Текст книги "Стартует мужество"

Автор книги: Анатолий Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Внезапный удар

Солнце клонилось к закату. Только я подумал, что полетов в этот день уже не будет, как нас, шестерых летчиков первой эскадрильи, срочно вызвали на командный пункт полка.

 – Почему так поздно, что бы это значило? – удивился Простое.

 – Погоди, скажут, – ответил я, хотя самому тоже не терпелось узнать причину столь неожиданного вызова.

 – Полетите на передовой аэродром, – сказал встретивший нас начальник штаба. – Там вас уже ждут.

Взлет по готовности, но желательно, чтобы вы прибыли на место до наступления темноты. Быстренько прокладывайте маршрут.

Указанный район был нам знаком, и на расчет маршрута потребовалось немного времени. Вскоре шестерка истребителей взлетела и взяла курс на аэродром, находившийся неподалеку от переднего края. В целях маскировки подошли к нему на бреющем и сели благополучно.

Почти одновременно с нами там приземлились штурмовики. Значит, нам предстоит взаимодействовать с ними.

А через некоторое время выяснилось, что это наши старые знакомые из полка майора Корпуснова. Мы уже не раз сопровождали их за линию фронта.

Наступил вечер, тихий, прохладный. К нам приехал командир батальона аэродромного обслуживания и пригласил на ужин.

Столовая выглядела не по-фронтовому: чистые скатерти, хорошая сервировка столов. В другое время можно было бы расслабиться и посидеть, наслаждаясь уютом, но мы поторопились в штаб – получить боевое задание. Там нас уже ожидали майор Корпусное, начальник разведки дивизии и незнакомый полковник – представитель вышестоящего командования.

 – Нам известно, – сказал он, – что в Старом Осколе произвели посадку двенадцать Ю-88. Ваша задача уничтожить их. Самолеты стоят на северной окраине летного поля, личный состав расположен в землянках, в лесу. Подробнее об этом скажет майор Корпусное.

В комнате стояла тишина.

 – Интересующая нас группа, – начал Корпусное, – состоит из отборных фашистских летчиков. Она действует по заданию германского генерального штаба. В Старый Оскол они прилетели для того, чтобы отсюда нанести бомбовый удар по некоторым нашим объектам. Вам нужно вылететь на рассвете.

Сделав небольшую паузу, майор продолжал:

 – Сводную группу поведет капитан Морозов. Задача истребителей – прикрыть штурмовиков в воздухе, а при выходе на цель, кроме того, подавить зенитные батареи противника в районе аэродрома. Ясно?

 – Ясно! – пробасил рослый Морозов.

 – А теперь предлагаю ведущим изучить район цели, продумать план выполнения задачи и проложить маршрут.

Склонившись над фотопланшетами, мы стали подробно знакомиться с вражеским аэродромом, запоминая места самолетных стоянок и позиции зенитных батарей. Изучив цель, приступили к прокладке маршрута.

Вначале мне показалось, что я ошибся в расчетах. Проверил – все вроде правильно. А концы с концами почему-то не сходились. Получалось, что для возвращения на свои аэродромы не хватит горючего. У товарищей оказались такие же расчеты.

 – Разрешите вопрос, – обратился Морозов к полковнику. – У нас топлива не хватит на обратный маршрут. Что делать?

 – Выполнять поставленную задачу, – ответил полковник.

 – Выполнять?.. Значит, посадка предполагается там? – указал Морозов на территорию, занятую противником.

 – Там, – подтвердил полковник.

Начальник разведки перечислил основные районы-сосредоточения вражеских войск и дал их подробную характеристику. Мы выбрали на карте место, наиболее подходящее для посадки после выполнения задания. Садиться предстояло с убранными шасси, сразу же сжигать машины и пробираться на свою территорию пешком.

Подготовка к полету закончилась во втором часу ночи. Оставшись наедине со своими мыслями, я не без гордости подумал, что такое задание доверят не каждому. С этой мыслью и уснул. Проснулся до рассвета. Товарищи тоже встали рано. Позавтракав, пошли на аэродром. Карманы наши были набиты гранатами лимонками, пистолетными патронами и шоколадом.

 – Автоматы бы прихватить, – сказал Простов. – Натворили бы дел. Ведь двенадцать человек – это целый отряд.

 – Их выдают только пехоте, – со вздохом отозвался Морозов.

На рассвете в ближайшей низине появилась пелена тумана.

 – Как бы аэродром не закрыло, – насторожился Кузьмин.

 – Не должно, – уверенно сказал Простое. – Вот выйдет солнце, туман рассеется.

Но туманная завеса становилась все плотнее. Вскоре она приблизилась к аэродрому и самолеты стали терять очертания.

Через час из вышестоящего штаба сообщили: «С вылетом обождать. Если до девяти утра туман не разойдется, задание отменяется. Летному составу находиться в готовности номер два».

Это распоряжение вызвало у нас досаду. А туман, как назло, становился все гуще. Вот и девять часов, но погода осталась прежняя. Вылет отменили.

 – Спросят ребята из второй эскадрильи, куда и зачем летали, что мы им ответим? – сокрушался Простое. – Вот не везет!

 – Хуже всего, когда замахнешься, а не ударишь, – поддержал его Кузьмин.

Возвращаться назад, к счастью, не пришлось. Приказали работать с передового аэродрома. Сюда перелетела и вторая наша эскадрилья.

С этого дня полк главное внимание стал уделять поддержке наземных войск. Они вели упорные бои, особенно за Сторожевое и Урыво-Покровское. Эти населенные пункты по четыре раза в сутки переходили из рук в руки и были разбиты до основания.

Однажды за пять минут до прихода наших штурмовиков на Сторожевое, находившееся в руках противника, сыпанули бомбы «юнкерсы». В чем дело? Неужели наши снова заняли село? Стали смотреть вниз. Советская пехота отчетливо обозначала ракетами свой передний край. И тут мы поняли: вражеские летчики перепутали цели и нанесли удар по своим. Наши «илы» бомбами и пушечно-пулеметным огнем окончательно подавили сопротивление гитлеровцев. Те не выдержали и отошли.

Всякое случалось на войне… Через два часа после возвращения на аэродром мы получили новое задание и вырулили на старт. Томительно потянулись минуты ожидания сигнала на взлет.

Неожиданно на аэродром примчалась «эмка». Из автомашины выскочил начальник штаба. Подбегая поочередно к самолетам, он кричал что-то летчикам. Вот он поднялся на плоскость моего истребителя и, пересиливая гул работающего мотора, крикнул:

 – Группа немецких асов только что перелетела из Старого Оскола в Россошь. Разведка донесла, что техники заправляют самолеты, а летчики через двадцать минут будут в столовой на обеде. Ваша задача обеспечить удар штурмовиков. Понял?..

Получив утвердительный ответ, он соскочил с плоскости и побежал дальше.

…Летели мы самым прямым путем. Линию фронта проскочили на бреющем. Вот и аэродром противника. В северо-восточном его углу двенадцать «юнкерсов». Идет заправка машин.

Два звена штурмовиков с ходу атаковали «юнкерсов», третье обрушило бомбы на домик, где находилась столовая. Удар был настолько внезапным, что гитлеровцы не успели укрыться в блиндаже и бомбоубежищах. Над стоянками поднялись черные столбы дыма. Зенитные батареи открыли было стрельбу, но под пушечно-пулеметными очередями наших истребителей сразу замолчали.

Штурмовики сделали пять заходов. Оставив за собой пылающий аэродром, они легли на обратный курс.

Задание было выполнено. Не потеряв ни одной машины, мы полностью уничтожили «особую» группу Геринга.

Этот вылет еще раз подтвердил золотое правило: «Бей врага тогда, когда он не ждет». Фашисты даже не предполагали, что в ясную погоду советские самолеты атакуют их аэродром. За свою беспечность они дорого поплатились.

Первый сбитый

Полеты на Сторожевое стали для нас привычными. Поэтому мы, хорошо зная маршрут, предварительно занимались только изучением целей.

В тот день все шло, как обычно. В шестнадцать часов мы вслед за штурмовиками поднялись в воздух. Внизу поплыла знакомая местность. Показался Дон. Наша переправа притоплена, чтобы в светлое время ее не обнаружил противник. Здесь всегда неспокойно. И сейчас на берегу рвутся вражеские снаряды.

Вот и Сторожевое. Трассы неприятельских зениток, кажется, распарывают воздух. Внизу и по сторонам рвутся снаряды. Не обращая на них внимания, штурмовики делают первый заход, второй, третий… Сбросив бомбы и израсходовав снаряды, они разворачиваются и, перестроившись в «клин», берут курс на свой аэродром.

Но один из «илов» задержался над целью и делает новый заход. Видимо, у него еще остались снаряды. Как раз в это время в воздухе появились три «мессершмитта» и устремились к одинокому штурмовику.

Полупереворотом вправо я вывожу машину на пересекающийся курс и даю заградительную очередь. Отказавшись от первоначального намерения, «мессеры» бросаются на меня. Обстановка невыгодная. Но я рад, что штурмовик теперь вне опасности, и вступаю в неравный бой.

Уверенные в своей победе, фашисты атакуют меня с разных направлений. Трассы их пулеметных очередей проносятся рядом. Используя преимущество в скорости, они повторяют заход за заходом и ведут огонь с ближних дистанций. Маневрируя, ищу удобный случай атаковать.

Вот один из «мессеров» несется мне навстречу. Выпущенная им короткая очередь попадает в мотор моего истребителя под острым углом и только вспарывает капот. В этот момент и я, поймав фашиста в прицел, нажимаю на гашетку. Слышен сухой треск пулеметов. «Мессершмитт» делает крутую горку, но в верхней точке теряет скорость и, перевалившись через крыло, штопором идет к земле.

 – Победа! Победа! – кричу от радости, провожая взглядом падающий самолет.

Торжествуя, я забыл, что фашистов было трое, и дорого поплатился. Пулеметная очередь, выпущенная другим «мессером», угодила в мою машину. В кабине блеснул огонек, по ногам хлестнули осколки разбитых приборов. Две разрывные пули попали в прицел и приборную доску, третья – бронебойная – оторвала у моего шлемофона левый наушник.

Почти инстинктивно сваливаю истребитель на крыло и имитирую падение. Винт, сделав несколько оборотов, останавливается. Земля приближается с огромной скоростью. Но машина хорошо слушается рулей. Выполняю еще виток и, вырвав самолет из штопора, иду на посадку. Сажусь в поле на аварийно выпущенные шасси. Только после приземления замечаю, что в двадцати шагах от меня глубокий овраг, заросший бурьяном.

Решив, что я сбит, фашисты прекратили меня преследовать и ушли за линию фронта. Надо мной не было ни одного самолета. С запада доносились раскаты артиллерийской стрельбы. Я достал индивидуальный пакет и перевязал себе ногу, в которую попало несколько мелких осколков разрывных пуль.

 – Фрицу капут! – весело сказал подъехавший на подводе колхозник. – Я весь бой видел от начала до конца. Что, ранен?

 – Немного задело.

Вскоре подошли еще несколько колхозников и председатель. Они помогли мне замаскировать самолет и выставили возле него охрану.

Когда мы добрались до деревни, уже стемнело. Председатель пригласил поужинать. Хата моментально наполнилась людьми. Со всех сторон посыпались вопросы.

 – Дайте человеку поесть, – вмешался хозяин. – По себе знаю, как после боя хочется есть. Бывало, в гражданскую, сходишь в атаку, кажется, барана на обед не хватит. Вот поест – тогда и поговорим.

Вопросы задавали мне самые неожиданные, но больше о положении на фронтах. Я едва успевал отвечать.

Седобородый старик, глядя на меня в упор, строго спросил:

 – Что ж, и дальше будете отступать? Немец Украину занял, к Дону подошел. Пора бы остановить его, дальше пускать нельзя.

Больно было слышать эти горькие слова. Но что я мог ответить? Я не сомневался, что врага остановим. Так и сказал колхозникам. Они тоже в это верили.

Переночевав, я позавтракал, поблагодарил хозяев за гостеприимство и отправился в соседнее село, где стояла санитарная авиаэскадрилья. Оттуда на По-2 меня доставили на наш аэродром.

Хотя возвращение мое было далеко не триумфальное, встретили меня хорошо. Младший лейтенант Степанов – летчик-штурмовик, которого я прикрыл от трех вражеских истребителей, – от всей души благодарил за выручку. Комиссар поздравил меня с открытием боевого счета.

 – Надеюсь, – сказал он, – эта победа не последняя. А то, что самого сбили – наперед наука, недаром говорится: за битого двух небитых дают… – И, помолчав, добавил: – За товарищескую выручку в бою объявляю вам благодарность.

 – Служу Советскому Союзу!

 – Мы с командиром решили передать тебе самолет штурмана полка.

От этих слов комиссара я совсем повеселел.

Когда я вернулся в свою землянку, Лавинский попытался меня уязвить:

 – «Безлошадник» пришел.

В другое время я, может быть, и не сдержался. Но сегодня мне не захотелось связываться с этим неприятным человеком. Ему ответили за меня другие летчики. Кудинов, усмехаясь, сказал:

 – Кто летает, того и сбить могут, а кто в землянке отсиживается, того и сбивать некому.

 – Разве на земле кто пришибет, – добавил Соколов.

 – Значит, командир, «семерочку» получаешь? – обрадовался Кузьмин, узнав, что мне дают машину штурмана. – Хорошо. А то летал на этой чертовой дюжине. Тринадцать есть тринадцать. Я ночь не спал, когда ты не вернулся. Чего только не передумал! Грешным делом и насчет тринадцатого номера. Да и как не думать: сбили тринадцатого сентября на самолете номер тринадцать, самолетов в группе тоже было тринадцать. В общем, кругом тринадцать, – закончил, довольный своим открытием, Кузя.

То, что меня сбили, летчики не считали моим позором. Шпильки Лавинского никто всерьез не принимал. На стареньком «харрикейне» я выдержал поединок против трех «мессершмиттов» и одного из них вогнал в землю. Это не поражение, а победа, и прежде всего моральная. Я еще раз доказал, что и на «харрикейнах» можно вести активный, наступательный бой. Именно такие выводы сделали летчики, обсуждая мою схватку с истребителями противника.

Разговор наш прервал звонок телефона. Меня и сержанта Простова начальник штаба вызывал на командный пункт.

Где батарея?

 – Наверное, в разведку, – гадал Простов, пока мы шли на командный пункт. – Люблю в разведку летать: вольная птица. Порезвиться от всей души можно. Какую цель выбрал, ту и обстреливай.

Помолчав, он спросил:

 – Поштурмуем, командир, на обратном маршруте?

 – Еще задание не получил, а уже штурмовать собираешься. Тороплив больно.

На командном пункте начальник штаба пригласил нас сесть и объяснил, зачем вызвал. Сегодня утром дальнобойная артиллерия противника обстреляла железнодорожную станцию Икорец, где производилась разгрузка наших воинских эшелонов.

 – Ваша задача, – сказал капитан Веденеев, – разведать артиллерийские позиции батареи и ее противовоздушную оборону. Предположительно, она находится в районе села Покровского. Если все ясно, можете идти. Вылет по готовности.

Это означало, что собраться мы должны в самый короткий срок.

 – Теперь обязательно придется штурмовать, – сказал я Простову, когда мы вышли с КП – Дальнобойные пушки замаскированы, а зенитки могут молчать до тех пор, пока их не начнешь щупать огнем. Вот что, Николай Николаевич: чтобы легче выполнить задание, давай разделим обязанности. Ты будешь смотреть за воздухом, а я – искать батарею. Штурмовать разрешаю только в паре, никаких одиночных действий. Полетим на высоте двести – триста метров. Будь внимателен к моим сигналам.

Линию фронта пересекли на бреющем восточнее станции Лиски. В лучах солнца ослепительно ярко поблескивал тихий Дон. Не видно было ни одного выстрела, ни одного разрыва. Все живое на земле как будто дремало, наслаждаясь теплым днем бабьего лета. Над полевым станом бывшего колхоза «Первое мая» поднимались синие дымки. Отчетливо различались походные кухни. У коновязей стояло много лошадей. Очевидно, в балке расположилась на привал вражеская пехота.

Под нами село Покровское. Его улицы пустынны. «Наверное, у немцев здесь штаб, – подумалось мне. – Потому и запретили всякое движение».

Странно ведет себя противник. Мы летаем над этим районом уже полчаса, а его зенитная артиллерия молчит. Кружим над селом, снижаясь до бреющего, просматриваем каждую ближайшую балку, но никаких признаков расположения дальнобойной батареи не замечаем. Неужели придется вернуться, не выполнив задания?

По дороге к Покровскому показался мотоциклист. Даю сигнал ведомому, и его самолет входит в пике. Огненные трассы накрывают цель. Молодец Простов, хороший стрелок. А он уже вывел машину из атаки и занял свое место в паре.

Решаю вернуться к бывшему колхозу «Первое мая» и атаковать расположившуюся там на привал вражескую пехоту. В этот район приходим внезапно со стороны солнца. Первые пулеметные очереди даем по коновязи. Она превращается в настоящий ад: лошади встают на дыбы, рвут поводья, мчатся в разные стороны. Создав панику, мы обрушиваем удар по скоплениям гитлеровцев у полевых кухонь и накрываем их двенадцатью реактивными снарядами. Повторяем атаку и бьем из пулеметов.

Только теперь заработала вражеская зенитная артиллерия. Трассы малокалиберных пушек проходят то справа, то слева. Небо усыпают разрывы снарядов. Резко бросаю самолет из стороны в сторону, уходя от прицельного огня. То же делает Простов.

Берем курс на свой аэродром. Вот и Дон с песчаными отмелями. За ним – сосновый лес. Разрывы вражеских снарядов остаются позади, а вскоре стрельба прекращается.

На аэродроме нас уже ожидала штабная «эмка». А нам было нечего сообщить.

 – Где батарея? – спросил командир, когда мы явились в штаб.

 – Не нашли, – ответил я.

 – А что ж вы тогда видели?

Я доложил обо всем по порядку. Выслушав меня, командир уставился в карту и задумался. Потом поднял голову и, как бы про себя, сказал:

 – А батарею-то мы ищем не там.

Помолчал еще немного и тоном приказа добавил: – Полетите сопровождать «илов». Возвращаться будете в сумерках. На обратном пути еще раз проведете разведку. Ищите батарею не в районе Покровского, а в десяти километрах южнее. Думаю, что зенитки, которые стреляли по вас во время штурмовки, охраняли не пехоту на привале, а дальнобойную батарею. Идите и получше продумайте маршрут разведки.

Группа штурмовиков, прикрываемая нашими истребителями, пересекла линию фронта, когда солнце уже клонилось к закату. На цель вышли в сумерках. «Илы» встали в круг и начали обрабатывать наземные цели.

С запада появились «мессершмитты». Прижимаясь к земле, они устремились к «илам». Но мы, имея преимущество в высоте, отбили их атаку.

Вдруг один из штурмовиков качнулся с крыла на крыло и перешел в крутое планирование. Почти у самой земли летчик старший сержант Глебов сумел выровнять подбитую машину и посадить ее на «живот». К несчастью, он сел на территории, занятой врагом. Надо было выручать товарища.

Оставив часть группы для прикрытия штурмовиков над целью, я со своим звеном поспешил к месту посадки Глебова. Как ему помочь? Принимаю решение – пулеметным огнем прижать гитлеровцев, которые бежали к нашему подбитому самолету, и дать возможность экипажу скрыться.

Так и сделали. Отбиваясь от «мессеров», мы одновременно простреливали и подступы к подбитому «илу».

Закончив работу, штурмовики направились домой. Мы с Простовым, сделав все, что могли, для выручки попавших в беду товарищей, взяли курс к району разведки. Уже начало темнеть, и поэтому пришлось лететь на предельно малой высоте. Минут через шесть прямо перед нами в сумерках обозначились длинные стволы дальнобойных орудий. Нам повезло: гитлеровцы, очевидно, только что размаскировали батарею, готовясь к ночным стрельбам.

 – Эх, рубанем! – решил я и нажал на гашетки пулеметов. К земле полетели огненно-красные струи. Смерчем промчавшись над батареей, я энергично отвернул машину в сторону. Простов в точности повторил мой маневр, и мы благополучно выскочили на свою территорию.

Теперь задача была выполнена полностью. Командир не ошибся: дальнобойная батарея противника оказалась именно в том районе, где он предполагал.

 – А Глебов, по-моему, должен вернуться, – сказал после посадки Простов.

 – Если не попал под наш огонь, вернется, – ответил я. – Ночью фашисты его не найдут.

Наши надежды оправдались: Глебов вернулся. Из его рассказа мы узнали подробности этого случая.

Посадив подбитую машину, летчик выскочил из кабины и осмотрелся. По полю к нему бежала группа гитлеровцев. Летчик снова забрался в бронированную кабину, достал пистолет и приготовился к последнему бою. В этот момент появились наши истребители и открыли по фашистам огонь. Те сразу залегли. Воспользовавшись этим, Глебов выскочил из машины и скрылся в неубранном подсолнечнике. Убедившись, что погони нет, он ночью стал пробираться к Дону.

На берегу реки летчик буквально наткнулся на фашиста, сидевшего в секрете.

Оглушив его ударом пистолета по голове, он сбежал к прибрежным зарослям. Сбросил здесь одежду и поплыл. На нашем берегу его встретили недружелюбно: связали, сунули в рот кляп и повели к командиру батальона, оборонявшего этот участок.

 – Откуда? – спросил майор.

 – Из штурмового авиационного полка, – ответил Глебов и рассказал обо всем, что с ним произошло.

 – Так это, значит, ты? – обрадовался командир батальона. – Мы видели, как тебя подбили. Думали, что погиб.

Однако радость не помешала майору позвонить в штаб и получить подтверждение, что с вражеской территории может действительно появиться старший сержант Глебов. Удостоверившись, что перед ним не лазутчик, комбат распорядился одеть летчика и накормить. Даже стопка спирту на этот случай нашлась.

Возвращение Глебова для всех было большой радостью, хотя к этому чувству примешивалась горечь утраты. В том бою, когда мы выручали сбитого Глебова, был смертельно ранен лейтенант Кудинов. Дотянув до аэродрома и посадив машину, он умер прямо в кабине. От нас ушел храбрый воздушный боец, замечательный товарищ.

Сверкая фонарями кабин в лучах предвечернего солнца, над задонскими полями идут штурмовики. Им поставлена задача – уничтожить живую силу и технику противника в «Орешке» – небольшой роще, расположенной южнее Воронежа. Над «илами» на разных высотах – от шестисот до полуторы тысячи метров – летят наши истребители. Если в заданном районе не окажется «мессеров», мы тоже будем штурмовать наземные цели.

Над передним краем штурмовики сделали горку и устремились в атаку. Видно, как на западной опушке леса заметались фашисты. Здесь у них стоят автомашины, бензоцистерны и полевые кухни. Воздушного прикрытия нет, – значит, можем штурмовать и мы. Выбрав цели, идем в атаку, град бомб и реактивных снарядов подкрепляем пулеметным дождем. На земле один за другим вспыхивают костры. Вскоре они сливаются в сплошное море огня. Горят автомашины и бензоцистерны, рвутся боеприпасы.

Очередной удар мы совместно со штурмовиками нанесли по западной окраине Воронежа. Нужно было разрушить кирпичные здания, превращенные противником в долговременные огневые точки. До самого вечера «илы» фугасками и реактивными снарядами уничтожали эти сооружения и засевших там гитлеровцев. Мы надежно прикрывали их с воздуха.

В этот день мы поработали особенно напряженно. Каждый из нас сделал по семь-восемь боевых вылетов. Усталость валила с ног. Стоило огромных усилий, чтобы не уснуть в самолете.

Наиболее удачным для нас, истребителей, оказался последний вылет. Встретив группу «юнкерсов», мы заставили их сбросить бомбы перед нашим передоим краем, по своей же пехоте.

Несмотря на сильный зенитный огонь противника, потерь у нас не было. Группа в полном составе пересекла линию фронта и взяла курс на свой аэродром. Солнце зашло. Штурмовиков, которые шли на бреющем, стало трудно различать на темном фоне земли.

Неожиданно самолет Простова, летевшего справа от меня, снизился метров до десяти, перевернулся через крыло и врезался в землю. Что случилось? Осколок снаряда повредил управление? А может, летчик был ранен? Я терялся в догадках, потрясенный гибелью товарища.

За время войны мне немало приходилось видеть смертей. Острота восприятия как-то притупилась. Но потеря Простова отозвалась в моем сердце резкой болью.

После посадки я доложил о случившемся. Никто не знал, почему погиб этот бесстрашный человек. И только во время ужина один из летчиков-штурмовиков помог раскрыть тайну. Оказывается, перед вылетом он попросил Простова выполнить вблизи своего самолета бочку. Возвращаясь с задания, Простое вспомнил об этом, снизился до бреющего и попытался выполнить фигуру. Но он не учел большого радиуса вращения истребителя вокруг продольной оси и задел крылом самолета за землю.

Нелепая смерть! В том, что это случилось, есть и моя доля вины. Как командир, я обязан был требовать от подчиненных строжайшего соблюдения дисциплины. У нас, к сожалению, не уделялось этому должного внимания. Мы делали упор на обучение летчиков воздушному бою, на освоение ими новых тактических приемов. Дисциплина, разумеется, неотделима от полета, от воздушного боя. Но надо было пресекать всякие проявления лихачества в воздухе, не оставлять без воздействия ни одного факта недисциплинированности…

Смерть Простова нас многому научила. Мы стали больше внимания уделять дисциплине полета. Особенно пристально следили за летчиками при возвращении с боевого задания, когда им, возбужденным боем, все кажется нипочем и хочется наслаждаться ощущением опасности…