Текст книги "Тень Альбиона"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Розмари Эдхилл
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

11 – ИСТИННАЯ ЛЕДИ

ЕСЛИ НЕ ПРИНИМАТЬ ВО ВНИМАНИЕ сути происшедшего, положение официально помолвленной дамы было менее тягостным, чем просто пребывание в Лондоне. Люди – как с новоприобретенным цинизмом подумала Сара – теперь знали, что думать о маркизе Роксбари. А если кто-то и шептал, что герцогу Уэссекскому достался подпорченный товар, – что ж, Сара не питала столь теплых чувств к этому несносному человеку, чтобы беспокоиться из-за подобной болтовни!

За две недели, прошедшие после объявления о ее свадьбе, Сара больше не испытывала регулярных приступов головной боли и в конце концов вынуждена была признаться себе, что не они были причиной ее «небольших изъянов в памяти».

Как Сара ни старалась, ей не удавалось вспомнить ничего из того, что предшествовало ее пробуждению в гостях у миссис Булфорд – тогда, после столкновения на дороге. Мункойн – место, где как будто бы проходило ее детство, – был ей столь же незнаком, как и Лондон. Саре казалось, что она впервые видит людей, которые составляли круг друзей маркизы Роксбари. Сара перечитала дневник маркизы – у нее в голове не укладывалось, что все это написала она сама.

Не очень-то ей нравилась женщина, встающая перед ней с этих страниц. Тщеславная, заносчивая… Сара даже не могла как следует устыдиться своей прежней манеры поведения, поскольку в глубине сердца не верила, что имеет хоть что-то общее с женщиной, чья личность вырисовывалась в маленьких книжечках в красном переплете. Неужели этот задавака, герцог Уэссекский, полагает, что берет в жены именно такую женщину? Впрочем, это вряд ли имеет значение, – подумала Сара, смирившись с неизбежным. Все равно Уэссекс ясно дал понять, что их брак – не более чем дань светским условностям.

Она не будет об этом размышлять. Хватит и того, что она делает для короны все, что в ее силах. Ее семья всегда верно служила Стюартам…

Кобыла, стоявшая у нее за спиной, переступила с ноги на ногу, и негромкий стук копыт вернул мысли Сары к дню сегодняшнему. Пусть даже ее личная жизнь – безнадежно запутанный узел, но право же, ей есть за что благодарить судьбу!

Май сменился июнем. По-прежнему стояли теплые, солнечные дни, и Сара, пользуясь прекрасной погодой, каждое утро отправлялась прокатиться. Грум ждал ее у ворот парка; здесь, среди ухоженной зелени Грин-парка, странный диссонанс между окружением маркизы и ее ожиданиями словно бы развеивался.

А кроме того, в столь ранний час парк служил превосходным местом для встречи с человеком, не желающим, чтобы его видели.

Несколько минут бодрой рыси – и Сара оказалась на уединенной полянке, в стороне от тропинки. Поляну охраняла статуя Аполлона, и отсюда легко можно было заметить всякого, кто проезжал по дорожке, – но светский Лондон предпочитал послеполуденные прогулки, а сейчас крыши Пикадилли были освещены утренним солнцем. Сара заставила свою тонконогую кобылу свернуть на полянку и принялась ждать.

Почти сразу же раздался приглушенный стук копыт, и на дорожке появилась Мириэль Баллейн.

На мисс Баллейн был аккуратный, сшитый по последней моде наряд «а-ля гусар», с двумя рядами серебряных пуговиц, поблескивавших на тонком шелковистом сукне безукоризненного жакета. К полям блестящей касторовой шляпы была прикреплена вуаль, – ради сохранения анонимности, – но лошадь, на которой ехала девушка, не осталась бы незамеченной: она была такой же черной, как волосы самой мисс Баллейн, а на лбу у нее красовалась серебристая отметина, прозванная «поцелуем феи». Когда Мириэль натянула поводья, конь заплясал на месте, выказывая свое неудовольствие тем, что его заставляют стоять.

Это было выше разумения Сары: почему дядя Мириэль подарил ей коня, равного которому не найти и в королевских конюшнях, но при этом запрещает ей бывать в обществе?

– Доброе утро! – воскликнула мисс Баллейн. Сара знала, что грум самой Мириэль ждет хозяйку за поворотом тропы; то ли он был более предан Мириэль, чем ее опекуну, то ли зловредный дядя Ричард не видел особого вреда в этих утренних встречах.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – спросила Мириэль, откидывая вуаль.

– Клянусь, я избегаю всего, что только связано со свадьбой, а вдовствующая герцогиня твердит, что у моего жениха скверный характер, поскольку он собирается купить для нас дом: Дайер-хаус слишком маленький, и герцогиня живет там много лет – и не буду же я просить Уэссекса прогнать ее! А мы без особых усилий можем получить прекрасный дом в Вест-Энде, и он вполне может быть готов ко дню свадьбы.

При этих словах надвигающаяся катастрофа вдруг представилась Саре обычным жизненным кризисом – каковым и являлась. На душе сразу полегчало, и Сара улыбнулась Мириэль.

Та рассмеялась в ответ:

– Ему придется привыкать к разочарованиям – и к короткому поводку, как и надлежит мужьям! Ну так как, вы все-таки получите собственный дом?

– Думаю, да, – отозвалась Сара. – И вы непременно должны посетить его, Мириэль. Клянусь, мне больно смотреть, как моя лучшая подруга вынуждена оставаться в тени, когда на мою долю выпадает столько жизненных благ. Я буду герцогиней Уэссекской, приближенной короля! Неужели ваш дядя посмеет запретить вам визиты ко мне?

– Он… он очень рад нашему знакомству, но… – ох, пожалуйста, не просите меня объяснять! Я бы отдала все на свете, лишь бы побывать на тех празднествах, о которых вы рассказываете, но я не могу! Еще не могу! – воскликнула Мириэль.

– Еще?

Саре часто не удавалось скрывать присущее ей любопытство, но в этот раз, увидев, какая боль отразилась на лице Мириэль, молодая женщина пожалела о своей несдержанности.

– Ну что ж, я буду довольствоваться собственным обществом. Мне не следовало дразнить вас, Мириэль!

– Вы слишком добры ко мне, – тихо произнесла ее подруга. – Если бы вы знали, какая я на самом деле, вы бы не относились ко мне так хорошо.

– Даже бы если вы были самим дьяволом, я не перестала бы вас любить, – решительно заявила Сара. – Пойдемте! Хороший галоп прогонит ваше уныние!

Итак, свадьба герцога Уэссекского близилась. Сам герцог относился к ней с той обреченностью, с которой ожидают приближения казни. Что бы он ни делал, этого неприятного события не избежать. А потому остается лишь развлекаться в ожидании рокового дня.

Придя к этому выводу, Уэссекс зачастил в свои клубы, проводил немало времени в Хосгардзе, посещал боксерский клуб и фехтовальный салон и в светские часы ездил кататься в Гайд-парк. Герцог мало виделся со своей невестой (которая, как он себе говорил, была вполне ему под стать), но много слышал о ней от общих знакомых.

Подобные городские развлечения должны были бы служить источником удовольствий; и Уэссекс позволил себе беспечно наслаждаться лондонской жизнью. Но раз в несколько дней он изыскивал возможность остановиться у здания на Бонд-стрит и войти в какую-нибудь из его многочисленных дверей. И однажды оказалось, что его ждет вызов от лорда Мисбоурна.

Уэссекс смял листок бумаги и вернул его на прежнее место, на серебряный поднос. Дворецкий с поклоном отступил, затем машинально сунул смятое письмо в печь, служившую для уничтожения всех ненужных бумаг «Белой Башни».

Уэссекс встал и оглядел обшитую панелями комнату. На первый взгляд она ничем не отличалась от библиотеки какого-нибудь клуба. Прочие присутствующие даже не подняли головы – настолько они были погружены в чтение. Двух из них Уэссекс знал по имени; третий был ему незнаком. Но в этих стенах все были равны, и все – равно анонимны.

Герцог вздохнул. Он замешкался на мгновение, размышляя, зачем он понадобился Мисбоурну. Затем вышел из комнаты и направился по коридору к обитой красной кожей двери, что вела в кабинет Мисбоурна.

– Она каждый день встречается с племянницей Рипона. В Гайд-парке, – сказал Мисбоурн.

Уэссекс нахмурился. Это весьма необычное приветствие на миг вывело его из равновесия. В полумраке кабинета Мисбоурн мерцал, словно неведомое глубоководное животное, которое сетью подтащили почти к самой поверхности воды.

– Добрый вечер, лорд Мисбоурн, – бесстрастно произнес Уэссекс. Некий смертоносный инстинкт заставил его рискнуть. Он решился уточнить: – Леди Роксбари?

– Стала задушевной приятельницей девчонки Рипона, – сообщил лорд Мисбоурн, вперив в Уэссекса взгляд гибельных блеклых глаз.

– Нечего винить в этом меня! – огрызнулся Уэссекс – Я еще не женился на этой женщине!

– А потому ее поведение вас не касается. Совершенно верно. Но мотивы этого поведения – касаются, – напомнил Мисбоурн.

Уэссекс нахмурился. До него вдруг дошло, что он до сих пор плохо представляет себе характер собственной невесты. С одной стороны, он знал, что маркиза Роксбари – член Союза Боскобеля, но этой тайной он не мог поделиться даже с Мисбоурном, а значит, она сейчас была бесполезна. Впрочем, принадлежность маркизы к этому союзу отнюдь не мешала ей впутаться в какие-то интриги с участием рипонской племянницы, особенно если Роксбари по приказу короля вела какую-то свою игру.

– Мотивов тут может быть великое множество, – заметил Уэссекс. Кстати, это было чистой правдой. – А что делает Рипон?

– Ничего, – с исчерпывающей краткостью отозвался Мисбоурн. – Он держит племянницу при себе и, кажется, совершенно не стремится, чтобы высший свет узнал о ее существовании. Она никуда не ходит и ни с кем не встречается… кроме леди Роксбари.

– Любопытно, – откликнулся Уэссекс со спокойствием, которого на самом деле не испытывал. Внезапно им завладело желание схватить Роксбари и трясти до тех пор, пока не вытрясет из этой лгуньи всю правду. Он думал, что может доверять ей… думал, что может вообще о ней не думать… и что она в результате сделала?! Тут герцог заметил, что Мисбоурн внимательно приглядывается к нему.

– Есть ли новости из Дании? – поинтересовался Уэссекс.

– Не больше, чем можно было бы ожидать, – охотно произнес Мисбоурн. – Костюшко сообщает, что они отложили отплытие на конец июля, когда море будет спокойнее всего. Принц-регент все еще пытается изменить договор таким образом, чтобы он не накладывал на Данию никаких обязательств, но сэр Джон, этот хитрый старый лис, опережает его на каждом повороте.

Уэссекс слабо улыбнулся. В политических кругах сэр Джон заслужил прозвище Маленький Бульдог – именно за эту свою железную хватку.

– Что заставляет нас еще больше позаботиться о приеме, который будет оказан принцессе после прибытия. Принц Джейми с каждым днем становится все несдержаннее, и поговаривают, будто разрыв между принцем и его отцом неизбежен.

А открытый разрыв между королем и принцем даст Джейми возможность сформировать собственную партию – или, что более вероятно, ее для него сформируют люди, подобные Рипону. По крайней мере, Джейми еще не заморочили голову рипонской племянницей. Уэссекс был уверен, что о столь печальном повороте дел Мисбоурн непременно бы упомянул.

Но нет. Очаровательное орудие Рипона мирно проводило время в обществе невесты Уэссекса.

– Возможно, я смогу приструнить маркизу, – медленно произнес Уэссекс, – или, по крайней мере, заставить ее задуматься. Сомневаюсь, что она подчинится моему приказу, но если я стану возражать против ее дружбы с племянницей Рипона, последует ссора, и это придаст делу огласку – которой, похоже, Рипон стремится избежать.

Мисбоурн долго смотрел на Уэссекса. Его серые глаза были прозрачными и тусклыми, как стекло.

– Нет, – сказал он наконец. – Лисица вышла из норы. Мы должны проследить, куда она побежит.

12 – БРАК ПО РАСЧЕТУ

ПЯТНАДЦАТОГО ИЮНЯ 1805 ГОДА в придворной церкви Сент-Джеймсского дворца Руперт Сен-Ив Дайер капитан его светлость герцог Уэссекский связал себя святыми узами брака с Сарой Марией Элоизой Ариадной Доусбеллой Канингхэм, маркизой Роксбари. Жених смотрелся чрезвычайно импозантно в своем серо-голубом жилете, светло-коричневых бриджах и темно-синем камзоле; невеста в серебряном наряде была великолепна. Невесту к жениху подвел сам король, поскольку Сара была сиротой и, в соответствии с юридическими тонкостями, подопечной его величества.

Хотя на венчании присутствовало не так уж много гостей, для свадебного завтрака в Херриард-хаусе, доме маркизы, был накрыт стол на сто пятьдесят персон. Для услаждения гостей были выставлены все деликатесы и новинки, какие только могла приготовить небольшая армия поваров, – в том числе маленькая радуга из желе и сладкий лед со всеми мыслимыми оттенками вкуса.

По мнению общественности, прием был великолепен. Герцогу Уэссекскому очень хотелось, чтобы Илья Костюшко находился сейчас в Англии и смог бы насладиться всем этим великолепием. Точнее, ему очень хотелось, чтобы Костюшко оказался на его месте, а сам он в это время находился где угодно, хоть у черта на рогах.

«Это было ошибкой». Чего бы там ни желала бабушка – или даже сам монарх, – Уэссексу не следовало жениться на Роксбари. Герцог понял это в то самое мгновение, когда вошел в церковь и увидел рядом с алтарем эту девушку, роскошный светящийся призрак. Платье придавало ей вид существа, созданного из стали и льда. Маркиза выглядела так, словно ее вот-вот должны были расстрелять, но держалась хорошо. Ее мужество вызвало сочувствие Уэссекса, и герцог улыбнулся, чтобы подбодрить ее. Впрочем, он так и не понял, заметила ли Роксбари эту улыбку.

Затем началась сама церемония, и каждое слово звучало словно удар молота, подтверждающего, что пути назад нет. Как только они будут обвенчаны, расторгнуть их брак сможет лишь специальный акт парламента.

Но начатую церемонию уже нельзя было остановить, – а когда все закончилось и Уэссекс поцеловал молодую жену, губы Сары были холодны, как лед, на который так походило ее платье. К счастью, у нее не оказалось времени, чтобы высказать все, что она думает о венчании: гости сразу же покинули церковь и расселись по экипажам, чтобы ехать на завтрак. А потом Уэссекс старательно следил, чтобы у Сары не было возможности снова подойти к нему. Сегодняшнюю ночь счастливой паре предстояло провести в Дайер-хаусе, как и многим поколениям герцогов и герцогинь, живших здесь прежде. Ну да ладно. Как частенько говаривал напарник Уэссекса, этот мост мы сожжем, когда дойдем до него. А пока что вокруг лилось столько шампанского, что его хватило бы, чтобы утопить всю королевскую гвардию, и Уэссекс дал себе слово утонуть в нем.

Если герцог и не вполне преуспел в исполнении этого намерения, он все же выпил достаточно, чтобы не реагировать на свадебные тосты, которые вынужден был выслушивать. Возможно, он даже улыбался своей жене. Но хотя на службе королю и стране Уэссексу часто приходилось исполнять роль палача, эта обязанность никогда не доставляла ему удовольствия. А если говорить совсем уж начистоту, он целиком и полностью разрушил жизнь новоявленной герцогини. В конце концов, она вышла замуж за полнейшее отребье – за шпиона. Если его тайная деятельность в рядах «Белой Башни» когда-нибудь станет достоянием гласности, его будет ждать не лавровый венок, а терновый венец. А его семью – вечный позор, поскольку он, ее глава, вел себя столь презренным образом.

Мало того – его несчастная герцогиня вышла замуж за человека, не имеющего ни малейшего желания продолжать свой род и передавать свою отравленную кровь потомкам. Впрочем, зато она сможет добиться аннулирования брака, если сумеет это доказать (и если он умудрится тем временем нажить достаточное количество сильных врагов). Возможно, через несколько лет этот выход окажется наилучшим для обоих – хотя скандал все равно получится убийственный.

Да, кстати, – еще он может умереть.

Уэссекс воспрял духом. До сих пор он не рассматривал эту возможность всерьез, а ведь при его роде занятий она была вполне реальной. Если он умрет, все его постыдные тайны умрут вместе с ним. Его вдова сможет благопристойным образом вступить в новый брак, а его бабушка никогда не узнает, что на самом деле представлял собой ее внук. Чрезмерное количество наилучшего шампанского оказало свое воздействие, и Уэссекс окончательно решил, что смерть при исполнении задания будет наилучшим изо всех возможных вариантов и разрешит все его проблемы. Надо будет это устроить.

Сразу же после того, как Джейми перестанет валять дурака и женится, а этот треклятый договор будет подписан.

Но сначала надо как-то пережить брачную ночь…

Сара – отныне герцогиня Уэссекская – сидела на брачной постели и смотрела, как слегка покачивается тяжелый полог кровати, который только что опустила Нойли. Огонек свечи, оставленной на прикроватном столике, просвечивал сквозь крохотные дырочки в старинной ткани, а там, где Нойли не до конца задернула потускневший алый шелк, пролегла светлая полоса.

Сара слышала удаляющиеся шаги горничной. Через некоторое время шум шагов окончательно стих, но Саре по-прежнему были слышны прочие звуки, свойственные Дайер-хаусу с самого момента его основания. И среди всех этих звуков не было одного: шагов новобрачного, поднимающегося по лестнице, чтобы присоединиться к молодой жене.

Окончательно убедившись, что Нойли уже не вернется и не застанет свою госпожу за неуместным для новобрачной поведением, Сара отодвинула полог и соскользнула с кровати. Ее кашемировая шаль лежала на спинке ближайшего кресла; Сара подобрала шаль и укуталась в нее.

Комнаты Дайер-хаус были крохотными, и хотя эта дальняя спальня была одним из самых больших помещений, которыми мог похвалиться дом, а потолок ее покрывала великолепная роспись – она изображала купол собора Святого Павла, окруженный сонмом херувимов и небесным сиянием, – сейчас этот потолок, наклонно спускающийся к темной стене с проемами окон, вызывал у Сары инстинктивное желание пригнуться, дабы не стукнуться. Окна запирали хитроумные старинные задвижки, но, повозившись несколько мгновений, Сара справилась с ними, распахнула окно и высунулась наружу. Стояла поздняя ночь. Полная луна плыла по небу, словно серебряный чайный поднос. Ее свет пробивался сквозь туман и превращал знакомые окрестности в оцепеневший потусторонний мир, откуда могло прийти все что угодно. Через окна, выходящие в крохотный садик, доносились все звуки ночного Лондона. Сара слышала цокот копыт по булыжным мостовым, отдаленные перекликающиеся голоса лодочников на Темзе, плывущих куда-то по своим торговым делам…

Но где же Уэссекс?

По какой-то неизъяснимой причине Сара почувствовала себя опустошенной. Не то чтобы она испытывала к своему новоявленному мужу какой-то личный интерес – конечно же нет! Ее чувства не были затронуты ни в коей мере. Это было бы просто глупо – ведь Уэссекс каждым своим словом и каждым жестом давал понять, что их брак заключается лишь из соображений выгоды. Выгоды для короля Генриха. Но даже если так, все равно это как-то неловко – в брачную ночь не явиться в супружескую спальню.

Он что, решил вообще не приходить?

Что ж, такой вариант ее устраивает целиком и полностью – сказала себе Сара. Но она предпочла бы знать об этом заранее! Ей вовсе не нравится, ложась спать, гадать, не обнаружит ли она при пробуждении в собственной постели чужого человека! Каковым, несомненно, его милость герцог Уэссекский и являлся для Сары Канингхэм из Балтимора…

Нет. Она была – и остается – Сарой Канингхэм, маркизой Роксбари. Леди Роксбари. Она – хозяйка Мункойна, и Мункойн будет принадлежать ей и ее дочерям, пока исполняется зарок.

«Роксбари поклялась. Но она ни в чем не клялась. И она не связана с этой землей…»

Сара потерла ноющую голову. Неожиданно нахлынувшая усталость накрыла ее, словно волна. Сегодня она встала еще до рассвета, а сейчас было уже далеко за полночь. Сара устала, как никогда прежде, а в суматохе сегодняшнего вечера она к тому же забыла принять укрепляющее лекарство – бутылочка так и осталась стоять в спальне Сары в Херриард-хаусе. Конечно, тут забудешь не только, кто ты такая, но и откуда взялась! Но все-таки Саре было не по себе.

Ночной ветерок, проникающий сквозь распахнутое окно, заставлял пламя свечей плясать и трепетать. Саре казалось, будто нарисованный на потолке Лондон мерцает, как будто в любое мгновение на месте городского пейзажа могло возникнуть совсем другое изображение. Женщина застонала и крепко зажмурилась, прижавшись головой к холодному подоконнику. Она почти ничего не ела во время свадебного завтрака – изумительное название для приема, затянувшегося почти до полуночи! – но зато выпила несколько бокалов контрабандного французского шампанского, специально припасенного для такого случая. Неудивительно, что ей дурно!

Сара тихонько прошла через комнату, уселась в кресло и подобрала ноги под себя, чтобы уберечь их от ночной прохлады. Укутавшись поплотнее в кашемировую шаль, она принялась обдумывать последние события. Раз Уэссекса сейчас здесь нет – вопрос «почему» лучше отложить на потом, – то где же он? Сара потеряла своего мужа из вида еще во время празднества в Херриард-хаусе. Но он знал, что Сара поедет в Дайер-хаус: точнее говоря, он сам на этом настоял. Какая-то беглая вспышка amour propre[14]14
  * Самолюбия (фр.).


[Закрыть] герцога не позволяла его милости начинать семейную жизнь под крышей жены. К тому времени, когда настала пора зажигать светильники, Сара уже была просто счастлива поддаться уговорам вдовствующей герцогини и уехать в Дайер-хаус. Она, естественно, ожидала, что Уэссекс сразу же последует за ней: герцог был просто-таки ходячим образцом добродетели, и потому Сара полагала, что он будет столь же пунктуален, как и всегда.

Всегда, кроме данного конкретного случая.

Время шло, Сара уже сняла вышитое свадебное платье, а Уэссекс все не появлялся. Но Сара почему-то не могла заставить себя спуститься и спросить у вдовствующей герцогини, куда запропастился ее внук.

Эти мысли перенесли Сару обратно в спальню, к ее ноющей голове и стремительно усиливающемуся ощущению нереальности. Судя по всему, Уэссекс не собирался появиться здесь в ближайшее время – или, возможно, вообще не собирался здесь показываться. Сара была совершенно уверена, что Лэнгли давно уже запер входную дверь, так что если Уэссекс не сумеет забраться по стене в окно ее спальни, расположенной на четвертом этаже, ему придется ночевать на улице. Этого (а может, и чего похуже) и желала ему от всей души молодая жена.

Свеча догорела почти до половины, когда Сара вздохнула и забралась в постель. Почему он не пришел? Он был заинтересован в этом браке. Он сам предложил ей свое кольцо и свое имя. И зачем – чтобы выставить ее полной дурой?

Зачем?

Розовая комната была заполнена свечами и зеркалами и претендовала, наряду со столами под белыми льняными скатертями, на которых лежали колоды безвкусно разрисованных карт и стопки золотых гиней, на право считаться гордостью этого заведения. Здесь, за карточными столами, переходили из рук в руки целые состояния, и отсюда же выбирались украдкой разорившие свои семьи мужчины, чтобы закончить жизнь в водах Темзы или в тиши собственной библиотеки. Но комната оставалась прежней.

Это заведение называлось «Гарвин», а мужчина, сидящий в углу, находился здесь с полуночи. Рядом с его локтем примостился пустой графин из-под виски. Мужчина был одним из немногих постоянных посетителей «Гарвина», кто не пользовался возможностью сменить свой модный камзол на полотняный плащ, предоставляемый заведением для удобства клиентов. Сейчас было уже четыре утра, а мужчина все еще продолжал играть – машинально, но с таким отчаянием, словно игра «фараон» была для него единственной надеждой на спасение. Случайным свидетелям это казалось странным, поскольку его светлость герцог Уэссекский непрерывно выигрывал с того самого момента, как сел за стол.

Воспользовавшись перерывом в игре, зоркий слуга забрал опустевший графин и поставил на его место полный. Его светлость сделал вид, будто ничего не заметил.

«Гарвин» был лишь одним из нескольких клуов, к которым принадлежал его светлость герцог Уэссекский, но отнюдь не первым, который герцог посетил за последние несколько часов, после того как покинул Херриард-хаус. Первоначально молодожен отправился в свои апартаменты в Олбани, счев это разумным компромиссом между компанией доброжелателей и обществом новоявленной супруги. Там Уэссекс сменил свадебный наряд на что-то менее кричащее, но к тому моменту, как он успел переодеться, ему стало казаться, что гораздо проще отправиться сейчас куда-нибудь в клуб, посидеть в обществе незнакомых людей, чем идти и общаться с собственной женой. Вот так и вышло, что он очутился в «Гарвине».

«Гарвин» был уникален по множеству причин, и две из них заключались в том, что сюда допускали женщин и иностранцев. Хозяином клуба считался некий ирландец по фамилии О'Доннел, и многие члены клуба хорошенько бы подумали, прежде чем принять его даже в холостяцкой компании, стремящейся к респектабельности. Поговаривали, будто О'Доннел убил человека голыми руками, хотя никто в точности не знал, где и когда произошло это любопытное событие – никто, кроме его милости герцога Уэссекского, располагающего своими способами узнавать множество интересных вещей. Поговаривали также, что у хозяина имеется партнерша, некая женщина, но о ней никому ничего не было известно – в том числе и Уэссексу.

Кроме того, никто не знал, почему этот клуб называется «Гарвин» и где О'Доннел взял деньги на его создание, а сам О'Доннел не спешил просвещать любопытствующих. Эта аура таинственности отнюдь не уменьшала притягательности клуба; возможно, даже усиливала, поскольку то ли клиентам нравилось тешить себя иллюзией опасности, то ли они полагали, что человек с темным прошлым будет смотреть сквозь пальцы на их неприглядное настоящее. На эту тему О'Доннел тоже не распространялся.

Первый этаж «Гарвина» был разделен на изолированные комнаты, в которых члены клуба могли назначить кому-либо свидание; только сюда допускались те, кто членом клуба не являлся, – да и то лишь если их сопровождал местный завсегдатай. Кроме того, лишь на этом этаже имелись окна, и окна эти были закрыты массивными ставнями, несмотря на то что располагался «Гарвин» неподалеку от самой фешенебельной части города. На втором этаже находились лишенные окон игорные залы – для «фараона», виста, рулетки – и салон, где джентльмены, желающие спокойно выпить, могли предаться этому занятию. На третьем этаже, в фехтовальном зале, желающие могли упражняться в смертоносном искусстве клинка, сражаясь либо друг с другом, либо с опытным мастером дуэлей. Подпольные боксерские матчи, время от времени устраиваемые в «Гарвине» для развлечения завсегдатаев, тоже проводились на третьем этаже.

Кроме того, в «Гарвине» имелись обширные погреба, а в них – стрельбище: для дуэлей между теми членами клуба, которые не могли решить свои разногласия при помощи дипломатии или шпаг. Хотя в «Гарвине» не было своей кухни (желающие могли получить в качестве закусок хлеб, сыр и холодное мясо), он располагал богатой коллекцией вин и спиртных напитков, также хранившихся под землей. Ходили слухи, будто вина поступали в погреба по тем самым подземным туннелям, ведущим к Темзе, по которым якобы скрывались многие победители дуэлей, чтобы втайне перебраться на континент или сесть на корабль, идущий в Америку. Впрочем, большинство членов клуба не были уверены, существуют ли туннели на самом деле; эта неопределенность лишь придавала «Гарвину» загадочности.

Но чем «Гарвин» больше всего привлекал своих клиентов, так это абсолютным уважением к личности и полнейшим невмешательством в дела посетителей. Его территория была столь же священна и неприкосновенна, как средневековая церковь. Ни судебный пристав, ни «краснопузые»,[15]15
  * Прозвище лондонских полицейских, по отличительному признаку – красному жилету.


[Закрыть] ни частное лицо, движимое местью, – никто, кроме самих членов «Гарвина», не смог бы проникнуть здесь дальше первого этажа. И даже член клуба незамедлительно вылетел бы на улицу, вздумай он раздражать других.

Вот почему тот факт, что очень ранним июньским утром кто-то осмелился побеспокоить его светлость герцога Уэссекского, всецело поглощенного игрой и беспробудным пьянством, был столь поразителен.

Человек, вошедший в игральный зал, был абсолютно неприметен. И его вечерний наряд – темно-синий камзол, бриджи того же цвета, белые шелковые чулки и черные лакированные туфли, – казался выбранным по оплошности. Этот старающийся держаться в тени господин не принадлежал к тому типу людей, которых хозяйки дома приглашают ради украшения своих приемов; он был из тех, кого забывают, едва успев заметить.

Но каким бы он ни был неприметным, он никак не мог пройти мимо слуги, стоящего у двери первого этажа, и уж тем более не мог проникнуть дальше, на священные высоты.

Когда он начал двигаться по залу, незаметного джентльмена все-таки заметили – по крайней мере, сам факт его присутствия, – и тихие разговоры игроков постепенно смолкли. Когда волна тишины добралась до Уэссекса, герцог поднял голову и увидел среди ширящейся полосы молчания непрошеного гостя.

Уэссекс очень осторожно положил свои карты, наполнил бокал и принялся наблюдать за подходящим незаметным господином, но даже после того, как стало ясно, к кому он направляется, Уэссекс никак не дал понять, что заметил это, – лишь не мигая следил за продвижением гостя.

В конце концов тот остановился рядом с Уэссексом.

Как только присутствующие убедились, что на их уединение никто не покушается, они тут же вернулись к своим занятиям. А игроки, сидевшие за тем же столиком, что и Уэссекс, отложили свои карты, дабы подождать, пока герцог устранит возникшее препятствие.

– Ваша милость, с вами желает повидаться одна особа, – произнес неприметный джентльмен.

– Пусть она сама скажет мне об этом.

Не то чтобы Уэссекс так уж сильно разозлился, – просто за последние несколько часов его светлость выпил вполне достаточно, чтобы в нем возобладало безрассудство. В подобном состоянии человек может подраться на дуэли из-за замечания о своем портном – если таковое будет им услышано.

– К сожалению, этот джентльмен – не член клуба, – отозвался неприметный господин.

– Ну так примите его в клуб, – рассудительно посоветовал Уэссекс.

– К несчастью, у него срочное дело к вашей милости, и он не может ждать, пока пройдет процедура принятия.

– Насколько я понимаю, при необходимости О'Доннел может решать этот вопрос лично, без Совета клуба, – подал еще один бесполезный совет Уэссекс.

– Вероятно, мистер О'Доннел не будет приветствовать присоединение этого джентльмена к его клубу, – сказал незнакомец.

Уэссекс, прищурившись, взглянул на него. Он уже начал терять терпение.

– Еще более вероятно, что я вас застрелю, если вы отсюда не уберетесь.

– У этого джентльмена совершенно неотложное дело к вашей милости, – не унимался гость. – Вы к нему выйдете?

Возможно, к этому моменту Уэссексу стало любопытно, как незваный гость умудрился пробраться так далеко, не подняв при этом шума. А возможно, ему просто надоела эта словесная дуэль. Не потрудившись ответить, герцог встал, смахнул лежавшую перед ним на столе груду золотых кругляшей к себе в карман и жестом велел назойливому гостю идти вперед.