Текст книги "Современный венгерский детектив"

Автор книги: Андраш Беркеши

Соавторы: Тибор Череш,Ласло Андраш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 34 страниц)

Тут Еромош преподает Эдит Чаус небольшой урок нравственности. Зря. Надо сказать ему об этом. Впрочем, когда человек задает вопросы и выслушивает ответы, ему очень трудно удержаться от роли воспитателя. Главное, следовательно, в том, что в воскресенье с трех до пяти Эдит Чаус была у Шоммера. Если она сказала правду, то теперь известно, где находился эти два часа Шоммер. Можно также предположить, что после этого у него было еще одно свидание. С кем? С мужчиной или с женщиной?

Вечерний допрос Эдит Чаус, второй, опять вел Еромош. Знакома ли она с кем-нибудь из натурщиц Шоммера. Нет. Вильму Хуньор знает. Показывал ли Шоммер сделанные с Эдит фотографии ей самой? Да, показывал. И как она к этому отнеслась? Как же можно отнестись? Фотографии очень хорошие. Сколько ее фотографий сделал Шоммер? Много. И все-таки сколько примерно? Сорок или пятьдесят? Но ведь Шоммер уверял ее, что он художник. Видела ли она, как он рисует? Нет, не видела. Для этого ему нужны фотографии. Он рисует только с фотографий. Он рассказывал ей, что порой из ста – ста пятидесяти фотографий выбирает одну, передающую выразительный жест или движение, такое, которое ему как раз нужно. Живая модель даже вопреки своей воле позирует. А он ждет от натурщицы тончайшего движения души, и его интересует только одно: как перенести это движение на полотно. Знала ли она о том, что Шоммер просил заграничный паспорт, что он собирался уехать за границу? Нет, не знала. Может быть, он когда-нибудь говорил об этом своем намерении? Никогда. Знала ли она, что в квартире Шоммера были, три скрытые фотокамеры? Да, знала.

Несколько раз неожиданно для нее Еромош заставляет Эдит Чаус возвращаться к ночи с двадцать девятого на тридцатое января. В котором часу она приехала к Шоммеру? Видел ли кто-нибудь, как она поднималась наверх? Не встречалась ли с кем-нибудь? Например, с жильцами дома? Нет. Потом Еромош, еловно блудливый поп, заставляет ее рассказывать мельчайшие подробности той ночи. Переспрашивает. Говорит на другую тему и снова возвращается к подробностям той ночи, просит рассказать все сначала; Нет, в слевах Эдит нет противоречия. Фотографировал, ли ее Шоммер. в ту ночь? Нет, тогда; не фотографировал. И ни разу Еромош не упомянул о том, что Шоммер мертв, что его убили. И Эдит говорит о нем так, будто он жив.

В этом материале нет противоречия, и ответы Эдит не выдают ее особой нервозности или волнения. Человек, которого допрашивают в участке, всегда нервничает, волнуётся, что вполне естественно. А эта женщина, скорее упряма, в ее словах чувствуется какое-то: упрямство, что довольно ясно отражает стенограмма; допроса. Эдит явно не хочет помогать расследованию, отвечает на. вопросы, потому что знает, что вынуждена это делать. Она неглупа и, конечно, любит, вернее, любила этого Шоммера. А может, и сейчас любит, потому что не знает, что он уже мертв. И примитивна. Не видит, что Шоммер злоупотребляет ее любовью, обманывает ее.

Даже в конце допроса, когда Еромош сообщает ей _,что она будет находиться под арестом на оснований веских подозрений в ее причастности к убийству Енё Хуньора, она и тогда защищает Шоммера, крича, что все это неправда, что Еромош хочет обмануть ее – она не причастна к убийству и Фреди не мог сказать ничего подобного, потому что это неправда. После непродолжительной, но неподдельной истерики,. ни в чем. на сознавшись она постепенно успокаивается. Еромош приказывает увести ее.

«Не понимаю,– ворчит Келемен?– не понимаю Еромоша. Ведь он никогда: не пускал, пыль в глаза. Зачем он это делает теперь? Ведь материал допроса не дает, никаких оснований: принимать такое решение. Что же побудило его взять Эдит Чаус под арест?».

Он роется: в бумагах, листает новые донесения, но ничего не находит. Потом в руки ему попадается, маленькая записка, написанная рукой Еромоша, вернее всего, это заметка о телефонном сообщении, принятому два часа четыре минуты. После второго-сердечного приступа вдову Шандора Хаунта, урожденную Аранку Ференци, бабушку-Шоммера, доставили в больницу, гдеона через несколько часов умерла. На шее у нее под ночной рубашкой висел полотняный мешочек со сберегательной книжкой на тридцать тысяч форинтов. Лицевой счет был открыт полтора года назад, но до тридцать первого января на нем значилось всего десять форинтов. В тот день было вложено тридцать тысяч форинтов. Кстати, этот вклад под девизом «Надьи» фигурирует и в ведомости, представленной по запросу в милицию.

«Теперь я тебя понимаю, Еромош». Размышляя, Ке-лемен листает его блокнотные заметки. Вот одна из них: «С кем разговаривал Шоммер на немецком языке по телефону в воскресенье в половине пятого в присутствии Эдит Чаус?» Да, эта деталь упоминается и в протоколе, Келемен заметил ее. Но теперь, листая блокнот Еромоша, он увидел ее в ином, более важном свете. Эдит Чаус не понимает по-немецки, и она не знает, с кем и о чем он говорил.

Келемен улыбается. Редко бывает так, что он получает и просматривает несистематизированные, необобщенные донесения. Как правило, ему представляют уже обработанный материал с точными обобщениями и выводами. Все это чем-то напоминает ему молодые годы. Еромош, должно быть, очень устал и сейчас еще спит. Когда-то же нужно спать. Шестое февраля, четверг, девять часов утра,

Итак, убитый четвертого февраля, во вторник, во второй половине дня, Альфред Жоммер основательно подозревается в том, что в ночь со среды двадцать девятого января на четверг тридцатого января убил Енё Хуньо-ра. А Эдит Чаус подозревается в том, что была его соучастницей. Это предстоит уточнить. Есть еще масса неясных мелких вопросов, но и на них нужно лайти ответ. В этом суть его трудовых будней.

Но кто убил Шоммера?

И почему?

8

Методически было бы правильнее поменять местами эти вопросы. Почему – важнее. Знание причины убийства Шоммера приблизило бы следователей и к личности убийцы.

Эдит Чаус? Но она отпадает. Во вторник всю вторую половину дня она работала в магазине – это уже установлено. Она не могла оказаться на острове Маргит. В интересах следствия печать еще не сообщила, что труп, подобранный на острове Маргит, был опознан и что им оказался фоторепортер Альфред Шоммер.

По той же причине именно сейчас, в десять часов, Еромош задает первый вопрос модельерше Бориш Балог, бывшей замужем за Адамом Тартаком, а ныне разведенной, 1940 года рождения, проживающей по проспекту Мартирок.

– Вы знакомы с Альфредом Шоммером?

– Знакома.

– Какие у вас отношения?

– Дружеские.

– Когда вы говорили с Шоммером последний раз?

– Простите, я думала, что мой дядюшка…

– Не обижайтесь, что я вас перебиваю. Очень важно, чтобы вы отвечали на мои вопросы. Когда вы говорили с Шоммером последний раз?

– Минуточку. Сегодня четверг. Кажется… да-да, точно, позавчера утром, во вторник, по телефону. Он разбудил меня примерно в половине девятого. Я была слегка удивлена, потому что он спросил, говорила ли я кому-нибудь о том, что на прошлой неделе он просил у меня на время машину. Я ответила, что никому не говорила.

С какой стати? Тогда он сказал, чтобы я об этом никому пока не говорила, по крайней мере на этой неделе, потому что он представил редакции счет на такси, ему должны его оплатить. И конечно, он не хочет, чтобы вышла какая-нибудь неприятность. Словом, говорил что-то в этом роде. Тогда я сказала ему: «Ты что, с ума спятил? Из-за такой ерунды будишь меня ни свет ни заря!» В ответ он засмеялся: «Хорошо, хорошо, не ворчи, иди еще поспи, только про такси никому не говори». С ним что-нибудь случилось?

– А вот вы и рассказали про это такси. Почему?

– Но ведь вы же предупредили меня, что очень важно, чтобы я подробно отвечала на ваши вопросы. Верно ведь?

– Верно. Когда и при каких обстоятельствах Шоммер просил вас одолжить машину?

– Если вы потерпите немного, я сейчас вспомню. На прошлой неделе во вторник, нет, в среду… Да, в среду. Я была в ресторане и вернулась домой к десяти, значит, все-таки в среду. В среду вечером, часов в одиннадцать, а то и позже, Шоммер позвонил мне по телефону и сказал, что он должен ехать в Татабаню, чтоб снять для газеты ночной репортаж, но редакционная машина неисправна, поэтому он хотел бы одолжить у меня машину – к утру она уже будет на месте, перед домом, а ключ от зажигания он положит под коврик у двери. Минут через двадцать он уже был у меня, ключ я отдала ему в прихожей, в квартиру он даже не заходил. Утром и впрямь машина была на месте. И ключ, как обещал, он положил под коврик, а в матине оставил конверт, в нем сто форинтов и записку: «На бензин и мойку. Спасибо. Целую». Вот и все.

– После этого вы встречались с Шоммером? Или говорили с ним по телефону?

– Я ведь об этом уже упоминала. Утром во вторник он позвонил мне. Ни до этого, ни после он больше не звонил.

– Считаете ли вы естественным в ваших отношениях то, что он обращался к вам от случая к случаю?

– Вполне естественным. Мы были хорошими, но не закадычными друзьями.

– Как давно вы знаете Шоммера?

– Может быть, вы будете настолько любезны, что скажете мне, почему я должна отвечать на эти вопросы?

– К сожалению, пока не могу. Извините. Я прошу вас припомнить, как давно вы знаете Шоммера.

– Я познакомилась с ним прошлым летом. В бассейне. Он был там вместе с моей двоюродной сестрой. Я предложила их подвезти, и мы уехали вместе. Это было в пятницу. Они вышли на углу улицы Барош, а у меня были еще дела в центре города. Через час я была уже дома, и, как только переступила порог, раздался телефонный звонок. Звонил Шоммер, он просил моего согласия сделать с меня серию фотографий – сейчас ему нужна была именно такая модель, как я. Еще в бассейне я заметила, что нравлюсь ему.

– И вы пошли к нему?

– Нет, тогда я не пошла. Фреди имеет какое-нибудь отношение к убийству моего дядюшки?

– Почему вы так подумали? Отвечайте!

– Боже мой! Я сказала Фреди, что, возможно, освобожусь на следующей недеде. Тогда он спросил, что я делаю в конце недели. Я сказала, что пойду на Дунай. «Одна?» – спросил он. «Да, одна,– ответила я,– я буду там работать». Тогда он попросил разрешения прийти, он не помешает, будет только фотографировать. Я сказала, что не возражаю, но мне надо работать. На следующий день мы поехали в наш рыбачий домик, туда, где потом убили моего дядю. В понедельник утром мы возвратились домой. Не думаете ли вы, что Фреди…

– У нас есть веские основания предполагать, что вашего дядю убил Шоммер. По-видимому, на вашей машине он отправился к рыбачьему домику на прошлой неделе в ночь со среды на четверг и совершил убийство.

– На моей машине… Это ужасно! Вы его арестовали?

– К сожалению, нет. Во второй половине дня во вторник кто-то убил Шоммера.

– Убил?! Нет, это ужасно…

– Прошу вас, успокойтесь. Держите все это в строгой тайне. Никому пока об этом не говорите. Ваше алиби доказано – нам известно, что во вторник с шести до восьми вечера вы были в кино. Поэтому я ничего от вас не скрываю. Вашу машину мы осмотрим. До тех пор вам нельзя ею пользоваться. Вы хотите что-то сказать?

– Гири… Мама позвонила мне и сказала, что она заявила милиции о пропаже гирь. Но они не исчезли. Они у меня с собой, в сумке. Я взяла их, когда была там

последний раз, недели две назад. Они нужны мне были дома…

В деревянном ящичке на столе гири. Медные – стограммовые и полукилограммовые, килограммовая и двухкилограммовая. Значит, Енё Хуньора убили все-таки не двухкилограммовой гирей.

– Одну минутку,– вставляет Келемен.– Как очутился на полке в рыбачьем домике Уголовный кодекс?

– Уголовный кодекс? Какой Уголовный кодекс!? А-а, эта книга. Прошлой, весной одна моя подруга – студентка юридического факультета – готовилась у нас к экзаменам. И забыла ее.

– Спасибо,– благодарит Келемен.– Спасибо за информацию.

Бориш Балог уходит. Она невысокого роста, но очень складная. Пожалуй, красивой ее и не назовешь! короткие светлые волосы, круглое лицо, но ноги длинные, стройные, в черных сапожках. «Однако разбирается мой парень в женщинах,– думает Келемен, впервые услышавший о Бориш Балог от своего сына.– Она внушает доверие, откровенна и, кажется, ничего не скрывает». Келемен знаток в таких вещах. Конечно, он может и ошибиться. Это тоже надо учитывать. Но тут он вряд ли ошибается.

Келемен считал правильные, что до нового допроса Эдит Чаус необходимо провести короткое совещание для обобщения и оценки свежего материала – подозреваемые обладают чрезвычайно тонким чутьем и каким-то шестым чувством, которое позволяет им определять, что и в какой степени в их обвинении обосновывается фактами и подтверждается доказательствами. К тому же все были сейчас на своих местах, за исключением Ястера, который наводил справки о художнике Чорбане, сдавшем квартиру Шоммеру.

Голиг доложил о переписке Шоммера: в основном это были любовные письма от женщин, не содержащие конкретных данных, достойных внимания следствия. Семь-восемь иностранных открыток и поздравительных телеграмм, тоже от женщин, и только две – от мужчин. Одну из них прислал какой-то Карой Хендрик из Стокгольма. По наведенным справкам, он тоже был фотографом, бежавшим в пятьдесят шестом году за границу. Он же в письме двухлетней давности сообщает, что в Будапешт едет его шеф, господин Олафсон, с которым он передаст небольшой подарок, и просит Шоммера его встретить. Одно письмо пришло из Уругвая от одноклассника, интересовавшегося традиционной встречей выпускников школы – он собирался приехать в Европу и хотел бы побывать на родине. Голигу удалось также найти две записные книжки Шоммера – нынешнего года и прошлогоднюю,– и в обеих на букву «М» был записан телефон гостиницы острова Маргит. Это навело Голига на мысль проверить, не останавливались ли в гостинице господин Олафсон и уругвайский товарищ Шоммера. Сиг Олафсон останавливался в этой гостинице четыре раза: два года назад в сентябре (как раз в то время, которое упоминается в письме Хендрика), затем в феврале, потом снова в сентябре и совсем недавно. Вчера утренним поездом он отбыл в Вену. Господин Олафсон вел переговоры в одном из внешнеторговых учреждений, которому он поставляет небольшие партии специального фотооборудовання. Голиг беседовал с коммерческим представителем этого учреждения, который сказал ему, что господин Олафсон издает в Швеции три или четыре иллюстрированных журнала, публикующих фотографии обнаженных женщин. Он знает об этом потому, что сам был в Швеции и вел в Мальме переговоры с Олафсоном. Порнографические журналы, естественно, не имеют никакого отношения к торговым делам.

– Теперь все обретает смысл: и остров Маргит, и телефонный разговор на немецком языке во второй половине воскресенья, во время которого, очевидно, и была назначена встреча с этим шведом на вторник. Вот почему Шоммер оказался на острове,– делает вывод Келемен: – По-видимому, он предлагал Олафсону негативы снимков обнаженных женщин и форинты. Нам известно, что Шоммер собирался выехать в Вену и уже получил паспорт с австрийской визой. Почти наверняка можно предположить, что Шоммер хотел бежать и Хуньора он убил потому, что решил оставить своей бабушке деньги на то время, пока он не добьется обеспеченного положения. Это подтверждает и найденная у старушки сберегательная книжка. Мотивы убийства Хуньора становятся ясными-Шоммер был любящим внуком. Но кто убил его самого во второй половине дня во вторник? Об этом мы пока ничего не знаем.

Из министерства вернулся Ястер. Двухгодичная командировка Чорбана кончается в марте, сообщил он, и другой квартиры у него нет, поэтому Шоммеру пришлось бы в марте переселяться к бабушке или, во всяком случае, освободить квартиру художника.

– Вот и еще одно подтверждение его намерения бежать за границу. По крайней мере еще один факт,– замечает Еромош.– Ты только войди, Бела, в положение этого Шоммера…

– А стоит ли? Все смеются.

– Ну, я говорю не в буквальном смысле слова. На порнографии у нас не разбогатеешь, а на Западе прожить можно, тем более что он обладает такой внешностью, которая привлекает женщин. Три скрытые фотокамеры под драпировкой обеспечили бы ему солидные доходы. А здесь он даже не может продать готовые фотографии. Что ему

остается? Шантажировать? Но это опасно, можно легко погореть. Кстати, в числе найденных у него и внесенных в акт фотоаппаратов два были крадеными – их номера у нас на учете. Оба были похищены из машины: один – из «крайслера» канадского гражданина вместе с чековой книжкой и семьюстами двадцатью долларами летом прошлого года, другой – из «фольксвагена» венгерского фоторепортера еще в марте. В обоих случаях машины были угнаны и несколько часов спустя брошены в другом конце города.

– Ты думаешь, что Шоммер еще и машины угонял?

– Нет, я считаю это маловероятным. Но факт остается фактом – оба фотоаппарата украдены из машин. Совпадают номера.

– Хорошо. С этим, конечно, надо считаться. Только, по-моему, среди натурщиц следует искать эту самую иголку в стоге сена. К сожалению, придется перебирать стог по соломинке. Кропотливая работа. Нудная.

– Я говорил со своей племянницей,– раздался голос Раудера.– В начале октября, в субботу, ее пригласили на какую-то вечеринку. В половине одиннадцатого пришел Шоммер, один. Осмотрелся, потом подошел к племяннице. Они потанцевали и вместе ушли, прямо к Шоммеру. И были у него до вечера воскресенья. «Просто классно, как Фреди стащил меня с вечеринки»,– буквально так сказала мне племянница. Что у них за жаргон! О том, что Шоммер фотографировал ее, она ничего не знала. Должно быть, он действовал скрытыми камерами.

– Ну что ж, ясно,– говорит Келемен.– А теперь пора идти. Не будем мешать Еромошу. Хорошо было бы добиться от Эдит Чаус искреннего признания. По-моему, ей уже надо сообщить, что Шоммер мертв. Так будет значительно легче. Возможно, она скажет, кого подозревает в убийстве Шоммера.

– Вряд ли. Впрочем, это выяснится в ходе допроса.

– Все равно. Это тоже не имеет значения. Главное, что дело Хуньора мы сумеем закрыть уже сегодня, ну а мелочи – это уже обычная работа следователя. Проблема осложняется только тем, что убийца Хуньора тоже убит. Поэтому, а также и потому, что у нас в руках есть единственная нить, ведущая к убийству Хуньора, сейчас необходимо сосредоточить все наши усилия на поисках убийцы или убийц Шоммера. Такова наша очередная задача, товарищи. Спасибо. Совещание закончено.

9

«Начну с Монтескье. В своем труде «О духе законов» он говорит, что полиция является вспомогательной организацией правосудия, независимого от исполнительной власти, и призвана прежде всего защищать граждан. Что подразумевается под правосудием, независимым от исполнительной власти? Ничего. Фикция. Идеал. Благое намерение, которое, как это подтверждается и международной практикой, никогда и нигде не привело к претворению в жизнь этого идеала в его чистой форме. Запад преподнес достаточно тому свидетельств. Совсем недавних. Например, на родине самого Монтескье – дело Бена Барки. В Соединенных Штатах – убийство Кеннеди и его брата и доклад комиссии Уоррена. Идеальная формулировка принципа и практика резко расходятся. Все это, конечно, не означает, что… Да, следуя этому ходу рассуждения, надо развернуть понятие «защита граждан». Затем перейти к проблемам криминалистики в современном обществе, основываясь на статистике преступлений в капиталистических и социалистических государствах, в том числе и в нашей стране. Сгруппировать эти данные, затем-главные вопросы по теме «Наказание за уголовные преступления», особо выделяя проблему преступлений, опасных для человеческой жизни. Их основные разновидности – убийства, покушения… Далее следует раскрыть главную взаимосвязь – преступные наклонности и общественные конфликты,– а также ту индивидуальную, встречающуюся в каждом уголовном деле драму, которая в своем разрешении в большей или меньшей мере приобретает общественное значение и угрожает безопасности граждан…»

Келемен отдыхает. Такая у него манера отдыхать – сосредоточиться на чем-либо постороннем. Сейчас он обдумывает свою лекцию в Академии внутренних дел. Так постепенно он отключается от дела об убийстве Хуньора и гасит в себе те рефлекторы, которые ослепительно ярко освещали обстоятельства смерти Альфреда Шоммера.

Пора обедать. Келемен ест не торопясь, старательно разжевывая свиной шницель с гарниром из чечевицы, вытирает рот, пьет минеральную воду; затем пододвигает тарелку с ватрушкой, берет ватрушку в руки, разглядывает и осторожно откусывает, стараясь не просыпать сахарную пудру на пиджак; пальцы от пудры становятся липкими. Бела оглядывается вокруг, и столовая и обедающие в ней коллеги представляются ему аудиторией, где он будет читать лекцию. Мысленно он формулирует заново отдельные положения, выравнивает логическую цепь своих рассуждений, подводя слушателей к точным и неопровержимым выводам. Формулировки всегда должны быть точными, каждая фраза должна быть связана с предыдущей и последующей мыслью…

«Где-то должен быть таксист!»

Рука с последним куском ватрушки останавливается в воздухе, не донеся его до рта. В мозгу Келемена автоматически вспыхивают рефлекторы, освещающие дело об убийстве Хуньора.

«Разве мог бы Шоммер другим транспортом за двадцать минут добраться с улицы Габона до проспекта Мартирок? Ведь он поехал к Бориш Балог за машиной. На автобусе? Значит, на двенадцатом или двенадцатом «А». Вполне допустимо, но маловероятно. Для того чтобы выйти на Бульварное кольцо, требуется, по крайней мере, минут пять. Если ему случайно повезло: сразу подошел автобус, и если ему еще раз повезло: автобус везде шел на зеленый свет, и на остановках было мало пассажиров, то, конечно, он мог уложиться и в двадцать – двадцать пять минут.

И все же надо поискать таксиста. Если его не было, ничего не поделаещь. А если он был, если он вспомнит Шоммера и признает его по фотографии, тогда… И если Эдит Чаус не сказала правды? Если она не заходила с Шоммером в его квартиру на улице Габона, а где-нибудь ждала, пока он сбегаег к Бориш Балог за ключом зажигания?»

Последний кусок ватрушки исчезает во рту Келемена. Он вытирает рот, а пальцы бумажной салфеткой, пьет еще глоток минеральной воды, смотрит в сторону буфета, встречается взглядом с Ирмушкой. Та подмигивает ему и показывает пальцем на чашку кофе. Келемен встает, идет к буфету – Ирмушка уже положила в чашку сахар, размешала.

«Ну конечно же. Еромош тоже подумал о таксисте. Или Раудер. Очевидно, к пяти часам они получат искреннее признание Эдит Чаус – вряд ли она будет и дальше все отрицать, это было бы бессмысленно, тем более, когда Еромош сообщит ей, что Шоммер мертв. В таких случаях все сознаются. По крайней мере, она попытается представить свою роль в более благоприятном свете. Это естественно. Естественно и наше стремление как можно точнее восстановить картину событий. Дать в руки прокурора достоверный материал. И доказательства. А остальное – дело суда. Другого органа правосудия. В пять пойду домой, к семи вернусь, закроем дело Хуньора и все силы перебросим на выяснение обстоятельств убийства Шоммера. Завтрашний день начнем с чистой страницы».

До четырех Бела Келемен работает, закрывшись в своем кабинете. С прошлой субботы у него накопилась целая кипа незаконченных дел.

Кто-то стучится. Входит Еромош.

– Не сознается. Никак не хочет признаться, что они уходили из квартиры и вместе с Шоммером отправились в рыбачий домик.

– Ты ей сказал, что Шоммер убит?

– Да. С этого я и начал. Она не поверила. Тогда я велел принести одежду Шоммера – мятые и промокшие пальто, брюки, пиджак. «Узнаете?» – спросил я. «Узнаю,– ответила она,– но это еще не доказательство, что Фреди мертв». Меня взорвало. Я усадил ее в машину, повез в морг и показал труп Шоммера. Сорок пять минут – туда и обратно. А она только стояла и молчала. Не плакала и ничего не говорила. «Теперь вы мне верите?» спросил я. «Верю».– «Значит, упрямиться нет никакого смысла,– сказал я ей на обратном пути в машине.– Нам известно, что вечером в среду Шоммер просил машину

у Бориш Балог. На ней вы и поехали к рыбачьему домику». Она помолчала, потом спросила: «Об этом сказала Бориш Балог?» – «Да»,– ответил я. Она опять помолчала. «Значит, она врет,– произнесла она позже.– Или ошибается». Когда мы вернулись, она сняла пальто и тут только заплакала. Плакала тихо и недолго. В это время мне принесли доклад, об осмотре машины и о результатах лабораторного анализа. На домкрате, находившемся в машине Бориш Балог, были обнаружены подозрительные пятна. Как показал анализ, это были следы крови и частиц мозговой ткани, и группа крови совпадала с группой крови Хуньора.

– Как мог Шоммер за двадцать минут доехать от улицы Габона до проспекта Мартирок, где живет Бориш Балог?

Этот вопрос еще рано утром поднял товарищ Сипек. Договорившись с Ястером, они отправились на выяснение этого обстоятельства. Никто из таксистов, работавших в среду вечером, не возил пассажира на проспект Мартирок. Лишь один шофер доставил какую-то старушку в тот дом, где находится кинотеатр «Европа». Им показывали и фотографию Шоммера – такого пассажира никто не обслуживал в среду вечером. Не удалось поговорить лишь с одним шофером, работавшим в ту ночь. Живет он в окраинном районе «Эржебет» и сейчас болен. К нему не поехали. Отложили до вечера. К тому же маловероятно, что именно он возил Шоммера.

– Значит, Эдит все отрицает.

– Отрицает. Вернее, не отрицает, а держится своих прежних показаний.

– Может быть, случилось так, что они поднялись к Шоммеру, там она заснула и не видела, когда Шоммер ушел и когда он вернулся. Поэтому ничего и не знает. Ты не спрашивал ее об этом?

– Спрашивал. Шоммер был с нею всю ночь, и оба они заснули только на рассвете, в половине пятого. Об этом она сказала на первом допросе. Они слушали радио. Я спросил, что именно они слушали. Сначала радио Люксембурга, потом какую-то немецкую радиостанцию, которая всю ночь передает музыку. Я спросил, какие музыкальные номера ей запомнились. Два она назвала сразу: «Желтая подлодка» в исполнении ансамбля «Битлс» и «Дилайла». Эти она запомнила, потому что они ей очень нравятся.

– В машине Бориш Балог есть радио?

– Есть. У Шоммера ты сам видел большой транзисторный приемник какой-то западной марки. Дома у Эдит Чаус тоже есть транзистор венгерского производства.

– На квартире у Шоммера есть магнитофон. Почему они не слушали записи?

– И об этом я спрашивал. Она сказала, что он неисправен. Действительно неисправен. Я показал ей заграничный паспорт Шоммера с австрийской визой и сказал,

что он хотел бежать, у нас есть доказательства. Никакой реакции. Только пожала плечами. Патом я сообщил ей, что у его бабушки найдена сберегательная книжка на тридцать тысяч форинтов и вклад сделан в пятницу. Об этом она ничего не знала. И вообще она знает только то, о чем уже рассказала. Я спросил ее о табачных крошках.

– О каких табачных крошках?

– Может быть, ты помнишь, на втором допросе она сказала, что в тот день на ней было зимнее пальто оливково-зеленого цвета, зеленые замшевые сапожки и шапка. В швах кармана удалось обнаружить мизерное количество табачных крошек. Лабораторный анализ показал, что они от сигарет «Кошут». Хуньор курил «Кошут», а Эдит Чаус – «Симфонию». Я спросил, как попали в ее карман табачные крошки от сигарет «Кошут». Она ответила, что не имеет никакого понятия об этом. Потом сама, не дожидаясь моего нового вопроса, как будто вспомнила, что как-то вечером под Новый год Хуньор провожал ее домой и у нее как раз кончились сигареты. Хуньор дал ей свою уже начатую пачку, которую она положила в карман. Наверное, от нее и остались табачные крошки.

– Это существенное обстоятельство. Шоммер курил?

– Нет.

– В рыбачьем домике сигарет не было, а на халате Хуньора обнаружен пепел. Пепельницы оказались чистыми, и, если мне не изменяет память, пустых пачек из-

под сигарет не было и в мусоре.

– Совершенно точно. У тебя хорошая память, дядя Бела.

– Замшевые сапожки осматривали? Где они?

– У сапожника. Она сказала, что отдала поставить подметки. Были у сапожника. К сожалению, подметки уже поставлены, а старые он выбросил.

– Какая это была бы находка для автора детективного романа! – громко смеется Келемен.– Стоило бы изменить только погоду в ту ночь, и писака тут же обнаружил

бы четко различимые следы. Следы от дырявых подошв женских сапожек! Представляешь, какой клад? К сожалению, старина, мы вынуждены иметь дело с самой действителностью. Почва и погода были такими, что следов не осталось, сапожки отремонтировали, а стертые подошвы, из которых можно было бы выковырнуть крошку земли, где-то на свалке. Полагаю, ты спросил ее о том, где она была в среду во второй половине дня?

– Да. Она повторила старое: Хуньор был у нее в магазине между пятью и половиной шестого, о том, что он взял из сберкассы деньги, и сколько у него было денег, он ничего ей не сказал. Сделал кое-какие покупки. Они обмолвились несколькими словами, Эдит Чаус пообещала быть у него после работы, и Хуньор ушел. Девушка стояла у прилавка, к кассе не подходила и поэтому не могла сидеть, какими деньгами он расплачивался. Магазин работает по системе самообслуживания, поэтому покупки он перекладывал в портфель уже за кассой. Возможно, и деньги были в этом портфеле.

– Что за чертовщина! – рассердился Келемен.– А я еще думал, что это дело несложное.

– Далеко не так. Все имеющиеся в нашем распоряжении улики косвенные. Даже на домкрате мы не смогли обнаружить отпечатков пальцев – убийца был, очевидно, в перчатках, которыми смазал даже старые отпечатки. Утверждение Бориш Балог, что в среду вечером Шоммер просил у нее машину, проверить нельзя – Шоммер мертв.

Сберегательная книжка на тридцать тысяч форинтов тоже косвенное доказательство, хотя и потенциально вероятное. Ни одного непосредственного свидетеля, который видел бы Эдит и Шоммера где-то между улицей Габона и рыбачьим домиком или между магазином и рыбачьим домиком, нет. Замешательства или хоть противоречивого слова в показаниях Эдит Чаус было бы достаточно, чтобы эти косвенные улики превратились в прямые. Но такого слова тоже нет. Кстати, девушка оказалась более сообразительной, чем мы вначале думали.

– Я это тоже заметил. Послушай, Тиби…

– Да, дядя Бела.

– Может быть, мы избрали неверный путь? Может быть, вся концепция ошибочна? Возьмем эту Бориш Балог… У нее ведь тоже есть ключ от рыбачьего домика. А что, если в ту ночь она была с кем-нибудь в рыбачьем домике? Например, с Шоммером?

– Маловероятно, однако, этим тоже придется заняться. Это потребует выяснения новых обстоятельств, новой оценки фактов. Возможно, ты прав. Но я очень устал.