Текст книги "Теория доказывания в уголовном судопроизводстве"

Автор книги: Анатолий Белкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)

3.3. Оперативно-розыскные мероприятия в системе криминалистических рекомендаций по тактике и методике доказывания

Комбинация – это все

Михаил Таль

Если в области криминалистической техники связи с теорией оперативно-розыскной деятельности носят в основном чисто практический характер и преимущественно одностороннюю направленность, заключающуюся в прямом использовании криминалистической техники в ОРД, то в области криминалистической тактики и методики эти связи обоюдны, а процесс использования их содержания взаимен. Наибольший интерес и практическую значимость для криминалистической тактики и методики представляют те разделы теории ОРД, которые в специальной литературе объединяются термином «оперативно-розыскная тактика». Правда, единого понимания содержания этого понятия не наблюдается, ему даются различные трактовки. Некоторые авторы полагают, что оперативно-розыскная тактика включает в себя и такие категории теории, как оперативная проверка (разработка), оперативная комбинация и др., другие же считают, что оперативно-розыскная тактика – это система рекомендаций по раскрытию отдельных видов преступлений. А.Г. Маркушин (1994) предлагает различать теорию общих положений оперативно-розыскной тактики и частную тактику (частные теории тактики). К первой он относит учения о закономерностях организации и осуществления оперативно-розыскных мероприятий и т.п., ко второй – научно-практические рекомендации по предупреждению отдельных видов преступлений, розыску отдельных категорий преступников и др. По аналогии с криминалистикой частная тактика напоминает частные криминалистические методики.

Несмотря на то, что существование самостоятельной области знаний – теории ОРД – сейчас уже практически не оспаривается, отдельные ее разделы иногда по-прежнему включаются в содержание криминалистики. Так, например, И.М. Лузгин методы проведения ОРМ причислял к числу криминалистических методов*(213). Г.Г. Зуйков, М.П. Шаламов, В.Е. Коновалова и др. утверждали, что криминалистическая тактика включает учение о способах и приемах осуществления не только следственных действий, но и ОРМ*(214). А.А. Эксархопуло полагает, что «тактическое решение следователя может заключаться в выборе тех или иных приемов и средств при производстве следственных действий или оперативно-розыскных мероприятий... в выборе из нескольких возможных такого следственного действия или оперативно-розыскного мероприятия, проведение которого на данный момент расследования признается оптимальным для достижения конкретной цели»*(215). По этому поводу Н.А. Якубович справедливо замечает: «Следователь, производящий расследование, не может применять оперативно-розыскных мер... Тем более он не вправе давать указание о порядке проведения оперативно-розыскных действий»*(216).

Некоторые авторы считают тактико-криминалистическим приемом взаимосвязь, взаимодействие следственных действий и ОРМ, косвенно включая, таким образом, последние в сферу криминалистической тактики*(217). Возражая против такого толкования тактического приема, Н.А. Якубович пишет: «Нельзя, по нашему мнению, рассматривать оперативно-розыскные действия в расследовании как своеобразные тактические приемы. Тактический характер приобретает использование не самих оперативно-розыскных мер (это не входит в его компетенцию), а лишь данных, полученных таким путем, если орган дознания применил специальные средства при выполнении по заданию следователя розыскных действий. В силу этого предметом изучения криминалистической тактики является не сама оперативно-розыскная деятельность, являющаяся предметом исследования специальной дисциплины, а рациональное и эффективное сочетание оперативно-розыскных и следственных действий, т.е. организация взаимодействия следователя и работников милиции при расследовании и предупреждении преступлений»*(218).

Полагаем, что вопрос об отнесении приемов и средств проведения ОРМ к оперативно-розыскной, а не к криминалистической тактике следует считать решенным. Поэтому речь должна идти либо об использовании этих приемов и средств в криминалистике и доказывании, либо о том, как на их основе разрабатываются уже чисто криминалистические приемы и рекомендации. С этим мы встречаемся при рассмотрении концепции криминалистических комбинаций (операций).

Оперативные комбинации представляют собой одно из средств ОРД. Можно полагать, что именно они послужили стимулом для выдвижения А.В. Дуловым идеи разработки тактических операций при расследовании преступлений*(219). Предложенная им концепция тактических операций выглядит следующим образом.

При разработке проблем криминалистической тактики нельзя ограничиваться лишь тактикой отдельных следственных действий. На практике необходимо применять комплексы следственных действий, которые во многом типичны и в основных параметрах повторяются. В связи с разработкой тактики розыска для обозначения таких комплексов стали использовать термин "операция". Тактическая операция представляет собой совокупность следственных, оперативных, ревизионных и иных действий, разрабатываемых и производимых в процессе расследования по единому плану под руководством следователя с целью реализации такой тактической задачи, которая не может быть решена производством по делу отдельных следственных действий. Тактические операции являются:

1) "совокупностью тактических средств, через которые реализуются методы расследования...

2) средством реализации взаимодействия следствия с органом дознания, государственными учреждениями и организациями, отдельными гражданами, необходимость в котором возникает при решении возникающих в ходе расследования задач;

3) организационным и тактическим средством ликвидации противодействия со стороны правонарушителей;

4) средством алгоритмизации процесса расследования преступлений;

5) средством реализации тактических приемов, требующих совокупности действий следователя и представителей других органов, организаций"*(220).

А.В. Дулов допускал помимо тактических операций и существование тактических комбинаций, замечая, что "под этим термином следует понимать разновидность тактической операции, где используется совокупность следственных действий (иногда с привлечением и оперативных действий), направленных на реализацию отдельного тактического приема"*(221).

Иначе понимал проведение операций при расследовании И.М. Лузгин. Он считал, что операция – это сложный комплекс оперативно-тактических и розыскных мероприятий, направленных на обнаружение и задержание преступника, поиск похищенного имущества; осуществляется она без участия следователя органами внутренних дел. В сущности, он имел в виду оперативную комбинацию как средство ОРД. В отличие от нее, "под операцией в расследовании понимается система приемов, связанных с применением технических средств криминалистики и реконструкцией объектов (например, операция по изготовлению моделей, необходимых для производства следственных экспериментов)"*(222). В этом значении термин «операция» приобретал узкотехническое значение.

Как и А.В. Дулов, С.И. Цветков также различал понятия тактической операции и тактической комбинации. Если первую он определял аналогично А.В. Дулову, то под второй имел в виду комплекс тактических приемов в рамках одного следственного действия*(223). Этой же точки зрения придерживается и В.И. Комиссаров*(224), который относит теоретические основы тактических операций к криминалистической методике, а основы тактических комбинаций – к криминалистической тактике.

Наиболее детальную классификацию тактических операций предложил Л.Я. Драпкин. Он дифференцировал их по следующим основаниям:

1) "по характеру промежуточных задач, разрешаемых тактической операцией:

– устанавливающие основные обстоятельства по делу;

– устанавливающие вспомогательные обстоятельства;

2) по характеру следственных ситуаций, в которых проводятся тактические операции:

– проводимые в простых следственных ситуациях;

– проводимые в сложных следственных ситуациях...

3) по содержанию:

– неоднородные, включающие в свой состав следственные, оперативно-розыскные, иные действия...

– однородные, в состав которых входят только следственные действия;

4) по отношению к этапам уголовного дела:

– сквозные, проводимые на протяжении нескольких этапов расследования;

– локальные, осуществляемые на одном из этапов расследования;

5) по организационной структуре:

– проводимые работниками, объединенными в постоянное структурно-организационное объединение (отделение уголовного розыска, отдел БХСС и т.д.);

– осуществляемые работниками, объединенными во временное структурно-организационное звено (следственная бригада, следственно-оперативная группа и т.д.)"*(225).

Кроме этого он делит тактические операции по характеру связи между их элементами (реализуемые последовательно, параллельно или комбинированным способом), по уровню общности (типичные и специфические), по степени автономности, по количеству тактических операций, проводимых по уголовному делу*(226).

Надо оказать, что не все в этой классификации бесспорно. Например, классификация по организационной структуре противоречит самому определению тактической операции как комплекса разнородных действий: следственных, оперативно-розыскных и др. Такая операция не может быть проведена только оперативными работниками или только следователями без нарушения ими своей компетенции. Комплекс мероприятий, составляющих операцию, не может осуществляться ни параллельно, ни комбинированным способом, а лишь последовательно – в силу именно их связи, когда проведение одного мероприятия связано с результатами другого, предыдущего. Не имеет никакого смысла и классификация по количеству операций, поскольку она не относится к их содержанию.

Все приведенные определения и классификации тактических операций (комбинаций) страдают существенным дефектом: они ограничивают сферу реализации операции (комбинации) процессом расследования или либо отрицают понятие тактической комбинации, самого этого термина, либо сводят его лишь к сочетанию тактических приемов в рамках одного следственного действия.

Спор о том, какой термин вернее: тактическая комбинация или тактическая операция, – не лишен практического смысла. По определению, которым оперирует Л.Я. Драпкин, "под операцией... понимается совокупность действий, мероприятий, направленных на достижение некоторой цели"*(227). Между тем, комбинация есть «сложный замысел, система приемов для достижения чего-нибудь»*(228). Второй термин представляется более точным, поскольку, во-первых, он определяет комбинацию (операцию) не как совокупность, а как систему элементов, а во-вторых, позволяет считать таковой не только отдельные действия – следственные, оперативно-розыскные и др., но и «кирпичики», из которых они складываются, – приемы. Кроме того, термин «тактическая комбинация» подчеркивает его преемственность, связь с термином «оперативная комбинация», а наличие этой связи в приведенных понятиях тактической операции не просматривается.

Р.С. Белкин, предложивший термин "тактическая комбинация", классифицировал комбинации на простые и сложные. Под первыми он понимал систему тактических приемов в рамках одного следственного действия, под вторыми – систему следственных, оперативно-розыскных, розыскных и иных действий и мероприятий в рамках конкретного акта расследования. Среди сложных тактических комбинаций он выделил специфическую их разновидность, которую назвал оперативно-тактической комбинацией. Он пишет: "Если в ходе расследования, особенно на начальном его этапе, реализуются данные, полученные оперативным путем, то тактическая комбинация может представлять собой сочетание оперативно-розыскных мероприятий и следственных действий. Такую тактическую комбинацию можно назвать оперативно-тактической, но при этом нужно иметь в виду следующее:

– с процессуальной точки зрения значимы только входящие в структуру подобной комбинации следственные действия, путем проведения которых реализуются, используются, т.е. приобретают процессуальное значение данные, полученные в процессе оперативно-розыскных мероприятий;

– оперативно-розыскные мероприятия как элемент комбинации служат целям создания условий, обеспечивающих результативность, целеустремленность и безопасность входящих в структуру комбинации следственных действий. В свою очередь, следственные действия могут быть проведены для обеспечения эффективности последующих оперативно-розыскных мер, выступающих как промежуточное звено между следственными действиями в структуре одной оперативно-тактической комбинации;

– комбинационное сочетание следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий вовсе не означает возникновения на этой основе неких комбинированных "оперативно-следственных действий". Оперативно-розыскные меры и следственные действия сочетаются, а не смешиваются, не переплетаются друг с другом в каком-то неизвестном нашему процессуальному закону новообразовании... Оперативно-тактическая комбинация осуществляется путем взаимодействия между следователем и оперативным работником органа дознания, каждый из которых действует строго в пределах своей компетенции и своими методами"*(229).

Возвращаясь к вопросу о классификации тактических комбинаций (операций), отметим, что в литературе много неясностей и противоречий, проистекающих из различного понимания сущности и содержания тактической комбинации (операции). Сторонники одной точки зрения полагают, что содержание тактической комбинации (операции) всегда составляет комплекс действий – следственных, организационно-технических, иногда оперативно-розыскных. Сторонники другой, следуя трактовке этого понятия Р.С. Белкиным, разделяют тактические комбинации на два вида: простые, представляющие собой сочетание тактических приемов, применяемых в рамках проведения конкретного следственного действия, и сложные – сочетание различных действий и мероприятий при производстве конкретного акта расследования. При этом некоторые авторы игнорируют синонимический, по сути, характер терминов "комбинация" и "операция" и пытаются найти более или менее существенные различия между этими понятиями. Так, В.И. Шиканов посчитал, что тактическая комбинация – это сложная операция, связанная с "особо сложными, "многоходовыми" расчетами, основанными на возможностях рефлексивного анализа"*(230). А.В. Дулов писал, что это разновидность тактической операции, направленной на реализацию отдельного тактического приема*(231). А.Е. Михальчук и В.В. Степанов сочли, что операция и комбинация – самостоятельные криминалистические категории и что тактическая комбинация может быть структурным звеном тактической операции, а может носить и самостоятельный характер*(232). Так же посчитал и Р.А. Каледин*(233).

В свете вышесказанного, принимая в целом классификацию Л.Я. Драпкина и дополняя ее в соответствии со своими представлениями о содержании тактической комбинации, мы предложим следующую классификацию тактических комбинаций (операций), которая будет включать оба их вида*(234).

К сказанному следует добавить, что реализация оперативных данных всегда осуществляется путем проведения соответствующей – чисто тактической или оперативно-тактической – комбинации, как в силу природы источника этих данных, так и в силу требования сохранить в тайне этот источник.

Всякая, даже сложная тактическая комбинация в конечном счете представляет собой систему тактических приемов, некоторые из которых имеют прямую связь с приемами оперативно-розыскной тактики. Это относится, пожалуй, в первую очередь, к такому ее приему, как легендирование, т.е. использование легенды – вымышленного события, тех или иных обстоятельств, фактов или иных вымышленных данных, преследующее цель дезинформации определенных лиц в процессе оперативной проверки или иных ОРМ, широко используется в оперативно-розыскной деятельности.

В прямом смысле слова легендирование – это целеустремленный обман, осуществляемый путем передачи информации или иным способом. При этом информация может быть и истинной, но форма ее передачи, ее источник, условия или иные обстоятельства передачи служат в конечном счете дезинформации ее адресата. Нечто похожее на легендирование можно встретить и в криминалистической тактике. Мы имеем в виду так называемые "следственные хитрости" или "психологические ловушки", дискуссия по поводу допустимости которых возобновляется время от времени на страницах работ по криминалистической тактике.

Термины "следственные хитрости" и "психологические ловушки" в силу их неопределенности и двусмысленности явно неудачны. Р.С. Белкин, введя понятие простой (элементарной) тактической комбинации, заменил им эти термины, но не изменил их сущности. Сторонники подобных комбинаций доказывают, что они не основаны на обмане, дезинформации, что у субъектов, против которых они направлены, остается свобода выбора принимаемых решений, а сами комбинации обладают избирательным воздействием и нейтральны по отношению к лицам, не причастным к расследуемому событию. Их противники считают, что любая подобная комбинация – это обман, а никакой обман недопустим в уголовном судопроизводстве. Доводы своих оппонентов они зачастую просто игнорируют. Так, например, по поводу одной из таких комбинаций, целью которой служит формирование у подозреваемого или обвиняемого ошибочного представления об объеме имеющегося у следователя доказательственного материала, М.С. Строгович писал: "Нет никаких сомнений в том, что умышленное, намеренное "формирование ошибочного представления" у кого-либо есть обман этого лица, сообщение ему ложных сведений, а не что-либо иное. Но солгать можно прямо, словами, а можно это же сделать более сложным способом, таким образом, что слова и предложения сами по себе ложными не являются, но они так построены и даны в таком контексте, сказаны таким тоном и с такой мимикой, что тот, кому они высказаны, ложь примет за правду, а правду за ложь. А это есть обман, ложь, которая от того, что она подана в особо хитроумной форме, не делается допустимой; наоборот, она приобретает особо нетерпимый, незаконный и аморальный характер"*(235). С.Г. Любичев также считает, что «любой способ введения в заблуждение фактически является обманом, ложью, которые недопустимы в следственной работе»*(236).

Возникает двусмысленная ситуация: в области ОРД дезинформация, обман допустимы, в судопроизводстве – нет. Фактически это означает, что существуют двойные нравственные нормы: для оценки нравственности оперативно-розыскных мер и для оценки нравственности, допустимости следственных действий, хотя речь может идти об их направленности на одного и того же человека. Мы полагаем, что это принципиально неправильно.

Отвлекаясь от вопроса, основаны ли "следственные хитрости", "психологические ловушки" или, по более корректной терминологии, тактические комбинации на обмане, попробуем разобраться по существу дела: допустим ли вообще обман в процессе расследования, а если допустим, то должен ли он быть ограничен какими-либо рамками, условиями. Примем во внимание при этом, что в действующем УПК РФ термин "обман" не встречается, среди средств незаконного получения показаний не упоминается.

По буквально провозглашаемому в наше время принципу: "Разрешено все, что не запрещено законом!" – судить о допустимости обмана, думается, нельзя; нельзя руководствоваться и другим принципом, точнее выражающим дух закона в уголовном судопроизводстве: "Запрещено все, что не разрешено законом!" В первом случае препятствием могут стать нравственные стереотипы, представления о том, что обман аморален, несовместим с нравственными целями судопроизводства, с рассуждением о том, что цель не оправдывает любых средств ее достижения. Во втором случае возникает противоречие между этим принципом, теоретическим обоснованием и практикой применения в судопроизводстве средств и методов криминалистики и других наук, обслуживающих судопроизводство, не упоминаемых по ряду объективных причин в законе.

Поскольку названные принципы не могут служить средством решения поставленного вопроса, попытаемся найти ответ, руководствуясь критериями, принятыми для оценки допустимости тактических приемов расследования. Общепринятыми подобными критериями служат:

– законность приема, т.е. соответствие его требованиям закона;

– избирательность воздействия, т.е. направленность воздействия на определенных лиц и нейтральность по отношению к остальным ("необходимо, чтобы они (средства воздействия. – А.Б.) давали положительный эффект только в отношении лица, скрывающего правду, препятствующего установлению истины, и были бы нейтральны в отношении незаинтересованных лиц"*(237));

– нравственность приема, его соответствие принципам морали.

Последний, весьма расплывчатый критерий точнее других раскрыл И.Е. Быховский, определив, чему не должен служить тактический прием. По его мнению, тактический прием не должен:

– унижать честь и достоинство участников расследования;

– влиять на позицию невиновного, способствуя самооговору, признанию им несуществующей вины;

– оправдывать само совершение преступления и преуменьшать его общественную опасность;

– способствовать оговору невиновных или обвинению виновных в большем объеме, нежели это соответствует их действительной вине;

– основываться на неосведомленности обвиняемого или иных лиц в вопросах уголовного права и процесса;

– способствовать развитию у обвиняемого или иных лиц низменных побуждений и чувств, даче ими ложных показаний, совершению иных аморальных поступков;

– подрывать авторитет правоохранительных органов;

– основываться на сообщении следователем заведомой лжи*(238).

Последняя фраза свидетельствует о том, что и этот автор считал прямой обман недопустимым по причине его безнравственности. Таким образом, можно прийти к выводу, что и с этой точки зрения вопрос о допустимости обмана связан с нравственной его оценкой.

Как известно, мораль представляет собой одну из форм общественного сознания, в основе которой лежит "нравственная необходимость согласования поведения отдельного человека или социальной группы с интересами той социальной целостности (социальной группы, класса, общества), к которой они принадлежат. Как общественное явление она выступает в трех формах: нравственности (практики морального поведения), собственно морали (системы идей, норм и принципов, лежащих в основе нравов) и этики (науки о морали и нравах, дающей обоснование соответствующих идей и норм)"*(239). Моральная норма возникает на основе сформировавшихся стандартов поведения, повелевая людям поступать так, как стало общепринятым, обычным. Поэтому не каждая оценка превращается для социальной общности в норму, а только та, которая адекватно моменту отражает потребности и интересы этой социальной общности.

Общие моральные нормы общества приобретают специфические особенности в профессиональной деятельности субъекта, становятся нормами профессиональной морали. "Профессиональная мораль охватывает совокупность нравственных отношений, норм и принципов, отражающих специфику конкретного вида профессиональной деятельности и долженствующих определить поведение лиц, принадлежащих к данной профессиональной группе... Нормы профессиональной морали обеспечиваются групповым общественным мнением"*(240). Групповое общественное мнение – это мнение именно общности профессионалов. Оно может получить выражение в норме закона, а может представлять собой принятое этой общностью правило поведения.

Можно привести множество примеров, когда общая моральная норма "обман недопустим, он безнравствен" фактически превращается в свою противоположность, становясь опять-таки отражением группового общественного мнения профессионалов. Признается нормой поведения военная хитрость, обман противника; медицинской деонтологией считается правомерным обман смертельно больного пациента относительно перспектив его выздоровления; на обмане ожиданий противника, по существу, строится вся теория рефлексивного управления, рефлексивных игр; не считается аморальным самообман субъекта и т.п. Наконец, пора открыто признать, что обман противостоящего оперативному работнику лица не считается аморальным и государством, узаконившим ОРД.

Сказанное позволяет сделать вывод, что признание допустимости обмана при расследовании преступлений исходно связано не с разрешением или запретом обмана в законе, поскольку не всякая моральная норма должна стать нормой закона, а с убеждением в его допустимости группового общественного мнения профессионалов – следователей, прокуроров, судей. Речь идет именно об этой группе профессионалов, поскольку для них обман – средство установления истины, причем, что касается судей, то речь может идти лишь об оценке ими допустимости обмана на предварительном следствии, а не об использовании его в судебном разбирательстве. Последнее недопустимо ни с какой точки зрения, поскольку как раз препятствует установлению истины, точно так же, как недопустим по той же причине обман при производстве судебных экспертиз.

Что же может убедить групповое общественное мнение профессионалов в допустимости обмана для установления истины в процессе расследования? Очевидно, сопоставление морального выигрыша и проигрыша при обмане, поскольку, повторяем, говорить о нарушении закона не приходится за отсутствием такого нарушения.

В.А. Бабич подошел к решению рассматриваемого вопроса со своеобразных позиций. Все тактические средства воздействия следователя на противодействующих ему лиц он разделил на три класса: убеждение, принуждение, хитрость. К классу "убеждение" им отнесены "тактические средства, направленные на формирование у лиц, противостоящих следователю, добровольного отказа от противодействия. В класс "принуждения"... входят тактические средства открытого воздействия на волю лиц, противостоящих следователю, с целью лишения их возможности оказывать противодействие; а класс "хитрость" составляют средства скрытого воздействия, применяемые с целью временного введения в заблуждение лиц, противостоящих следователю"*(241). Выбор тактического средства зависит от конкретной следственной ситуации, определяющей свободу этого выбора следователем. В зависимости от характера противодействия в одних ситуациях следователь может применять разнообразные средства, в других – его выбор ограничен, в третьих – это может быть единственно возможный вариант действий. Возможность выбора – вот тот нравственный критерий, с позиции которого следует оценивать допустимость тактического средства. Этот критерий в представлении В.А. Бабича выглядит следующим образом:

"1. При выборе тактических средств следователь должен принимать все зависящие от него меры для того, чтобы средства приводили к достижению целей предварительного следствия.

2. Он должен в равной мере принимать все зависящие от него меры для обнаружения у средств побочных свойств, могущих причинить вред общественным интересам и интересам различных лиц. При их обнаружении он должен принимать необходимые меры для предотвращения вреда.

...В тех ситуациях, в которых у следователя существует возможность использования единственного тактического средства, применение которого неизбежно приводит к побочным неблагоприятным последствиям, в качестве дополнительного этического критерия должен применяться принцип "меньшего зла". В соответствии с ним следователь должен сопоставить вред, который может наступить от применения этого средства и от отказа в его применении... Вопрос об этической допустимости убеждения, принуждения и хитрости не может решаться лишь абстрактно теоретически. Этическая оценка конкретного факта использования убеждения, принуждения, хитрости должна даваться с учетом всех конкретных обстоятельств оцениваемой следственной ситуации на основе системы критериев этической допустимости тактических средств"*(242). Иными словами, и убеждение, и принуждение, и хитрость, т.е. обман, могут быть и моральными, и аморальными, в зависимости от той или иной следственной ситуации.

Соглашаясь в целом с концепцией В.А. Бабича, следует внести в нее определенные уточнения.

Условия выбора тактического средства не могут служить единственным критерием моральности их применения. Моральность обмана (автор стыдливо именует его хитростью) даже в условиях, когда он является единственно возможным средством преодоления оказываемого следователю противодействия, определяется, во-первых, безусловной избирательностью его воздействия и, во-вторых, возможностью тех последствий, к которым он может привести. Эти последствия описаны И.Е. Быховским и перечислены нами выше.

В любом случае обман не должен основываться на незнании лицом соответствующих норм закона, не должен заключаться в обещании этому лицу заведомо невыполнимых льгот, послаблений или иных недопустимых выгод, изменения процессуального статуса и т.п. В подобных случаях обман безусловно аморален и недопустим. Недопустима и фальсификация следователем в целях обмана доказательств, например заключения эксперта, показаний соучастников и др. Как видно, рамки допустимого, с нашей точки зрения, обмана весьма узки, но в принципе его отвергать нельзя. Да и кто, например, посмеет обвинить в обмане сотрудника милиции, который прибегнет к нему, чтобы не получить пулю от забаррикадировавшегося вооруженного преступника при его задержании? Жизнь не всегда укладывается в абстрактные моральные схемы и часто противоречит пустому морализированию.

В заключение несколько слов по поводу еще одного аргумента противников обмана. Утверждается, что обман влечет за собой нарушение психологического контакта между следователем и противостоящим ему лицом, а это губительно для следствия. Но представление о том, что реально существует психологический контакт между следователем и противодействующим установлению истины лицом, зачастую чисто иллюзорно: о каком контакте может идти речь при наличии диаметрально противоположных интересов "контактирующих"? Нарушать здесь просто нечего, ибо контакт, если он и был, к этому моменту уже прерван.

Важной проблемой, непосредственно связанной с соотношением криминалистики и теории оперативно-розыскных действий, является разработка рекомендаций по связям и соотношениям следственных действий и оперативно-розыскных мероприятий в рамках конкретных частных криминалистических методик расследования отдельных видов преступлений. О значении такого сочетания следственных действий и оперативно-розыскных мер свидетельствует, например, то, что некоторые авторы включают указание на него в само определение криминалистической методики. Так, например, Н.Л. Гранат считает, что "под методикой расследования преступлений можно понимать наиболее целесообразно организованную систему тактических, технических, оперативно-розыскных и организационных приемов и средств, рекомендуемых криминалистикой для раскрытия, расследования и предупреждения преступлений"*(243). И.Ф. Пантелеев пишет, что «сочетание следственных действий с оперативно-розыскными мероприятиями является одним из важных условий повышения качества расследования преступлений»*(244). Определение такого сочетания называют даже компонентом тактического решения*(245).