355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Кожевников » Стартует мужество » Текст книги (страница 8)
Стартует мужество
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 03:03

Текст книги "Стартует мужество"


Автор книги: Анатолий Кожевников



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

В боевой полк

В Москву приехали вечером. Было по-январски холодно. Затемненная столица выглядела сурово. Ее заводы напряженно работали для фронта, для победы над врагом.

Сели в трамвай и поехали на Неглинную, где жили родственники Филатова. Когда вошли в квартиру, Сеня, поздоровавшись, сразу спросил о брате. Беспокоился ом не зря. Брат ушел с ополченцами защищать Москву и не вернулся. Его жена, Авдотья Петровна, и двое детей тяжело переживали свое горе.

 – А Иван где? – спросил Сеня о племяннике.

 – На заводе, – ответила Авдотья Петровна. – На станке отца работает. Тоже рвется на фронт. Но в военкомате отказали: молод еще.

Пока разговаривали, закипел чайник. Керосинка была и единственным источником тепла. В комнате стояла минусовая температура.

Мы выложили на стол колбасу, полученную по продовольственным аттестатам. Маленькая Маша, племянница Сени, не могла отвести от нее глаз. Нелегко жилось москвичам.

За стол с нами села и Сенина бабушка. Не успели выпить по стакану чая, как объявили воздушную тревогу. От отдаленного взрыва зазвенели стекла окон, послышалась стрельба зениток. Но мы не пошли в бомбоубежище и продолжали пить чай.

К полуночи вернулся с завода Иван. В рабочей одежде он выглядел совсем взрослым. Дядю парнишка, видимо, любил, долго рассказывал ему о своей работе, о комсомольцах завода, которые выстаивают у станков по три смены почти без отдыха.

Следующие два дня пробыли на вокзале, стояли в очереди за билетами. Наконец сели в поезд и поехали в Иваново, в запасной полк.

Три месяца спустя меня зачислили в истребительный авиационный полк, который готовился лететь на фронт. Он был вооружен устаревшими английскими истребителями типа «Хаукер Харрикейн».

В штабе полка первым встретил меня комиссар Волков.

 – Воевать собрался? – спросил он, когда я доложил о прибытии и подал командировочное предписание.

 – Так точно!

 – А хорошо воевать будешь?

 – Или грудь в крестах или голова в кустах, товарищ комиссар, – выпалил я не задумываясь.

 – Ого! Но лучше, когда грудь в крестах, а голову береги. Пусть фашисты теряют свои башки по кустам.

От комиссара я направился на аэродром к инженеру, чтобы тот побыстрее познакомил меня с самолетом и двигателем.

Нашел его на стоянке, возле раскапоченной машины. Когда доложил ему о цели своего прихода, инженер с минуту молча смотрел на меня, а потом на его строгом лице появилась улыбка. В чем дело? Ведь в моих словах не было ничего смешного…

 – Толя, а ведь нехорошо зазнаваться, – сказал он наконец.

Теперь его лицо казалось мне знакомым. Постой, где же мы встречались? Вспомнил! Это же Гудим Левкович, мы вместе учились в 22-й фабрично-заводской семилетке. Тогда он был маленьким юрким мальчишкой, а теперь передо мной стоял здоровенный, широкоплечий бородач. Попробуй узнай!

Обрадованные встречей, мы стали вспоминать Красноярск, школу, товарищей.

Но надо было торопиться с делом. Гудим охотно принялся посвящать меня в особенности конструкции самолета и двигателя. За короткое время я усвоил все, что должен знать летчик перед полетом.

Когда занятие подходило к концу, на аэродроме появились командир и комиссар. Инженер доложил о выполнении задания, а я о готовности к самостоятельному вылету.

 – Раз готов, надо проверить, – сказал командир. – Надевайте парашют и взлетайте. Выполните три полета по кругу, расчет и посадку.

 – Есть, три полета!

Сел в кабину «харрикейна», запустил двигатель и взлетел. Сразу почувствовал, что машина эта хотя и нелегка в управлении, но маневренная. Сделав полет по кругу, зашел на посадку и приземлил самолет точно у «Т». Командир не сделал никаких замечаний. Два последующих полета у меня получились не хуже первого.

На очередной летный день мне запланировали воздушный «бой» с командиром полка. Весь вечер я думал о нем. Оценив качества самолета, решил драться на виражах. Поскольку машины у нас будут одинаковые, исход поединка решат отточенность техники пилотирования и тактическая смекалка. А эти качества и навыки за один вечер приобрести невозможно. Нужны длительные и систематические тренировки.

На следующий день я волновался больше, чем накануне. И вот наступил час вылета. Получив от командира указания, сел в машину и взлетел в паре с ним.

«Бой» мы вели над аэродромом. По сигналу сначала разошлись, потом развернулись и пошли навстречу Друг другу. За лобовой атакой последовал каскад различных фигур. На какое-то мгновение мне удалось зайти командиру в хвост и зафиксировать его машину в в прицеле. Победа!

 – Хорошо тянешь! – похвалил он меня после посадки. – Следующий вылет на стрельбу по конусу. Он будет и зачетным: тренироваться некогда, послезавтра отправляемся на фронт.

Самолет-буксировщик взлетел первым. Вскоре он появился над аэродромом с распущенным конусом. «Не подкачай, – сказал я себе, – весь полк на тебя смотреть будет».

Взлетаю и с набором высоты иду в зону. Первая атака. Прицеливаюсь и даю короткую очередь. Разворачиваюсь и атакую еще раз. После третьего захода пулеметы смолкают: патроны кончились. Тревожит сомнение: а вдруг промахнулся.

Сажусь раньше буксировщика. Зарулив самолет, быстро сбрасываю парашют и бегу к конусу. Вижу: попаданий больше, чем надо для отличной оценки. Комиссар жмет мне руку.

 – Если так будете и на фронте стрелять, фашистам туго придется!

Меня назначили командиром звена, которого, правда, еще не было. Состав подразделений определится за день до вылета. В другое время нам отвели бы немало часов для того, чтобы мы добились слетанности эскадрилий и полка. Но теперь, когда на Волге шли жестокие бои, когда враг подбирался к Каспийскому морю, нам дали на учебу всего один день.

И вот звено составлено. В него вошли Саша Заборовский, Коля Простое и Коля Кузьмин, выглядевший совсем мальчиком. Его мы чаще всего называли просто Кузя. Ему едва исполнилось восемнадцать лет, в то время как остальным было уже за двадцать. Командиром эскадрильи временно назначили Лавинского – старшего среди нас по званию и возрасту.

Когда летчики выполнили по одному полету в составе эскадрильи и полка, поступил приказ вылетать на фронт. Первую посадку сделали на рязанском аэродроме. Там и заночевали.

Эта ночь в Рязани запомнилась мне на всю жизнь. Едва мы улеглись спать, ко мне подошел Лавинский, сел на койку и вполголоса, чтобы не слышали остальные, заговорил о фронте, о том, что фашисты десятками сбивают «харрикейнов» и наши летчики гибнут не за понюх табаку.

 – Знаешь, Анатолий, – перешел он на шепот, – я вижу, ты дерешься неплохо. Давай оберегать друг друга. У нас с тобой больше шансов уцелеть. А этих, – он махнул рукой в сторону молодых летчиков, – все равно перебьют.

Услышав такие слова, я сначала растерялся: не верилось, что среди нас может оказаться трус и мерзавец.

 – Ты за кого меня принимаешь? – спросил я, опомнившись. – Значит, у тебя только одна забота: самому выжить. А на остальных наплевать – пусть гибнут?

Лавинский стал противен мне в эту минуту. Испугавшись, он зашептал:

 – Не кричи, ну что особенного я сказал? «Харрикейн» действительно не ахти какая машина, и надо помогать друг другу…

 – О твоем мерзком предложении я никому не скажу. Но помни: твои черные мысли теперь мне известны, – сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не ударить его. – Знай: при малейшей твоей попытке увильнуть от боя я лично собью тебя.

Отвернувшись к стене, я натянул на голову одеяло. На душе было гадко. Перед глазами вставали открытые, светлые лица летчиков эскадрильи. Молодые и доверчивые, они спокойно спали, даже не догадываясь, что Лавинский может бросить их в бою…

Факелы в небе

На фронтовой аэродром мы прилетели рано утром. Местные жители помогали нам строить капониры – земляные укрытия для самолетов – и землянки для жилья. Мы спешили: приказ на боевой вылет мог поступить в любую минуту. К обеду работы были полностью завершены. Я собрал летчиков звена в землянке и стал изучать с ними район предстоящих боевых действий.

Наш полк вошел в состав Воронежского фронта. Передний край наземных войск проходил в основном по левому берегу Дона. На правом – в излучинах реки – мы удерживали лишь небольшие плацдармы.

 – Поскорее бы в дело, – говорит нетерпеливый и горячий Простов.

 – Будет дело, не волнуйся, за этим и прилетели, – отвечаю ему.

 – А как вы думаете, наше звено примет участие в первом боевом вылете? – спрашивает Заборовский. Молодым хотелось вступить в бой именно первыми.

Ждать пришлось недолго. Однажды меня вызвали на командный пункт.

 – Лавинский болен, эскадрилью поведете вы, – приказал командир полка.

 – Есть, вести эскадрилью!

Ответил я уверенно, а про себя подумал: справлюсь ли?

Мне еще не приходилось управлять эскадрильей в воздухе, а тут сразу – вести ее на боевое задание.

В подготовленности своего звена я был уверен, но два другие меня беспокоили. Да и как можно управлять действиями летчиков в воздухе, если на «харрикейнах» негодные радиостанции.

 – Чего задумался? Справишься, не бойся, – ободрил меня комиссар. – Все равно когда-нибудь придется вести эскадрилью. Без первого раза в любом деле не обойтись.

Посоветовавшись с командиром полка, комиссар Волков предложил созвать всех, кому предстояло лететь на задание. Когда люди собрались, он обратился к нам с небольшой напутственной речью:

 – Вам, товарищи, выпала честь открыть боевые действия нашей части. Многие из вас встретятся с врагом впервые. Но я уверен, что и бывалые летчики, и молодые с честью выполнят свой долг перед Родиной!

Потом выступил командир. Поставив боевую задачу, он с помощью фотопланшета и крупномасштабной карты подробно изложил план уничтожения фашистских бомбардировщиков на аэродроме Россошь. Было четко определено, какая эскадрилья прикрывает штурмовиков, кто подавляет зенитные средства.

Нашей группе приказали частью сил подавить зенитный огонь противника, а основной удар нанести по вражеским самолетам, сосредоточенным на северной окраине аэродрома. Изучив район цели по фотопланшету, я решил вести туда эскадрилью со стороны солнца и атаковать с бреющего полета.

Летчики, так долго ожидавшие встречи с врагом, находились в приподнятом настроении. В бою возможны, а часто и неизбежны потери, но никому не хотелось думать, что этот вылет может стать для него последним.

Раздалась команда: «По самолетам!» На ходу застегивая – шлемофоны, – мы побежали к машинам. В это время над аэродромом появились наши штурмовики. С командного пункта взвилась сигнальная ракета. Истребители звеньями пошли на взлет. Казалось, они связаны между собой невидимыми нитями. Наверное, с земли эта картина выглядела особенно внушительно и торжественно.

Штурмовики шли под нами, прижимаясь к земле. Мы прикрывали их от нападения «мессершмиттов».

На переднем крае было спокойно. Перелетев линию фронта, мы вскоре развернулись на юго-восток, в направлении вражеского аэродрома. Такой маневр обеспечивал нам внезапный выход на цель со стороны солнца.

Когда мы появились над аэродромом, там полным ходом шла подготовка самолетов к ночному вылету. На стоянках находилось много народу. Первый удар по цели обрушили штурмовики. Потом и истребители начали атаковать аэродром, поливая стоянки пулеметным огнем. Внизу вспыхнуло несколько самолетов, а через некоторое время вверх взметнулся огромный фонтан огня и дыма: взлетел на воздух бензосклад.

Зенитные батареи противника не успели сделать ни одного выстрела. Их огонь был подавлен в самом начале налета.

Увлекшись атаками наземных целей, мы не заметили, как к аэродрому подошли восемь «мессершмиттов». Выводя машину из пикирования, лейтенант Кудинов увидел прямо перед собой самолет с черными крестами и свастикой. Наш летчик немедленно нажал на гашетки пулеметов, и «мессер», вспыхнув, врезался в землю. Сержант Олейников – он находился в группе прикрытия – атакой сверху сбил еще одного фашиста.

Оставшиеся шесть «мессершмиттов» устремились к штурмовикам, но сразу же были встречены второй нашей эскадрильей. Сержантам Хмылову и Орловскому удалось сбить еще по одному самолету. Остальные гитлеровцы поспешили выйти из боя и скрылись.

Все наши летчики благополучно вернулись на свой аэродром. Настроение у них было приподнятое. Они наперебой рассказывали об атаках, о том, как падали и удирали гитлеровцы, как взорвался и горел бензосклад… Героями дня были, конечно, те, кому посчастливилось сбить самолеты противника.

Молодые летчики – молчаливый, коренастый Хмылов и высокий, худощавый Олейников – радовались больше всех. Вместе с ними ликовал и Заборовский: меткими очередями он уничтожил расчет зенитной пушки и поджег «юнкерса».

По данным партизан и воздушной разведки, мы четыре вражеских самолета сбили, а семнадцать уничтожили на земле. Фашисты потеряли около ста человек летного и технического состава.

Говорят, что победителей не судят. Но командир полка, скупо похвалив нас, очень подробно разобрал наши ошибки. Прежде всего он отметил, что мы были недостаточно осмотрительными в воздухе и несвоевременно заметили появление «мессершмиттов». Нам просто повезло. Самоуверенные фашисты послали против нас молодых летчиков. Они рассчитывали, что превосходство в скорости позволит им запросто разделаться с «харрикейнами». А вышло наоборот.

Из первых боев я сделал много для себя выводов. Мы действительно допустили ряд серьезных ошибок. Подавив огонь вражеских зениток, мы потом не обращали на них внимания. И если хотя бы одна из подавленных батарей ожила, нам не избежать бы потерь. В бою мне никак не удавалось собрать эскадрилью. Летчики действовали в основном в одиночку, не заботились о прикрытии друг друга.

Что ж, будем учиться на ошибках!

Впоследствии мы не раз обращались к опыту этого вылета и, прежде чем идти на новое боевое задание, разыгрывали несколько вариантов воздушного боя. Особое внимание уделяли быстрому сбору, перестроению, сохранению своего места в строю.

Раздумья о тактике

Команда «Подъем» была подана на рассвете. Наскоро одеваемся. Адъютант эскадрильи Сухин, сообщив о полученном задании, поторапливает нас. Кто-то в потемках перепутал сапоги и в спешке не может разобраться, где свой, где чужой. Я вспомнил, что сержант Кузьмин еще в постели: от первой команды «Подъем» он никогда не просыпается.

 – Кузьку разбудите, – говорю Простову.

Сержант, как всегда, спал безмятежным сном. Его подняли, поставили на ноги, но, как только отошли, он снова упал на солому. Сердясь на друга, Простов стал дергать его за ноги, и Кузя наконец проснулся. Окончательно оделся он уже в кузове автомашины.

В штабной землянке, куда нас пригласили, собралось уже все командование полка. Начальник штаба капитан Веденеев, склонившись над картой, отыскивал едва заметные населенные пункты. Вокруг царил полумрак, несмотря на то, что посыльный то и дело поправлял фитиль коптилки. По утомленному лицу капитана было видно, что он еще не ложился. Мы сидели и ждали, пока он нанесет на карту последние изменения в боевой обстановке. Передний край по-прежнему проходил по левому берегу Дона, на правом – мы все еще сохраняли за собой несколько плацдармов. Фашисты ежедневно пытались сбросить оттуда наши наземные части, но каждый раз получали по зубам. В те дни Совинформбюро сообщало, что в среднем течении Дона советские войска ведут бои местного значения.

Когда Веденеев подготовил карту, командир полка поставил нам боевую задачу: прикрыть штурмовиков, которые будут наносить удар по скоплению вражеских танков западнее Коротояка. Полетит первая эскадрилья, ведущий – штурман Абалтусов. Взлет по сигналу зеленая ракета.

Вскоре капитан Абалтусов собрал летчиков в своей землянке и дал указания на случай воздушного боя. Предполагалась встреча с истребителями «Макки С-200», которые базировались на острогожском аэродроме. Главное внимание ведущий уделил оборонительному маневру. В случае воздушного боя мы должны были образовать замкнутый круг, а точнее эллипс, немного вытянутый в направлении нашей территории. Он полагал, что такой боевой порядок обеспечивал лучшую защиту от атак вражеских истребителей и позволял группе без перестроения уходить на свою территорию.

Штурман был отличным воздушным бойцом. Ему не раз приходилось встречаться с превосходящим противником, и всегда он выходил победителем.

В полку Абалтусов пользовался большим авторитетом. Тридцатипятилетний капитан принадлежал к старшему поколению советских летчиков, имевших за плечами солидный боевой опыт. Но он не кичился своими знаниями, держался с товарищами просто, отличался исключительной корректностью.

В Абалтусове уживались как бы два человека – «земной» и «небесный». Первый выглядел застенчивым, медлительным, порой даже неряшливым. У тех, кто его не знал, могло сложиться впечатление, что и летчик он неважный. Но это было не так. Садясь в самолет, Абалтусов буквально преображался. Движения его становились уверенными, четкими, экономными. Все он делал обдуманно, без каких-либо погрешностей.

Пока мы готовились к вылету, стало совсем светло. С командного пункта поступило распоряжение – быть в готовности номер один. Мы сели по машинам, чтобы в любой момент запустить двигатели. Сигнала ждать долго не пришлось.

Штурмовики появились на высоте тысяча пятьсот метров. Мы немедленно взлетели и приняли заранее обусловленный боевой порядок: два звена стали осуществлять прикрытие, одно составило ударную группу.

При подходе к линии фронта усилили осмотрительность. Но в голубом утреннем небе сияло только солнце. И на земле царило такое спокойствие, будто нет никакой войны.

Вдруг шедшее слева звено Лавинского метнулось в сторону. А в следующее мгновение надо мной пронеслись четыре тупорылых, с желтыми крыльями истребителя. «Макки», – промелькнуло в сознании, и я инстинктивно развернул самолет для лобовой атаки второго вражеского звена. Прицелившись, нажал на гашетку, но очереди прошли мимо. Чуть не столкнувшись с фашистом, расходимся левыми бортами.

Справа вверху замечаю пару «макки» и бросаюсь в атаку. Ведущий самолет в моем прицеле. Очередь, другая, третья… Но вражеский истребитель продолжает лететь. Замечаю, что недостаточное упреждение. Ввожу поправку. Однако стрелять не пришлось: атакованный парой «макки», я вынужден был сам выходить из-под их удара.

Мой ведомый, сержант Простов, неотступно следует за мной. Он тоже ведет огонь, но, как и я, безрезультатно.

Пулеметы замолкли, стрелять больше нечем. Но неписаные законы боя говорят: «Если патроны кончились, все равно атакуй противника, делай вид, что еще можешь сбить его. Дерись вместе с товарищами, а если положение станет безвыходным – тарань врага». Следуя этим заповедям, мы с Простовым имитировали атаки до конца воздушного боя, до тех пор, пока фашисты, потеряв от огня Абалтусова один самолет, начали уходить в западном направлении.

Штурмовики, выполнив задание, легли на обратный курс. Проводив их почти до самого аэродрома, мы тоже пошли домой.

И на этот раз наша эскадрилья выполнила задание без потерь. Даже самолеты не получили пробоин. Капитан Абалтусов сразу собрал эскадрилью и сделал разбор полетов.

 – Дрались хорошо, смело, упорно, – сказал он, – но стреляли плохо. Смешались в кучу, и не поймешь, кто где. Разве так можно?

В этот день мы совершили еще два боевых вылета. И в обоих случаях прикрывали отход штурмовиков на свою территорию все тем же замкнутым кругом. «Мессершмитты», имея почти двойное превосходство в скорости, свободно ходили выше «харрикейнов» и атаковали. А мы, «связанные» между собой, лишь отбивались. Был сбит ведомый Абалтусова Заборовский. Во второй эскадрилье погиб Хмылов, выбросился с парашютом Олейников.

Получалось, что оборонительная тактика изжила себя. Обстановка требовала искать новые приемы ведения воздушного боя.

…Наступила осень 1942 года. Положение на фронтах для нас ухудшилось, особенно на юге. Немцы захватили Кубань, продвигались к перевалам Большого Кавказа, рвались к Волге. Над Родиной нависла смертельная опасность. Мы, летчики, чувствовали это, хотя детально знали обстановку лишь на своем участке.

Первые бои показали, что враг силен, но не так страшен, что фашистов можно бить и на наших стареньких «харрикейнах». Мы почти всегда выигрывали поединки с «мессершмиттами», когда не ограничивались обороной и умело применяли вертикальный маневр. У нас нередко возникали споры по этим вопросам. Оборонительную тактику, «круг» по инерции отстаивали, как правило, летчики старшего поколения. Лавинский, например, видел в ней единственное спасение. Он боялся свободного маневра. Большинство же высказывалось за то, чтобы нападать, атаковать, уничтожать врага.

Когда окончательно определились точки зрения, спор о тактике был вынесен на партийное собрание. С докладом по этому вопросу выступил комиссар. Он решительно поддержал тех, кто выступал против устаревших тактических приемов.

 – Наша задача – уничтожать противника, – говорил он. Значит, нужно проявлять больше смелости и инициативы в бою, а не вертеться в «заколдованном кругу». Мы не ратуем за полный отказ от горизонтального маневра, в конкретной обстановке его нужно применять так же, как и вертикальный, но мы против шаблона. Давайте вспомним недавние бои: когда в первом из них стихийно перешли на вертикаль, сразу сбили вражеский истребитель. И наоборот, в последующих двух боях, где слепо придерживались «круга», мы потеряли двух летчиков и три самолета.

И на собрании не обошлось без споров. Но именно они помогли выработать единые взгляды на вопросы тактики. Абалтусов был летчиком «старой» школы, одним из горячих поклонников оборонительного варианта. Но он не стал отстаивать прежние позиции, понял, что на одной обороне далеко не уедешь. Наоборот, все свои знания и опыт он направил на разработку новых тактических приемов.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю