Текст книги "Теория доказывания в уголовном судопроизводстве"

Автор книги: Анатолий Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)

Казалось бы, вопрос решается просто: достаточно обратиться к закону, указывающему на запрещенные способы получения показаний. Однако на деле это проблемы не разрешает, если не считать только одного случая – уже упомянутого запрещения задавать наводящие вопросы.

Статья 20 УПК РСФСР запрещала домогаться показаний обвиняемого и других участвующих в деле лиц путем насилия, угроз и иных незаконных мер. Данное положение и теперь на первый взгляд никаких сомнений не вызывает, хотя ч. 4 ст. 164 УПК РФ излагает его более обтекаемо: При производстве следственных действий недопустимо применение насилия, угроз и иных незаконных мер...

Но только на первый взгляд.

Известно, что насилие может быть физическим и психическим, причем и то и другое насилие – правомерным и противозаконным. Что касается физического насилия, то даже если оно правомерно, средством получения показаний оно не является. Двух мнений по этому поводу быть не может. Но с психическим насилием дело обстоит, как нам представляется, совсем по-иному.

Начнем с того, что угроза является разновидностью насилия, и, с точки зрения чистоты лексики, законодатель мог и не упоминать этот термин наряду с термином "насилие": вполне достаточно последнего.

Неправомерные угрозы и иные виды противоправного психического насилия, без сомнения, должны быть исключены из арсенала следователя. Но ведь существуют и правомерные угрозы, без которых следователь не может обойтись, поскольку к этому его прямо обязывает закон. Речь идет об угрозе уголовной ответственностью за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний, с предупреждения о которой должен начинаться допрос свидетеля или потерпевшего. Весьма реальная и серьезная угроза, с помощью которой следователь открыто "домогается" полных и правдивых показаний!

Но в жизни существуют и иные виды правомерного психического насилия, в том числе и над личностью лгущего на допросе обвиняемого. Разве изобличение во лжи свидетеля во время его допроса не является насилием над его "свободным волеизъявлением"? Предъявляя изобличающие во лжи доказательства, следователь буквально "загоняет в угол" такого лжесвидетеля, испытывающего при этом, бесспорно, определенное психологическое насилие, под действием которого он вынужден изменить свои показания и говорить правду.

Еще более неясное положение возникает при решении вопроса о том, допустим ли в процессе расследования вообще (и при допросе – в частности) обман со стороны следователя. Действующий закон по этому поводу хранит молчание: слово "обман" в законе нигде не упоминается.

О нашем отношении к обману при производстве расследования мы уже писали, но приведем еще некоторые соображения в подтверждение занятой нами позиции.

С позиции общепринятых норм нравственности, обман – аморален. Но имеет ли такая оценка абсолютный характер, не зависящий ни от какой реальной жизненной ситуации? И что вообще следует считать обманом?

По словарному определению, обман – сообщение ложных сведений. Иногда это определение понимают расширительно, считая обманом любой способ передачи ложной информации, всякий способ введения в заблуждение. На наш взгляд, можно согласиться и с такой трактовкой обмана, если иметь в виду, что во всех его случаях имеется субъект, сознательно передающий обманываемому ложную информацию, а выбор последнего заключается лишь в том, поверить ей или нет. В отношении так понимаемого обмана наша точка зрения не расходится с общепринятой моральной оценкой обмана. В то же время реально существуют ситуации, когда осуждение обмана лицемерно и аморально. Примером подобной ситуации может служить ситуация задержания вооруженного и готового на все преступника, когда обман его при проведении операции служит средством предотвращения гибели людей и т.п.

Теперь представим себе ситуацию, которая сама по себе не служит средством обмана, не передает ложную информацию, но может быть оценена субъектом, противостоящим следователю, двояко: правильно и ложно, причем безо всякого принуждения, при полной для него свободе выбора. Считать ли выбор им ложной оценки результатом обмана? Иными словами, можно ли считать противоправным и аморальным самообман?

Думается, что на оба эти вопроса следует ответить отрицательно, и именно такое решение служит основанием для признания правомерными и нравственными многих тактических приемов допроса и их комбинаций, о чем речь будет идти далее.

Трудно переоценить роль допроса в системе способов получения доказательственной информации. Естественно, результативность конкретного допроса зависит от процессуального положения допрашиваемого, характера и объема обладаемой им информации, его желания и возможностей передать эту информацию следователю. Но в любом случае именно в силу субъективной природы показаний они являются незаменимым источником доказательств. Бытующее обратное представление едва ли правильно, так как основывается лишь на возможном совпадении в показаниях различных лиц некоторой фактологической стороны в ее самом общем виде, что в большинстве случаев далеко не исчерпывает всей содержащейся в этом источнике доказательственной информации. В некоторых же случаях показания могут носить действительно уникальный характер, быть неповторимыми и получить соответствующую информацию иным способом, в том числе путем допроса других лиц, невозможно.

Поскольку показания являются элементом системы доказательств, их роль в системе – многосторонняя. Они служат самостоятельным средством доказывания и в то же время средством проверки иных доказательств, основанием для выдвижения версий и для принятия решений о проведении последующих следственных действий как с целью проверки выявленных при допросе фактических данных, так и для получения новых доказательств по ориентирам, названным допрашиваемым.

Допрос – одно из труднейших и ответственнейших следственных действий. Не случайно И.Н. Якимов называл его искусством: такое большое значение для успеха допроса имеют личные качества допрашивающего. Пожалуй, именно допрос является показателем уровня его профессионализма.

Для концептуальных положений тактики допроса определяющими служат:

а) процессуальная процедура допроса;

б) учет ситуации, в которой производится допрос;

в) характеристика личности допрашиваемого, включая представление о занимаемой им позиции и возможной линии поведения на допросе.

Процессуальная процедура устанавливает стадии допроса и их содержание, ситуация и личность допрашиваемого – тактику подготовки и проведения допроса. Если ситуация носит бесконфликтный характер, то тактические приемы допроса преследуют цели обеспечения полноты показаний, оказания содействия допрашиваемому в припоминании забытого, обнаружения допускаемых им ошибок при воспроизведении запечатленного в памяти или предупреждения таких ошибок.

В полной мере искусство допроса проявляется в конфликтных ситуациях при активном противодействии допрашиваемого установлению истины. Именно в таких случаях используется весь арсенал тактических приемов для преодоления умолчания, изобличения во лжи, побуждения к изменению занятой негативной позиции, отказу от противодействия. Подробно эти приемы рассматриваются ниже.

Концепции поисковых действий. Термин "поисковые действия", как и термин "проверочные действия", который будет использован далее, носит весьма условный характер. Любое следственное действие может служить целям поиска или проверки. Мы используем эти термины в утилитарных целях для объединения следственных действий по наиболее значимой их функциональной роли. Именно под таким углом зрения к числу поисковых действий следует отнести, прежде всего, обыск и предъявление для опознания, а к числу проверочных – следственный эксперимент, проверку и уточнение показаний на месте и, в известном смысле, получение образцов для сравнительного исследования, без которых во многих случаях невозможно экспертное исследование проверяемого объекта.

Главная цель обыска как поискового действия заключается в обнаружении источников доказательственной и ориентирующей информации. Это преимущественно материальные образования, впоследствии играющие роль вещественных доказательств, или иные документы. Как розыскное действие обыск служит целям обнаружения скрывающегося преступника, денег и ценностей, нажитых преступным путем, имущества, подлежащего конфискации или реализации для возмещения причиненного преступлением материального ущерба.

Логическим основанием для производства обыска служит следственная (иногда ее разновидность – розыскная) версия, т.е. вероятное суждение о местонахождении искомых объектов. Между тем, закон требует наличия достаточных оснований для производства обыска, в связи с чем возникает вопрос: можно ли считать достаточным основанием предположение?

И.Е. Быховский и И.Ф. Крылов ответили на этот вопрос, в принципе, утвердительно: "Достаточными основаниями для производства обыска являются установленные в ходе расследования данные, позволяющие выдвинуть предположение, что в каком-либо помещении или у какого-либо лица находятся орудия преступления, предметы и ценности, добытые преступным путем, а также другие предметы или документы, которые могут иметь значение для дела"*(563).

В.П. Божьев, с одной стороны, более категоричен, считая, что основанием для производства обыска являются фактические данные, "содержащиеся в процессуальных документах, фиксирующих сведения, полученные из источников, названных в УПК РСФСР (ч. 2 ст. 69)", т.е. доказательства; но с другой стороны, занял более уклончивую позицию, предлагая в то же время "учитывать информацию, которую органы дознания получили в результате проведения оперативно-розыскных мер (ч. 1 ст. 118), а также сведения, поступившие от общественных организаций"*(564).

Новый УПК РФ внес в этот вопрос некоторую ясность, установив, что основанием производства обыска является наличие достаточных данных полагать, что в каком-либо месте или у какого-либо лица могут находиться орудия преступления, предметы, документы и ценности, которые могут иметь значение для уголовного дела (ч. 1 ст. 182). Таким образом, достаточными данными для следователя выступает некоторая информация, на основании которой он заключает о возможности нахождения интересующих его предметов или документов в некотором месте. С другой стороны, обыск в жилище требует судебной санкции, т.е. обусловливается данными, достаточными для суда, что вносит некоторый диссонанс и разнобой.

Нам представляется, что основанием для производства обыска могут быть любые данные, полученные из любого источника. Достоверность этих данных оценивает следователь или лицо, производящее дознание, исходя из обстоятельств дела и следственной ситуации. Признание их достаточными (по формулировке закона) – результат такой оценки и выражение внутреннего убеждения следователя (и, возможно, суда). Однако во всех случаях признания следователем достаточности данных предположение о месте нахождения искомых объектов в конечном счете остается версией, предположением, поскольку всегда следует допускать и отрицательный результат обыска в силу каких-то обстоятельств, которые не могли быть учтены следователем. Из этого следует, что обыск – действие, осуществляемое в условиях тактического риска.

Как оценивать правомерность обыска при его отрицательном результате? Очевидно, что к решению этого вопроса следует подходить с позиций противостоящих сторон: обыскивающего и обыскиваемого.

С точки зрения обыскивающего, обоснованность решения о производстве обыска достаточной достоверной информацией не опровергает представления о правомерности его проведения. Оценка обыскиваемым правомерности обыска, не давшего положительного результата для следствия, может быть двоякой. Если обыскиваемый внутренне сознает правомерность обыска, он может оставить его проведение без внешней негативной реакции со своей стороны либо по тактическим соображениям отреагировать, например, жалобой надзирающему прокурору. В тех же случаях, когда обыскиваемый действительно убежден в неправомерности обыска, он чаще всего выражает это в неофициальной форме, но иногда добивается официальным путем восстановления своего нарушенного права.

Вопрос о достаточных основаниях для производства обыска имеет еще один весьма важный тактический аспект.

При осуществлении некоторых тактических комбинаций в соответствии с тактическим замыслом может потребоваться производство обыска заведомо безрезультатного, с тем чтобы создать у причастных к преступлению лиц убеждение в безопасности того или иного места после производства там обыска. В итоге скрываемые объекты могут быть перепрятаны именно в это место, где затем проводится повторный – уже результативный – обыск. Правомерны ли подобные действия?

Полагаем, что на этот вопрос следует ответить утвердительно. Обыск – не изолированное следственное действие, но определенный элемент в системе следственных действий по уголовному делу. Он может нести не только функциональную нагрузку, непосредственно предусмотренную законом, но и преследовать и более отдаленные цели, которые будут достигнуты в конечном счете его производством. Разумеется, и здесь налицо действия в условиях тактического риска, но риск представляется оправданным и с правовой, и с моральной точки зрения, поскольку действия следователя, во-первых, носят избирательный характер, а во-вторых, рассчитаны на конечный положительный результат*(565).

В процессе обыска выполняются и некоторые познавательные операции, типичной из которых является идентификация искомого объекта по мысленному образу или описанию, а также установление его групповой принадлежности. Первая имеет место при обнаружении конкретного известного объекта, вторая обычна при изъятии нажитого преступным путем или выявлении объектов, изъятых из гражданского оборота.

Психологическая характеристика обыска определяется конфликтностью ситуации, в которой он осуществляется, а отсюда – стрессовыми состояниями участников обыска. Важнейшим тактическим условием успешности обыска является внезапность его производства, т.е. неожиданность его по времени для обыскиваемого. Создание ситуации "наименьшего ожидания" может быть одной из целей соответствующей тактической комбинации*(566).

Поскольку обыск представляет собой обследование каких-то объектов и этим сродни следственному осмотру, для него значимы те же тактические условия: плановость, методичность и последовательность действий. Но в отличие, например, от подготовки к осмотру места происшествия, носящей преимущественно общий, не конкретизированный применительно к месту характер, подготовка и планирование обыска всегда конкретны: имеется в виду конкретный обыск конкретного человека, конкретного помещения или участка местности. Это выдвигает задачу предварительного сбора информации об объекте обыска, делает возможным заблаговременное распределение функций между участниками обыска, планирование необходимых блокирующих или нейтрализующих мероприятий при ожидаемом противодействии обыскиваемого*(567).

Еще одним важным тактическим условием успешности обыска служит непрерывность наблюдения за поведением обыскиваемого и иных лиц, находящихся в месте производства обыска. Это условие базируется на учете знания внешних реакций обыскиваемого на поведение и действия обыскивающего, имеющих для последнего ориентирующее значение.

Тактические приемы обыска, их психологическое обоснование, а также психологическая характеристика обыскиваемого и обыскивающего достаточно подробно рассматриваются в специальной литературе.

Поисковый характер в целом носит и предъявление для опознания различных объектов: людей, трупов, предметов и др. Он обусловлен гносеологической сущностью этого следственного действия, заключающейся в процессе идентификации. Отождествление объекта в результате опознания означает его включение в систему источников доказательственной информации, соотнесение с ними, определение его роли в доказывании.

В теории криминалистической идентификации отождествление по мысленному образу с самого начала было признано одной из форм – а именно приметоописательной – идентификации. Отмечая, что при опознании имеет место узнавание в форме отождествления, С.М. Потапов писал: "Можно следующим образом выявить его сущность. Относительно всякого ранее виденного или воспринятого из других ощущений предмета человек при последующем соотношении (общении) с ним заключает, что это – тот же самый предмет, или же, если встречается похожий предмет, заключает о принадлежности его к тому же самому роду, виду, сорту, материалу, механизму или иному сложному целому, к которому относятся и другие одинаковые предметы, обозначаемые одним и тем же названием"*(568).

Существующая процессуальная форма не исчерпывает собой всех разновидностей опознания, встречающихся в практике. В сущности, опознанием является всякое узнавание искомого предмета при обыске или наблюдаемого объекта при осмотре, когда его следствием служит выделение этого объекта. Отождествление осуществляется здесь по мысленному образу, возникшему либо при предшествовавшему этим следственным действиям восприятию объекта, либо при трансформации в мысленный образ описания объекта. Отождествление происходит и в процессе различных розыскных и оперативно-розыскных мероприятий. Тактика опознания и процессуальная значимость его результатов во всех случаях различны. Концептуальными для сущности данного следственного действия являются ответы на вопросы о возможности повторного опознания и опознания различного рода моделей.

Вопрос о повторном опознании обычно возникает тогда, когда при первоначальном получен отрицательный результат. Полагаем, что в таких случаях данное следственное действие можно (а иногда необходимо) повторить, если условия его проведения существенно отличаются от условий предшествующего восприятия объекта, причем эти отличия явно затрудняют опознание. При других обстоятельствах повторное предъявление для опознания теряет доказательственную силу, как и при предъявлении для опознания объекта, ранее воспринимавшегося в процессе розыскных или оперативно-розыскных мероприятий.

Иначе следует решать вопрос при опознании по фотоизображениям. Если получен отрицательный результат, то вопрос о допустимости предъявления объекта в натуре, in corpore, когда представится такая возможность, не допускает однозначного ответа. С одной стороны, на фотоизображении могли не отобразиться все те признаки, по которым объект может быть опознан, так что повторное опознание в натуре может иметь доказательственное значение; с другой стороны, возможен случай узнавания лица при повторном опознании именно за счет того, что опознающий видел его ранее на фотографии.

Признавая в принципе возможность предъявления для опознания различных моделей (слепков, посмертных масок и т.п.), необходимо иметь в виду, что иногда нельзя подобрать аналогичные объекты. Это относится и к предъявлению для опознания предметов искусства, причем уникальные произведения вообще не подлежат предъявлению для опознания в обычном процессуальном значении процедуры опознания. Основные тактические условия предъявления для опознания:

– предварительное выяснение наличия у опознающего представлений о признаках того объекта, который ему предстоит опознать и проверка достоверности этих представлений (возможность их формирования, качество, содержание и т.п.);

– подбор или реконструкция условий предъявления для опознания, аналогичных условиям предшествующего восприятия объекта;

– подбор группы предъявляемых объектов и соблюдение требований к их размещению.

Цель таких условий – обеспечение достоверности результатов опознания. Проверка результатов предъявления для опознания может осуществляться разными способами: путем последующего допроса опознающего, в процессе которого выясняются дополнительные данные, подтверждающие достоверность опознания; при допросе иных лиц; проведением специального следственного эксперимента по установлению возможности опознания или для проверки правильности реконструкции условий предъявления для опознания. Своеобразная проверка может иметь место при так называемом встречном опознании, когда опознаваемый по своей инициативе опознает во время предъявления опознающего. Кстати, такая ситуация может возникнуть и тогда, когда опознающий умышленно не опознает никого из предъявленных ему лиц.

Концепции проверочных действий. Теоретическую основу следственного эксперимента составляет применение двух общенаучных методов познания: экспериментального и метода моделирования, а логическую – аналогия.

Эксперимент является более эффективным методом познания, чем, например, наблюдение, без которого также нельзя обойтись при производстве данного следственного действия. Возникнув на базе наблюдения, эксперимент включил в себя вмешательство в наблюдаемое событие, активное его преобразование и изменение его течения и условий, в которых оно происходит.

Кроме этого, в отличие от наблюдения, эксперимент дает возможность:

а) неоднократного повторения наблюдаемого явления в любых условиях;

б) изучения явлений, протекающих в естественных условиях очень быстро или слишком медленно, что препятствует их наблюдению;

в) исследования таких явлений, которые в изолированном виде не могут наблюдаться в природе;

г) выделения в процессе изучения отдельных сторон явления, отдельных признаков объекта.

Следственный эксперимент, как одна из процессуальных форм применения в уголовном судопроизводстве экспериментального метода познания, представляет собой научно обоснованный опыт, предпринимаемый с целью собирания, исследования и использования доказательств. Это означает, во-первых, что хотя следственный эксперимент не может быть отождествлен с научным экспериментом, однако он основывается на научных данных, положениях криминалистики и тех наук, которые используются ею в преобразованном виде.

Научная обоснованность следственного эксперимента означает, во-вторых, что необходимость его проведения вытекает из самого существа предварительного расследования как процесса познания истины, из роли практики, эксперимента в этом процессе.

Наконец, в-третьих, научная обоснованность данного следственного действия заключается в том, что условия и приемы его проведения выработаны в результате научного обобщения следственной практики, с учетом принципов применения таких методов познания, как экспериментальный, моделирование и аналогия.

В большинстве случаев проведение следственного эксперимента требует специального выбора или создания условий, максимально сходных с теми, в которых проистекало исследуемое событие. Это достигается использованием метода моделирования. Цель моделирования – создать условия, аналогичные тем, в которых протекало исследуемое явление. Аналогия выступает здесь и как цель моделирования, и как критерий его результатов. В сущности, и вывод следователя по результатам эксперимента – вывод по аналогии.

Процессуальные цели, которые могут быть достигнуты производством следственного эксперимента, – это проверка доказательств, получение новых доказательств, проверка правильности направления расследования, т.е. следственной версии. Обычно в литературе ограничиваются указанием первых двух, хотя третья имеет не менее важное, а иногда и более важное значение для всего хода расследования и не совпадает с ними. Существует несколько видов следственного эксперимента:

– по установлению возможности восприятия (наблюдать, слышать, обонять и т.п.) какого-либо факта, явления;

– по установлению возможности совершения действия (вообще, в данной ситуации, за определенное время и т.п.);

– по установлению возможности существования явления;

– по установлению отдельных элементов механизма события, в том числе процесса образования его следов.

В аспекте концепции следственного эксперимента необходимо остановиться на природе осуществляемых для его проведения реконструкционных действий.

О процессуальной природе реконструкции в литературе имеется двоякое мнение. И.М. Лузгин допускал существование реконструкции как самостоятельного следственного действия*(569), другие авторы рассматривают реконструкцию как условие или тактический прием проведения некоторых следственных действий (осмотра, допроса, следственного эксперимента)*(570).

Мы рассматриваем реконструкцию как тактический прием при проведении различных следственных действий. При производстве следственного эксперимента она становится обязательной, если приходится искусственно воспроизводить условия его проведения. Точнее, тактическим приемом является лишь само осуществление реконструкции, а ее результаты представляют собой материальное обеспечение опытов.

Тактическими условиями проведения следственного эксперимента являются:

– ограниченное число его участников;

– проведение эксперимента в условиях, максимально сходных с теми, в которых имели место событие или факт, интересующие следствие;

– многократность проведения однородных опытов;

– возможность проведения опытов в несколько этапов.

Соблюдение этих условий обеспечивается применением соответствующих тактических приемов. Так, например, достижение необходимого сходства экспериментального и исследуемого событий достигается путем проведения опытов в сходное время суток, на том же месте, в реконструированной или подобранной обстановке, с использованием подлинных или аналогичных предметов, в одинаковом темпе и в аналогичных звуковых условиях при обязательном учете изменившихся или не поддающихся реконструкции условий.

Известные сомнения может вызвать указание на ограниченное число участников эксперимента как на тактическое условие его проведения. Однако они рассеются, если учесть, что закон знает только две категории обязательных участников этого следственного действия: следователя и понятых, а привлечение иных участников – право следователя. Названное условие носит именно тактический характер, поскольку чрезмерное число участников существенно затрудняет производство опытов и может подорвать доверие к их результатам. Участвовать в эксперименте должно минимальное число людей, необходимых для обеспечения достоверности получаемых сведений.

Оценка итогов следственного эксперимента имеет своим предметом, во-первых, их достоверность, во-вторых, их доказательственное значение. О достоверности результатов можно судить по соблюдению названных тактических условий производства опытов, и в особенности по степени сходства в деталях условий и содержания экспериментального и исследуемого событий. Достоверность выступает как показатель допустимости результатов.

Содержание полученных данных с точки зрения их доказательственного значения может быть двояким. При достоверном отрицательном результате следователь делает категорический вывод: того, что требовалось подтвердить экспериментом, не могло быть (действие не могло быть совершено вообще, или в данных условиях, или за данный промежуток времени, следы не могли быть оставлены таким образом и т.п.). При достоверном положительном результате вывод следователя носит вероятный характер (выстрел мог быть услышан, подозреваемый мог быть опознан и т.д.), поскольку то, что произошло при эксперименте, могло произойти, а могло и не произойти в действительности.

Проверка и уточнение показаний на месте относится к числу следственных действий, имеющих комплексный характер. Действительно, в содержании этого следственного действия можно усмотреть элементы допроса и осмотра. Поэтому его в большинстве случаев и трактуют как "разновидность" допроса или осмотра с участием обвиняемого, реже – свидетеля, несмотря на явные отличия как от допроса и осмотра, так и от следственного эксперимента, под "флагом" которого оно иногда ранее проводилось. Остановимся лишь на тех негативных последствиях, к которым приводит это смешение в тактическом плане.

При смешении с допросом и осмотром теряет свое значение такой основополагающий принцип проверки и уточнения показаний, как добровольность участия лица, чьи показания проверяются. На практике это приводит к тому, что инициатива в указании пути следования и самого места проверки переходит к следователю, действия которого приобретают наводящий характер. Возникает необходимость проверки результатов такой "проверки" и, таким образом, утрачивается сама цель следственного действия.

При смешении с предъявлением для опознания (участка местности, помещения) имеет место тот же недостаток, так как в сущности инициатива в действиях должна принадлежать следователю: выполнение тактического правила обеспечения опознающему свободы выбора опознаваемого объекта среди ему подобных требует предъявления нескольких мест, подбор которых лежит на следователе, а это предполагает, к тому же, знание того места, где должны проверяться показания. Смешение же со следственным экспериментом приводит к игнорированию изменений в обстановке места проверки, что противоречит принципам проведения экспериментальных действий.

Тактическое своеобразие проверки и уточнения показаний на месте требует и оригинальной процессуальной регламентации, где обязательно должен быть сделан акцент на инициативность и добровольность действий лиц, чьи показания проверяются. Непременным тактическим элементом проверки и уточнения показаний служит органическое сочетание рассказа и показа лицом, чьи показания проверяются, объектов или деталей обстановки, удостоверяющих правильность его слов, а также демонстрация действий, подтверждающих показания. На данном этапе роль следователя изменяется: из пассивного наблюдателя он превращается в активного участника, поскольку по его инициативе могут осуществляться показ или подтверждающие действия, необходимое их уточнение и т.п. Смысл сочетания рассказа с показом заключается в объективизации критериев оценки достоверности показаний. Но этим не ограничивается, как известно, значение этого следственного действия. Показ может привести к обнаружению новых, подчас более значимых, нежели проверяемые, доказательств.

Нуждаются ли результаты рассматриваемого следственного действия, в свою очередь, в проверке? Практика дает утвердительный ответ на этот вопрос, особенно актуальный при разоблачении самооговора, а иногда и оговора.

Проверяемые показания могут подтвердиться обнаруженными деталями обстановки места, их расположением и т.д. Но для признания достоверности таких результатов надо исключить всякую возможность получения соответствующей информации лицом, чьи показания проверяются, от третьих лиц, что можно сделать лишь с помощью иных доказательств.