь первого консула – предоставить ему еще большую власть. Теперь же Талейран являлся отравленным шипом в лапе английского льва, и его возможности простирались столь же широко, как и его амбиции.
– Мир, ваша милость, – Мисбоурн вскинул изящные белые руки, показывая, что сдается. – Убийцу следует взять, и взять живым, если кому-нибудь будет по плечу такой подвиг. Остается лишь один вопрос: кого мне послать туда, чтобы он был вхож в эти круги. Лучше без крайней необходимости не прищемлять хвост леди Роксбари – вы ведь с ней как-то связаны, если я правильно припоминаю?
– Маркиза – крестница моей бабушки и моя нареченная невеста. Полагаю, когда-нибудь я должен буду на ней жениться, если мы оба проживем достаточно долго, – коротко сообщил Уэссекс. Он пожал плечами. Вряд ли Мисбоурн не помнил этой небольшой подробности; начальник Уэссекса отличался феноменальной хваткой, когда речь заходила о подробностях, и эта способность не раз помогала ему преодолевать грань, отделяющую победу от поражения, во множестве закулисных состязаний. – Позвольте мне отправиться туда. Думаю, если кто и вправе нанести визит леди Роксбари, так это я.
– Вы должны быть у Роксбари к завтрашнему вечеру – а еще лучше, если б вы попали туда сегодня, – указал Мисбоурн.
Мункойн находился в графстве Уилтшир, почти в дне пути от Лондона, если ехать в карете. Но мысль о том, что имя его семьи может быть скомпрометировано – хоть и косвенно, – не позволяла Уэссексу, как бы ни был он измотан, перепоручить завершение этой охоты кому-либо другому.
– Дайте мне экипаж и кучера, и я буду там завтра к закату, – сказал Уэссекс – Верхом я добрался бы быстрее, но я скакал на Стриже от самого Дувра, и бедолага совсем обессилел.
– Когда-нибудь вы вместо лошади загоните себя, – заметил Мисбоурн. – Ну что ж, отправляйтесь в Уилтшир и поймайте этого француза. А потом посмотрим, какую еще игру мы можем затеять.
Всю дорогу Уэссекса преследовали неприятности, начиная от захромавшего в каких-нибудь десяти милях от Лондона коренного и заканчивая сломавшейся осью, так что герцог прибыл в Мункойн лишь на следующее утро после обещанного срока – на нанятой лошади, намного опередив свой багаж.
Уэссекс задержался в селении Мунфлит, остановившись в гостинице «Зеленая дева» – только для того, чтобы осведомиться о дороге, в чем он на самом деле не нуждался, и собрать слухи, в чем очень даже нуждался. Так он выяснил, что традиционный весенний прием маркизы проходит как обычно, с роскошными дорогостоящими фейерверками и увеселениями. Хотя леди Роксбари приболела, и некоторое время состояние ее здоровья внушало серьезные опасения, и хотя менее недели назад во время прогулки она столкнулась с бристольским почтовым фургоном, потеряв при этом свою знаменитую упряжку гнедых, ныне ее светлость, как утверждали, чувствовала себя прекрасно. На самом деле, вот буквально сегодня вечером ее светлость устраивала бал-маскарад. Это не очень порадовало герцога. На бал-маскарад мог заявиться кто угодно – туда было приглашено почти все графство, должны были приехать и множество гостей из Лондона, – а потому еще один человек вряд ли привлечет чье-либо внимание, даже будь он наемным убийцей, работающим на французов.
Не в этом ли и заключался план Роксбари?
В груди Уэссекса бушевал гнев, и подогревали его не столько теплые чувства, которые герцог испытывал к своей нареченной невесте, сколько верность его своему классу. Он страстно желал схватить убийцу – но еще сильнее он желал решить (по крайней мере, для себя) вопрос вины или невиновности маркизы. Час спустя, въезжая на длинную подъездную аллею Мункойна, Уэссекс лишь об этом и думал.
В лучах утреннего солнца северный фасад Мункойна, облицованный белым камнем, сверкал и искрился. Крыша здания была окаймлена скорчившимися каменными фигурами, выглядящими так, словно они готовы в любое мгновение распахнуть крылья и взлететь, – по крайней мере такими они представлялись ревнивому оку Уэссекса. Три поколения владелиц Роксбари так расширили дом, что теперь он мог соперничать с Бленхеймским дворцом.
Уэссекса впустили в дом, но сообщили, что леди Роксбари сейчас не принимает посетителей, – и настроение герцога испортилось окончательно.
Сара беспокойно ворочалась в полусне, чувствуя горечь во рту. В объятом дремой сознании теснились причудливые картины: странные лошади, украшенные плюмажами, черная лакированная повозка с фонарями. Она… Она…
Она – Сара.
Но это имя сопровождали совершенно не сочетающиеся образы: застенчивая молодая женщина в замшевом костюме и накрашенная леди в шелках и драгоценностях.
Кем из них была она? Кто из них – Сара?
Сара застонала и открыла глаза. Над головой у нее был натянут незнакомого вида шелковый балдахин с золотой бахромой. Воспоминания недавнего прошлого сталкивались у нее в сознании, и это вызывало столь мучительное головокружение, что молодая женщина тихо расплакалась.
Она помнила происшествие на дороге – да, его последствия явственно ощущались до сих пор, – визг покалеченных лошадей и вопли пострадавших пассажиров отзывались мучительной болью в голове. Все, что было раньше, скрылось за завесой беспамятства, но последующие события помнились относительно отчетливо: миссис Булфорд – в ее доме она пришла в себя; человек по имени Фальконер – слова его были полны горечи, а в тоне звучали гнев и досада; возвращение в экипаже к ней – к ней ли? – домой.
«Это не мой дом, – с леденящим страхом подумала Сара. – Я не отсюда». Но нет, она конечно же отсюда. Конечно. Все ей так говорили… по крайней мере, так ей помнилось.
Сара села и потянулась, распрямляя мышцы, протестовавшие против нескольких дней бездействия. Девушка протерла глаза; пышные рукава из прекрасного муслина заставили Сару повнимательнее приглядеться к собственному наряду: тончайший муслин – такая ткань называлась «покрывало монахини» – был искусно вышит и собран в складки. На эту воздушную и очень дорогую ночную рубашку, в которую она была сейчас облачена, ушли десятки ярдов ткани. Сара, словно зачарованная, в оцепенении уставилась на свой рукав. Он казался каким-то неправильным – недурным, но неуместным, словно лягушка в маслобойке…
Подстегиваемая беспокойством, Сара спустила ноги с кровати и встала, но ей тут же пришлось вцепиться в тяжелый полог, чтобы удержаться на ногах, – так сильно у нее закружилась голова. Отдышавшись, девушка принялась оглядывать пустынную комнату.
Висящий над камином портрет неуклонно притягивал ее взгляд; с картины на Сару взирала женщина в исключительно нескромном платье и с лицом, набеленным до такой степени, что оно превратилось в маску, – и во взгляде ее читался тот же вызов, который Сара видела в зеркале каждый раз, когда только удосуживалась туда заглянуть. Кто это – какая-то ее родственница? Накрашенная женщина сжимала в унизанных перстнями пальцах ключ, кинжал и розу; все эти предметы ни о чем не говорили Саре.
Рука молодой женщины словно сама собою скользнула к груди, но пальцы не обнаружили успокаивающей выпуклости отцовского кольца.
Кольцо!
Мгновенно позабыв обо всех прочих тревогах, Сара принялась перерывать комнату. Она успокоилась лишь после того, как отыскала кольцо в ящичке комода, стоявшего рядом с кроватью. Быстро справившись с хитроумной оправой, женщина повернула черный камень и облегченно вздохнула, когда ее взгляду открылись Королевский дуб и единорог на серебристом поле. Что бы там ни скрывали от нее, но это воспоминание было истинным.
Синяя лента, на которой она носила свой талисман, исчезла. Сара нерешительно принялась примерять кольцо; в конце концов оно подошло на указательный палец левой руки. Ну что ж, по крайней мере это сокровище осталось при ней.
Но откуда у нее подобные мысли? При ней все, чем она владеет, и главное – ее дом, Мункойн.
Сара потерла ноющие виски. Чуждая роскошь соблазняюще смотрела на нее со всех сторон, но жадный взгляд женщины был устремлен к окну, за которым в лучах полуденного английского солнца сверкал изумрудом парк Мункойна, искусно имитирующий лесную глушь.
«Это не настоящий лес. Он поддельный, как все в этом… спектакле!» – хмуро подумала Сара.
Вот именно! Все вокруг было поддельным, ненастоящим: пьеска, которую окружающие разыгрывают для ее блага, но ни один из актеров не верит в истинность происходящего. Все вокруг обращаются с ней с невероятной почтительностью, наделяют ее диковинными титулами… и все это игра!
Но кто ведет эту игру и зачем? Сара смотрела в окно и не видела за огромными стеклами никакого ответа. Ее уверенность начала сменяться беспокойством и смятением. Тут женщина осознала, что из-за массивной дубовой двери, отделяющей ее от окружающего мира, уже несколько минут доносится шум, и шум этот постепенно усиливается.
– К черту ее головную боль – я должен ее увидеть! – выкрикнул незнакомый мужской голос, и в то же мгновение дверь распахнулась.
Сара изумленно взирала на происходящее.
В дверном проеме возник незнакомец с полуночно-черными глазами падшего ангела; его светлые волосы были зачесаны назад и перехвачены на затылке черной лентой. Он был одет в хорошо сидящий камзол из тонкой синей шерсти, белые замшевые брюки и сверкающие сапоги с высокими голенищами – наряд для верховой езды. Незнакомец до сих пор не снял рыжевато-коричневые перчатки; в руках он держал хлыст с серебряным набалдашником, а когда он пошевельнулся, в булавке на галстуке ярко сверкнул драгоценный камень. Сара смотрела на него словно зачарованная – в самом древнем смысле этого слова.
Удивительно, но, увидев ее роскошную, ничего не скрывающую ночную рубашку, незнакомец покраснел и поспешно отвел глаза.
– Я… прошу прощения, леди Роксбари. Я не хотел… мне следовало подождать… умоляю простить меня.
И прежде чем Сара успела окончательно осознать сам факт его появления, герцог Уэссекский отступил в гостиную, быстро затворив за собою дверь.
Уэссекс стоял в гостиной леди Роксбари, пытаясь совладать со стыдом, и у него горели щеки. В среде аристократии были приняты довольно вольные манеры поведения, но с весьма строго очерченными границами. И Уэссекс понимал, что нарушил эти границы, вломившись в комнату к незамужней женщине, которая была не одета, и он даже не представлял, что это так подействует на него.
А удивление леди Роксбари лишь усилило его ощущение вины. Когда он вихрем влетел в ее спальню, маркиза Роксбари стояла, цепляясь за бархатный полог кровати, а ее муслиновая ночная рубашка пыталась соскользнуть с узких плеч. Волосы маркизы рассыпались по плечам, а в лице не было ни кровинки. Она казалась куда меньше, чем запомнилось Уэссексу, и выглядела очень уязвимой.
Нетерпеливо ожидая появления маркизы – а что ему еще оставалось делать, опять вламываться к ней в спальню? – Уэссекс услышал, как отворилась наружная дверь гостиной. В комнату вошла хрупкая старушка – впрочем, ее отличал тот властный вид, что бывает присущ лишь очень высокопоставленным слугам.
– Что вы здесь делаете, сэр? – вопросила старушка с яростью курицы, защищающей своего единственного цыпленка. Уэссекс заметил в дверном проеме двух крепких лакеев, явно надеявшихся, что тут понадобится их помощь.
– Я пришел, чтобы засвидетельствовать свое почтение вашей госпоже, – сказал Уэссекс. – Пожалуйста, узнайте, может ли она принять меня, – вежливо добавил он, словно не говорил с леди Роксбари несколько минут назад. – Скажите, что к ней явился с визитом ее нареченный жених.
Уэссексу неприятно было ссылаться на будущий союз – отчасти потому, что герцог не был уверен, действительно ли он намерен заключить этот брак, – но без этого не обойтись, если он желал поговорить с маркизой. Ему оставалось лишь надеяться, что после столь странного и неудачного начала леди Роксбари, известная своей обидчивостью, все же снизойдет до беседы с ним.
– Я… узнаю, ваша милость, – неохотно произнесла старуха и исчезла за дверью, ведущей в спальню маркизы. Дверь захлопнулась с громким стуком: очевидно, старческая хрупкость служанки была обманчива.
Уэссекс повернулся и закрыл другую дверь перед самым носом у лакеев, а затем, нимало не терзаясь угрызениями совести, приблизился к внутренней двери и попытался подслушать, о чем говорят в спальне. Но попытка оказалась тщетной; дверь была настолько толстой, что до Уэссекса не донеслось даже бормотание.
Когда Гарднер увидела, что Сара встала – хоть молодой женщине и приходилось цепляться за столбик кровати, чтобы удержаться на ногах, – она удивилась почти столь же сильно, сколь и сама Сара при ее виде.
– Госпожа, – произнесла Гарднер, машинально присев в неловком реверансе, – я приведу даму Алекто.
Нет! Вспышка тревоги заставила Сару сделать вид, что она прекрасно себя чувствует, – что, увы, не соответствовало действительности.
– Зачем? – холодно спросила она. – Я уже выздоровела. Скажи-ка мне, няня, что это был за мужчина?
– Я сейчас же отошлю его, – пообещала Гарднер. – Госпожа, вам еще далеко до выздоровления. Потрясение от несчастного случая…
– После него прошло уже несколько дней, – перебила старуху Сара. Молодая женщина по-прежнему мало что понимала в происходящем, но иначе она не могла: она привыкла самостоятельно решать свою судьбу. – И мои… – она заколебалась, но потом нащупала нужную идею. – В конце концов, мои гости хотят видеть меня. Принеси мне одежду.
– Но, госпожа!.. – попыталась возразить Гарднер. Сара ничего не сказала, и через несколько мгновений негодование старой служанки утихло; она смирилась с поражением.
– Хорошо, леди Роксбари. Я пришлю Нойли, чтобы она помогла вам одеться.
Сара победила, но не могла позволить себе такой роскоши – насладиться победой.
– И скажи этому человеку, что я увижусь с ним, как только оденусь, – приказала она няне. Кто бы ни был этот незнакомец, он может владеть ключом к тайне, окружающей ее со всех сторон.
6 – МАСКАРАД В ТЕНЯХ
ПОЛУЧИВ ОТ МИССИС ГАРДНЕР заверения, что маркиза примет его сразу же, как только оденется, Уэссекс позволил дворецкому увести себя в спальню, расположенную в гостевом крыле. Слуга забрал его камзол и сапоги, дабы почистить их, и герцог привел себя в порядок, насколько позволяли время и условия. К счастью, к тому моменту, как он закончил, отражение в зеркале уже значительно больше походило на герцога Уэссекского, чем на этого сорвиголову, шевалье де Рейнара, или на его братьев по духу. Слава богу, что он носил свое кольцо с печатью, как надлежит человеку в его положении, – по слухам, его нареченная невеста очень придирчиво относилась к таким вещам, требуя соблюдения всех формальностей. Уэссекс взглянул на собственное отражение, примеряя его к себе, как любую роль, которую ему доводилось играть в жизни. В его настоящей жизни, как могли бы сказать некоторые.
Герцог машинально погладил массивное кольцо, которое носил на левой руке, и улыбнулся: леди Роксбари никогда не оценит истинного значения этой печатки.
Под уверенным прикосновением его пальцев резной сердолик с изображением коронованной саламандры Уэссексов поднялся и выдвинулся из оправы, обнажая гнездо. Повинуясь герцогу, камень повернулся, открывая эмблему, которую во всем королевстве имели право носить лишь двенадцать мужчин и одна женщина.
Это была изысканная работа по эмали: на серебристом фоне красовался дуб во всем великолепии летней листвы. У подножия дерева, положив голову на землю, спал единорог. А в ветвях дуба сияла корона.
Боскобель – Королевский дуб. Символ верности, которая может оказаться востребованной в любой момент.
Основатель этого союза видел, как его отец, Карл Первый, король Англии, был казнен теми, кем некогда правил; и сам он провел долгие годы в унизительных скитаниях по всем королевским дворам Европы, пока страна, принадлежавшая ему по праву рождения, страдала под железной пятой Кромвеля. Когда же Карл Стюарт вновь вернул себе свои владения, ему пришлось на каждом шагу сталкиваться со своеволием лордов и парламента, возомнивших, что отныне король Англии будет плясать под их дудку, вместо того чтобы поступать по собственному усмотрению.
И Карл Стюарт – Карл Второй, король Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса – плясал, улыбался, кланялся и держал язык за зубами, выковывая тем временем меч, который позволил бы ему при необходимости защититься от Англии. Союз Боскобеля: двенадцать мужчин и одна женщина, ни больше и ни меньше. Каждый в должный час выбирал себе преемника, а король утверждал его. Не важно, к высшим или к низшим слоям общества принадлежали эти люди, – всех их объединяло одно: их верность королю (или королеве) была сильнее верности стране.
И царственный основатель этого союза повелел так: число членов союза не должно увеличиваться; его деятельность должна финансироваться из сумм, предназначенных на личные расходы короля; каждому королю при восхождении на трон следует предоставить шанс – единственный шанс – распустить этот орден. Пять королей предпочли сохранить это тайное оружие, но до нынешнего момента меч оставался в ножнах.
Пока что.
То, чем Уэссекс занимался во Франции, делалось по приказу его начальства из ордена Белой Башни. Но еще до того, как принести клятву верности этому ордену, Уэссекс связал себя клятвой с Союзом Боскобеля, и потому, если его король прикажет, Уэссекс предаст Англию ради английской короны.
Или все-таки не предаст?
До сих пор узы этих клятв не тянули Уэссекса в разные стороны. Служить народу означало служить королю, и в своих нечастых молитвах Уэссекс просил, чтобы такое положение вещей сохранилось навечно.
Но подобная возможность все же сохранялась. Уэссекс стоял между «Башней» и «Дубом» – между двумя священными обетами – и не в силах был избавиться от кошмарного ощущения, что когда-нибудь ему придется нарушить одну клятву ради другой. И когда какие-то проблемы казались герцогу слишком сложными или опасными, он находил некое странное утешение в воспоминании об этом неразрешимом противоречии.
Тут раздался негромкий стук в дверь.
– Маркиза готова принять вас, ваша милость.
За то время, что горничная под присмотром Гарднер помогала Саре одеться, дама Алекто так и не появилась. Зато появился доктор Фальконер и тут же насел на Сару, требуя, чтобы ему разрешили провести осмотр. Пока он прослушивал легкие пациентки при помощи стетоскопа, Сара изучала лицо доктора, напрягая всю свою наблюдательность. Этот человек был ее личным врачом. Почему же он совершенно незнаком ей?
Она вообще его не помнила.
Сара старательно сохраняла невозмутимое выражение лица. Она – маркиза Роксбари. Она находится в Мункойне, у себя дома. Саре вспомнились подробности собственной жизни, но как-то странно, словно обрывки некогда услышанной истории: осиротев еще в детстве, она вела себя исключительно деспотично еще с тех пор, как научилась ездить верхом на своем первом пони; а с шестнадцати лет она стала единоличной хозяйкой собственной судьбы.
– Я не нахожу у вашей светлости ни малейших признаков нездоровья, – неохотно признал Фальконер. – При столкновении вы упали исключительно удачно, и я знаю, что во время охоты вам случалось переживать и худшие падения. Хотя не могу не отметить, что ваш четырехдневный сон внушил мне немалые опасения.
Доктор уставился на Сару; его янтарные глаза горели загадочным огнем.
– Но предупреждаю: когда вы пожалеете о своей сделке, то обнаружите, что ее нелегко расторгнуть.
Он уже второй раз упоминал о какой-то сделке, но Сара не имела ни малейшего понятия, на что же он намекает.
– Всякую сделку нелегко расторгнуть, доктор.
– Тогда это падет на вашу голову, – заявил Фальконер с таким видом, словно он был судьей, а не врачом. Собрав инструменты в саквояж, он быстрым шагом удалился.
«Ну вот. Теперь я его обидела, и даже не знаю, чем именно. Но возможно, будет лучше, если он станет беспокоиться, не обидел ли он меня…»
Чужие мысли лежали на поверхности ее сознания, словно каменные плиты, и Сара переворачивала их, разыскивая мысли собственные, пока не осознала, что горничная давно уже щебечет, предлагая ей различные наряды – совершенно незнакомые самой Саре.
Нойли знала ее. И Нойли была ее личной горничной. Почему же она не знала Нойли?
– …и должна заметить, госпожа, что герцог вполне недурен собой, – только вот ведет он себя слишком вызывающе!
– Он застал меня врасплох, – осторожно произнесла Сара.
– Вломиться к вашей светлости, словно какой-то дикарь! – неодобрительно заметила Нойли. – Что о подобном поведении скажет его бабушка – ваша крестная?
Очевидно, от Сары не требовалось отвечать на эту реплику, поскольку Нойли порицающе фыркнула и продолжила свой монолог:
– Если ваш почтенный батюшка помолвил вас, когда вы оба были детьми, это еще не дает ему права…
– Я должна выйти замуж за этого герцога?! – в ужасе вскинулась Сара.
– Ну нужно же вашей светлости за кого-то выйти, – невозмутимо заявила Нойли. – А земли герцога соседствуют с вашими. Где же найдешь партию лучше?
Пока Нойли шнуровала ее корсет, в груди Сары зрел яростный протест. Хотя все это казалось очень неопределенным, Сара была твердо уверена, что никогда не давала согласия выйти замуж за герцога Уэссекского.
Хотя постой… Нойли сказала, что помолвка была заключена в детстве. Может, это обещание не так уж обязательно для исполнения, как ей показалось сначала?
Нойли на мгновение вышла из комнаты – Сара услышала, как та шепотом совещается с горничной, в обязанности которой входило заботиться лишь о нарядах леди Роксбари, но не о ее персоне. Сара повернулась к няне; несмотря на то что в спальне было не по сезону жарко натоплено, Гарднер уже несла шаль, чтобы укутать Сару, стоящую в чулках и нижней юбке.
– Хватит меня баловать, Гарднер! – возмутилась Сара. – Я уже не маленькая.
– Для меня вы всегда будете малышкой, – твердо отозвалась Гарднер. – Это я приняла вас из рук повитухи. Вашей почтенной матушке не следовало позволять ухаживать за собой никому, кроме меня, хоть некоторые и твердили, что я уже сдаю, – мрачно добавила она.
Сара взглянула на старуху – проверить, правду ли та говорит, – и, поняв, что это чистейшая правда, ощутила укол отчаяния. Как такое может быть, что все вокруг так хорошо ее знают, а она не знает никого?
– Вот, госпожа! Это сейчас самый модный фасон, и оно замечательно подчеркнет ваш румянец!
Сара посмотрела на бледно-желтое платье из набивного муслина, которое Нойли гордо держала в руках. Вырез платья и короткие рукава-буф были отделаны зеленой лентой, а подол с оборками и короткий шлейф были усыпаны крохотными шелковыми розочками.
– Какая прелесть! – воскликнула Сара. Платье действительно было красивым – красивым, словно птица или цветок: оно существовало лишь для красоты, а не для пользы.
Сара, не сопротивляясь, позволила Нойли одеть себя и соорудить несложную прическу, а Гарднер тем временем укутала плечи маркизы кашемировой шалью. Когда же они закончили, из большого зеркала на Сару взглянула незнакомка с высоко уложенными волосами, в модном платье, нескромно обнажавшем грудь, – женщина, которую Сара совершенно не знала.
– А теперь, – сказала Нойли, – я только принесу ваши драгоценности…
– Не нужно! – нетерпеливо отрезала Сара, вертя на пальце свое кольцо. Теперь, когда силы вернулись, ей не терпелось увидеть мир за пределами спальни и узнать, что здесь делает герцог Уэссекский и как ей вырваться из тисков их помолвки. – Где герцог?
Дом казался Саре совершенно незнакомым, но Нойли, похоже уверенная, что маркизе понадобится крепкая рука, на которую можно опереться, провела Сару по коридорам до библиотеки. Войдя внутрь, Нойли застыла, словно подражая рыцарским доспехам, что не раз встречались им в коридорах. Сара с интересом оглядела библиотеку, и в уме у нее зазвучало эхо кем-то – кем? – рассказанных историй.
Семейное предание гласило, что во времена мученичества короля Карла Первого – еще до того, как в этот дом вступила первая Роксбари, – это помещение было не библиотекой, а часовней, где молились католические обитатели поместья. Пуританская буря и славная Реставрация уничтожили большую часть доказательств этого предания – если таковые вообще существовали, – но в северной стене библиотеки сохранились три великолепных стрельчатых окна, и над центральным красовалось небольшое, но исключительно красивое окно-«роза» с явно не мирским орнаментом. Сара смотрела сквозь маленькие граненые стекла узких окон, наблюдая, как мир за ними становится то красным, то синим, то делается зеленее травы, то приобретает янтарный оттенок.
Помещение библиотеки было заполнено книгами и всяческими диковинками. «Вот эти древности ваш отец привез из Греции; а картину Каналетто подарил вашему дедушке король Карл…» Сара подошла к полкам и вытащила наугад первый попавшийся фолиант. Здесь находилось больше книг, чем она смогла бы прочесть за всю жизнь, и все они ожидали ее. Почему это так ее удивляет?
– Леди Роксбари!
Заслышав этот голос, Сара обернулась и машинально отложила книгу. Она стиснула руки, нервно поигрывая кольцом. Герцог Уэссекский затворил за собой дверь библиотеки.
– Ваша светлость, – нужный титул словно сам собою сорвался с ее губ. – Что вы здесь делаете?
– Восхитительная прямота. – Уэссекс бросил взгляд на Нойли, потом пересек комнату и подошел вплотную к Саре. – Отошлите вашу горничную.
– Простите? – удивленно переспросила Сара. Уж не ослышалась ли она?
– То, что я хочу сказать, леди Роксбари, предназначено лишь для ваших ушей. Я не желаю, чтобы об этом болтали на кухнях всей… Англии.
Сара посмотрела на Нойли, но не получила от нее никакой подсказки; на лице верной горничной застыло выражение праведного негодования, но по нему нельзя было понять, насколько приемлема просьба Уэссекса. Сара перевела взгляд обратно на Уэссекса, пытаясь определить, что он за человек.
Лицо, подобное клинку меча, а под глазами темные круги от усталости. Изгиб губ герцога выдавал одновременно и сильный характер, и холодную расчетливость, но какой-то инстинкт побудил Сару выполнить просьбу Уэссекса.
– Можешь идти, Нойли.
Горничная задрожала от безмолвного возмущения, но Сара упорно глядела ей в глаза, вынуждая Нойли подчиниться. Мгновение спустя служанка отвела взгляд, присела в реверансе и вышла.
После ухода Нойли Уэссекс мягкой кошачьей походкой обошел библиотеку, отдернул шторы и заглянул за кресла, стоявшие у камина, словно для того, чтобы убедиться, что в помещении больше никого нет. Прежде чем Сара успела возмутиться подобным поведением, герцог снова оказался рядом с ней.
– Среди прочих у вас сейчас гостит Виктор Сен-Лазар, – произнес Уэссекс без какого бы то ни было вступления.
«Виктор Сен-Лазар, роялист», – подсказал Саре призрачный голос.
– Я знаю, – отозвалась она.
– Почему вы пригласили его? – настойчиво спросил герцог.
Поскольку Сара не имела об этом ни малейшего понятия, вопрос лишь усилил ее смятение. Новоявленная маркиза беспокойно заломила руки; чересчур большое кольцо соскользнуло с ее пальца, прокатилось по турецкому ковру и остановилось у начищенного сапога Уэссекса.
Герцог поднял драгоценный перстень, и Сара, к ужасу своему, увидела, что от падения защелка сработала и камень отодвинулся, открыв спрятанное изображение. А герцог Уэссекский, увидев единорога под дубом, окаменел, словно превратившись в соляной столп.
