Текст книги "Современный венгерский детектив"

Автор книги: Андраш Беркеши

Соавторы: Тибор Череш,Ласло Андраш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

– У себя. Кажется, еще читает, – ответила Бланка. – Да ты не спеши, ешь медленнее. А то опять будешь жаловаться, что болит желудок.

– Уже болит. С самого утра. Понервничал, взвинтил себя, и схватило. – Табори отпил большой глоток вина, намазал ломоть мягкого хлеба маслом. – Никак не могу понять, почему Казмер так странно себя ведет. Может, ты объяснишь, что заставило его сказать неправду? Теперь я уже и сам убедился, что девятнадцатого он в Будапеште не был.

– Не знаю, где он был, – устало проведя рукой по лбу, прошептала Бланка. – Он и мне этого не говорит. Да ты ешь. Гарнир почему-то даже не попробовал. – Взглянув на брата, она с грустью увидела, как сильно Матэ переживает все происходящее: лицо у него осунулось, стало каким-то землисто-серым. – Ты много куришь, – сказала она. – И почему без мундштука?

Табори ощупал карманы:

– Знаешь, я его где-то потерял.

– В Будапеште забыл, наверное.

– Да нет, едва ли в Будапеште, – в большом замешательстве пробормотал профессор. – Потому что Шалго спросил у меня о нем еще вчера, до моей поездки в город.

– О чем спросил тебя этот противный тип? – непривычно раздраженно воскликнула Бланка.

– Почему, говорит, ты не пользуешься своим красивым мундштуком? А что это ты так против Шалго настроена? Он чем-нибудь обидел тебя?

Бланка не ответила. Табори пристально посмотрел на сестру: красивое лицо ее казалось усталым и старым.

– Ты слышал, что случилось? – с волнением в голосе вдруг спросила она.

– Где и с кем? – переспросил Матэ, закончив ужин и откинувшись в кресле.

– Нашего гостя чуть не убили.

– Что ты говоришь! Хубера?

– Да. Если бы не Лиза Шалго, его бы уже не было в живых.

Пораженный неожиданной новостью, профессор растерянно слушал рассказ сестры.

– Интересно, ей-то откуда стало известно, что жизнь господина Хубера находится в опасности?

– Оттуда, что ее муженек, этот местный Шерлок Холмс, додумался спрятать у нас в гостиной какой-то секретный микрофон. Теперь ты понимаешь, почему я вся буквально киплю от ярости?

– Это в самом деле возмутительно! Какое он имел право? И после всего этого он еще приходит сюда и просит одолжить ему машину? – Табори побледнел от возмущения. Достав из кармана таблетки, он положил одну в рот и запил водой. – Нет, я этого так не оставлю! – Профессор Табори вскочил, забегал по комнате. – И давно они нас подслушивают?

– Разве они скажут? Я спросила, но старый паяц, как всегда, отшутился. Даже заявил, что мы ему еще спасибо должны сказать. Не будь микрофона, говорит, Хубера уже не было бы в живых. Ну что я ему на это могла ответить?

– Я сейчас же переговорю с полковником и потребую извинений. Я прокурору буду жаловаться! – Голос профессора Табори вибрировал уже на самых высоких нотах. – Это же полнейшее попрание прав личности! Грубейшее нарушение закона!

Бланка дождалась, пока брат остынет, и только после этого сообщила:

– Полковник Кара вернулся к себе в Будапешт. Они тут какое-то соглашение с Хубером заключили.

– А где Хубер?

– У себя в комнате. Он совершенно потрясен этим покушением.

Бланка обеспокоенно, с тревогой смотрела на брата, огромного и сильного, яростно метавшегося из угла в угол.

– Я тебе скажу, Матэ, эти Шалго никогда мне не нравились. Убеждена, что они специально приставлены шпионить за нами. Подлые провокаторы! Но ты ведь всегда горой за них стоял. – Голос ее сделался едва слышным, дрожащим, и она почувствовала себя вдруг слабой и беззащитной. – Ах, Матэ, милый, как трудно мне так жить! Как страшно! Иногда я чувствую себя обреченной. Сегодня я ездила в Фюред. Казмер отвез меня туда на машине и к вечеру вернулся за мной. Впервые за много лет я снова была в церкви. Вошла, села на последнюю скамейку, начала молиться. И вдруг мне так захотелось умереть. Сразу, там же…

Матэ Табори, пораженный ее словами, подошел, обнял ее и утешающе сказал:

– Зачем так мрачно, сестра? Ты совсем не одинока. Ты же отлично знаешь, что всегда рядом с тобой – я.

Бланка беззвучно плакала.

– Зачем мне эта жизнь?… Одни страдания, страх, – срывался с ее губ шепот.

– Перестань, Бланка… – только и смог выдавить из себя Матэ. Он вдруг подумал о том, что жизнь его сестры могла сложиться совсем по-другому, не напиши он ей тогда, движимый ненавистью к ее избраннику, фашисту Моноштори, то суровое, бескомпромиссное письмо: «…Я требую и жду, что ты совладаешь со своими чувствами… Мы живем в эпоху, когда есть дела, в тысячу раз более важные, чем любовь… Ты вынуждаешь меня поставить перед тобой суровую дилемму: он или я. И ты должна сделать выбор. От друзей я знаю, что он за человек. И я верю своим друзьям. А потому говорю тебе: не хочу ни знакомиться с ним, ни тем более подавать ему руку…»

Где-то очень далеко мелодично прозвучал сигнал ночного автобуса. И снова все стихло.

– Ну о чем ты, сестренка? – еще раз попытался найти в себе слова утешения Матэ Табори. – Соберись с силами. Я понимаю, что я в большом долгу перед тобой. Но все равно прошу тебя, не надо так убиваться…

Конечно, случись все это не четверть века назад, а сейчас, сегодня, он, наверное, вел бы себя умнее, с большим тактом. Но и сегодня он так же, как и тогда, не подал бы руки палачу и убийце. Время только подтвердило, что прав был он, Матэ Табори. Да что толку гадать о прошлом? Что было бы, если бы…

– Знаешь что, сестра, свари-ка ты мне лучше кофе! – попросил он.

Ему совсем не хотелось кофе. Наоборот, ему хотелось спать. Но Матэ знал сестру: когда кому-то нужна ее помощь – пусть самая пустяковая, – она быстрее забывает о своих собственных горестях.

11

Начальник дорожного отдела Балатонфюредского горсовета Иштван Чордаш не очень обрадовался нежданным ночным гостям – Шалго и Фельмери. «Только заснешь, – ворчал он, – звонят!» Жена Чордаша тоже проснулась и даже спросила: «Кто там?» – но тут же, повернувшись на другой бок, снова уснула. Не зажигая света, Чордаш быстро оделся. Так уж у него заведено: всякая вещь всегда знает свое место.

– Разве ты человек? Ты – кладовщик! – говаривала часто ему жена, а желая досадить мужу, умышленно забывала положить какую-нибудь вещь на отведенной ей Чордашем место.

Начальник дорожного отдела оказался немолодым уже человеком, лет пятидесяти, удивительно маленького роста но вид у него был строгий и внушительный.

Фельмери показал ему свое служебное удостоверение, но и после этого сердитый мужчина не стал добрее. Приглашая их в дом, он попросил довольно требовательным тоном, чтобы гости хорошенько вытерли ноги, потому что он совсем недавно застелил пол линолеумом, и теперь на нем видна каждая пылинка. После долгого шарканья подошвами о коврик на крыльце ночные гости были препровождены в кухню.

– Садитесь, – хрипловатым голосом сказал хозяин. – Но от курения прошу воздержаться. У нас не курят. Никотин вредно действует и на человека и на мебель.

– Да-да, конечно, – поспешно пряча сигарету в пачку, согласился Фельмери, уголком глаза косясь на Шалго. Тот злорадно ухмылялся, словно желая сказать: «Что, брат, попало?»

– Товарищ Чордаш, – Фельмери решился после этой небольшой заминки прямо перейти к делу. – Я пришел, а вернее, мы пришли к вам с просьбой. Помогите нам в одном важном с точки зрения государственной безопасности деле.

Сердитый Чордаш маленькой, густо обрызганной веснушками рукой разгладил складку на пластиковой скатерти, покрывавшей кухонный стол, и все тем же хрипловатым, будто крякающим голосом проговорил:

– Пожалуйста, а в чем именно? – И вдруг густо весь побагровел: на месте только что расправленной складки на скатерти виднелся едва заметный разрез. «Сколько раз я твердил Элке, что нужно резать хлеб на дощечке, а не на скатерти!» – пронеслись в его голове гневные упреки жене, и он теперь уже краем уха следил за тем, что говорил ему Фельмери.

А Фельмери говорил вот что:

– Вы не помните, на какой улице ночью девятнадцатого июля рабочие могли ремонтировать дорогу или канализационные люки?

– Ночью у нас вообще не работают.

– Извините, – поспешил уточнить лейтенант. – Я неверно сформулировал вопрос. Где могла гореть ночью красная сигнальная лампочка, если работы не были окончены днем?

– Мы строго соблюдаем правила безопасности. Я за этим сам слежу, – ответил Чордаш, думая про себя: «Черт бы побрал эту скатерть. Ее ведь теперь ничем и не заклеишь. Так и поползет дальше». – Правила положено строго соблюдать, – повторил он вслух.

– Правильно, товарищ Чордаш, – согласился с ним Фельмери. – Так вот вспомните, пожалуйста, где девятнадцатого июля ночью были установлены красные сигнальные лампочки?

– Тут и вспоминать нечего, – возразил Чордаш заносчивым, пожалуй, даже хвастливым тоном. На мгновение он забыл об испорченной скатерти, хотя рука его продолжала гладить разрез, словно больную рану. – Если завтра утром вы навестите меня на службе, в отделе, я смогу вам совершенно точно сказать, где в указанную вами ночь горел красный свет.

– Нам это нужно знать сейчас, немедленно, уважаемый товарищ главный инженер, – с подкупающей улыбкой заметил Шалго. – Вы, как государственный служащий, товарищ Чордаш, а точнее, как лицо, облеченное доверием, знаете, что такое вопросы государственной безопасности. Поэтому мы и обратились именно к вам…

Мужчина весь вытянулся в струну от мгновенно наполнившей его и теперь распиравшей изнутри гордости.

– Минуточку терпения, товарищи. Сейчас. Только переоденусь.

Полчаса спустя они уже были в конторе товарища Чордаша и тщательно, графу за графой, просматривали «Журнал ведения дорожных работ». Шалго только головой покачивал при виде аккуратности, с которой были оформлены все журнальные записи. Тем временем из желтого шкафа был извлечен скоросшиватель и в нем за несколько секунд найден акт № 068/19.

– Вот, пожалуйста. На этой схеме мы видим, так сказать, все нужные нам данные, – гордо произнес товарищ Чордаш и, словно полководец, устремив вперед указующий перст, вытянулся во весь свой крохотный рост. – Вот этими красными кружками, – принялся пояснять великий человечек, – обозначены места, где установлены лампы красного цвета. Как вы видите, в тот день на пяти объектах моими рабочими производились дорожные работы. Цифры вверху обозначают день начала работ, внизу – дату окончания.

– Отлично, – похвалил Фельмери. – Давно не видел такой четкости в делопроизводстве. Подозреваю, что товарищ Чордаш тайком окончил какую-нибудь военную академию.

– Академий я не кончал. И даже на военной службе никогда не был. Но я привык думать. И привык во всем соблюдать порядок.

– Полагаю, товарищ начальник, что Фюред вы знаете как свои пять пальцев, – сказал Шалго.

– Еще бы не знать! – воскликнул Чордаш. – Да я здесь родился и вырос. В школе здесь учился. А с сорок пятого года бессменно на государственной службе состою. В этом со мной никто не может сравниться. Так сказать, рос вместе с нашим городом… Я тут не то что каждую улицу – каждого жителя в лицо знаю!

– Тогда вам нетрудно будет сказать, вот эти два объекта на каких улицах находятся? – спросил Шалго и показал на два красных кружка вблизи кардиологического санатория.

– Конечно, нетрудно. Этот – на улице Майва, а этот – на улице Балванеш. На первом объекте меняют водопроводную магистральную трубу, а на втором просела мостовая. Наверное, подмыло снизу асфальт грунтовыми водами. В ближайшие три дня работы будут закончены на обоих объектах.

– Но лампочки красные там и сейчас горят? – уточнил Шалго.

– Конечно.

– А из этих двух улиц какая поднимается в гору?

– Обе. По улице Майва движение одностороннее, по улице Балванеш двустороннее.

Шалго задумчиво разглядывал схему, и Фельмери, словно угадав его мысли, спросил:

– А если ехать от Шиофока и свернуть на улицу Балванеш, дорога будет идти в гору или под гору?

– В гору.

На всякий случай они записали названия и остальных улиц, где девятнадцатого июля ночью горел красный предупредительный свет.

– Еще один вопрос, – сказал Шалго, пока Чордаш перевязывал шнурком папку с документами и ставил на полку скоросшиватель. – Не знаком ли вам случайно профессор Матэ Табори? У него дача в Эмеде.

– Он яхтсмен? Как же, знаком! Разумеется, только понаслышке. Лично не имел чести. Наша знаменитость местная, так сказать.

– И сестру его знаете?

– Чокнутую художницу? – Чордаш как-то странно ухмыльнулся. – Знаю. Да ее все тут у нас знают.

– Лично?

– Нет, лично тоже, так сказать, не удостоен. Но издали частенько доводилось наблюдать за ихней работой. На берегу озера, с мольбертом. Сказывали, на конкурсах красоты до войны она неоднократно избиралась местной «королевой побережья». Только я, так сказать, в те времена не очень бывал зван на эти самые конкурсы…

– Да, в молодости она была очень хороша собой, – подтвердил Шалго. – Вы, конечно, слышали и о том, что после войны Бланка Табори усыновила ребенка из сиротского дома.

– Еще бы! Знаю, конечно, я этого месарошского мальчонку, так сказать.

Шалго изумленно уставился на Чордаша.

– Месарошского? Значит, у мальчика был отец?

– У всякого ребенка должен быть отец, так сказать. Только Месарошем его прозвали не по отцу, а потому, что подкинули его в дом к Месарошам. В сорок первом это было, если меня память не обманывает. Однажды ночью позвонил кто-то в калитку к Месарошам. Господин Месарош – наш здешний адвокат. Вышел он к калитке, а там никого. Только корзина плетеная стоит на земле, и в ней младенчик, так сказать, месяцев трех-четырех от роду. Господин Месарош ту корзину в руки и с ней в полицейский участок. Винце, наш тогдашний участковый, сам дежурил в тот вечер. Составил он протокол по всей форме, и все дела. От него я и слышал эту, так сказать, историю…

– А где этот Винце живет?

– Не живет он, так сказать, больше нигде. Помер. В прошлом году еще. Хороший был человек. Он все проверки после Освобождения чистым прошел. Никаких к нему претензий не было. Потом он еще долго у нас в дорожном отделе работал.

– А что этот ваш Винце с тем найденышем сделал? – продолжал допытываться Шалго.

– А что ему делать? Вызвал наутро господина адвоката к себе и поладил с ним, договорился, так сказать, что господин Месарош сам отвезет мальчонку вместе с полицейским протоколом в Веспрем, в сиротский приют. Это я совершенно точно знаю.

– Интересно, – заметил Шалго. – Но откуда вам известно, что приемный сын художницы Табори и есть тот самый подкидыш господина Месароша? Это вам сам адвокат говорил?

– Нет, товарищ. Адвокату Месарошу сказали потом в приюте, что его подкидыш помер. А я про это знаю опять-таки от самого Винце. Он и прозвал инженера Казмера Табори «месарошским мальчонкой». Потому как он, так сказать, запомнил в свое время, что у мальчонки родимое пятно было на левой лопатке. Большое пятно. Со сливу величиной. Это он и в протоколе записал. Так вот, Винце как-то случайно увидел Казмера Табори летом на пляже и сразу про тот ночной случай вспомнил.

Совершенно верно, мелькнуло в голове Шалго, у Казмера на левой лопатке большое родимое пятно!

– Очень интересно, – вслух проговорил он. – А где сейчас живет адвокат Месарош? Если он, так сказать, еще живет?

– На улице Петефи. В той же самой вилле, что и до войны. Уже лет пятьдесят. В пятьдесят первом, правда у него, как у человека одинокого, эту виллу национализировали. Тогда адвокат в Будапешт переехал, к какому-то своему родственнику, так сказать. Говорят, даже подсобным рабочим был. А в пятьдесят восьмом или пятьдесят девятом возвратился он обратно, в наш Фюред. Брат его, каноник Месарош, добился у властей, чтобы вернули ему, так сказать, его виллу. Конечно, к тому времени виллу ту здорово перестроили. Так как все эти годы ее занимала местная контора «Заготвино».

– Как зовут адвоката Месароша?

– Балинт. Балинт Месарош.

– А брат его, каноник, тоже живет вместе с адвокатом?

– Нет, каноник живет в Веспреме. У епископа служит. Слышал я, что скоро он уходит на пенсию.

Шалго тяжело поднялся.

Фельмери предложил Чордашу отвезти его домой на машине, но тот, поблагодарив, отказался.

– Пройдусь пешочком, подышу свежим воздухом. Озоном, так сказать…

Илонка Худак ожидала их все это время в машине.

– Я уж беспокоиться начала, дядя Оскар, – сказала она. – Думаете, приятно вот так сидеть ночью одной и ждать?

– Не везет тебе, дочка! – пошутил старый детектив, усаживаясь поудобнее. – Вот видишь, опять никто тебя не похитил. Ну что ж, сначала посмотрим улицу Балванеш. Поезжай, юноша, а я буду команды подавать.

Фельмери медленно ехал по ночному спящему городу, а Шалго изредка негромко говорил: «Налево… направо». Но в голове его все время назойливо вертелась одна мысль: почему адвокат Месарош утверждает, что подобранный им подкидыш умер в детском доме? Откуда ему это может быть известно? Жаль, конечно, что «хороший» хортистский полицейский Винце умер…

– Медленнее! – подал он команду лейтенанту. – У двухэтажного дома – направо.

Фельмери включил вторую передачу и повернул на широкую улицу, вдоль которой росли каштаны. Дорога стала подниматься в гору, и Шалго велел лейтенанту остановиться. Вдали отчетливо была видна красная сигнальная лампочка.

– Сейчас мы выйдем, – повернувшись к Илонке, сказал Шалго. – А ты пересядь на мое место и попытайся воскресить в памяти ту ночь. В какую сторону пошел Меннель, выйдя из машины? Вперед или назад?

– Вперед и потом повернул налево.

Шалго и Фельмери, выйдя из машины, медленно пошли вверх по улице.

– Если наше предположение правильно, сейчас слева будет переулок, – сказал лейтенант.

Минуту спустя они были на углу переулка. Шалго остановился.

– Похоже, что здесь, – сказал он. По обе стороны переулка росли платаны. – Интересно, что он здесь искал?

– Про то одному ему ведомо, – заметил лейтенант. – Если он вообще был здесь.

– Будем считать – был. Но зачем? – тяжело отдуваясь и усаживаясь отдохнуть на каменное основание решетчатой изгороди, сказал Шалго. – Если он хотел с кем-то встретиться здесь, то получается, что он хорошо знал город и, значит, бывал в нем раньше. Или он просто так остановился и вышел из машины немного проветрить хмельную голову? Едва ли. Меннель был бабник, и, если он оставил в машине красивую девушку в такой благоприятный для него момент, значит, у него должны были быть для этого какие-то весьма веские причины. Как этот закоулок называется?

– Улица Генерала Бема!

– Надо бы нам пройти по ней до конца. Но уже поздно…

Шалго поднялся и медленно поплелся обратно, к машине.

– Здесь мы и стояли. Совершенно точно, – твердо заявила Илонка, когда они сели в машину. – Я вспомнила вон тот дом с башней.

– Ладно, – сказал Шалго. – Завтра утром мы более тщательно все здесь осмотрим. Узнаем, кто тут вокруг живет. Поехали!

Лиза еще не спала и слушала радио. И, конечно же, сразу напустилась на беднягу Шалго.

– Я уж думала, что ты сегодня вообще не собираешься являться домой. Ты только посмотри на себя: на кого ты похож! Едва на ногах стоишь от усталости. Как будто все это нельзя было завтра сделать…

– Нет, радость моя, завтра уже не то, – не очень уверенно возражал он, вытягиваясь во весь рост в кресле. Он начал было рассказывать о результатах их ночной операции, но тут Лиза вдруг спросила его, где Фельмери, и Шалго возмутился.

– Я тебе рассказываю о полете орла, а ты меня возвращаешь к какому-то пустяку, вроде того, где сейчас лейтенант Фельмери. Ставит машину в гараж Табори. Сейчас вернется твой ненаглядный.

Фельмери действительно не заставил себя ждать. Но едва он появился, Шалго встретил его просьбой:

– Юноша, позвони в Будапешт и доложи обо всем Каре. Может, они там соберут побольше данных о канонике Месароше.

– Поздно уже, – уклонился Фельмери. – Успеем и завтра доложить.

– А у меня тут гость был, – сказала вдруг Лиза. – Господин Хубер.

– Что он хотел?

– Сказал, что приводил в порядок бумаги Меннеля и ему показалось, что кое-каких документов не хватает. Интересно, какие бумаги Меннеля он ищет?

– Может, тот самый план виллы, про который, судя по магнитофонной записи, Герцег спрашивал у Хубера? – предположил Фельмери.

– Если план виллы принадлежит Меннелю, – задумчиво произнес Шалго, – мы вправе подозревать, что существует какая-то связь между этим фактом и поездками Хубера в Фюред. Скажем, на плане может быть изображена вилла, в которой некий гитлеровский офицер когда-то давно спрятал награбленные в Венгрии ценности. А? Хубер об этом знал и потому не хотел отдать план Герцегу.

– Значит, Хубер был с нами неискренен?

– Возможно. Завтра мы получим ответ и на этот вопрос, – пообещал Шалго. – Сразу с утра примемся за дело! А ты позвонишь в Веспрем, в управление, и попросишь прислать сюда специалиста по дактилоскопии.