Текст книги "Стартует мужество"

Автор книги: Анатолий Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

По наземным целям

После гибели Простова в паре со мной стал летать сержант Кузьмин. Мы быстро слетались. Он понимал меня, как говорится, с полуслова, безошибочно угадывал мои намерения по эволюциям самолета. Незримые нити связывали нас не только в полете. Мы часто оставались вдвоем и на земле, вспоминали о прошлом, делились сокровенными мечтами.

Николай Кузьмин был самым молодым летчиком в полку. Смуглый, похожий на цыгана, восемнадцатилетний юноша снискал к себе любовь всего полка. Даже в кличке «Кузя» воплотилась та ласка, с которой относились к нему старшие летчики.

Первый раз мне пришлось действовать в паре с Кузьминым при налете на вражеский аэродром. В составе ударной группы мы должны были прикрыть штурмовиков на маршруте и над целью.

…До вылета остаются считанные минуты. Кузя немного волнуется, но старается не показать этого. А чего скрывать? Кто сейчас может быть спокойным? Не в гости летим. Тем более не в сумерках, а среди бела дня. На этот раз немцы могут встретить нас по-настоящему.

Привычный хлопок ракетницы. Над нами, словно сказочная птица, взлетает белая ракета.

 – Запускай моторы! – командует инженер.

Аэродром наполняется мощным рокотом. Закованные в броню тяжелые штурмовики и юркие истребители выруливают на старт.

Взлет. И вот мы уже идем по заданному маршруту, миновав линию фронта, углубляемся на территорию, занятую противником. В синей дымке показались очертания аэродрома. В воздухе спокойно. Успеют ли взлететь вражеские истребители? От этого многое будет зависеть. Еще минута, и мы окажемся над целью.

Очевидно, немцы уже заметили нас и подготовились к отражению атаки: на аэродроме ни души. Сейчас их зенитчики поймают наши самолеты в прицелы, а может быть, уже поймали и ждут удобного момента. Бесконечно долго тянутся секунды перед атакой! Кажется, что скорость машины недопустимо мала.

Вдруг все на земле и в воздухе ожило. В небе засверкали цепочки трассирующих снарядов, вокруг наших самолетов появились черные шапки разрывов. Но мы не остаемся в долгу, посылаем в ответ фугасные и осколочные бомбы, реактивные снаряды и пулеметные очереди. На вражеском аэродроме то в одном, то в другом месте появляются очаги пожаров.

Подаю команду «За мной!» и снова иду в атаку. Рев мотора заглушает мой голос, но я кричу:

 – Бей гадов, Кузя!

Кузьмин неотступно следует за мной, длинными очередями обстреливая зенитные пушки. Мы делаем атаку за атакой. Вражеские артиллеристы сосредоточивают весь огонь по нашему звену. Воспользовавшись этим, штурмовики и истребители непосредственного прикрытия выходят из зоны обстрела и ложатся на обратный курс. Вскоре и мы на бреющем полете скрываемся за лесом.

К концу сентября на нашем участке фронта противник прекратил атаки. Но движение в его прифронтовом тылу усилилось. По дорогам непрерывным потоком двигалась боевая техника. Что задумали немцы? Хотят возобновить наступление или создают видимость подготовки к нему, чтобы отвлечь часть наших сил со Сталинградского фронта?

В районе Острогожск – Каменка – Красное – Лиски заметно увеличилось количество зениток. Если раньше здесь находилось несколько батарей и их можно было обойти, то теперь вся эта территория прикрывалась мощным многослойным огнем. Все чаще наши самолеты возвращались с серьезными повреждениями, возросли потери.

 – Штурмовикам нужно менять тактику, а нам – способы взаимодействия с ними, – настаивал комиссар.

Была созвана специальная воздушнострелковая конференция. Ее участники – штурмовики и истребители – единодушно предложили увеличить высоту полета над вражеской территорией. Кроме того, мы обязались прикрывать штурмовиков не только от истребителей, но и от зенитной артиллерии противника. Для выполнения второй задачи решили специально выделить звено.

Забегая вперед, скажу, что принятые меры позволили резко сократить наши потери от зенитного огня.

Но вернусь к тому вопросу, который оставался для нас загадкой.

Чем же все-таки объяснить усиление противовоздушной обороны в районе Острогожск – Каменка – Красное – Лиски? Летаем на разведку с рассвета до темноты, а пока не можем сделать определенных выводов.

Вот и сегодня еще до восхода солнца к нам пришел штурман полка.

 – Есть, братцы, работенка, – сказал он, разложив карту. – Пойдете в прежний район. Просмотрите шоссейную дорогу от села Красное на запад, до самого Острогожска. Затем повернете на Алексеевку и далее на Павловск. Основная задача – уточнить направление движения механизированных частей противника. Маршрут немалый – сто восемьдесят километров. И опасный – в Острогожске и Алексеевке вражеские аэродромы. Лучше смотрите за воздухом.

К разведке мы уже привыкли, поэтому вылетели без специальной подготовки. Едва пересекли линию фронта, как попали под обстрел зениток. Маневрируя между разрывами снарядов, смотрю вниз и мысленно наношу на карту каждую обнаруженную батарею.

По мере удаления от фронта зенитный огонь становится слабее и наконец совсем прекращается. В оперативном тылу противника средства ПВО расположены лишь около крупных населенных пунктов и железнодорожных станций.

Взошло солнце. Осенний воздух чист и прозрачен, видимость отличная. Дороги забиты автомашинами. Они идут в сторону фронта. В кузовах – ящики, очевидно, с боеприпасами. По пыльным проселкам ползут танки, по тридцать – сорок машин в колонне.

Подлетаем к Острогожску. В него вливаются потоки машин со всех дорог. Такая же картина и в Алексеевке. Но почему автотранспорт не движется дальше? Ведь до линии фронта еще тридцать – сорок километров. Ответа пока не нахожу.

Закончив разведку, ищу подходящую для штурмовки цель. Выбираю колонну крытых тупоносых грузовиков, которая движется к железнодорожной станции. Атакую. После первой же пулеметной очереди головная автомашина останавливается и преграждает дорогу остальным. Еще атака. Горят, взрываясь, грузовики. Кузьмин, неотступно следуя за мной, тоже расстреливает автоколонну с боеприпасами.

Зенитные установки врага неистовствуют. Трассирующие пули и снаряды, кажется, сплели вокруг нас огненную паутину. Мы резко снижаемся и, используя рельеф местности, уходим из зоны обстрела.

В пятнадцати километрах от линии фронта, на проселочной дороге, Кузьмин заметил обоз. Он дает мне сигнал, и мы вместе устремляемся в атаку. Обезумевшие лошади несутся в поле, ломают повозки, рвут упряжь…

На аэродроме командир ждал результатов разведки. Штурмовики стояли наготове с заряженными кассетами и подвешенными бомбами.

Пока я докладывал, наши самолеты тоже успели заправить, и мы с Кузьминым вылетели сопровождать штурмовиков. Ведем их к одной из тех целей, которую только что обнаружили. Вот впереди показалась окутанная пылью автоколонна. Штурмовики перестраиваются и сбрасывают на дорогу серию осколочных бомб. Несколько автомашин взлетает на воздух, горят автоцистерны. Движение останавливается.

Истребителей противника нет, поэтому второй заход делаем всей группой. После пятой атаки дорога стала походить на огромного огненного змея.

…В тот же день я получил еще одно боевое задание.

Подхожу к Кузьмину и, пока не посвящая его в суть дела, спрашиваю:

 – Николай Георгиевич, как бы ты стал вести разведку зенитных батарей?

 – Очень просто, – не задумываясь отвечает он. – Взлечу, наберу высоту и буду смотреть, откуда по мне стреляют.

 – Но ведь батареи могут и не открывать огня по двум истребителям.

 – А мы пойдем бреющим. Пушка не иголка, найдем.

 – Найдем! Легко у тебя получается. Видишь, ястреб парит, он тоже вроде ведет разведку. Мог бы и ниже лететь, да, наверно, ему это невыгодно: слишком мал сектор обзора. Даже ястреб предпочел высоту. А нам тем более невыгодно лететь бреющим. Можно проскочить в ста метрах от батареи и не заметить ее. Если она и откроет огонь, не запомнишь, где расположены ее позиции.

 – Товарищ командир, – с улыбкой сказал ведомый, – из разговора я понял, что нам поставлена задача разведать зенитные батареи.

 – Правильно понял. Вот решим, как выполнять задачу, и полетим.

Кузя весело сказал:

 – Зачем мне думать? Ведь я ведомый. Куда ты, туда и я.

 – Что ж ты, все время будешь ведомым? Скоро звено получишь. Запомни: каждый должен уметь выполнять обязанности на одну ступень выше.

Ведомый в знак согласия кивнул головой.

Мы взлетели. Кузьмин держался слева. Со стороны солнца ему было удобнее наблюдать за маневрами моего самолета. На высоте тысяча двести метров пересекли линию фронта. В воздухе сразу появились шапки разрывов. Сначала они оставались позади, потом стали быстро приближаться: противник брал поправку.

Меняю курс и быстро теряю скорость. Разрывы уходят вперед: мы в безопасности. Немцы переносят огонь. Снова меняю скорость. Иногда снаряды рвутся совсем рядом.

На колене у меня прикреплена планшетка. На карте появляются все новые красные точки, которыми я обозначаю обнаруженные зенитные батареи.

Разведка закончена. Мы выходим из зоны обстрела и пересекаем линию фронта.

…На аэродроме к нам подошел инженер полка.

Осмотрев самолеты, он сказал:

 – Видать, сильный огонь был. Только больших дырок я насчитал в твоей машине около двадцати штук. И у Кузи не меньше. Ремонтникам до вечера хватит работы.

 – Было б просто удивительно, если бы мы вернулись без пробоин, – заметил Кузьмин. – Что там творилось! Ад кромешный! Крутились, как береста на огне!

После доклада о результатах разведки мы пошли в парк посмотреть, как ремонтируют наши машины.

 – Лучше новых будут, товарищи летчики, – обнадежил нас пожилой слесарь. – Сделаем так, что комар носа не подточит.

Мастера действительно делали все на совесть. Наложенные ими латки почти не выделялись на поверхности. Проверявшие качество ремонта инженер и механики не сделали никаких замечаний.

К утру наши машины выглядели как с иголочки. Даже трудно было узнать в них вчерашние старенькие «харрикейны».

 – Принимайте работу, товарищи летчики, – поглаживая усы, сказал наш новый знакомый – пожилой слесарь. – Летайте на здоровье, бейте фашистов проклятых, чтоб им пусто было. Мне тоже в восемнадцатом году приходилось бить немецких оккупантов. Жаль, что теперь не довелось. Просился в пехоту, а попал, по старости, в авиацию…

Боец хитро улыбнулся и продолжал:

 – Сначала думал, буду летать. Но какой из меня летчик? А на аэродроме всем дело найдется, потому как один воюет, а двадцать смотрят, что у него получается.

 – Вот уж в этом ты, отец, не прав, – вмешался молодой помощник слесаря. – Если бы не мы, как же летчики могли летать-то на самолете? Сам знаешь, что это за машина: чего в нее только не наставил человек. Тут и пушки, и пулеметы, и «катюши» вон подвешены… А приборов сколько в кабине. Нет, ты не прав…

 – Ты мне про это не говори. Я сам не хуже тебя знаю, что эта за машина. Только немца-то на ней бьет он, а мы на аэродроме сидим. Да что с тобой спорить, когда ты еще зелен в этом деле…

Слесарь махнул рукой и обратился ко мне:

 – Я знаю, товарищ летчик, что вы крепко устаете, а все же хочу просить вас зайти к нам на свободе в землянку. Рассказать, как фрицев бьете, а то ведь иные понятия не имеют, как вы воюете. Видели, как осколками самолет изуродован. А это, поди, малая доля из того, что рядом пролетели. Я-то знаю, что значит, когда снаряд поблизости рвется. Другой раз, кажется, душа совсем замрет. К земле, бывало, припадешь и держишься за нее, матушку. Но ведь то на земле, а в воздухе спрятаться не за что…

 – Обязательно зайду, – пообещал я. – И не один, а с напарником. С удовольствием поговорим.

 – Силен старикан, – сказал Кузьмин. – Такому не откажешь. Сегодня после полетов обязательно у него побываем, если, конечно, доживу до вечера.

Прибежал запыхавшийся посыльный и передал, что нас срочно вызывают на командный пункт. Когда мы пришли туда, там уже было несколько летчиков. Командир поставил задачу – сопровождать «илы» в район станции Евдаково.

Уже около недели штурмовики действовали только по коммуникациям противника. Немцы перешли к обороне и, по данным нашей разведки, создавали запасы продовольствия и снарядов.

 – Фриц зимовать на Дону собирается, – шутили летчики. – Только удастся ли ему здесь весны дождаться? Будем поддавать ему жару так, что и январь маем покажется.

Летим к дороге Острогожск – Евдаково. По ней, как сообщила разведка, движется большая автоколонна. Нашу группу ведет командир эскадрильи штурмовиков майор Исензон.

Сведения оказались неточными, машин на дорогах не было. А может быть, пока мы собирались, они успели уйти. Зато мы обнаружили другие, не менее важные цели – эшелоны на станции Евдаково. Ведущий разделил группу на две: одна громила эшелоны, другая уничтожала зенитные батареи.

Исензон – пожилой, чуть сутуловатый летчик – в прошлом был кузнецом. Он и теперь бомбит, словно молотом бьет: деловито, методично.

Штурмовкой заняты все – и штурмовики, и истребители. Рвутся и рвутся бомбы. Очередь за очередью посылаем мы по бегущим толпам солдат. Реактивные снаряды разносят вдрызг все, что попадается на земле. Это какие-то особые, неописуемые минуты, когда буквально сатанеешь. В самолете кажется тесно. Хочется соскочить на землю и собственными руками душить гадов…

Фашисты сопротивляются отчаянно, создали сплошную завесу огня. Но на нее не обращаем внимания. Даже когда один за другим упали сбитые истребитель и штурмовик, никто не дрогнул, не подумал об опасности. Хотелось бить, бить без конца.

Штурмовик лейтенант Минин обнаружил склад боеприпасов. Точно прицелившись, он сбросил на него оставшиеся бомбы. Склад взорвался. Сила взрыва была настолько велика, что самолет Минина разрушился и упал на землю.

Станция походила на кратер действующего вулкана, а мы продолжали штурмовать. С ожесточением стреляли в эту горящую и грохочущую массу.

Наконец штурмовики, подстраиваясь на маршруте, один за другим начали выходить из боя: израсходованы все боеприпасы, их не осталось даже на случай встречи с врагом на обратном маршруте.

Домой возвращаемся в лучах заката. День окончен. Сегодня фашисты еще раз почувствовали силу ударов советской авиации. «Черная смерть», как прозвали немцы наш Ил-2, во всю мощь прошлась по их эшелонам.

На ужин летчики шли возбужденные. Несмотря на понесенные сегодня потери, настроение у всех было приподнятое.

В столовой мы застали двух ребят за горячим спором. Маленький, подвижный истребитель Фатин, размахивая потухшей трубкой, доказывал могучему и спокойному штурмовику Морозову, что их удар по автоколонне противника был неточным. Ведь на дороге не возникло ни одного пожара. Он винил в этом штурмовиков.

Долго молчавший Морозов наконец встал из-за стола и, пригибаясь под низким для него потолком, подошел к Фатину.

 – Ничего-то ты, дружище, в бомбометании не смыслишь. Привык считать прямые попадания. А сегодня бомбы упали не дальше чем в пятнадцати – двадцати метрах от дороги. Значит, автомашины поражены осколками.

Фатин попытался возразить, но Морозов перебил:

 – Эх ты, злой истребитель, с одного раза все хочешь разрушить. Война продолжается, и сегодняшний вылет не последний. Мы еще покажем, как нужно драться. Пока руки мои держат штурвал, а глаза видят землю, буду бить фашистов смертным боем! Понял? – и Морозов сжал в кулаки свои огромные руки.

В его словах не было ни хвастовства, ни позерства. Эскадрилья Морозова действительно воевала хорошо. Когда она уничтожала гитлеровские огневые точки и наблюдательные пункты в городских кварталах Воронежа, удары отличались такой точностью, что можно было только удивляться.

После ужина мы с Кузьминым зашли в землянку ремонтников и рассказали о том, как воюют летчики наших эскадрилий.

Боевое счастье

Как ни старались мы действовать наперекор погоде, летая даже при низкой облачности, осень брала свое. Тучи стелились над самой землей, часто лил дождь. В боевой работе наступила вынужденная пауза. Используя ее, летчики обобщали накопленный опыт, техники и механики еще и еще раз тщательно осматривали самолеты и вооружение.

Однажды, когда мы на «пленуме друзей» обсуждали наиболее поучительные вылеты, в землянку вошел Виктор Олейников и озабоченно объявил:

 – Погода улучшается, с минуты на минуту можно ожидать задания, а техники такое натворили с нашими машинами, что до вечера не соберут.

Однако наш друг волновался напрасно. Техники и механики интересовались погодой не меньше нашего. Работая под открытым небом, они первыми заметили, что дождь перестал, и быстро привели самолеты в полную готовность. Вскоре поступил приказ вылетать. Предстояло разведать места сосредоточения танковых и механизированных частей противника западнее плацдарма, удерживаемого нашими войсками.

 – Кто со мной? – обратился я к летчикам. – Кроме ведомого, нужна еще одна пара. Приказано лететь в составе звена.

Вначале все промолчали. Видимо, дал о себе знать вынужденный пятидневный перерыв в боевой работе. Но тишина длилась лишь мгновение. Поднялся Егоров.

 – Прошу взять меня…

 – Вы же не из моей эскадрильи.

 – Хочу лететь.

 – Хорошо, полетим. Но только смотри не отстань. Снарядов немцы не пожалеют, крутиться придется порядочно.

 – Не отстану.

Уяснив задачу, мы направились к самолетам. В облаках появились разрывы, через них на землю струились лучи осеннего солнца.

Разбрызгивая лужи, четверка самолетов взлетела и взяла курс на запад. Под крылом замелькали раскисшие по-осеннему дороги, поплыли черные как воронье крыло вспаханные пары.

Вначале было тихо. Но стоило нам пересечь передний край противника, как в небе появились разрывы зенитных снарядов. Почти инстинктивно я изменил курс и высоту. Снаряды стали рваться правее и ниже. Маневрируя, мы все больше углублялись в тыл врага.

Чем дальше мы шли на запад, тем гуще и ниже становились облака, прижимая нас к земле. На такой высоте нас могли сбить даже из автомата. Пришлось чаще и энергичнее перекладывать самолет из одного разворота в другой. Остальные летчики повторяли маневр.

Звено достигло намеченного района. Противник, видимо, никак не предполагал, что в такую погоду могут появиться наши истребители. На опушке рощи, неподалеку от дороги, квадратами выделялись незамаскированные штабеля артиллерийских снарядов. А за деревней, в подлеске, по всем признакам, стояли танки.

Снижаюсь до бреющего. Следов гусениц не вижу. Значит, танки пришли сюда еще до дождей. Пролетаю над деревней. По улицам бродят отдельные солдаты. В одном из огородов вижу несколько бензозаправщиков. Подаю сигнал: «Делай, как я», прицеливаюсь и выпускаю два реактивных снаряда. Бензозаправщик вспыхивает. И сразу же по нас открывают огонь зенитки. Противник снял маскировку. В подлеске, где стоят танки, засверкали вспышки орудийных выстрелов. Знакомая картина!

Пока пара Егорова штурмует зенитные огневые точки, я со своим ведомым наблюдаю за подлеском, стараясь определить количество сосредоточенных там танков.

Закончив разведку, разворачиваемся на обратный курс. Видим – на дороге, километрах в десяти от подлеска, завязла в грязи колонна тупоносых грузовиков. Делаем один за другим три захода, и вот уже горят несколько машин.

На бреющем полете проскакиваем линию фронта и берем курс на свой аэродром.

 – Все глаза проглядел, – радостно встречает меня механик Васильев. – Нет и нет. Чего только не передумал! Говорили, что должны вернуться с задания через сорок минут, а прошло уже полтора часа.

Васильев заботливо осматривает самолет. На первый взгляд он медлителен. Но проходит совсем немного времени, и он успевает проверить всю машину.

Оружейник Закиров, заглянув в патронные ящики, улыбается до ушей и говорит:

 – Нет ни один патрон, товарищ командир. Хорошо работал. Мой сердца всегда веселый бывает, когда все патрон стреляешь. Еще заряжу, осечка не будет.

Оружейник ловко соскакивает с плоскости и скрывается в блиндаже, где хранятся боеприпасы. Через минуту он снова появляется, обвешанный пулеметными лентами, тщательно проверяет их, прежде чем заряжать оружие. С такой же быстротой и аккуратностью Закиров готовит к бою пушки, устанавливает на рейки реактивные снаряды. Закончив работу, он весело докладывает:

 – Все в порядке, товарищ командир. Можно везти от Шакир Закирова подарка фрицу. Ни одной задержка пушка не даст!

Васильев успел заправить самолет горючим и сжатым воздухом. Теперь он с отверткой в руках по-хозяйски проверяет надежность щитков.

Я пошел доложить о результатах разведки. Вернулся и сел рядом с летчиками звена, чтобы поговорить о прошедшем полете.

 – Смотри-ка, твой механик что-то нашел, – сказал мне ведомый.

Я обернулся и увидел Васильева на плоскости самолета. Взмахами рук он звал к себе и кричал:

 – Снаряд! Зенитный снаряд!

Мы все бросились к моей машине. На картере двигателя в развале цилиндров и в самом деле лежал снаряд. Он пробил дюралевый капот, но не разорвался. Вот так штука! Чудеса, да и только!

Никаких чудес, конечно, не было. Просто снаряд угодил в машину на излете и пробил лишь дюралевый капот. Но почему он не разорвался? Ведь лежал в развале горячих цилиндров.

Взять немецкий гостинец в руки никто не решался.

Подошел техник звена по вооружению Павлычев. Внимательно осмотрев находку и убедившись в неисправности взрывателя, он снял снаряд и сказал:

 – В рубашке ты родился…

 – Может быть, – весело ответил я. Меня почему-то и теперь не тревожила мысль о грозившей опасности.

…За ночь тучи разошлись. День обещал быть хорошим. Рано утром меня разбудил Вася Соколов.

 – Ты в сны веришь? – спросил он. – Не сердись. Я тоже не верю, но на душе почему-то тоскливо. Понимаешь, вот говорю сам себе, что все это ерунда, бабушкины сказки, предрассудки, а грудь давит какое-то предчувствие. Как в тот день, когда меня над Давыдовкой сбили…

Вид у Васи был действительно встревоженный, и я не мешал ему выговориться.

 – Снится мне, – продолжал Соколов, – что идем мы с тобой в Кинешме около моего дома и будто бы мы не знакомы. Смотрю, а ты отходишь все дальше и дальше, потом погрозил мне и говоришь: «Смерти боишься? Эх ты, чудак, а мы с ней, знаешь, рядышком».

 – И тут ты проснулся? – с насмешкой спросил Орловский.

 – Да, тут я и проснулся, – не заметив насмешки, подтвердил Вася.

 – Черт с ним, с этим сном! – сказал я как можно беспечней. – Смерть с нами рядом, да не в обнимку. Вставайте, а то еще что-нибудь приснится.

 – Ночи стали длинные, спим много, вот и лезет в голову всякая ерунда, – добавил Кузьмин, выглядывая в окно.

Повариха Тетя Катя, полная, добродушная женщина, как обычно, весело пожелала нам счастливого дня. Она называла нас не иначе как «мои ястребки» и относилась к нам по-матерински.

Мы еще не кончили завтрак, когда в столовую вошел начальник штаба и пригласил меня и Соколова на КП.

Перед нами поставили задачу – установить конечные пункты движения вражеских автоколонн. Если они доставляют грузы к прифронтовым селам, можно сделать вывод, что неприятель готовится к зиме и пополняет запасы. А если пути грузового транспорта обрываются возле железнодорожных станций – не будет ошибкой предположить, что противник перебрасывает технику и снаряжение под Сталинград…

Дороги начали слегка подсыхать, автомобильное движение на них усилилось. С воздуха мы это сразу заметили. Когда встречались вражеские автоколонны, так и подмывало дать по ним одну-две пулеметные очереди. Но наша главная задача состояла не в этом, и мы, преодолевая искушение, их не трогали. Внимательным наблюдением установили, что большинство автомашин с грузом направляется к прифронтовым железнодорожным станциям.

Полет протекал на редкость спокойно. Казалось, что у противника здесь вообще нет зениток. Маскируясь шестибалльной облачностью, мы наблюдали через «окна» за движением на земле и делали пометки на картах.

На железной дороге почему-то было тихо. До станции Валуйкн нам не встретилось ни одного поезда. Попадались лишь вагоны, стоявшие в тупиках.

Но вот вдали показался дымок. Продолжаем полет, не меняя курса. Дав сигнал Соколову «Атакую один», я пошел вниз. Вася решил не отставать. Как только мы вышли под облака, зенитная артиллерия заговорила во весь голос: били пулеметы и малокалиберные автоматические пушки, установленные на платформах воинского эшелона. Мы прошлись вдоль состава, стреляя по крышам вагонов. Сделав еще одну атаку, с набором высоты развернулись на восток, стараясь выйти из зоны обстрела.

В этот момент сильный удар заставил меня съежиться. Самолет словно остановился и сразу же бессильно свалился на правое крыло. Я бросил взгляд на правую плоскость. Рядом с кабиной в крыле зияла огромная дыра. Машина почти не слушалась рулей управления. «Прыгать, – мелькнула мысль. – Но куда – кругом фашисты».

Огромным усилием я вывел машину из глубокой спирали. О противозенитном маневре нечего было и думать: подбитый самолет мог лететь только по прямой. Утихший на несколько секунд огонь возобновился с новой силой. Тяжелее всего чувствовать себя таким беспомощным под обстрелом зениток. Расчет – лишь на слепое счастье. Словно не ты управляешь судьбой, а она крепко держит тебя в своих руках.

Бесконечно долгими кажутся минуты. Разрывы снарядов сгущаются правее самолета. Значит, немецкие зенитчики не учитывают скольжения подбитой машины. Это хорошо, мои шансы на спасение повышаются…

Вот и Дон. За ним наши. «Теперь не возьмешь! – торжествую я. – Не возьмешь!»

Сели удачно. Когда я зарулил на стоянку, Васильев ахнул от удивления.

 – Вот это да! Такого еще не было, товарищ командир!

А Закиров, чтобы показать величину пробоины, просунул в нее голову.

 – Понимаешь, получается, как во сне, – сказал подошедший Соколов. – Побывал рядом со смертью. Уклонись вражеский снаряд на два-три сантиметра в сторону и задел бы взрыватели твоих реактивных. Тогда бы капут. У меня сердце оборвалось, когда твой самолет перевернуло и потянуло к земле. Ну, думаю, все. Нет, смотрю, выходишь. А по моему самолету фрицы не выпустили ни одного снаряда, весь огонь сосредоточили на твоей машине – смотреть страшно…

 – Со смертью рядом, да не в обнимку с ней, – повторил я сказанное утром. Правда, уже не так беспечно.