Текст книги "Чёрный беркут"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 6. ДЕВОЧКА В ВИНОГРАДНИКЕ

Карачун мог бы вызвать Каип Ияса к себе. Бывший контрабандист принял советское подданство, определился чабаном в один на приграничных колхозов. Но по одному ему известным соображениям Федор решил съездить за ним сам вместе с переводчиком.

Снова бегущая навстречу дорога, петляющая в горных распадках, гул мотора, усыпляющее покачивание машины.

«Надо ли, забыв о сне и еде, мотаться по горам в поисках контрабандистов и диверсантов, когда их десятки, а подчас и сотни рвутся через границу? – спрашивал себя Яков. – Да, надо! Надо выловить и эту банду, и все другие, какие попытаются прорваться через кордон».

То ли из-за усталости, то ли из-за нервного перенапряжения во время боя он уже не думал ни о последнем разговоре с Федором, ни об Ольге, ни о Светлане, ни о детях. Оставалась только постоянная глухая боль, поселившаяся в груди после гибели Лозового. Но и эту боль приглушали собой неотложные дела, весь смысл которых – борьба, суровая, опасная, постоянная.

По обе стороны проселочной дороги, на которую они свернули, потянулись земли колхоза, в котором бывший шаромыга пас теперь овец.

Вскоре показалась медленно двигавшаяся вдоль склона отара. Ее оберегали несколько чабанов, среди которых приехавшие не обнаружили старого терьякеша.

Карачун и Яков подошли к чабанам. После обычных приветствий и вопросов о здоровье майор спросил, где их новый товарищ.

– Ай, начальник, здесь был Каип Ияс! – сообщил пожилой чабан с жидкой белой бородой, росшей прямо из шеи. – Может, куда-нибудь за сопку зашел. Он говорил, что живот болел...

Из-за соседней сопки появился Каип Ияс, все такой же худой и морщинистый, похожий на выжатый лимон.

– Ай, лечельник, ай, Кара-Куш, – еще издали закричал он. – Вы кочахчи ищете? Вон там прошел человек!

Новый след, появившийся неожиданно в то время, когда надо было нащупать логово пособника Шарапхана – какого-то Сеида-ага, отвлекал коменданта от решения главной задачи. Вместе с тем он не имел права оставить след без внимания.

Карачун и Кайманов поднялись на седловину. Навстречу им бежали два пограничника.

– Кажется, новый прорыв, – с досадой проговорил Карачун.

– Товарищ майор, – доложил один из пограничников. – На границе обнаружен след. Какой-то странный.

Карачун и Яков подошли к месту, где был обнаружен след. Да, сомневаться не приходилось: границу совсем недавно пересек человек. Следы чарыков видны совершенно отчетливо. Нарушитель широко шагал, старался, очевидно, как можно скорее проскочить зону заложения нарядов. Но вел он себя действительно странно: шел будто пятками вперед. Совсем недалеко от линии границы след исчез, словно нарушитель спрятался где-то рядом.

Карачун нервничал. Это непредвиденное обстоятельство путало все карты. Откуда взялся нарушитель, да еще днем? Куда девался? Если он хороший стрелок, того и гляди угостит пулей. Случайно посмотрев на свежий нанос песка, Яков удивился: он готов был дать голову на отсечение, что несколько минут назад песок был нетронутым. Сейчас же на нем был отпечаток точно такого же следа, как и у линии границы: рваный чарык стянут ремешками, носки смотрят в стороны, но вдавлены глубоко. Кто оставил след?

– Тьфу! – Яков выругался, подошел к Каип Иясу и в сердцах схватил его за шиворот. – Что ж ты нам голову морочишь? Ведь замучил, собачий сын! Вот же нарушитель! Вот его рваный чарык, – показал он на след. – Здесь стянут ремешками. Здесь дырка на пятке.

Он заставил Каип Ияса поднять попеременно одну за другой ноги, показать подошвы чарыков.

– Ай, Кара-Куш! Ай, лечельник! – запричитал терьякеш, понявший, что отпираться бессмысленно. – Хотел мало-мало в аул сбегать, терьячку купить. У чопана нет терьяку. Без терьяка Каип Ияс жить не может.

– В какой аул? Вон в тот, за кордоном?

– Хороший аул, яш-улы, – подтвердил Каип Ияс. – Там у меня друг терьячок продает. Советский власть якши: есть дает, пить дает, спать дает, работать дает. Терьячок не дает. Ай, думал, быстро сбегаю, песочек заровняю. Ай, глупый Каип Ияс, хотел лечельников обмануть!

С досады Кайманов готов был дать Каип Иясу затрещину: надо же потерять столько времени! Но тот вдруг встал в воинственную позу:

– Я теперь советский! Бить советский нельзя. Таги Мусабек-бай бил! А тебе нельзя! Такой закон!

Всю жизнь униженный, всеми оскорбляемый, Каип Ияс впервые почувствовал себя человеком. Ему разрешили жить в Советской стране, доверили пасти отару. И он решительно заявил о своем человеческом достоинстве.

– Бить не будем, – успокоил его Карачун. – Нельзя бить. Садись в машину, у нас к тебе дело есть.

Хотя было не до смеха, но Яков едва удержался от улыбки при виде той важности, какую напустил на себя Каип Ияс, садясь в машину. Робость и наглость, приниженность и непомерное самомнение, наигранную развязность и тревогу – все это одновременно выражало желтое, морщинистое лицо Каип Ияса.

– Ай, Ёшка! – произнес он торжественно и в то же время заискивающе. – Ты меня ругаешь, а слыхал, что лечельник сказал? Ты еще узнаешь, какой человек Каип Ияс. Давай немножко терьяку, все для тебя сделаю. Не дашь, упадет сейчас Каип Ияс, сразу умрет.

Машина уже мчалась по направлению к комендатуре.

– У меня нет терьяку, – ответил за Якова Карачун, – но ты его можешь получить, если как следует подумаешь своей головой. Только хорошо думай... Таги Мусабек-бай все у тебя отнял: и здоровье, и жену, и детей, и все, что было в твоем доме. Правильно я говорю?

– Правильно, – согласился Каип Ияс.

– Значит, Таги Мусабек-бай и мне, и Ёшке, и тебе враг. Он враг всем, кто работает, трудится. За терьяк готов отнять у человека не только деньги, но и жизнь. Так я говорю, Каип Ияс? Враг или не враг тебе Таги Мусабек бай?

– Враг, лечельник, большой враг. – Глаза Каип Ияса загорелись мрачноватым блеском. – Он меня бил.

Услышав, что зачем-то понадобился большому начальнику, Каип Ияс сразу смекнул, что может заключить с Карачуном выгодную для себя сделку – получить кусочек терьяка.

– Ай, лечельник! – оживился он. – Дай немножко покурить, луну с неба достану. Не дашь, умрет Каип Ияс.

– Может быть, дам. Таги Мусабек опять к нам забросил терьяк. Его надо найти. Скажи, яш-улы, кто неподалеку от аула Ак-Кая может купить много терьяку?

Карачун и Кайманов понимали: стоит упереться Каип Иясу или назвать вымышленную фамилию, придется искать Сеида-ага во всех близлежащих аулах, а пока будут продолжаться поиски, тот успеет спрятать и бандитов, и терьяк, и упаковки.

– Ты сказал «яш-улы», лечельник? – уставившись слезящимися глазами на Карачуна, спросил Каип Ияс. – Мне сказал? – Он покачал головой, как бы отказываясь верить тому, что слышал. – Один только раз большой ваш начальник Василь-ага назвал меня так. Никто больше не называл. Каип Ияс – дохлый ишак. Каип Ияс – вонючий шакал. Каип Ияс – дерьмо. Так говорили... Все так говорят! А Каип Ияс – курд! Когда терьяк не курил, первый охотник был! Как сам Аликпер. Как вот Ёшка Кара-Куш. Птичке на лету в глаз попадал!..

Стараясь точно перевести для Карачуна каждую фразу Каип Ияса, Яков сделал нетерпеливый жест: сейчас, мол, не до воспоминаний. Но комендант кивнул – пусть говорит.

– Советская власть – хорошо! – торжественно продолжал Каип Ияс. – Тебе скажу, кто покупает терьяк. Иди в аул Эрик-Кала, спроси, где живет Сеид-ага?.. Нет, сам не ходи. Я поведу. Дай только немножко терьяку, Каип Ияс за кордон пойдет, Таги Мусабека убивать будет...

– За кордон идти не надо, Каип Ияс, – спокойно сказал Карачун, – а в аул Эрик-Кала ты нас проводи...

Машина остановилась у комендатуры. Пропустив впереди себя в помещение Каип Ияса, Карачун, остановившись на крыльце, внимательно посмотрел на Якова:

– Что с тобой?

– А что?

– Желтый весь и зубами стучишь.

– Черт его знает... Верно, малярку подхватил.

– Еще не легче, – озабоченно проговорил Карачун. – Не вовремя... Конца поиска еще не видно. А главную роль сейчас играть тебе, больше некому. Никакая блокада, никакие обыски не помогут, если мы с тобой не раскопаем, где эти проклятые упаковки с ремнями. Нужен еще один немедленный заход с переодеванием. Мы должны все проверить сами.

– Что я должен делать?

– Не торопись, объясню.

Он куда-то ненадолго ушел. Вернулся в сопровождении красноармейца, который принес узел с одеждой. Минут пятнадцать спустя Яков был уже в форме железнодорожника. В руках держал клеенчатую сумку с двумя толстыми пачками «денег». Комендант пояснил: в пачках обычная бумага, лишь сверху настоящие пятидесятирублевки.

Вид Кайманова вполне соответствовал его роли. Лицо утомленное, глаза воспалены, от недосыпания заметно покраснели (значит, приехал издалека, не выспался). Едва ли кто мог узнать в нем сотрудника пограничной комендатуры.

У него болела голова, чувствовал он себя неважно. Но ему было совсем не безразлично, кто найдет таинственные упаковки, кто схватит Шарапхана.

Аул Шор-Кую, где он пытался «обменять» домотканый платок на чуреки, остался позади. Минут через двадцать показались глинобитные домики аула Эрик-Кала. От аула до старых чинар, у которых, по словам задержанного хозяина мешков с саманом, Шарапхан встретился с пособником Сеидом-ага, было всего метров восемьсот.

У поворота дороги машину остановил часовой из оцепления. Карачун назвал пароль. Поехали дальше.

– Стой, яш-улы! – вдруг крикнул Каип Ияс. – Вон он, дом Сеида-ага. Я поведу Ёшку!

Он даже облизал губы, предвкушая, что через некоторое время получит обещанную порцию терьяка.

– Ты с Каймановым не пойдешь, – остановил его комендант. – Люди Таги Мусабек-бая, наверное, знают, что ты теперь советский. Покажи из машины какого-нибудь терьякеша, который бывает у Сеида-ага. Он и проводит.

– Ай, лечельник! – с искренним огорчением воскликнул Каип Ияс. – Как я не пойду, когда я так хочу курить? Зачем тогда ехал сюда бедный Каип Ияс?

– Ладно, молчи. Возьмем Сеида-ага, будет у тебя терьяк, – оборвал его Яков.

Тяжело вздыхая, Каип Ияс забормотал какие-то жалостливые слова, сетуя на свою несчастную судьбу, поминая нелестными словами начальника, так жестоко обманувшего его.

В ауле тихо. На улице не видно ни одного военного. Внешне все спокойно. Прошло тридцать, сорок минут, а в поле зрения сидевших в машине никто не появлялся.

– Давай, Каип Ияс, если хочешь курить, смотри хорошо, – напомнил Кайманов, чувствуя, что головная боль все усиливается.

Каип Ияс, без особого интереса посматривавший на улицу, вдруг оживился, даже прищелкнул языком.

– Аджи-Курбан идет, – сказал он, указывая на появившегося в конце улицы человека средних лет, по виду заядлого терьякеша. – У Сеида-ага два раза с ним был...

Аджи-Курбан, лениво переставляя ноги, еще с минуту маячил на улице, потом скрылся за углом.

– Давай, Яша, действуй! – тихо приказал Карачун.

Кайманов вышел из машины. Он делал все как во сне, неимоверным усилием воли превозмогая усталость и нездоровье. Пройдя по переулку, с другой стороны улицы неторопливо направился навстречу Аджи-Курбану и поравнялся с ним как раз против дома Сеида-ага.

Внешне похожий на Каип Ияса, Аджи-Курбан скользнул взглядом по высокой фигуре незнакомого человека и с безразличным видом пошел было дальше, но Кайманов остановил его:

– Салям, добрый человек!

– Салям! – ответил тот.

– Слушай, друг! – Кайманов понизил голос. – Не знаешь, где тут можно покурить? Я, понимаешь, хумар. Вижу, ты такой, как я. Покажи, где полечиться. Я тебя угощаю.

Аджи-Курбану хорошо было знакомо слово «хумар» – опийное похмелье. Чего-чего, а покурить на чужой счет терьяку он не откажется. Глаза его оживились.

– Ай, друг, ай, дугры! Ай, бик якши! – восторженно произнес он. – Подожди, дорогой, сейчас узнаю, дома ли один добрый человек.

«Идет предупредить...» – подумал Яков, но ничем не выдал себя, надеясь на неистребимую страсть терьякешей к наркотику.

Аджи-Курбан подошел к высокому дувалу дома Сеида-ага, скрылся за калиткой. Кайманов остался на улице. Он знал, что по соседству не только Карачун, но и целый взвод пограничников. Пока что он один должен решать задачу: правду ли сказал Каип Ияс?

В конце улицы показались двое мальчишек. Черные от загара, они ловко гнали палками консервную банку по дороге.

– Эй, огланжик, идите сюда! – позвал их Яков.

Мальчики подошли.

– Вот вам рубль, бегите в магазин, купите себе конфет.

– Ай, сагбол! Ай, сагбол!

– Скажите, где живет Сеид-ага?

– Сеид-ага?.. Вон его кибитка.

Мальчики показали тот самый дом, за дувалом которого только что скрылся Аджи-Курбан.

Стоять на улице больше не было смысла. Яков толкнул калитку, пересек дворик и, приподняв матерчатую занавеску, вошел в дом. До его слуха донесся торопливый шепот. Разговаривали Аджи-Курбан и, наверное, хозяин:

– Кто он такой? Разве не знаешь, зеленые фуражки кого-то ищут в ауле Шор-Кую. Ты глупый ишак, Аджи-Курбан: первого, кто на дороге попал, сюда ведешь...

– Ай, Сеид-ага, он мой лучший друг. В Мары живет. Я его десять лет знаю.

«Здоров врать», – подумал Яков.

– Салям! – входя во вторую половину дома, приветствовал он хозяина, жилистого, невысокого старика, с внимательными, настороженными глазами.

– Салям!

– Ну... где тут у тебя? – делая вид, что с нетерпением ждет, когда можно будет глотнуть опийного дыма, спросил Кайманов.

– Сколько куришь? – в свою очередь спросил старик.

– Три нухута.

Он знал, что три нухута – добрая порция даже для заядлого терьякеша.

Старик вышел, принес чубук и лампочку.

– Сначала ему, пусть друг покурит, – Яков кивнул в сторону Аджи-Курбана. – Мне сделай ширя [34]

[Закрыть].

Подозрения старика как будто рассеялись. Он принес еще одну трубку и, словно священнодействуя, зажег ее. Яков жадно затянулся, как заправский курильщик, даже прикрыл глаза.

Он и без опия чувствовал себя плохо, но деваться некуда: старик присел на корточки у самой двери, положил руки сгибами локтей на острые колени и следил за ним круглыми ястребиными глазами.

Кайманов сделал еще одну затяжку, стараясь не глотать дым и не впускать его в легкие, повернулся к Сеиду-ага:

– Хороший терьячок. Хочу купить, повезу для своих друзей.

– Сколько тебе? – не сразу спросил старик.

Яков приоткрыл сумку, развернул газету, показывая хозяину две пачки «денег». У Сеида-ага загорелись глаза. Теперь он не сомневался, что перед ним не только настоящий терьякеш, но и оптовый перекупщик.

– Давай на все. Банку и еще сколько хватит, – пояснил Яков.

Старик куда-то надолго исчез. Вернулся с неначатой банкой терьяка. Убедившись, что в банке опий, Кайманов спросил:

– Тебе мелкими или крупными?

– Давай крупными, – с нетерпением сказал Сеид-ага.

Яков выхватил из-за пояса брюк маузер:

– Попал, старая лиса!

– Вах! – повернувшись к жадно курившему Аджи-Курбану, воскликнул Сеид-ага. – Я всегда говорил, что ты предатель.

– Довольно болтать! – оборвал его Кайманов. – Где остальной терьяк? Где упаковки с заплечными ремнями? Где Атагок, Анна´, Шарапхан?

Взглянув вдруг на левую руку Якова с обрубленным безымянным пальцем, Сеид-ага ударил себя ладонью по лбу и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону, подвывая от злости:

– Ай, какой ишак Сеид-ага! Какой старый, глупый ишак! Как я тебя сразу не узнал? Большой беспалый Ёшка! Такой приметный, собачий сын, а я не узнал!

От испуга и растерянности, охвативших старика в первую минуту, теперь не осталось и следа. Его круглые глаза и коричневое высушенное солнцем лицо зажглись лютой ненавистью. Он глумливо усмехнулся:

– Ты, Ёшка, умный человек, я – умный человек. Аджи-Курбан нас не слышит: накурился, ему хоть по голове палкой стучи. Ты меня не видал, я тебя не видал. Иди, дорогой, откуда пришел. Не пойдешь, плохо тебе будет.

– Ты что, сволочь, грозишь мне?

– Зачем ругаешься, Ёшка? – все с той же нагловатой усмешкой продолжал Сеид-ага. – Хочешь, скажу, у кого терьяк? Слушай, дорогой... В городе есть дом с железным петухом на трубе. Красивый дом. В нем живет мать Ёшки Кара-Куша. Ее мужик Флегонт Лука оглы – самый богатый бай. Весь терьяк в городе у него. Пойди, дорогой, спроси, какие к нему люди ходят? У родной матери спроси. Пойдешь?..

– Вылезай из своей норы! – приказал Яков.

– Пожалеешь, Ёшка, – продолжал Сеид-ага. – Один раз ушел из НКВД, в другой не уйдешь... Думай, Ёшка, думай. Что тебе Сеид-ага? Таких, как я, тысячи. Одним больше, одним меньше – всех не переловишь. А не отпустишь меня, себя погубишь, мать погубишь. На первом допросе буду про тебя с матерью говорить...

– Пока что скажешь, – перебил его Яков, – где упаковки с ремнями, где остальной терьяк, где главари группы Шарапхана. – Он с силой потянул за конец веревки, которой связал Сеиду-ага руки.

– Ёшка!.. – выгнувшись от боли, вскрикнул перекупщик опия. – Я – старый кочахчи. Ты еще в штаны делал, когда все на границе знали, кто такой Сеид-ага. Режь меня, Ёшка, на куски, железом жги, ничего не скажу. Лучше отпускай сейчас. Не отпустишь, выдам НКВД твою мать и отчима.

– Ты, вошь седая, мать не трогай!

В Кайманове все кипело, но слова старого контрабандиста попали в цель: арестовывая Сеида-ага, Яков ставил под удар мать. Но может, старик просто отводит от себя удар? Нужен обыск.

Оставив связанного перекупщика опия у стены дома, он вышел за калитку, подал условный сигнал. Подъехала машина. Карачун послал за председателем аулсовета. Во двор вошли пограничники.

– Принес? – послышался из машины голос Каип Ияса.

– Что принес? – не понял Кайманов.

– Ай, Ёшка, почему спрашиваешь? Сам говорил, покурить принесешь.

Яков молча вернулся в дом, вынес лампочку с чубуком, которые настраивал для него Сеид-ага, передал Каип Иясу, повернулся к коменданту.

– Товарищ майор, этот старый змей, – кивнул он в сторону Сеида-ага, – умрет, ничего не скажет. Придется делать обыск.

О Мордовцеве он промолчал, хотя и был уверен, что Сеид-ага сказал правду. Сколько ни раздумывай, придется ехать за Флегонтом, приглашать на допросы мать.

Карачун, выйдя из машины, отдал какое-то приказание командиру резервного взвода. Ждали председателя аулсовета, чтобы начать обыск.

Каип Ияс, получив терьяк, да не какой-нибудь сырец, а настоящую, заправленную по всем правилам трубку, затянулся несколько раз, не удержался от восторженного восклицания:

– Ай, джанам, Кара-Куш! Это же настоящий ширя! Сам Ёшка Кара-Куш принес Каип Иясу ширя!..

Не слушая его, Яков пытливо осматривал двор: «Где искать упаковки? Где прячутся бандиты?»

– Думаешь, я не знаю, какой терьяк ты мне в гавахе давал? – продолжал Каип Ияс. – Маленький старшина Гали все рассказал. Каип Ияс, как узнал, сразу упал, встать не мог. А теперь сам Кара-Куш принес Каип Иясу ширя!

Старый терьякеш был в отличном расположении духа. Глаза его, обычно мутные, с желтоватыми белками, светились сейчас энергией и отвагой. Яков подошел к машине, миролюбиво сказал:

– Довольно болтать, Каип Ияс. Получил свой ширя – сиди смирно. Стрелять начнут, лезь под машину, а то как раз схватишь пулю.

– Я под машину? Ты думаешь, Каип Ияс боится пули? Каип Ияс ничего не боится. Самого Шарапхана не боится! Вот какой Каип Ияс.

При упоминании имени Шарапхана Кайманов пытливо посмотрел на терьякеша, но, убедившись, что у того уже «винт за винт заходит», только рукой махнул.

К окраине аула подъехал крытый брезентом грузовик. Из кузова стали выпрыгивать красноармейцы.

Пришел председатель аулсовета – молодой, быстрый в движениях туркмен.

– Может, сам скажешь, где упаковки? – подойдя к Сеиду-ага, спросил Карачун. – Ведь все равно найдем.

– Если у вас есть ордер на обыск, ищите, – зло ответил старик, глядя ненавидящими глазами на коменданта и красноармейцев.

Пограничники тщательно осмотрели дом и двор, но ни упаковок, ни банок с опием не нашли. Осталось осмотреть лишь сваленные во дворе дрова – корни саксаула и тери-скена.

– Разбирайте поленницу, – приказал Карачун. Пока искали в доме, старик был невозмутим, но, как только пограничники начали растаскивать дрова, не выдержал, с угрозой произнес:

– Ну, Ёшка, проклянешь тот день, когда тронул меня! Кровавыми слезами заплачешь...

Кайманов дословно перевел коменданту его слова.

В дровах нашли несколько бязевых мешочков, как видно сделанных из мужского белья, с одной стороны зашитых, с другой – завязанных тесемками. В каждом – около килограмма опия. Мешочки были сложены на плотно утрамбованной земле. Видно было, что трамбовали совсем недавно.

– Копайте здесь, – приказал Карачун красноармейцам. Через некоторое время из ямы извлекли замотанные в мешковину два небольших ящика с заплечными ремнями. Карачун приоткрыл один из них. Тускло блеснула металлическая панель с тонкими стрелками на круглых приборах.

– Радиостанция? Кому? – обернувшись к неподвижно сидевшему у стены Сеиду-ага, спросил комендант.

– Твой Кара-Куш знает, – криво усмехаясь, ответил старик.

– Говорит, что я знаю, – перевел Яков.

– Мордовцеву? – Федор вскинул брови. – А почему ты об этом должен знать?..

То ли от усталости, то ли от нового приступа малярии Яков почувствовал себя совсем плохо. Придерживаясь за стенку дувала, он побрел в сторону от двора, в котором все еще продолжался обыск. В глазах потемнело, тошнота хватала за горло, начиналась рвота. Добравшись до сарая соседнего двора, он прислонился лбом к стене, изо всех сил цепляясь скрюченными пальцами за низкую глинобитную крышу, боясь, что вот-вот свалится.

– Плохо тебе?

С трудом понял, что вслед за ним пришел Карачун.

– Пройдет...

Карачун помолчал, дожидаясь, пока Кайманов преодолеет слабость.

– Закончим здесь, поедем Флегонта брать, товарищ майор, – сказал наконец Яков, тяжело дыша, чувствуя острый запах овечьего хлева, трав и просушивавшегося неподалеку кизяка.

Где-то совсем рядом послышался детский голос:

– Яш-улы, а яш-улы, послушайте, что я вам скажу. Подойдите сюда.

Кайманов скосил глаза, увидел девочку лет десяти, выглядывавшую из виноградника. Карачун подошел.

– Яш-улы, кого вы ищете, там, где голубая калитка, – сказала девочка и тут же исчезла.

Кайманов перевел Карачуну ее слова. Усилием воли он преодолел слабость, оторвался наконец от спасительной крыши.

Карачун вернулся во двор Сеида-ага, позвал председателя аулсовета. Возвратился и Яков. Ему почему-то вспомнился вопрос Светланы, бывал ли он в театре? Подумал: «Здесь, в ауле Эрик-Кала, театр получился на славу. Только спектакль разыгран еще не до конца. Если девочка сказала правду, в доме с голубой калиткой – Шарапхан со своими дружками... Будут отстреливаться...»