Текст книги "ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 2 (Русское советское искусство)"

Автор книги: Анатолий Луначарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

ПАМЯТИ КРУПНОГО ХУДОЖНИКА И ЧЕЛОВЕКА

Впервые – «Красная газета». Вечерний выпуск, 1929, 7 января, № 6.

Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 240.

С первых дней существования Советской власти Г. Б. Якулов стал одним из виднейших деятелей советского театра; он был также постоянным членом секции изобразительных искусств в Государственном ученом совете. Луначарский считал его участие в строительстве новой культуры весьма ценным. Приводимые ниже строки, написанные Луначарским, относятся к спектаклю «Мера за меру» В. Шекспира в Московском показательном театре: «Удачна декоративная планировка Якулова, дающая спектаклю возможность идти без натяжки и без перемены декорации. Удачны отдельные костюмы и фигуры, словно прямо сошедшие с картин великих мастеров (особенно Анжело и Изабеллы)». (Из статьи «Хороший спектакль». – «Известия», 28 ноября 1919 г.).

Многие театральные работы Якулова (особенно декорации, в сотрудничестве с В. Комарденковым, и костюмы к спектаклю «Жирофле–Жирофля» в Камерном театре, в котором блестящее исполнение заглавной роли А. Г. Коонен, участие Н. М. Церетели и остроумие режиссера А. Я. Таирова не затмевали успеха художника) высоко оценивались критикой 20–х годов.

Нет никакого сомнения, что при своей талантливости и исключительной культурности Георгий Богданович Якулов мог бы сделать для искусства гораздо больше, чем сделал. Некоторая склонность к богемной жизни служила ему в художественном творчестве большим препятствием. Тем не менее и то, что он сделал, – чрезвычайно крупно.

Г. Б. Якулов вписал своеобразные страницы в станковую живопись, и нет сомнения, что Третьяковская галерея должна включить некоторые его произведения в свою коллекцию.

Но еще крупнее достижения Якулова з области театрально–декоративного искусства. Здесь им создан целый ряд декорационных типов, которые не пройдут без следа для дальнейшей истории декоративной живописи. На Всемирной парижской выставке декоративного искусства Якулов был объявлен вне конкурса и включен в состав жюри[255]255
  См. примеч. 2 к статье «Первая выставка работ Московской ассоциации художников–декораторов» в настоящем томе.


[Закрыть]

Нельзя не вспомнить также замечательного плана памятника двадцати шести комиссарам, модель которого была осуществлена Якуловым и академиком Щуко.

Георгий Богданович Якулов был человеком живого и кипучего остроумия, превосходным товарищем, человеком, вечно горевшим широчайшими проблемами искусства и, несмотря на свой преимущественный интерес к тонкостям эстетической культуры, сумевшим с самого начала Октябрьской революции встать под ее знамя и оставаться верным ему до конца своих дней.

Помню его необъятную радость, когда в Париже увенчалась огромным успехом его постановка «Стальной скок»[256]256
  «Стальной скок» – балет композитора Сергея Сергеевича Прокофьева (1891—1953).


[Закрыть] которую сам покойный рассматривал как стилизованный апофеознозой России.

Многие и многие с большой скорбью проводят в могилу этого блестящего человека, в котором так оригинально сочетались Восток и Запад[257]257
  Якулов, армянин по происхождению, прекрасно знал декоративное вос точное искусство и следовал его традициям; в то же время он был худож ником, близким к французскому декоративному искусству.


[Закрыть]

ПЕРВАЯ ВЫСТАВКА РАБОТ МОСКОВСКОЙ АССОЦИАЦИИ ХУДОЖНИКОВ–ДЕКОРАТОРОВ[258]258
  Выставка открылась весной 1929 г. в Москве, в Парке культуры и от дыха. Участвовало 39 художников, экспонирован 381 театральный эскиз.


[Закрыть]

Впервые – каталог «Первая театрально–декоративная выставка (МАХД)». М., 1929.

Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2, с. 244—245.

В каталоге перечню выставленных работ предпосланы статьи: 1. Нарком по просвещению А. В. Луначарский. Первая выставка работ Московской ассоциации художников–декораторов. 2. Зам. нач. главискусства Л. Оболенский. ВАХТа (о создании Всероссийской ассоциации художников театра). 3. Председатель Московской ассоциации художников–декораторов художник Иван Королев. На ВАХТе. 4. Н. Гиляровская. Художник и театр.

Не входя в исторические справки, мы можем констатировать факт, что почти с самого начала нашего революционного театра одной из сильнейших его сторон оказалось театрально–декоративное искусство.

На этом поле выяснилось несколько тенденций, ведущих между собой интенсивную борьбу, отрицающих друг друга, но в конце концов почти в одной мере оплодотворяющих рост нашей театральной декорации.

Мы обыкновенно не очень скоро и не очень чутко замечаем наши достижения. Мы гораздо чутче ко всякого рода недостаткам и промахам, так что о нашей культуре можно составить себе совершенно превратное мнение, если пользоваться по преимуществу материалами и суждениями нашей прессы.

Нужна была Всемирная выставка декоративного искусства во Франции, на которой наши художники имели совершенно исключительный успех[259]259
  Международная выставка художественно–декоративных искусств от крылась 28 апреля 1925 г. в Париже, в Большом дворце галереи Эспланад и в построенном СССР павильоне. Разделы: 1) архитектура, 2) книга, пла кат, графика; 3) кустарное искусство; 4) театрально–декорационное искусст во. Участвовало 109 советских художников. Издан иллюстрированный ката лог (на французском языке) отдела Советского Союза: Международная вы ставка нового декоративного и промышленного искусства Союза Советских Социалистических Республик. Каталог. Париж, 1925. Советский Союз получил по разделу театра четыре высших награды (присужденных Театру им. Мейерхольда, Камерному, Художественному и Большому), пять почетных дипломов, шесть золотых и пять серебряных медалей. Всего было получено 183 награды по всем тем разделам, в которых были представлены экспонаты Отдела СССР.


[Закрыть] для того чтобы у нас заговорили об оригинальности, разнообразии и силе наших приемов сценической декорации.

Довольно полно представлены были достижения этого рода искусства за десять лет революции на выставке макетов[260]260
  Луначарский имеет в виду, наверное, выставку «Итоги театрального се зона Москвы 1928—1929 годов» (1929). Участвовало 34 художника. Издан «Каталог выставки «Итоги театрального сезона 1928—1929 гг.» Макеты, эс кизы, фотографии постановок московских театров». (Вступит, статьи П. Ко гана, А. Эфроса и В. Сахновского.) М., (ГАХН). 1929.


[Закрыть] в Государственном театральном музее имени А. Бахрушина[261]261
  Бахрушин Алексей Александрович (1865—1929)—русский театральный деятель. На основе своих коллекций создал частный литературно–театральный музей (1894 г.); ныне Театральный музей его имени.


[Закрыть]

Само по себе очень важное (поскольку нам важно развитие театра) театрально–декоративное искусство не должно и не может замыкаться только на театральной сцене. Дело декорирования, то есть постоянного или временного убранства зданий и зал, отдельных индивидуальных жилищ, дело временного праздничного убранства улиц и площадей городов, как равно и учета художественного эффекта от той или другой планировки зданий, фонтанов и т. д., тесным образом связано с темп же художественными принципами и приемами, которые кладут в свою основу театральная декорация и сценический художник–декоратор.

К этому нужно прибавить, что всякого рода искусство, всякая художественная деятельность в нашем быстро и творчески растущем обществе должны оцениваться в свете надежд, которые имеются на их будущем, а также по той степени участия в их работе, какую проявляет молодежь, и в особенности по достоинству достижений художественной молодежи. А на выставке художников–декораторов как раз самое замечательное – это изобретательность и рост молодежи.

Все сказанное выше показывает интерес и важность ныне организованной выставки Московской ассоциации художников–декораторов. Возникла она недавно, но проявила уже широкую деятельность и находится на пороге превращения своего в ассоциацию всероссийскую.

Объединение это правильно ставит во всю широту возможные задачи своего искусства и правильно сторонится преждевременного замыкания в рамки какой–нибудь школы или школки.

Выставка должна показать, что совершается у нас в этой области искусства, процветающей уже много лет, но до сих пор еще не организованной и недостаточно оцененной.

ОДИННАДЦАТАЯ ВЫСТАВКА АХРР

Впервые – «Известия ЦИК», 1929, 4 июня, № 125 (3661). Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 2,.с. 246—247.

Несомненно, новая выставка АХРР[262]262
  XI выставка АХР открылась 2 июня 1929 г. в Москве, в помещении стадиона МГСПС. В состав выставки входили: очередная XI выставка АХР с секциями и филиалами, II выставка ОМАХР, посвященная 10–летию ВЛКСМ, и II выставка ОХС (смотр художников–самоучек). Разделы: жи вопись, скульптура, графика, декоративное искусство, полиграфия, текстиль. Участвовал 331 художник, экспонировано 1234 произведения. Издан каталог: Выставка «Искусство в массы». XI выставка АХР…, II выставка ОМАХР…, II выставка ОХС… Вступ. статьи. М., (АХР). 1929 (в каталоге напечатаны Декларация АХР, Декларация ОХС). См. также: Рогинская Ф. Художест венная жизнь Москвы. – «Новый мир», 1929, № 8—9.


[Закрыть] привлечет, как и предшествовавшие ей, много публики, притом самой драгоценной для нас, – рабочих, красноармейцев, крестьян и учащуюся молодежь.

За этот год центральная группа АХРР шла вперед и, вместе с тем, обрастала вспомогательными учреждениями и группами.

Большая публика, наверное, с интересом посмотрит выставку ОМАХРР ВХТИ[263]263
  ОМАХРР – Объединение молодежи Ассоциации художников револю ционной России (с 1928 г. – Объединение молодых художников, сторонников АХРР). Основано в 1925 г. в Ленинграде. Организовало две выставки (1928, 1929). ВХТИ (Вхутеин)—Высший художественно–технический институт (быв. Вхутемас).


[Закрыть] (текстиль, сработанный также молодежью) и большую выставку самоучек.

Я не буду в этой краткой заметке останавливаться на отдельных произведениях. Отмечу только, что интересных картин посетитель найдет немало. Превосходным мастерством блещут полотна преждевременно скончавшегося Карпова и ближайших к нему Рянгиной и Б. Н. Яковлева, составляющих прекрасное сопровождение к его последним произведениям. Занимая целую стену, работы эти являются, пожалуй, в отношении мастерства центральными на выставке. Шаг вперед сделал Соколов–Скаля. Интересные вещи выставили Ротов и другие.

Конечно, и на этой выставке есть известное количество произведений слабых, так сказать, олеографических; есть остаток примитивизма – не того, где часто неумение сочетается с большим дарованием (такой примитив мы встречаем в произведениях ОМАХРР и самоучек), а того, который определяется недостаточной культурой вкуса, органическим неумением художника оформить включенный в картину кусок действительности. Но такие произведения из года в год идут на убыль, а более зрелые – прибывают.

Самый ахрровский реализм начинает давать (и привлекать к себе) довольно неожиданные «уклоны».

В качестве такого продукта крайне оригинального творчества, где реализм остается реализмом, вместе с тем уходя от него, и где революционная тема есть, хотя ее трудно определить, – в качестве, словом, своего рода образной музыки можно указать на не совсем, может быть, законченную, но весьма впечатляющую картину Ходовки[264]264
  В каталоге фамилия Ходовка не значится.


[Закрыть]

Во всяком случае, одиннадцатая выставка АХРР является очень интересной и вызовет много суждений[265]265
  См. приложение 14.


[Закрыть]

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО НА СЛУЖБЕ ЖИЗНИ

Впервые – «Красная панорама», 1929, № 23, 7 июня. Печатается по журнальному тексту.

В общем огромном культурном строительстве художники изобразительного искусства должны сыграть немалую роль.

Существует одностороннее суждение о том, что станковая живопись отжила свое время, что изобразительное искусство, как чистая идеология, то есть как раз как искусство, изображающее что–то, отходит в прошлое. Это, конечно, неверно и Уродливо односторонне. Нет, однако, никакого сомнения в том, что искусство так же должно быть призвано на службу жизни, как непосредственный поставщик вещей. Это искусство, носящее за границей общее название декоративного искусства, служило в наиболее изысканной и действительно художественной своей части до сих пор для украшений жизни богатых.

В старое время кустарное производство, обслуживавшее народные массы, отличалось, так сказать, непроизвольной, почти бессознательной художественностью. Его постепенно вытеснило фабричное производство с его обыкновенно вульгарными, часто иррациональными формами и его неуклюжим копированием с мнимой красивостью.

Сейчас в Западной Европе и Америке имеется поворот к обслуживанию художниками–архитекторами, производителями мебели, керамики, тканей и т. п. очень широких масс. Стараются вводить максимум рациональности, и как будто начинает постепенно доминировать формула, высказанная знаменитым архитектором Корбюзье во время его доклада в Москве[266]266
  Архитектор Ле–Корбюзье в первый раз приехал в Москву в октябре 1928 г.; выступал в Политехническом музее с докладом о конструктивизме в архитектуре.


[Закрыть] «Прежде всего правильность пропорций, геометрическая чистота, полное соответствие своему назначению. И если все это будет выполнено, то потом придет и поэзия».

Не знаем, так ли просто «придет поэзия», ибо дело заключается не столько в поэзии, сколько в уютности. Если уютность не требуется от этого монументального и от многих общественных зданий, то, например, от клубов, тем более от индивидуального жилья она требуется в высочайшей мере. Это, мне кажется, совершенно не усматривается такими мастерами, как Корбюзье, Таут[267]267
  Бруно Таут (1880—1938)—немецкий архитектор и теоретик архитек туры; представитель функционализма. Одним из первых применил в строи тельстве стекло и бетон, разрабатывал новые типы учебных и жилых комп лексов.


[Закрыть] и другими. Они предполагают какого–то необыкновенного сухого человека, который сам геометричен и рационален. В сущности говоря, этот геометричный и рациональный человек есть не что иное, как средний буржуазный деловик, а вовсе не пролетарий нашего времени, и тем менее пролетарий будущего времени, времени приближающейся и наконец наступившей победы социализма.

Но как бы то ни было, какие бы пути, в конце концов не столь трудные, ни были бы обретены художниками как реформаторами обстановки жизни – все равно остается всюду, а тем более остается у нас огромная задача искусства изобразительного в собственном смысле этого слова.

Что надо разуметь под этим изобразительным искусством, которое может и должно жить в нашем строительстве? Прежде всего это документирующее, познавательное искусство. Первым актом такого искусства была та выставка АХРР, которая посвящена была своеобразному живописному обозрению этнографических и экономических особенностей разных краев нашего обширного отечества [268]268
  Луначарский имеет в виду VIII выставку АХРР «Жизнь я быт наро дов СССР».


[Закрыть]

По поводу этой выставки говорили много за и против. Против говорили принципиально и конкретно.

Конкретно, пожалуй, не без справедливости указывали на относительную слабость многих картин и на слишком малое число таких, которые можно было бы назвать более или менее сильными. Но общее возражение было таково: зачем нам живопись, если можно заменить ее фото и кино? Для всякого человека, понимающего сущность искусства, возражение это отпадает. В общем оно равносильно тому, как если бы кто–либо сказал, что художник не должен описывать своих путешествий или что беллетристическое произведение, посвященное таким этнографическим или бытовым сторонам жизни, лучше заменить официальным докладом, научным очерком, статистическим исследованием.

В том–то и дело, и это особенно ясно на портрете, что художник подходит к своей теме индивидуально. Конечно, преломление действительности сквозь призму художественного творчества иногда может только повредить изображаемой действительности, если мастерство художника недостаточно или если он представляет собою такого оригинала, который до того стилизирует действительность, что его живописный язык перестает быть понятным для широкой публики. Если этого нет, то художественное толкование, которое дает художник человеческому лицу или какому–нибудь этнографическому типу, равным образом пейзажу, изображению какой–нибудь постройки или здания, отличает его произведение от какого–нибудь объективного документа, например фотографии. Не говоря о том, что фотография до сих пор не располагает краской, она, прежде всего, не в состоянии выделить существенного. Именно выделение художником существенного, опускание ненужных, по его мнению, деталей и улавливание ближе неопределимого, стилистические особенности, аромат, специфическое восприятие составляют силу картин и придают им громадную поэзию. Надо помнить, что слово «поэзия» означает творчество. В том–то и дело, что художник не отражает как зеркало действительности, а вновь творит ее, очень часто открывая ее внутреннюю сущность. Вот почему картина, которая является высокохудожественной конкретизацией места или художественным обследованием того или другого бытового явления, да и всякого вообще явления, входящего в огромную ткань, которую мы называем жизнью нашей страны, представляет огромную ценность. Нет никакого сомнения, что наша современная широчайшая публика хочет самопознания, ее интересует новое лицо страны – страны столь огромной и разнообразной, что исследование ее было бы почти неисчерпаемым, если бы даже она стояла на месте. А она не стоит и, наоборот, бурно развивается.

Такова первая задача художника, наиболее реалистическая, наиболее документирующая, но все же не только допускающая, но и требующая личного творчества со стороны художника.

Не менее важны картины, представляющие собою творчество целиком, с начала до конца, но не в том смысле, как это понимают крайние стилизаторы (кубисты, футуристы, супрематисты, экспрессионисты), которые стараются не заимствовать °т природы никаких элементов, а выдумать свой собственный, совершенно субъективный язык, – такого рода искусство мало понятно для масс и объективно обыкновенно довольно малоценно. Оно походит в некоторой степени на заумный язык, который выдумывают иногда те или другие поэты. Кое–что от этого остается, кое–что может обогатить нашу технику, нашу способность выражать, но, если даже допустить, что искусство такого порядка, не будучи изобразительным, является зато выразительным, то и тут надо ограничить такое утверждение замечанием, что выразительность должна заключаться не только в искренности или в суждении самого художника, что он себя полностью выразил, – но прежде всего в заражении зрителя.

Быть выразительным – это значит уметь влиять на других, а для этого необходима определенная система сигналов, какой, например, является наш язык. Во всяком искусстве есть некоторая система сигналов, понятная для очень широкой публики. Вовсе не необходимо держаться раз установленной системы сигналов – она может развиваться; но, развиваясь, она должна считаться с тем, чтобы, так сказать, основной ее капитал во всем данном разрезе был понятен для широкого зрителя.

В ложные эпохи, когда верхняя прослойка образованных людей (более или менее совпадающая с господствующими классами) отрывается от масс, создается искусство, ничего общего с общедоступностью не имеющее. В наше время такое искусство не может иметь успеха.

Наша задача сейчас, наоборот, создавать без понижения художественного достоинства произведений всякого рода системы сигнализации – литературные, музыкальные, изобразительные, которые оказались бы возможно непосредственно и широко понятными для масс. Такова основная база нашей культуры. В отдельных случаях приходится, конечно, создавать и такие произведения, которые пока вполне доступны только для более подготовленного зрителя. Но центр тяжести у нас – массовый потребитель, и на все искусство наше это обстоятельство должно накладывать серьезнейшую печать.

Поэтому когда я говорю о картинах целиком творческих, то я имею в виду не заумные стилизации отдельных элементов, а композицию картины. Картина, целиком скомбинированная, может быть фантастической, символической, она может быть внешне и реалистической, но все в ней (ее обстановка и лица, которые сюда введены, – скомбинированы ли только натурщики или созданы эти фигуры чисто творчески) должно соединяться в одно, как, скажем, в романе или поэме, для того, чтобы выразить какую–либо определенную систему мыслей и чувств. Собственно говоря, картиною именно и называют такие комбинации.

Здесь было бы неуместно и слишком долго указывать на то, какие именно темы интересовали людей в разные времена, но ясно, что для нас на самом первом месте должна быть тема, прямо или косвенно связанная с революцией или с социалистическим строительством. Эта тематика, то есть огромный пафос революционного строительства, все радости и горести, с ним связанные, представляют собою такую широту, столь неисчерпаемое количество художественных импульсов, что смешно говорить о сужении этой тематики для подлинно художественной деятельности. Искусство в лучшие свои эпохи в главной своей части служило выражению соответствующей религиозной системы.

Но можно ли сравнить какую–нибудь египетскую религиозную или греческую мифологию или христианство по богатству заложенных туда образов, идей и чувств с коммунистическим миросозерцанием?

Только крайнее невежество художников, только чрезвычайная их оторванность от этого миросозерцания может оправдать их (не всех, конечно) в этом чудовищном заявлении об узости революционной тематики.

Однако надо сказать, что пролетарское миросозерцание шире революционной тематики. Пролетарий и тот новый человек вообще, который вырабатывается в процессе социалистического строительства, не чужд ничему, что существует в природе и в жизни. Пролетариат вовсе не отрекается от красоты природы, а стало быть, от пейзажа, от цветов, животных, от красоты человека – мужчины, женщины, ребенка, от характерного, но не только красивого во всем этом, ибо, в сущности, уже Чернышевский учил нас тому, что красота есть ярко выраженная жизнь, а не условная красивость.

Правы те, которые ходят по нашим выставкам, как это еще недавно было и как это часто и теперь случается, сетуют на малое количество картин, могущих служить глубокому познанию действительности, или картин, являющихся действительными идейно–революционными композициями, сетуя на слишком большое количество, так сказать, безличных картин, можно сказать, бестемных картин, случайной живописи. Это сетование правильно, во–первых, потому, что две первые категории указанных нами художественных произведений важнее и должны были бы преобладать над случайными темами, а на самом деле у нас происходит обратное, а во–вторых, потому, что эти «просто живописные» темы (пейзажи, натюрморты, человеческие головы, обнаженные фигуры и т. д.) должны как–то по–новому восприниматься пролетариатом. Еще труднее сказать, в чем заключается такое восприятие, но ясно, что пролетариат относится ко всему окружающему более жизнерадостно и в то же самое время гораздо более мужественно, что эстетское любование ему мало присуще, а радость и сочувствие здоровью, физической силе, пышному могуществу природы или, наоборот, ее суровой сдержанности и т. д., – одним словом, всему тому, что дает отклик воинственному сознанию, сознанию крепкому, богатому, приветствующему жизнь и стремящемуся ее переделать, – занимает у него первое место.

Это дает очень широкую возможность художникам, но вместе с тем создает какой–то водораздел.

Некоторая часть наших старых мастеров иногда не может уйти от увлечения технической задачей, от чисто эстетского смакования сочетания красок, от плена у красивости, от известной сентиментальности и т. д. Все это, а тем более безразличное, ремесленное воспроизведение всяких пейзажей, натюрмортов и фигур, конечно, представляется нашей новой публике напрасной тратой полотна, красок, времени художника и времени зрителя. Но нет никакого сомнения, что наш художник уже значительно продвинулся в указанных мною направлениях под давлением пролетарской публики. Происходят и дальнейшие сдвиги. При этом хочется сказать несколько слов о том, какие изменения должен претерпеть, с одной стороны, наш старый художественный реализм, а с другой стороны, так называемые левые и лефовские искания.

Как раз в истории нашей русской живописи имеется тот вид реализма, который в конце концов параллельно нашей классической литературе является наиболее близким к потребностям нашего времени, – это живопись передвижников.

Она была очень сильно захаяна в последующий период, когда изобразительные художники, как и вся интеллигенция, отошли от общественных задач, потеряли присущий им до тех пор более или менее ярко выраженный народнический характер и занялись живописью на потребу высшим классам, стремившимся окружить себя возможно большим комфортом. За то время, когда мы шли путем подражания эстетскому, отчасти даже потерявшему всякий интерес к содержанию искусству Запада, развернулось пренебрежительное отношение к передвижникам. Нельзя, правда, сказать, чтобы вся масса передвижников стояла технически на очень большой высоте. Наша живопись 60–х и 70–х годов уступала и современной ей живописи Запада и, может быть, даже последующей нашей живописи. Но по темам своим, по своеобразной, мужественной, я бы сказал, демократической любви к природе и жизни, по всему своему общественному и художественному тонусу она гораздо ближе нам. Для меня нет ни малейшего сомнения в том, что если бы нашему пролетариату показать сто избранных картин той эпохи или какой угодно другой, то он без колебаний и по крайней мере огромным большинством голосов признал бы как раз живопись эпохи передвижников самой желательной для себя.

Это не значит, конечно, что наши реалисты должны попросту вернуться к эпохе передвижников. Нам все еще есть чему там поучиться – вернуться же нельзя и не нужно, потому что народническое миросозерцание давно отжило, мы пошли в этом направлении гораздо дальше.

Если мы считаем, например, Чернышевского величайшим домарксистским общественным мыслителем и ставим его неизмеримо выше выразителей буржуазной идеологии 90–х и 900–х годов, то ведь это не значит, что нам нужно возвращаться к Чернышевскому, – мы все время шли от него вперед к Плеханову и Ленину. Мы были настолько слабы в области художественной, что произвести хоть что–нибудь свое (особенно в изобразительных искусствах) мы не могли до тех пор, пока пролетариат не взял власть в свои руки. Мы только теперь приобрели достаточное давление на художественную среду, только теперь можем надеяться выдвинуть серьезных художников из среды самого пролетариата и только теперь ставим серьезно вопрос о том, какая же живопись, какая же скульптура нужна нам? Поэтому мы возвращаемся к передвижникам как к эпохе наибольшей общественной сознательности, а затем нужно уйти отсюда и настолько расширить нашу тематику, насколько марксизм и действенный коммунизм шире народничества, и настолько же улучшить технику, насколько за это время выросли вообще всякими путями технические возможности изобразительного искусства у нас и на Западе.

Однако существует мнение, будто передвижничество есть просто буржуазное или полубуржуазное искусство и наш пролетариат будет гораздо скорее воспринимать формы так называемого «левого» искусства, которое развернулось на Западе. В этом есть доля истины, но только доля. В целом можно сказать, что в изобразительных искусствах идеологического порядка пролетариат еще надолго будет предпочитать реализм, идейный реализм всякому искусственному стилизаторству. Но поскольку индустрия растет неуклонно и налагает свои своеобразные, но в общем положительные печати на производство вещей, постольку отражается дух большого города и крупной индустрии и на идеологических формах. В этом смысле несомненно пролетарий отличается от крестьянина и мелкобуржуазного интеллигента большей близостью к тем веяниям, которые вытекают из так называемого урбанизма. Однако же этот урбанизм на Западе и в тех «левых» школах, которые имели место у нас, приобрел неприемлемые для нас черты. В нем сказывается либо сухая развращенность современного буржуазного мира, либо его увлечение чистой техникой и своеобразный ужас перед настоящим, полносочным, жизненным содержанием, либо всякие извращения, всякая погоня за крайней оригинальностью, за фокусами. Все это и многое другое, что мы видим на Западе, для нас весьма мало приемлемо.

Когда непосредственно после революции так называемые «комфуты», то есть футуристы, более или менее примкнувшие к коммунизму, пытались соединить такие черты искусства с чертами агитации, дело не вытанцовывалось – пролетариат отнесся к этим попыткам равнодушно или даже с некоторой досадой. Повторяю, что из этого вовсе не следует, что новое, более или менее западническое, более или менее новаторское и урбаническое направление в нашем искусстве не может найти себе применение. Наоборот, молодая группа ОСТ как раз находит пути к весьма четкому изображению индустриального труда, к выявлению нового рабочего, спортивного человека и к трактовке предметов под особым, чисто городским, именно действительно пролетарским углом зрения. Такого рода подход можно только приветствовать.

Вообще же говоря, ЦК нашей партии, говоря о литературе, указал нам на необходимость большой широты относительно способов, методов, школ в искусстве[269]269
  Имеется в виду резолюция ЦК РКП (б) от 18 июня 1925 г. «О поли тике партии в области художественной литературы».


[Закрыть] Всякий метод, который окажется способным завоевать симпатии наших масс и выразить что–то ценное, нужное для их огромных потребностей, вырастающих в процессе социалистического строительства, этим самым успехом своим докажет свою допустимость, свою ценность, – может быть, даже свою необходимость.