Текст книги "Откровенные тетради"
Автор книги: Анатолий Тоболяк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Анатолий Тоболяк
Откровенные тетради
Повести
История одной любви
1
Я познакомился с ними в один из последних августовских дней.
Помню, меня задержала на работе неоконченная статья для журнала «Телевидение и радиовещание». К шести часам сотрудники разошлись по домам, редакция опустела, лишь в аппаратной слышались голоса дежурных операторов.
Я сидел около окна за пишущей машинкой, поглядывал на широкую и пустынную полосу реки, на далекую желтизну сопок, курил, стряхивая пепел в бобышку от стационарного магнитофона, и время от времени постукивал по клавишам двумя пальцами… Солнце стояло высоко, комната была залита светом. Около моих ног валялся, как бездыханный, пес Кучум. Изредка по телу его пробегала дрожь, не иначе он видел во сне белоснежные поляны, перечеркнутые тонким собольим следом… Тихонько мурлыкал репродуктор на стене. Под музыку в голове бродили всякие посторонние мысли.
Неплохо бы, думал я, поехать сейчас в отпуск, поваляться где-нибудь на южном пляже, попить пивка вволю, а потом закатиться с женой в Прибалтику, послушать орган в Каунасе, побывать, наконец, в музее Чюрлёниса… Да, неплохо бы, думал я, а пальцы между тем выстукивали скучную фразу: «…накоплен опыт освещения работы оленеводческих бригад».
Еще я думал о том, что таймени на Виви в такую пору славно берутся на желтую блесну и не худо бы подговорить знакомых вертолетчиков слетать на рыбалку. И пора бы уже найти более расторопного работника, чем Иван Иванович Суворов, и зама не мешало бы иметь посимпатичней, чем Юлия Павловна Миусова, и сатирический радиожурнал возобновить неплохо бы…
«…практикуются частые поездки в отдаленные бригады»…
Дверь распахнулась.
– Можно?
Вошел высокий молодой человек в ярко-красной рубашке, джинсах и кедах. Его светлые, давно не стриженные волосы клубились на голове. Вокруг шеи был повязан цветной платок. Узкое загорелое лицо освещали голубые глаза. На вид ему было лет восемнадцать.
Он остановился посреди комнаты, нахмурился и спросил, где найти главного редактора. Вопрос прозвучал с вызовом. Кучум поднял морду и легонько зарычал.
– Слушаю вас.
– Вы главный редактор?
Я подтвердил: совершенно верно, главный редактор собственной персоной.
– Можно с вами поговорить?
Я пожал плечами: отчего бы и нет, пожалуйста.
Посетитель крутнулся на резиновых подошвах.
– Одну секунду! – и скрылся за дверью.
Я закурил новую сигарету. В коридоре слышался быстрый шепот, какая-то странная возня. Наконец он появился снова, ведя за руку, точно ребенка через опасный перекресток, тоненькую девушку. Она была одного возраста со своим спутником, в таких же, как он, джинсах и кедах. Неуловимое сходство угадывалось и в их лицах – загорелых и узких, хотя волосы у нее были каштановые, гладкие, открывающие выпуклый лоб, а глаза посверкивали, как обточенные камешки янтаря.
Она вошла с закушенной губой, пылающими щеками, шепнула: «Здравствуйте». Мы с Кучумом встали, как по команде.
– Проходите, садитесь, ребята! – пригласил я.
Они переглянулись.
– Садитесь, садитесь, – повторил я приветливо.
Они опять переглянулись.
– Сядем, – сказал он, глядя на девушку.
Они расцепили руки и опустились рядышком на стулья около стены. Кучум тотчас приблизился к незнакомцам, принялся обнюхивать их колени. Рука девушки скользнула ему на загривок. Он вздохнул и повалился на пол как подкошенный.
Я рассмеялся. Девушка подняла глаза и робко улыбнулась. Ее спутник ткнул Кучума кедом в бок и вдруг звонко ляпнул:
– Ваш сотрудник?
Девушка бросила на него быстрый беспокойный взгляд.
Я слегка удивился.
– Нет, в штат мы его не взяли. Голос не радиофоничный. Но соболей, между прочим, загоняет отменно.
– И оберегает вас от посетителей?
– Сережа… – шепнула девушка.
Он повернулся к ней.
– А что я сказал? Я только спросил. – И снова ко мне. – Я вас не оскорбил?
– Меня? Оскорбили?
Довольно холодно я ответил, что не замечаю ничего оскорбительного в его шутке, и добавил, что посетители в редакции – всегда желанные гости.
– Вот видишь, – бросил он девушке, и его пальцы быстро коснулись ее руки, словно успокаивая.
– Слушаю вас, ребята.
Он тряхнул светловолосой головой и выпалил:
– Мы ищем работу. Есть у вас вакансии?
Это было неожиданно.
Оба не мигая смотрели на меня.
В некотором замешательстве я принялся раскуривать погасшую сигарету.
– Работу… у нас в редакции? А кто вы такие, ребята? Откуда вы?
– Сначала скажите: есть у вас вакансии? Если есть, мы расскажем о себе. А нет – уйдем.
– Ой, Сережа…
– Зря болтать нет смысла, верно?
– Вы уж так прямо быка за рога…
– А зачем зря тратить время? Мы не бессмертные.
– Ой, Сережа… пожалуйста…
– Лучше сразу: есть у вас вакансии или нет?
– Ну-у… – протянул я, слегка ошеломленный. – Это зависит от того, на что вы претендуете. Мне не совсем понятно, какую работу вы хотите получить. У нас есть должности технические, есть творческие. Может, вы поясните, что вас интересует?
– Одна творческая, одна техническая.
– Ага! Одна творческая и одна техническая. А точнее можно?
– Пожалуйста! Катя, – кивнул он на девушку, и ее лицо вспыхнуло, как факелок, – хочет работать машинисткой. А я умею писать.
Так и заявил: «Я умею писать!»
Кажется, я не сдержал улыбку. Он заметил и сразу нахмурился.
– Вы не верите?
– Да нет, почему же… Писать сейчас умеет каждый. И читать. Я хочу сказать, что сейчас все грамотные. Вы работали на радио?
– Сначала скажите, есть у вас вакансии?
– Предположим, есть.
– Предположим, работал.
Девушка закрыла лицо руками.
– Ну и ну! – покачал я головой. – Кто вас научил так устраиваться на работу? Есть у меня вакансии. Без всяких «предположим». Но это еще ничего не значит, согласитесь.
– Вам нужны работники, так?
– Ну, так.
– Корреспондент и машинистка, так?
– Так.
– Вот это деловой разговор. Можете спрашивать.
– А что я должен спрашивать?
– Кто мы, откуда мы – все, что нужно.
«Мы, мы, мы…» Я откинулся на стуле, с интересом разглядывая обоих.
– Хорошо, будь по-вашему. Откуда вы, ребята?
– Из Москвы.
– Ого! Издалека. И что вас сюда привело, если не секрет?
– Мы ищем работу, я сказал. В Москве мы учились.
– А, учились! Где?
– В школе, разумеется.
– Почему «разумеется»? Могли и в техникуме и в училище. Десять классов закончили?
– Да, по десятке.
– И что же… получили аттестаты – и сразу на самолет? Вы извините, что я так расспрашиваю. Но коли пришли устраиваться на работу, я должен знать, что вы собой представляете.
– Понятно! – перебил он нетерпеливо. – Мы должны представиться. А вас как зовут?
– Ох, Сережа… – пронесся вздох девушки.
– Действительно, – согласился я, – это упущение. Меня зовут Борис Антонович. Фамилия Воронин. Должность моя вам уже известна.
– А мы Кротовы. Сергей и Катя. В институт мы не поступали. Хотели, да раздумали. Нам было не до этого. Мы поженились и решили работать.
Наступило молчание. Я старательно тушил окурок, собираясь с мыслями. Оба не спускали с меня глаз.
– Вот оно что… – промямлил я. – А ведь, откровенно говоря, я подумал…
– Вы подумали, что мы брат и сестра! – опередил он меня.
– Вот именно. Вы чем-то похожи друг на друга.
– Нам уже это говорили. Знаете кто? Редактор вашей местной газеты. Мы ей сказали, что мы муж и жена. Она всплеснула руками и закудахтала, как курица. Она случайно не старая дева?
– Что-что? – изумился я.
– Мы подумали, она старая дева…
– Черт возьми! Ну и суждения у вас!
– А что, не правда?
– Нет, конечно. У нее трое взрослых детей.
– А по натуре ханжа.
– Сережа!..
– У нее взгляды допотопные, как и ее платье. Мы не смогли бы там работать. Так ей и заявили.
– А она предлагала вам работу?
– Нет. Она прочла нам мораль. Мы встали и ушли. Мы сыты моралями.
– Понимаю… И все-таки оценки у вас слишком категоричные. По-моему, вы излишне горячитесь. Нельзя ли поспокойнее?
– Как это? Умереть, что ли?
– Нет, просто не петушитесь. Давайте говорить спокойно.
– О чем? Почему мы поженились так рано? На это мы не отвечаем.
«Мы… мы… мы…»
– А сколько вам лет, я могу хотя бы узнать?
– Пожалуйста! Обоим тридцать четыре.
– Это звучит солидно. А по отдельности?
– Разделите на два.
– Ага. Значит, по семнадцать.
В его живых глазах блеснул смешливый огонек.
– У вас математические способности, – брякнул он.
– Первый раз в жизни слышу такой комплимент… Постойте, ребята! – вдруг осенило меня. – Как же так? Вам по семнадцать, а вы…
– …а мы женаты! – стремительно закончил Кротов мою мысль. – Все правильно. Вы отстали от жизни. Сейчас и в шестнадцать регистрируют в исключительных случаях. Мы – исключение, понимаете?
– Ага! Гм… Понятно… Акселерация… – довольно глупо пробормотал я.
Опять наступило молчание, и вновь я потянулся за сигаретой, ощущая на себе напряженные взгляды Кротовых.
– Видите ли, в чем дело, – заговорил я, закуривая. – У всякой администрации существует правило: не покупать кота в мешке. Я уже знаю, что вы муж и жена, что вы окончили школу. А вот, например, ваши родители знают, что вы здесь? Только не зачисляйте меня сразу в – ханжи.
– Родители за нас не будут работать, верно?
– Верно. Но родители могут вас разыскивать или что-нибудь в этом роде. А я приму вас на работу и окажусь в дурацком положении. Может так получиться?
– Не может! Они в курсе событий. Остальное вас не касается.
– Правильно. Значит, им известно, что вы здесь?
– Известно. Еще как!
– Ладно, с этим ясно. А теперь скажите, почему вы решили, что сможете работать в редакции? Вы печатались в газетах, писали для радио?
– Нет.
– Вот видите…
– Так, как пишут, и я смогу. Даже лучше.
– Не слишком ли вы самоуверенны?
– А вы проверьте! Дайте мне задание!
– Какое, например?
– Любое. Репортаж, статью, корреспонденцию.
– Ого! Вы и с жанрами знакомы, – легонько съязвил я. – Но этого недостаточно, чтобы работать в редакции.
Они поглядели друг на друга.
– Сказать? – спросил Кротов у своей Кати. Она кивнула. Он метнул взгляд на меня. – Я пишу. Давно пишу. И хочу стать профессиональным литератором.
Ни больше ни меньше! Профессиональным литератором! Не удержавшись, я глубоко вздохнул. Мой явный скептицизм не остался незамеченным. Кротов сумрачно посмотрел на Катю, словно спрашивая ее: «Не пора ли кончать с этим типом?» Потом развалился на стуле, закинул ногу на ногу.
– Опять не верите?
– Да нет, отчего же… – осторожно сказал я. – Задумано, во всяком случае, смело. Правда, трудностей на вашем пути немало.
– Знаю!
– Ну, если знаете, тогда…
Я был огорчен. Он вдруг разочаровал меня. Внезапно мне стало тревожно за эту девушку, эту Катю, которая смотрела на него во все глаза.
– Стихи, вероятно, пишите? – спросил я с угасающим интересом.
Он презрительно отмахнулся: нет, не стихи – прозу, роман.
Я заметил, что роман – жанр трудный и требует большого жизненного опыта и литературного мастерства. Он сдержанно согласился, что я прав. Я выразил опасение, что в его годы роман, тем более хороший роман, может не получиться. Он не ответил. Молчание было красноречивым. Он прикоснулся к ладони жены, как к талисману.
Я поинтересовался, кто его любимый писатель. Фолкнер! Уильям Фолкнер! Мы помолчали. В раздумье я стукнул пальцем по клавише машинки.
– Ну, хорошо! Оставим ваши литературные планы в стороне. Откровенно говоря, я считаю их безнадежными… – Катя вздрогнула, и я тут же поправился. – …слегка легкомысленными. Мы в нашей радиоредакции романов не пишем. Романистов у нас в штате нет, и они нам не нужны. И деньги за будущие романы у нас не платят.
– Я буду делать все, что надо. Этого мало?
– Кое-что такое заявление значит, но…
Я встал, подошел к окну, откуда открывался вид на незакатное солнце и широкую ленту реки. Я прикидывал все «за» и «против». Они зашептались за моей спиной.
– Сережа… Сережа… – умолял голос девушки.
Наконец я принял решение.
– Послушайте, ребята, – обернулся я к ним. – А почему вы именно сюда приехали? – Он открыл было рот, но я его перебил и попросил ответить Катю. – А то муж не дает вам слова сказать.
Она растерялась, стиснула руки на коленях, заерзала на стуле…
– Видите ли… мы купили карту Сибири, Сережа мне завязал глаза и попросил ткнуть пальцем. Я попала прямо сюда. Мы купили билеты и поехали.
Я изумленно взглянул на Кротова: неужели это правда? Улыбаясь во весь рот, он подтвердил: самая настоящая!
– А родственники у вас тут есть?
– Откуда! – отверг он.
– А знакомые?
– Ни одного!
– Ну, знаете, Катя, вам медаль нужно выдать за храбрость.
– А мне что? – поинтересовался Кротов.
– Вам ремнем всыпать.
– Не очень остроумно, – поморщился он.
– Зато эффективно! Кстати, – обратился я к девушке, – вы разбираетесь в музыке?
Вопросительно взглянув на мужа, она шепнула:
– Немножко…
Кротов смотрел на меня недоуменно и подозрительно. На этот раз я игнорировал его взгляд.
– Современную музыку любите?
– Очень.
– С классической знакомы?
– Кажется… Да, знакома.
– Проверка грамотности? – осведомился молодой наглец.
Я не удостоил его вниманием.
– Вы имеете представление, что такое фонотека в радиоредакции?
– Это… это вроде библиотеки, только музыкальные записи… Правильно?
– Правильно. У нас свободна должность фонотекаря. Обязанности на первых порах такие: нужно привести в порядок пленки – а их, между прочим, сорок тысяч, – постепенно создать каталог, ну, а в дальнейшем оформлять заказы на новые записи. Если вас это устроит…
Кротов сорвался со стула и завопил:
– Соглашайся, Катька, соглашайся!
– Знаете… я, конечно… конечно, я согласна.
Кротов повернулся ко мне с каким-то растерянным и счастливым видом.
– Вот спасибо! – выдохнул он. И тут же, у меня на глазах, обнял за плечи свою Катю и чмокнул ее в щеку. – Что я тебе говорил! А ты боялась!
У девушки светились глаза.
Кротов сунул руки в карманы, шагнул к столу.
– А со мной как? Возьмете меня?
Я решил дать ему урок.
– Боюсь, что с вами ничего не получится. У нас есть вакансия корреспондента последних известий, но нужен опытный журналист. Нештатничать, конечно, вам не возбраняется.
– Вы хотели дать мне задание.
– Я раздумал.
Он сник, но только на мгновение.
– Ладно! Я не пропаду. Можно вам сказать откровенно?
– Пожалуйста.
Он сказал откровенно. Он сказал, что, по его мнению, у меня нет редакторской интуиции. Он сказал, что мне представляется редкий шанс, да, редкий шанс, а я его теряю.
– Неужели? – вяло удивился я.
Его слова неприятно меня задели. Урок не удался; я хотел попугать его, смирить непомерную гордыню, но только разжег ее…
– Ну, вот что! Я не такой перестраховщик, как вы думаете, и потому дам вам задание. Если выполните его удовлетворительно, возьму в штат с месячным испытательным сроком.
«Редкий шанс» нахмурил свои светлые брови:
– Это одолжение?
Тут уж я не сдержался… Да и кто бы сдержался?
– Черт возьми, это слишком! Послушайте, Катя, ваш муж – порядочный нахал.
– Вы не обижайтесь, пожалуйста. Сережа очень добрый. Просто он самолюбивый.
Ну что с ними было делать!
– Ладно, проваливайте, – сказал я. – Завтра в девять ноль-ноль будьте здесь. Кстати, где вы остановились?
Можно было и не спрашивать: они нигде еще не остановились. Вещи в камере хранения аэропорта. Они полагают, что здесь есть гостиница.
Я объяснил, что в нашей столице Дом приезжих на десять коек, поднял телефонную трубку и с трудом уговорил знакомого администратора поставить в коридоре две раскладушки. Кротовы горячо поблагодарили и двинулись к двери.
– Послушайте, – осенило меня. – А деньги у вас есть?
Будущий романист остановился на пороге, рука его нырнула в светлую легкую шевелюру.
– Кать, сколько у нас?
Она что-то тихо шепнула.
– Десятка! – вдохновенно проговорил Кротов.
Через минуту я увидел в окно: он в яркой своей рубашке, тугих джинсах, светловолосый и длинноногий, ведет Катю, обняв ее за плечи, размахивая свободной рукой, и что-то горячо говорит ей на ухо… Они скрылись.
Я сел за машинку и хотел продолжить работу, но странные посетители не шли у меня из головы. Испортив две страницы, я прекратил попытки дописать статью, зачехлил машинку.
Домой я пришел в скверном настроении. На вопрос жены, почему задержался, буркнул что-то нечленораздельное, был ворчлив и несправедливо придирчив к дочери. Когда после ужина она собралась к подруге – на наших широтах в августе солнце светит допоздна, – я накричал на нее. Вечер был безнадежно загублен.
Перед сном я не выдержал и позвонил в Дом приезжих.
– Опять Воронин беспокоит. Как они там? Администратор негромко ответила:
– Заснули голубки… только что.
2
Назавтра, когда они вошли в мой кабинет, пахнуло как будто парным молоком и свежими, с грядки, огурцами. Кротов был в модном вязаном джемпере, светлых брюках и сандалетах. Катя сменила джинсы на короткое зеленое платье, открывающее загорелые ноги. Ее длинные волосы покрывали плечи и спину.
В кабинете у меня сидело несколько сотрудников. Я представил им Кротовых: Катю как нового фонотекаря, а Сергея назвал начинающим журналистом, который хочет попробовать свои силы на радио. Кротов вежливо склонил голову. Катя стояла с потупленными глазами, очень хорошенькая и беспомощная.
Я усадил ребят. Некоторое время их разглядывали.
Затем, как я и ожидал, заворочался и заскрипел самый старый наш работник, старший редактор сельскохозяйственного отдела Иван Иванович Суворов. Каким-то ржавым голосом он спросил, является ли уже молодой человек штатным сотрудником редакции.
– Нет, – сказал я, – молодой человек получит задание и если справится с ним, то будет принят в штат с месячным испытательным сроком. Кстати, вы могли бы, Иван Иванович, предложить ему тему. У вас в последнее время с материалами не густо, – напомнил я не без сарказма. – Вот вам и помощь.
– Нет уж, увольте, – буркнул Суворов. – Я уж как-нибудь сам. У меня нету времени заниматься обучением. Проще, знаете, самому написать, чем чужое заново переделывать. Отказываюсь от такой помощи, обойдусь без нее.
Мне захотелось наказать Суворова за его вечное старческое брюзжание и строптивость. Работник он был выдыхающийся, по сути дела, бесполезный. Но за его спиной, точно капитал на сберкнижке, хранилось тридцать лет местного стажа.
– Напрасно вы так, – заметил я. – Вы еще пожалеете, что не согласились. Верно, Сергей?
К моему удивлению, Кротов промолчал. Он смотрел на Суворова, подняв одну бровь, словно видел что-то диковинное, недоступное его пониманию. Поговорив о делах, я отпустил сотрудников. Они вышли из кабинета.
Кротов взглядом проводил Суворова, затем обратился ко мне:
– Это кто?
Я объяснил.
– Хороший журналист?
– Опытный работник.
Кротов секунду подумал и отчеканил по слогам:
– Он напоминает старика Ромуальдыча, жующего портянку.
Я холодно посмотрел на него.
– Не знаю такого. И впредь оставьте свои суждения о людях при себе.
– Даже когда меня оскорбляют?
– Никто вас не оскорблял, не фантазируйте. Не мог же он с первой минуты понять, что имеет дело с гением! Правда, Катя?
– Конечно! – откликнулась она, встрепенувшись. – Он же тебя не знает, Сережа.
«Господи боже мой», – подумал я… Глубоко вздохнув, перевел разговор на другую тему: как они отдохнули?
– Спасибо, хорошо, – ответил Кротов.
– Замечательно! – скрепила Катя.
– Позавтракали?
Да, они побывали в столовой, первый раз в жизни ели оленину.
– Ну и как, вкусно?
– Очень! – оценила она.
– Бесподобно! – причмокнул он.
Мы перешли к делам. Я попросил Катю написать автобиографию и заполнить трудовой листок. Она села в стороне за маленький журнальный столик, а я занялся Кротовым. Едва я начал рассказывать ему о нашем таежном округе, тихом, как охотничий скрадок, Катя подала голос:
– Все. Написала.
Я взял у нее листки. Почерк был плавный, круглый, буквы огромные. Автобиография выглядела так:
«Я, Кротова Екатерина Алексеевна (до замужества Наумова), родилась 16 мая 1955 года в городе Москве. Мой отец – научный работник института металлургии, мама – врач. В 1962 году поступила в среднюю школу, которую окончила в 1972 году. Комсомолка с 1969 года».
Две трети листка по учету кадров остались белым пятном.
– Ну что ж, – сказал я. – Все в порядке. Теперь отправляйтесь в студию, последняя комната по коридору налево. Спросите там Леонида Семеновича Голубева. Это наш диктор. Скажите, что я послал. Пусть введет вас в курс дела.
Ее губы шевельнулись, повторяя имя. Она кинула последний, как бы прощальный взгляд на мужа… Мы остались вдвоем.
Полчаса я рассказывал Кротову о нашем округе, замкнутом в кольце лиственничной тайги. Полярный круг пересекал его как раз посередине. Глаза Кротова разгорелись, когда я перечислял названия эвенкийских факторий: Кербо, Мойеро, Амо, Таймура…
Я говорил о специфике местного хозяйства, о стадах оленей, бродящих по ягельным пустошам, об одиноких охотничьих станах, о зверофермах, где томятся серебристо-черные лисицы, о геологических партиях, разыскивающих драгоценный исландский шпат, и о бескрайности воздушных дорог, на которых тарахтят самолеты Ан-2… Он слушал как зачарованный. Я добавил, что каждый новый человек в этих местах приметен, как высокое дерево, и душу его определяют, как возраст дерева, по внутренним кольцам.
Кротов выдохнул:
– А нам повезло!
– Да, вам повезло.
И тут я рассказал ему о том, как вымораживает шестимесячная зима слабые души, как, не выдерживая, сбегают многие новички… Он залился тонким мальчишеским смехом. Я рассердился:
– В чем дело? Что-нибудь смешное?
– Да нет… извините… Толстой как-то сказал о Леониде Андрееве, что тот пугает читателя своими рассказами, а ему не страшно. И мне тоже.
– И напрасно. Я ничего не сочиняю.
– Я не Красная Шапочка, а вы не Серый Волк, правильно?
– Допустим. И все-таки задуматься вам стоит. Хотя бы ради Кати. Кстати, что вы думаете делать, если ваши журналистские способности окажутся лишь воображаемыми и я вынужден буду вам отказать?
– Такого не случится.
– Ну конечно! Что еще можно от вас ожидать! И все-таки. Есть у вас что-нибудь в резерве?
– А как же! Пойду в тайгу.
– Что-что?
– Оленей пасти! Я читал: здесь нужны оленеводы. Разве не так?
– Так. А вы когда-нибудь были в тайге? Я имею в виду настоящую тайгу, а не подмосковные перелески.
– Откуда! Я же горожанин.
Я разозлился.
– Ну, тогда ваша самонадеянность просто пугает. Извините меня, она граничит с тупостью. – Он побледнел. – Только человек без всяких внутренних тормозов может уверить себя, что после московского кафе-мороженого способен стать оленеводом. Да вы хоть представляете, что такое окарауливание стада? Это постоянное кочевье в передвижном чуме, стужа зимой, гнус летом, жизнь в седле, вдали от населенных пунктов, опыт, опыт и еще раз опыт! Вам известно, что оленеводство – потомственное занятие? А почему? Потому что этому нужно учиться с детства. Да и то не всякий местный выдерживает. Молодежь предпочитает идти в механизаторы. Да что там говорить, черт побери! Вы ошалели, Сергей, ей-богу! Не заикайтесь здесь об этом никому, если не хотите, чтобы вас осмеяли. Я думал, вы более зрелый человёк. Вы меня огорчили. – Я чиркнул спичкой и разжег погасшую сигарету. Он сидел напряженный, с плотно сжатыми губами. – Если уж у вас ничего не получится на поприще журналистики – а теперь я именно так склонен думать – и возвращаться вам домой не резон, идите на стройку. Заводов здесь нет, а жилье понемногу строят. Разнорабочим вас возьмут. Оклад вполне приличный плюс северный коэффициент. Сможете по крайней мере прокормить вашу Катю.
Он разжал губы. Голос был спокойный.
– Можно узнать, сколько вам лет?
– Мне? А в чем дело? Впрочем, пожалуйста. Сорок два.
Он прищурился, что-то соображая…
– Зачем вам понадобился мой возраст? Хотите записать меня в свою коллекцию анахронизмов?
– Нет. Подсчитываю, сколько мне осталось до старости. Не так много. Двадцать пять лет.
Вслед за ним я мысленно вычел из сорока двух семнадцать…
– Ах, черт возьми! Это вы меня в старики записали? На каком, интересно знать, основании? Ну-ка выкладывайте.
– Пожалуйста. Вы даете мудрые советы. Раз! Вы все учли. Два! Даже северный коэффициент не забыли. Три! Рассчитали все как на счетах. Нотацию прочитали – будь здоров! Спасибо. Только я вашими советами не воспользуюсь.
– И зря! Зря!
– Нет, не зря. Я тоже могу надавать вам советов.
– Вы? Мне? Это любопытно.
– Уйдите из конторы, возьмите ружье, постройте зимовье в тайге, наберите книг и живите!
– Ну, спасибо за такой совет! – Я невольно рассмеялся.
– Не нравится?
– Ни в коей мере. Нелепо, глупо и бессмысленно.
– Рассудочно и меркантильно! Это я про ваш совет. Знаете, сколько я их выслушал в школе? Биллион! Два биллиона! Я могу отключить свой мозг и жить по подсказкам. И все будет о’кэй.
– Мозг? Есть ли он? Вот в чем вопрос.
Кротов мгновенно напрягся, побледнел.
– Это что, юмор?
– Ладно, ладно, – перепугался я, – прошу прощения. И все-таки должен сказать тебе, мудрец, что у тебя довольно путаная философия. Ничего, что я на «ты»?
– Не возражаю.
– Благодарю. – Я хмыкнул. – Тебе такого разрешения, разумеется, не даю.
– Понятно.
– Можешь перейти со мной на «ты», когда станешь знаменитым романистом. Чего улыбаешься? Черный юмор?
– Да нет, ничего… сносно.
– Нахал ты все-таки.
– В меру.
– Какое уж там в меру! Если ты хоть на десять процентов оправдаешь свои заявки, я прощу, что ты испортил мне столько крови. У меня повышенное давление, между прочим.
– Я вам советую уйти в тайгу.
– А, брось ты эту ерунду! Я в этом кресле уже восемь лет. И пока не выгонят, уходить не собираюсь. Мне здесь нравится. Хотя, должен сказать, рутина у нас тут еще имеется.
– Понятно.
– Что тебе понятно?
– Рутина имеется.
– Как везде, как везде… Много ты понимаешь в рутине!
Я объяснил, что от него требуется: сделать текстовую, без магнитофонных записей корреспонденцию из геологической экспедиции. Тема – итоги полевого сезона.
– Отрекомендуешься внештатным сотрудником. Если потребуют подтверждения, а это не исключено, позвонишь мне.
– Хорошо.
Коротко и ясно. Он ушел. Я посидел некоторое время, размышляя, подымил, поднял телефонную трубку и вызвал к себе старшего бухгалтера. Она сразу явилась – тоненькая, сухонькая старушка. Я передал ей документы Кати. Клавдия Ильинична через очки прочитала их и удивленно подняла брови:
– Такая молоденькая, Борис Антонович… прямо со школы?
– Ну да, молоденькая, что ж тут такого? Нельзя ли ее как-нибудь зачислить задним числом… скажем, на неделю раньше? Она из Москвы приехала.
– Без вызова?
– Ну конечно.
– Нарушение, Борис Антонович.
– Я знаю, Клавдия Ильинична. Я оформлю приказом. Девочка совсем без денег.
– Понимаю, Борис Антонович.
– Вот и хорошо. И еще одно дело. Возможно, с этого же числа придется взять на должность корреспондента ее мужа, некоего Кротова. Имейте в виду.
– Хорошо, Борис Антонович. Такой же молоденький?
– Да, знаете, такой же. Может быть, рядом с ними и мы помолодеем.
– Едва ли, Борис Антонович.
– Душой, Клавдия Ильинична, душой!
– А, вот вы о чем, – сказала она с милой старческой улыбкой. – Я не против, Борис Антонович.
«Черт бы его взял, – подумал я, – хоть бы он не провалился!»
Из дневника Кротова
«25 июня 1972 года, в полдень, на оживленном перекрестке Москвы произошло столкновение. В сводках ГАИ оно не значится. Один пешеход, развив недозволенную скорость, налетел на другого пешехода.
Яблоки посыпались из авоськи и запрыгали по мостовой, как радужные мячи. Девушка закусила губу.
Молодой человек кинулся собирать плоды райского сада. Когда он разогнулся, она уже уходила. Ее плечи были возмущенно расправлены, лопатки под платьем сошлись, как тиски. Черная негритянская нога с силой поддала одно из яблок. Оно запрыгало на середину улицы.
Вся ее фигура источала гнев и презрение. Гнев и презрение.
В тот день у меня была уйма свободного времени, я направлялся в кинотеатр, но всю дорогу колебался, стоит ли убивать три часа на мексиканскую мелодраму.
Девушка с облегченной авоськой шагала не оглядываясь.
Я сунул несколько яблок за пазуху, одно обтер и надкусил.
Она вошла в метро.
Нет лучшего занятия, чем преследование. Система проста. Выбирается девушка с длинными ногами, в миниюбке. Она идет по тротуару, пересекает улицы, разглядывает афиши, заходит в магазины, делает покупки, звонит по телефону, спускается в метро – едет. Вы идете по тротуару в двадцати шагах за ее спиной, пересекаете улицы, разглядываете афиши, заходите в магазины, спускаетесь в метро – едете. Час, два, три часа – какая разница! Куда она направляется? Кто она?
Прежде чем шагнуть с движущейся ступеньки, девушка оглянулась. Как дикая птица, почувствовала взгляд охотника из-за куста.
«Хвост» обнаружен. Преследование потеряло тайну.
Я с хрустом отгрыз кусок яблока.
Из туннеля вылетел, как бешеная, вопящая гармошка, поезд. Из дыр в его мехах повалили люди. Она скользнула внутрь, я – следом.
Рванулись и понеслись в темный зев туннеля.
Посмотрит или нет?
Взглянула.
Я помигал яблоком, как фонариком.
Она отвернулась.
И тут мы влетели под своды «Краснопресненской».
Металлический голос подтвердил надписи на стенах.
Теперь мы поднимались. Я плыл на десять ступенек ниже. Ее ноги, как два ослепительных черных луча, били в глаза.
Затем ее поглотила телефонная будка.
Я прислонился к пустому лотку из-под мороженого. Яблоко в моей руке взлетало.
Итак, телефонный разговор.
«Алё, Света, это ты? Я звоню из автомата с «Краснопресненской». Со мною приключилась ужасная история. Какой-то тип преследует меня. Да, да, преследует. Идет по пятам и грызет мои яблоки. Вон он стоит напротив, ждет, когда я переговорю. Какой из себя? Блондин, лет восемнадцати, высокий, с голубыми глазами. Что мне делать, как ты думаешь?»
Или:
«Алё, Витя, это ты? Откуда звоню? Из автомата. Ходила в магазин за яблоками, а какой-то тип, представь себе, налетел и рассыпал. Как насчет кино? В восемь жди меня на углу, как всегда».
А может быть:
«Мама, я задержалась. В магазине ужасная очередь. Купила яблоки, а какой-то тип налетел на меня и половину рассыпал. Что? Сейчас на «Краснопресненской»… Он меня преследует. Полчаса едет за мной и не отстает. Что? Хорошо, возьму такси».
А вдруг:
«Алё, шеф! Говорит Марианна, по кличке «Газировка». Ваше поручение выполнила, достала яблоки по рупь двадцать. Обнаружила «хвост». Он имитировал столкновение. Пытаюсь сбить со следа. Какие будут указания?»
Мама, Витя, Света, шеф… Опасные соперники! Пора действовать!
Румяным яблоком я выбил по стеклу будки три точки, три тире, три точки. Сигнал SOS.
В ответ гневный взгляд карих глаз.
Шевелящиеся губы… Розовая мочка уха, прижатая трубкой…
Я выкинул вверх три пальца – символ автоматного лимита.
Дверца будки распахнулась. Мы стояли лицом к лицу.
Я превратился во фруктовое дерево.
– Ваши яблоки, – сказал я и посыпался плодами в ее авоську».
