Текст книги "Чёрный беркут"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 5. ПОИСК

Машина резко взяла с места и выехала со двора комендатуры. Кайманов сидел рядом с водителем, молча следил за каплями дождя на ветровом стекле. Стеклоочиститель монотонно, как маятник, мотался из стороны в сторону, слизывал капли. Но они возникали снова и снова, сбегали вниз дрожащими, извилистыми дорожками.

Пораженный всем, что только что произошло, Яков мучительно искал объяснения случившемуся и не находил его.

«Василия Фомича нет в живых. Лозовой расстрелян, как враг народа. Имя его запятнано. Почему? Какая злая сила сразу зачеркнула все хорошее, что было сделано им?»

Тяжкие думы, как дрожащие, стекающие по ветровому стеклу капли, догоняли друг друга. Свет фар выхватывал из темноты участки дороги. «У пограничников не должно быть ни минуты замешательства или духовной слабости», – вспомнил он одну из заповедей Карачуна.

Дождь не прекращался. Черные тучи сплошь затянули небо. Слышно было, как по низинам и отщелкам с грозным гулом мчалась вода. Дорога, схваченная асфальтовым покрытием, пока сдерживала натиск потока.

Свернули на проселок. Сразу у обочины появился наряд. Старший наряда – красноармеец Ложкин.

– Товарищ командир, – доложил он. – Вооруженная банда обстреляла пограничный наряд и, воспользовавшись ливнем, прорвалась в наш тыл.

Кайманов приказал Ложкину и его напарнику сесть в машину. Подъехали как можно ближе к тому месту, где прошли бандиты. Потом минут десять шли пешком.

Луч фонаря выхватил из темноты крупную фигуру начальника заставы Черкашина.

– Товарищ Кайманов, – официально доложил он. – Ливень забил все следы. Собака не может работать.

Впервые Якову докладывали, как представителю комендатуры. Сейчас он здесь старший, полностью отвечает за успех поиска. Но что можно найти, увидеть на размытом дождем грунте? В одном месте на линии границы образовалась ложбина, будто там проволокли бревно. Понял: след взять не удастся – все смыл, все забил дождь.

Неожиданно в стороне вспыхнул свет фар. Подъехал майор Карачун с группой сотрудников комендатуры. Вместе с ними прибыл еще один инструктор со служебной собакой. Собака заметалась. Видно было, что и она не может взять след. Черкашин показал место нарушения границы.

Карачун молча прошел несколько метров вдоль границы, о чем-то поговорил со сверхсрочником Шаповалом, державшим на поводке овчарку, вернулся к ожидавшей приказаний группе командиров. В считанные минуты он должен был составить план поиска, отдать приказания всем этим людям.

– Черкашин, – негромко позвал он. – Возвращайтесь на заставу, перекройте на вашем участке линию границы. Такую же команду я дал вашим соседям слева и справа на случай отхода группы.

Не успел он договорить, как на чернильном ночном горизонте вспыхнули две сигнальные ракеты. Описав дуги и оставив в небе дымный след, хорошо видимый даже отсюда, ракеты погасли.

– Сигналят в районе военного аэродрома, – сказал Карачун. – Кажется, на этот раз дело не в терьяке... Черкашин, приступайте к выполнению задачи, – повторил он. – Кайманов, поедете со мной...

Комендант уже бежал к оставшейся внизу машине. Яков бросился за ним.

Минут двадцать ушло на то, чтобы по проселку выбраться к шоссе и доехать до аэродрома. Между домами примыкавшего к аэродрому аула сновали десятки людей в военной форме.

– Целый батальон солдат прочесывает местность, – ни к кому не обращаясь, с явной досадой проговорил Карачун. – Затопчут следы, а толку на грош...

Он не любил, когда кто-нибудь вмешивался в работу по следу. С его замечанием нельзя было не согласиться: то, что не успел сделать дождь, сделают красноармейцы. А что искать в ауле? Не для того бандиты обстреляли наряд и часового у аэродрома, чтобы потом укрыться в домах. Только по следу можно определить, куда они ушли. Тысяча неопытных людей не увидит того, что может увидеть один хороший следопыт.

Карачун и Яков вышли из машины, остановились возле группы командиров, окружавших часового. Посветив под ноги фонарем, комендант выругался: все вокруг было затоптано. Недалеко от укрытия, за которым во время перестрелки лежал часовой, валялось десятка два стреляных гильз. «Как только парень жив остался», – подумал Яков. Одно можно было сказать: группа большая; нарушители прошли гуськом, ступая след в след. Но дождь сразу все смывает. Невозможно даже определить, в какой обуви бандиты.

– Скверное дело, – негромко произнес Карачун. – Уйдут в пески, разбегутся, не поймаешь... Оставайтесь здесь, Кайманов, – приказал он. – Попытайтесь определить направление движения нарушителей. Я буду на заставе Дауган.

Медленно, как бы нехотя, наступал рассвет. Небо по-прежнему хмурилось. Сплошные темно-серые тучи низко проплывали над горами. Ни на минуту не прекращался моросящий дождь.

На тропе, ведущей от аэродрома к чуть видневшемуся вдали аулу, показался туркмен верхом на ишаке. Размахивая папахой-тельпеком, он кричал, подгоняя пятками ишака:

– Ай, лечельник! Вон там прошли бандиты, двое подходили к шалашу!

– Ты кто такой? – спросил Кайманов, когда туркмен подъехал ближе.

– Сторож я, Мурад Аман Дурды, охраняю огород. Когда шел дождь, сидел в шалаше. Собака залаяла, я вышел. В собаку стреляли, в меня стреляли, чуть не попали. Вот смотри, где были.

Молча, с упрямой настойчивостью изучал Яков тропку, которую показал им сторож-туркмен. Ничего нового. Вот только разве круглые дырки вдоль тропки. Значит, один из нарушителей шел с палкой. У Якова словно гора с плеч. Оставалось проверить: есть ли такие же дырки в других местах.

Дождь прекратился. Вскоре снова приехал на машине Карачун. Яков доложил:

– Товарищ майор, нарушители прошли здесь. Двигаются на северо-восток.

Он указал коменданту на еле заметную тропку с круглыми вмятинами с правой стороны. Карачун тут же подозвал конного пограничника, передал через него распоряжение: резервному взводу следовать за ним на машине.

– Один из бандитов опирается на палку, – не то спросил, не то подтвердил он, впервые со вчерашнего вечера взглянув на Кайманова. В этом взгляде была и благодарность, и глубоко спрятанная неприязнь, и глухая тоска.

Подошла машина. Комендант, его помощник и Яков сели в нее. Карачун приказал шоферу объехать аул: надо было найти выход следов за домами. Рядом с тропой, вдоль которой стояли высокие чинары, они снова увидели дырки от палки.

– Бандиты и не думают прятаться, – заметил Карачун. – Будто караван верблюдов прошел.

Теперь уже не было сомнения, что следы принадлежат нарушителям. Оставалось догнать банду. Казалось, сделать это нетрудно. Бандиты идут пешком, пограничники – на машине. Но след уводит в пустыню. Поднимется ветер, мгновенно высушит верхний слой песка, затянет ямки от палки, отпечатки чарыков.

Вырвавшись из горных отрогов, машина мчалась по краю такыра – плотного, как цемент, глинистого солончака. Когда такыр кончился, на песке вновь явственно обозначились следы. Дальше предстояло идти в погоню пешком.

Карачун и Яков во главе небольшой группы пограничников сначала бежали по следу во весь рост. Но вскоре пришлось залечь. Внимательно осматривая барханы, они увидели на гребне одного из нарушителей.

Не успел Кайманов выхватить из кобуры наган, как в барханах эхом отдался раскатистый залп. Яков быстро отполз за камень.

Впереди, метрах в пятидесяти, сквозь кустарник виднелся ствол винтовки. Раздался выстрел. Оглянувшись, Яков увидел инструктора службы собак Шаповала, откинувшегося на спину, поддерживавшего здоровой рукой раненую.

Где Карачун? Где остальные? Видно, за соседним барханом, откуда слышались частые выстрелы. Переползая от одного укрытия к другому, Яков добрался до Шаповала, взял винтовку, оставив раненому свой наган. Теперь он почувствовал себя увереннее. В руках было привычное оружие, из которого он бил без промаха. Сунув две обоймы в нагрудные карманы, как ящерица, пополз к гребню бархана. Приподнял голову. Сразу же из зарослей саксаула блеснул огонь выстрела. Яков выстрелил дважды. Снова приподнялся, чтобы заставить нарушителя стрелять. С него словно палкой сбило фуражку.

– Что делаешь? Не поднимай голову! – услышал он совсем рядом голос Федора. Комендант, прикрывая Кайманова, сделал несколько выстрелов в сторону саксаула, быстро отполз в сторону, повернулся на бок, чтобы сменить обойму. На секунду Яков увидел его разгоряченное боем лицо.

Позади послышался шум мотора. Прибыло подкрепление. Плотность огня пограничников сразу увеличилась в несколько раз.

Над барханом замелькал привязанный к стволу винтовки белый платок.

Махнув красноармейцам рукой, чтобы заходили справа и слева, Карачун первым поднялся на гребень.

От банды осталось лишь трое раненых, которые при появлении коменданта встали, поддерживая друг друга.

– Сколько вас было? – спросил Яков.

Один из раненых покачал головой, показывая, что не слышит.

Яков показал жестами, о чем спрашивает. Молодой бандит, только что переживший ужас смерти, молча три раза поднял растопыренную пятерню: пятнадцать!

«Восемь убитых, трое раненых. Остается еще четверо».

– Кто башлык?

– Шарапхан...

– Куда он пошел? К кому?

– Ушел к другу. Куда, не знаю.

Кайманов перевел ответы раненого Карачуну, который приказал: одному из вожатых собак проработать обратный след, чтобы найти место, где от основной группы отделились главари.

– Товарищ майор, местность обыскана, контрабанда не обнаружена, – доложил возвратившийся через несколько минут пограничник.

– Что несли? – снова обратился Яков к молодому бандиту.

– Три банки терьяку, оружие, какие-то упаковки с заплечными ремнями.

– Что в упаковках?

– Не знаю.

– Новое дело, – заметил Карачун. – Раньше Шарапхан только с терьяком ходил, да еще как террорист. Теперь какие-то упаковки приволок. Что это, радиостанции? Мины? Кому приволок? Может, сам должен организовать какую-то диверсию? Или есть резидент? Ясно, что терьяк только для отвода глаз.

Едва ли кто мог ответить на эти вопросы.

Успешно закончившийся бой ничего еще не решал. Поиск, по существу, только начинался. Надо было во что бы то ни стало схватить главарей, узнать, что в упаковках.

Карачун и Кайманов сели в машину.

– Давай в комендатуру! – приказал Федор шоферу.

– Товарищ майор, разрешите обратиться, – к машине подошел с забинтованной рукой инструктор службы собак Шаповал, протянул коменданту тяжелый сверток, обмотанный шелковым домотканым туркменским платком. – Собака нашла недалеко от убитых.

Комендант развернул платок. Несколько пачек красных тридцаток пробиты пулей навылет, словно просверлены. Кроме ассигнаций в платке слитки золота и серебра, туркменские украшения., иностранная валюта. Оптовые поставщики успели получить деньги. Терьяк, переправленный через границу, уже поступил к пособнику. Быстро работает Шарапхан. Очевидно, не один он возглавляет банду. Кому несли бандиты терьяк? Кто пособник? У кого прячется главарь? Об этом нелегко догадаться. Но теперь есть вещественная улика: старый шелковый платок, в который завернуты деньги и ценности. Сделка могла произойти в любом ауле, расположенном неподалеку от маршрута контрабандистов...

Попетляв по проселкам, машина коменданта достигла шоссе, по которому двигался кавалерийский эскадрон.

– Будут блокировать местность, – пояснил Карачун.

Спустя полтора часа оставшиеся в живых контрабандисты были доставлены в комендатуру. Допрос их не дал никаких результатов. Ни молодой бандит, ни двое других, оставшиеся в живых, не сообщили никаких новых сведений.

Карачун молча кивнул, выслушав сообщение следователя Сарматского о результатах допроса, затем сказал, обращаясь к собравшимся в его кабинете сотрудникам комендатуры:

– Я считаю, что встреча Шарапхана с пособником состоялась в районе аула Шор-Кую. Выждав время, бандиты несомненно попытаются снова уйти за кордон. У нас есть вещественная улика – домотканый шелковый платок, в который были завернуты деньги и ценности. Придется устроить небольшой маскарад. Старший лейтенант Сарматский!..

Высокий, худой, черноволосый следователь комендатуры, с птичьим профилем и густыми бровями, сросшимися над переносицей, встал.

– Переоденьтесь в гражданский костюм, в штабе возьмите справку, что вы ветеринарный врач, – приказал ему Карачун. – А вам, Кайманов, придется на время превратиться в бродягу-терьякеша. Старшина, подберите Кайманову соответствующее тряпье...

Спустя несколько минут все было готово к продолжению поиска. Исхудавший и заросший за последние двое суток, измотанный преследованием бандитов и боем, Яков не нуждался ни в каком гриме. Переодевшись в затертые сатиновые штаны, драную рубаху навыпуск и засунув за пояс брюк под рубаху маузер, он глянул на себя в зеркало и даже присвистнул: перед ним был ни дать ни взять бродяга-зимогор.

Ему, знающему местный язык, отводилась главная роль в задуманном комендантом «спектакле». К аулу Шор-Кую надо подъехать незаметно. Лучше всего воспользоваться для этого железнодорожным транспортом. Яков отправился на станцию.

Мог ли он думать, что Федор нарочно посылает его одного в самую пасть врагу? Да, мог. Но вместе с тем знал, что, кроме него, ехать некому. Карачун прав: на охрану границы надо поднимать все население. Но главная роль – пограничникам. Сейчас, например, от него одного во многом зависит успех поиска.

Стоя у окна вагона, Яков бездумно следил за выжженными, побуревшими на солнце склонами гор, за пролетавшими мимо белыми от слепящего солнца каменными мостами и виадуками, пыльными акациями и карагачами, протянувшимися там, где были хотя бы признаки воды.

На станции незаметно вышел из вагона, пешком отправился в аул Шор-Кую. По пути еще раз проверил, надежно ли спрятан маузер под поясом брюк. Затем с независимым видом бродяги-бездельника, которых немало в те годы шаталось по аулам, он остановился возле невысокого дувала, за которым пожилая туркменка пекла в тандыре чуреки. У аулсовета и стоявшего поодаль продовольственного ларька толпились люди. Женщина подняла на Якова взгляд, неприязненно отвернулась.

– Хозяйка, – по-русски произнес он. – Дай один чурек, есть очень хочется.

Женщина не ответила. К ней подбежали две девочки. Туркменка отломила им по куску горячего чурека. Когда они вышли за дувал, Яков достал из кармана платок, позвал одну из них:

– Эй, кызымка, дай кусок чурека, платок дам.

Девочка посмотрела на платок и вдруг всплеснула руками:

– Эниджан! Эниджан! Бярикель! Бярикель! Эниджан бярикель!

Из ближайшего глинобитного домика выскочила еще одна девочка с косичками, свисающими из-под тюбетейки. Увидев в руке «терьякеша» платок, подскочила к нему, закричала:

– Ай, кызымки! Наш платок. Мама! Шапана пришел. Шапана наш платок украл.

Сделав испуганное лицо, Яков намотал платок на руку. Вот это удача: с первого захода – прямое попадание! Вокруг уже собирались люди.

– Шапана пришел! Вор, шапана пришел! – кричала девочка.

– Бей шапану! – послышался мужской голос.

Начались события, не предусмотренные планом. Кто-то двинул Якова под ребра. Увесистый подзатыльник заставил его пригнуть голову. Какой-то защитник справедливости так хватил его по скуле, что в глазах полыхнул огонь и на мгновение стало темно. Он с трудом удержался, чтобы не дать сдачи и не расшвырять собравшихся вокруг жителей аула. Зажав рукой подбитый глаз, старался увернуться от новых ударов и мысленно клял Сарматского, который должен был выйти из аулсовета, остановить потасовку, но почему-то задерживался.

– Эй-ей-ей! – наконец раздался предостерегающий голос Сарматского. – Бить нельзя! Не разрешается! Что тут такое?

– Товарищ лечельник! – К Сарматскому подскочил туркмен, двинувший «терьякеша» по скуле. – Вот, ходит всякая шапана... Платок украл, хотел на чуреки выменять!

– Не украл, а нашел, – отпирался Яков. – Если их платок, пусть приметы скажут. Шел в аул, думал работать кому помогу. Менять платок на чурек нужда заставила.

Он говорил по-русски, в то же время чутко прислушивался к тому, что говорили между собой туркмены. При виде «фонаря» на лице переводчика в глазах у Сарматского так и запрыгали веселые огоньки. «Еще улыбается, – обозлился Яков. – Тебе бы подсветили так, черномазому, небось не смеялся бы!»

– Пошли в аулсовет, – деловито предложил «ветеринар». – Там разберемся.

В небольшую комнату набилось полным-полно народу. Здоровенный туркмен – председатель аулсовета, напустив на себя важность, по-русски стал допрашивать «задержанного». Сарматский, то и дело поправляя очки на большом прямом носу, с готовностью помогал председателю.

– Вы не хотите работать, воруете, – корил он Якова. – Имейте в виду, если выяснится, что вы действительно украли платок, отправим вас в милицию. Граждане! – обратился он к столпившимся в комнате жителям аула. – Кто может подтвердить, что платок принадлежит этой девочке? Где ее мать? Почему мать не пришла? Сейчас будем составлять акт.

Вошла женщина, хозяйка платка. При всех заявила, что платок ее.

Сарматский составил акт, зачитал его. Под актом поставили подписи свидетели. Председатель аулсовета скрепил акт печатью.

– Этот шапана, наверное, за кордон хотел уйти, – подал кто-то мысль.

– Возможно! – поддержал Сарматский. – Надо его отправить в комендатуру.

– Ай, лечельник, ай, лечельник! – К столу председателя протиснулся мальчишка лет четырнадцати. – Скорей, скорей! По дороге военная машина едет!

– Остановите ее! – распорядился Сарматский.

В помещение аулсовета вошел в своей обычной форме майор Карачун.

– В чем дело? Сарматский вышел вперед:

– Вот тут шаромыжник бродит. Люди думают, хотел за кордон удрать.

– Ну что ж, спасибо, что задержали. Возьмем его в комендатуру, узнаем, зачем он пришел и куда хочет идти. Прошу вас в машину, – обратился Карачун к председателю аулсовета и женщине, опознавшей свой платок.

У Якова горел подбитый глаз. Под бока ему тоже здорово надавали. Но он уже не думал об этом. Главное сделано, остается теперь распутать ниточку, так удачно попавшую в руки.

Приехали в комендатуру. Карачун сказал Кайманову:

– Переводить придется тебе. – Яков пожал плечами. – Переоденься, умойся, забинтуй глаз и приступай.

– Узнает ведь...

– Что делать? Больше некому.

В санчасти Якову забинтовали глаз. Он надел военную форму, надвинул на лоб козырек фуражки, вошел в кабинет коменданта.

– Салям, баджи! – приветствовал он туркменку. Карачун развернул перед нею домотканый платок.

– Он спрашивает, – перевел Яков слова Федора, – твой платок? Может, ты ошиблась?

– Платок мой, – подтвердила женщина, с нескрываемым удивлением посматривая на переводчика. Он отвернулся. Женщина все с большим недоверием смотрела на него.

– Где твой муж? Почему он не пришел, когда поймали шпану?

– Он поехал в аул Ак-Кая, – ответила женщина.

– Зачем поехал?

– Ай, немножко саман продавать.

Карачун хорошо знал, что саманом местные жители называют полову – корм для верблюдов. В мешок с саманом можно упрятать не только банку с опием, но и кое-что покрупнее.

– На чем повез?

– На верблюде.

– И сам на верблюде поехал?

– Сам на ишаке. Такой белый ишак.

Отвечала женщина быстро, не задумываясь. Сейчас не муж, а совсем другая проблема занимала ее. Наконец она не выдержала и, заглянув под козырек фуражки переводчика, требовательно спросила:

– Сень лечельник ми ёш, сень шапана? [33]

[Закрыть]

– Лечельник, баджи, лечельник, – заверил ее Яков.

– Ты похож на шапану, который у нас в ауле был.

– Шпана у нас в комендатуре сидит, – тщательно подбирая туркменские слова, подтвердил Карачун. – Большое спасибо вам за то, что рассказали.

Мысленно поблагодарил женщину и Яков за ее неспособность, присущую некоторым женщинам, отделять второстепенное от главного. Если бы она не решала вопрос, кто Кайманов – начальник или шпана, – может быть, и насторожилась, не сказала бы, куда уехал ее муж. А Якову и Карачуну надо было теперь срочно мчаться в аул Ак-Кая, разыскивать мужа хозяйки платка.

Поручив свидетельницу попечениям писаря комендатуры, наказав ему напоить ее чаем и с первой попутной машиной отправить домой, Карачун поехал в аул Ак-Кая. С ним отправился и Кайманов.

Через полчаса были на месте. Еще издали заметили в одном из дворов верблюдов, с презрительным безразличием гонявших жвачку. Калитка оказалась незапертой. Под навесом стоял белый ишак. Рядом лежали два мешка с саманом.

Как только Карачун и Яков вошли во двор, из дома вышел пожилой туркмен, с видимой тревогой ответил на приветствие, дожидаясь, что скажут военные.

– Твой саман? – развязывая мешки и проверяя их содержимое, спросил Яков.

– Мой.

– Откуда?

– Из аула Шор-Кую.

Туркмен предъявил справку, что полова принадлежит ему и колхоз разрешает ее продать. Все точно: перед ними – муж той самой женщины, которой принадлежит платок. Но ни банок с опием, ни упаковок в мешках с саманом не оказалось.

Карачун показал хозяину самана платок. Лицо его сразу побелело.

– Платок мой. Деньги я передавал, – поняв, что запираться бессмысленно, признался он. – Я в этих делах – лицо второстепенное. Никакой выгоды не имею. Мне что приказали, то я и сделал...

– Садись в машину...

...Снова кабинет следователя. Перед Сарматским сидит задержанный. Яков и Карачун слушают его показания.

– Мне было приказано встретить Шарапхана в районе старых чинар, – рассказывает хозяин мешков с саманом. – С Шарапханом пришли люди, принесли терьяк, какие-то ящики с ремнями, как у торбы. Потом пришел человек. Шарапхан с ним о чем-то говорил, передал ему ящики с ремнями. Тот ушел. Через двадцать – двадцать пять минут три раза возвращался, уносил терьяк по одной банке. В темноте я видел, что человек этот ниже среднего роста, скорей всего пожилой, слышал, как Шарапхан назвал его Сеид-ага... Товарищ лечельник, я все честно вам рассказал, всю правду. У меня семья...

– Поверим и проверим, – сказал Сарматский, – а пока что придется вас задержать.

Распорядившись увести задержанного, Карачун в раздумье проговорил:

– От старых чинар Сеид-ага на одну ходку затрачивал минут двадцать – двадцать пять. В минуту человек делает от двадцати до пятидесяти шагов. Значит, надо искать логово пособника не дальше чем за пятьсот – восемьсот метров. Но людей с именем Сеид-ага в ближайших к чинарам аулах хоть пруд пруди – десятки, а может быть, и сотни. Сеид – не имя, религиозный титул. Ага – дядя. Получается вроде самого распространенного обращения яш-улы. Допрашивать всех, кого называют Сеид-ага, долго и не нужно. Можно честных людей обидеть. У меня есть некоторые соображения...