Текст книги "Прииск в тайге"
Автор книги: Анатолий Дементьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Лето незаметно переходило в осень. Покраснел лист на осине, позолота украсила ветки березы. Некошеные травы полегли, но поздние цветы еще тянулись к солнцу, будто старались больше захватить тепла. Отзвенели птичьи голоса – пернатые собирались в теплые края. Ветер гнал тонкие серебристые нити паутины, обрывал желтые листья.
Почти все лето Плетнев прожил на берегу озера. Ставил сети на разжиревших карасей, что лениво копошились в илистых заводях. Вечерами раскладывал небольшой костер, варил уху и здесь же на берегу ел. А потом при свете звезд тянул из кружки горячий чай и смотрел, как в озере купается луна, протянув серебристую дорожку к берегу. Попыхивал трубкой, слушал, как перекликались в камышах утки, как плескалась рыба, как шипели маленькие волны, набегая на мокрый прибрежный песок. Вьюга лежала рядом с хозяином и тоже слушала, и тоже смотрела и на озеро, и на звезды, и на луну. Лайка за лето отъелась, снова стала белой, как первый снег. О золоте охотник вспоминал редко. Сходил к той яме, где боролся с медведем, подложил под уступ хороший заряд пороху и подорвал глыбу пудов на сто. Когда пыль улеглась, подошел к яме. Всю ее засыпало вровень с краями. Золотой клад укрыт надежно. В речке Плетнев устроил завалы из камней и сухого леса.
…Однажды утром Никита проснулся от лая Вьюги. Дверь избы была распахнута. Собака бегала вдоль изгороди, тревожно подавая голос. Плетнев натянул на босу ногу сапоги, схватил ружье и вышел на крыльцо. Чуткое ухо сразу поймало непривычные звуки: конское ржанье и людской говор. Увидев хозяина, Вьюга, как и в ту лунную ночь, одним махом перескочила изгородь. На тропу выехали два всадника. Охотник оперся руками на стволы ружей, молча разглядывая людей.
Впереди ехал высокий плотный старик с обрюзгшим лицом, квадратной нижней челюстью и седыми бакенбардами. На нем был поношенный казачий мундир. На вороном жеребце всадник держался легко и уверенно. Второй всадник выглядел лет на десять моложе первого, одет был в простой костюм, как одевались большинство служащих на приисках, и старомодную шляпу, сдвинутую на затылок. Его глаза прикрывали большие очки, под мясистым носом чернели коротко стриженные усы, и сразу же от нижней губы начиналась темная короткая бородка. Серая лошадь под ним плясала, шла боком, перебирая тонкими ногами, всхрапывая и задирая голову. Оба всадника были вооружены карабинами, а позади седел у каждого виднелись объемистые тюки.
С громким лаем Вьюга бросилась навстречу чужим, запрыгала перед мордами лошадей. Старик взмахнул плеткой, но собака увернулась от удара. Плетнев пытливо оглядел всадников. Они его тоже заметили, тот, что был помоложе, сказал:
– Кажется, мы имеем удовольствие видеть хозяина? Бонжур, монсиньер, – он снял шляпу и шутливо поклонился. – Принимай гостей, таежный князь.
– Кто такие будете? – не отвечая на приветствие, спросил Плетнев. Ему не понравилось кривляние очкастого.
– Смиренные путешественники, любители природы.
– Убери собаку, черт бы ее побрал, – крикнул старик. – Она покусает лошадей. Но прежде я исполосую ее шкуру.
– Легче, господин хороший, – нахмурился Никита. – Не больно махайся-то, – и позвал Вьюгу. Лайка нехотя повиновалась, взбежала на крыльцо и оттуда рычала, не спуская глаз с пришельцев. Всадники спешились, привязали лошадей к изгороди и вошли с хозяином в избу. Вьюга, рыча, легла у порога.
– А вы, мон шер, не очень приветливо встречаете путешественников, – заговорил человек в очках, мельком оглядывая жилье охотника. Он вытянул онемевшие от долгой езды ноги, снял выгоревшую на солнце шляпу и обмахивал ею потное лицо.
– В тайге живу, – коротко ответил Плетнев. – Здесь всякий народ попадается.
– Он прав, – поддакнул старик, в котором нетрудно было и без мундира узнать бывшего офицера. Все движения его – резкие и четкие, выдавали старого служаку, а говорил он громко, отрывисто, словно командовал ротой. – Знаю и я таежных бродяг. Народец – оторви да брось.
– Убедили, согласен, и довольно об этом, – прервал человек в очках. – Я философию на пустой желудок плохо воспринимаю. Лучше давайте позаботимся о завтраке.
Никита растопил печь, поставил на нее закопченный чайник. «Откуда взялись такие? – думал он. – Зачем приехали?». Пока он возился у печи, приезжие внесли свои тюки и распаковали их. На столе появились консервы, колбаса, рыба и бутылка с вином. Бывший офицер достал два серебряных стаканчика, нож и вилки. Все это он хозяйственно разложил на чистой салфетке, открыл банку с сардинами и обратился к товарищу:
– Начнем. И ты, хозяин, садись.
– Благодарствую, – отказался Плетнев. – Не привычен к вину.
– Садись, садись, – настойчиво приглашал очкастый. – За знакомство нельзя не осушить по единой чаре.
«За стол уселись, а лбы не перекрестили», – неприязненно подумал охотник. Он сел сбоку стола, искоса поглядывая на гостей.
– За знакомство, – человек в очках поднял стаканчик с вином. – Смею заверить, прекрасный коньяк. Кстати, позвольте представиться, – он шутливо поклонился. – Горный инженер Андрей Антонович Сомов. А это (поклон в сторону спутника) – Николай Александрович Вихорев. Есаул в отставке. А тебя как зовут, хозяин?
– Иван Гаврилов, – пробормотал смутившийся охотник.
Старик, нетерпеливо барабаня пальцами по столу, ждал, когда инженер сядет.
– Знакомство состоялось. Господи благослови, – Сомов чокнулся с есаулом. Все выпили и принялись есть. Никита закашлялся, побагровел, у него дух захватило от крепкого вина. Сомов и Вихорев расхохотались. Горный инженер снова наполнил стаканчики.
– По второй, – провозгласил он.
– Не буду, – Плетнев решительно отодвинул свою кружку и прикрыл ее ладонью. – Не могу.
– Отказываться?! – блеснул очками Сомов. – От божьего дара отказываться? Да знаешь ли ты, о несчастный, что это за вино? Его выжимали из лучших сортов винограда, годами держали в дубовых бочках. А виноград сам бог вкушал. Ergo – ты обижаешь отказом бога.
– Не буду, – еще решительнее повторил Никита.
Горный инженер пожал плечами, залпом осушил свой стаканчик. Несколько минут гости усиленно жевали.
– Вот что, хозяин, – заговорил Андрей Антонович, – Мы намерены прожить у тебя до конца месяца, пока не закончим свои дела… Что за дела, тебя не касается. Мы будем спать под твоей крышей, есть за твоим столом. Ты станешь готовить нам еду, ухаживать за лошадьми. За все это получишь, скажем… двадцать рублей. Надеюсь, доволен?
– Деньги большие, что и говорить, а только принять их не могу. Грех с гостей плату брать. Живите, сколько надо.
– Опять отказываться? – воскликнул Сомов, размахивая вилкой и тыча ею в стол рядом с консервной банкой, – не понимаю тебя.
– Перестаньте, Андрей Антонович, – оборвал товарища Вихорев. – Не берет деньги и не надо. Скажи-ка, Гаврилыч, где прилечь можно? Ночью-то мы совсем не спали.
– Да вот хоть на нары ложитесь.
Из вьюков гости достали легкие одеяла, Никита дал медвежьи шкуры. Через пять минут гости храпели на всю избу, раздражая Вьюгу, – собака все еще косилась на пришельцев. Плетнев вышел во двор. От коньяка шумело в голове, мысли пошли вразброд. Отвязал лошадей, понуро стоявших у изгороди, расседлал и, стреножив, пустил щипать траву.
* * *
Расправа со старателями Зареченского прииска, как ни пытались ее скрыть, получила широкую огласку. Сам губернатор был вынужден заняться Зареченским делом. Особой комиссии поручили расследование бунта. Узнав о комиссии, Василий Осипович Атясов встревожился: на прииске творилось такое, за что его, пожалуй, не похвалят. Могут всплыть и старые грехи. Но пораздумав, старик успокоился. Атясов свято верил в силу денег и был достаточно изворотлив. Ответственность за расправу над старателями хозяин прииска свалил на есаула Вихорева. Он, этот беспутный есаул, превысил полномочия, он самолично допустил кровопролитие. И Василий Осипович не ошибся в расчетах: через месяц на стол губернатора легла подробная докладная записка о беспорядках на Зареченском прииске. Просмотрев ее в присутствии специального чиновника из Петербурга, губернатор нашел, что враждебные действия старателей, убивших штейгера Виткевича, вынудили есаула Вихорева в оборонительных целях открыть огонь, на что, однако, он указания не получал, и «Компания» здесь ни при чем. В таком же духе было составлено и донесение в Петербург. Чтобы полностью «восторжествовала справедливость», губернатору пришлось принять и другие меры. В Златогорск срочно вызвали есаула Вихорева. Бравый есаул сильно надеялся на повышение в чине, но вместо этого ему намекнули, что пришла пора подумать об отставке. Вихорев, полагавший, что верой и правдой служит царю-батюшке и отечеству, был ошеломлен. Получив крупную сумму и особую плату от хозяев Зареченского прииска, холостяк Вихорев поселился в Златогорске и с горя запил. За несколько лет бравый казачий офицер превратился в растолстевшего от безделья старика.
В Златогорске Николай Александрович Вихорев познакомился с таким же горьким пьяницей и неудачником горным инженером Сомовым. Когда-то Сомов работал на приисках, попался на одной махинации и был уволен. Еще дважды менял место службы, плутовал, не ужился с высшим начальством и опять оказался не у дел. Потом скупал и перепродавал краденое золото и снова потерпел крах. Отчаявшись, горный инженер стал искать в вине утешение от всех невзгод. В это время судьба и свела его с отставным есаулом. С первой же встречи Вихорев и Сомов почувствовали взаимную симпатию. Они и жить стали вместе, что особенно было удобно инженеру, не имевшему за душой ни полушки. У Вихорева деньги еще водились, но с помощью Сомова он очень скоро истощил свой золотой запас. В один из дней друзья увидели, что если они ничего не придумают, то скоро станут нищими.
И Сомов предложил есаулу создать товарищество по разработке новых золотоносных земель, и немедленно начать поиски таковых. Путь к богатству не скорый, зато верный. Вихорев в золотом деле смыслил не больше, чем в кузнечном. Но перед глазами был заманчивый пример: «Компания» Зареченского прииска. Есаул дал согласие и охотно внес оставшиеся деньги в кассу скороспелого товарищества.
Вот так и получилось, что двое искателей счастья выехали на разведку в тайгу. А так как, кроме плана, у Сомова и Вихорева ничего не было, то намерение свое они держали от всех в строгом секрете и отправились тайком, не оповестив приятелей и знакомых. За лето горный инженер и есаул изъездили немало, но золота не нашли. Случайно они набрели на избу Плетнева.
* * *
Сомов и Вихорев проснулись под вечер. Инженер сел на постели, протирая глаза кулаками, как ребенок.
– Черт побери! – воскликнул он. – Как долго я находился в объятиях Морфея! Этак все на свете можно проспать.
Он растолкал есаула, и оба вышли во двор, направляясь к роднику. Гости пригоршнями захватывали сверкающую холодную воду, плескали ею в лицо и освеженные вернулись в избу. Никита достал из печи подрумяненных рябчиков, принес соленых грибов, моченой брусники, вяленой рыбы.
– Какая прелесть у тебя, Гаврилыч, – Сомов с удовольствием уселся за стол. – Природа, свежий воздух и…
– Проклятые комары, – мрачно вставил есаул.
– Терпение, о друг мой! Забудь о комарах и обрати внимание на этих рябчиков. Они, ей богу, больше достойны внимания.
Гости принялись за еду. Насытившись, они пошли прогуляться. Вернулись в сумерках.
– Чем бы заняться? – спросил Сомов, входя в избу. – Разве в картишки? – он посмотрел на товарища.
– Пожалуй, – согласился тот, попыхивая трубкой. Сомов достал свечу, колоду карт и непочатую бутылку вина. Началась игра. Плетнев, сидя на нарах, следил за гостями: «Что за радость – бумажками по столу хлопать?» Инженер, если проигрывал, размахивал руками, кричал на есаула, сверкая очками. Зато когда счастье переходило к нему, он заливисто смеялся, подмигивал охотнику и напевал по латыни студенческую песню. Но более искусный в игре есаул быстро возвращал свой проигрыш. И снова Сомов кричал:
– Вы плутуете, что между порядочными людьми недопустимо.
– Нет-с, Андрей Антонович, это вы передернули.
– Я?! Па-а-азвольте!
– Не позволю! – Вихорев ударял кулаком по столу, да так, что подпрыгивали монеты и стаканчики. – Чья карта валяется на полу? Не ваша ли?
Сомов конфузился, близорукие глаза его шарили по полу в поисках неловко сброшенной карты. Он лез под стол, поднимал карту, удивлялся:
– Кажется, в самом деле моя.
Инженер изысканно извинялся перед партнером, приятели наполняли стаканчики, чокались, и игра продолжалась. В густом табачном дыму мерцало пламя свечи, отбрасывая прыгающие тени. Плетнев дремал и просыпался, когда гости снова ссорились. Если они кричали слишком громко, Вьюга вскакивала со своего места и, угрожающе рыча, бросалась на спорщиков. Те сразу умолкали, косясь на собаку. Порядок восстанавливался, а лайка уходила на свою подстилку.
Утром, когда Никита проснулся, горный инженер стоял у стола. Перед ним лежала топографическая карта. Увидев охотника, Сомов быстро свернул карту и сунул в карман. Снял со стены карабин. Заметив, что Плетнев наблюдает за ним, сказал:
– Погуляю. Вернусь к обеду.
– Куда это вы в такую рань?
– Хочу нагулять аппетит.
Насвистывая веселый мотивчик, инженер пошел по тропе, и скоро его нескладная фигура затерялась среди деревьев. Часа через два поднялся и Вихорев. Он не удивился, узнав, что Сомов ушел гулять. Есаул долго пил чай, но как ни старался Никита завязать с ним разговор, узнать, зачем они приехали в тайгу, ничего из этого не получилось. У старика после пьянки трещала голова, он был хмур и неразговорчив. Кончив с чаем, Вихорев тоже взял карабин и ушел. Плетнев задумался: что за странные люди поселились у него? Не для пьянок же они приехали в тайгу. Может, ищут кого? Что бы ни делал Никита в этот день, мысли все время были заняты непрошеными гостями.
Инженер и есаул вернулись поздно вечером. С жадностью набросились на ужин, а потом потребовали чаю. Пили и рассказывали друг другу, где побывали. Есаул хвастал настрелянными рябчиками, а инженер вытащил из кармана горсть разных камней и, тыча ими в лицо товарища, выкрикивал:
– Видите-с, Николай Александрович? Что это по-вашему? Ах, не знаете! Смотрите: вот это пирит. Да-с, пирит. А вот – арсенопирит, халькопирит…
– Ну и что же?
– Знающему человеку это говорит о том, что поблизости есть золото. Да-с, зо-ло-то!
Никита услышал последние слова горного инженера. Золото? Это слово сразу насторожило его. Еще больше встревожился Плетнев, когда Сомов вытряхнул из всех своих карманов кучу разных камешков. После чая инженер достал молоточек и принялся разбивать им камни. Изломы рассматривал через увеличительное стекло. Как и вчера, после ужина, гости достали карты, бутылку вина и коробку с табаком. Пили, играли и спорили, а Вьюга рычала на них, успокаивала.
Каждое утро Сомов уходил в тайгу. Возвращался к обеду или вечером. Разбирал принесенные камни и почти все их выбрасывал. За крыльцом скопилась большая куча таких камней. Иногда с инженером уходил и Вихорев, но чаще он оставался в избе, спал или прогуливался поблизости. Теперь Никита знал точно, что его постояльцы ищут золото. Охотник встревожился: а что если Сомов найдет его золото? Сам от богатства отказался, а чужие люди возьмут. Но инженер все чаще приходил хмурый, молчаливый, со злостью бросал в дальний угол избы молоток, с грохотом высыпал камни в тот же угол, умывался и ужинал. Не надо было и спрашивать – нашел ли золото. Глядя на него, мрачнел и есаул. В карты играть они перестали, коньяк пить – тоже, между собой разговаривали мало. Однажды Вихорев сказал:
– Кончать надо, Андрей Антонович. Дожди скоро начнутся, а дорога домой дальняя.
– Знаю, – сердито отозвался горный инженер.
* * *
Денек выдался серенький. После обеда есаул, жалуясь на недомогание, лег спать, а Плетнев пошел на озеро за рыбой к ужину. С озера охотник вернулся в сумерках, Вихорев сидел на ступеньках крыльца, покуривая трубку.
– Андрея Антоновича еще нет, – сказал он. – Застрял где-то. Ого, какие караси! А окуни! Жарить будем?
– Жарить, а можно и уху. На ночь-то глядя не стоило Андрею Антоновичу далеко ходить.
Но внимание Вихорева было поглощено рыбой, и слова охотника он пропустил мимо ушей.
– Уху я тоже люблю. А мы вот как сделаем: тех, что покрупнее – зажарим, а мелочь на уху пустим.
Совсем стемнело, а Сомов не возвращался. Есаул ругал непутевого инженера, с нетерпением поглядывая на чугунок с наваристой ухой.
– Черт с ним! – не вытерпел наконец есаул. – Никуда не денется, а уха перепреет.
Молча хлебали уху, молча ели жареную рыбу, то и дело поглядывая на дверь и настораживаясь при каждом звуке. После ужина Вихорев и Плетнев пошли в разные стороны недалеко от избы, выстрелами и криками призывали инженера. Сомов не откликался. Не пришел он и утром.
– Где же его искать, черта очкастого? – раздраженно спрашивал отставной есаул. – Может, его волки съели или медведь задрал? Есть тут медведи?
– Как не быть. Встречаются.
Весь день Плетнев и Вихорев искали по тайге инженера, но не нашли даже его следов. В избу вернулись ночью, а с утра решили продолжить поиски.
Перед утром стукнула калитка, залаяла Вьюга. Под чьими-то ногами заскрипели ступеньки крыльца. Дверь распахнулась, и вошел Сомов.
– Veni, vidi, vici [2]2
Veni, vidi, vici – (лат.) Пришел, увидел, победил – донесение Юлия Цезаря римскому Сенату о быстро одержанной победе над понтийским царем Фарнаком.
[Закрыть], – хрипло сказал Сомов.
– Что вы бормочете? – заорал есаул. – Говорите, где пропадали? Да по-русски, черт бы вас побрал! По-русски!
– Veni, vidi, vici, – повторил горный инженер.
– Он помешался, – Вихорев с ужасом глядел на черное лицо товарища.
– Нет! Тысячу раз нет! – возразил Сомов. – Я нашел золото, – и упал на пол.
Плетнев и есаул подняли инженера, перенесли на нары, сняли сапоги и лишнюю одежду. Вихорев влил в рот приятелю коньяку, и тот сразу пришел в себя. Осмотрелся, узнал склонившихся над ним людей, улыбнулся.
– Дайте мне пить, – и, заметив бутылку в руках Вихорева, добавил: – пока… только воды.
Через несколько минут Сомов уже сидел за столом, с жадностью ел холодное вареное мясо с хлебом. На все вопросы есаула он отвечал одно:
– После, мой друг, после. Смертельно хочу спать. Имейте хоть каплю сострадания к человеку. Я знаю, вы…
Последние слова он произнес, опустив голову на руки и засыпая. Его опять перенесли на нары. Инженер храпел на всю избу, порой бормотал что-то непонятное. К обеду его добудиться не могли. Вечером он проснулся сам, выпил холодной воды, умылся, почистил костюм и опять стал самим собой: болтал без умолку, шутил, сыпал французскими и латинскими пословицами. Потом, подсев поближе к есаулу и положив ему руку на плечо, сказал торжественно:
– Наша работа закончена.
Вихорев с сомнением посмотрел на компаньона.
– Вы хотите сказать…
– Да. И мы должны поторопиться в Златогорск, пока нас не опередили, – он бросил беспокойный взгляд на Плетнева, затем на бывшего офицера. Тот едва заметно покачал головой. Инженер наклонился к уху Вихорева:
– Я нашел сказочное месторождение. Смотрите, – он достал маленькую табакерку, открыл ее. На дне лежало немного золотого песку. Есаул так и впился глазами в золото. Плетнев, стоя у печки, в это время повернул голову и заметил табакерку. Он понял все. «Мое золото, – растерянно подумал охотник. – Мое! Что же такое делается…»
Налюбовавшись произведенным эффектом, Сомов закрыл табакерку и спрятал ее в карман.
– Что же вы молчите? – спросил горный инженер. – Надо радоваться. Давайте пить вино, веселиться.
– Пить я всегда готов. Примите, Андрей Антонович, мои поздравления. Я полагаю, завтра мы отправимся в обратный путь.
– Да, делать здесь больше нечего… пока…
Есаул принес две последние бутылки с коньяком, попросил охотника собрать закуску. Пиршество началось. Предложили выпить и таежнику, но он отказался. Инженер и отставной есаул быстро хмелели и уже не замечали сидевшего в стороне угрюмого охотника. «Как же так? – думал Никита, – что теперь будет? Дождался…» А гости уже карты на стол, монетами зазвенели. Вихорев даже петь попробовал, но Сомов, смеясь, остановил его.
– Уж лучше помолчите, Николай Александрович. Поете вы, не в обиду будь сказано, как старый козел моей бабушки.
Вихорев не обиделся на приятеля, а тот, откашлявшись, вдруг запел сам:
На земле весь род людской
Чтит один кумир священ-е-енный,
Он царит во всей вселе-е-енной
Тот кумир – телец златой…
– Эх, есаул, есаул! Вот поправим дела, и повезу я вас в Москву, в Питер махнем. Покажу вам настоящую жизнь…
– Не передергивайте, Андрей Антоныч.
– Пардон, шер ами, – игорный инженер снова запел:
Люди гибнут за-а-а металл,
Сатана там пра-а-авит бал…
– Когда мы разбогатеем…
– Вы спять передернули, Андрей Антоныч.
– Пардон… когда мы разбогатеем, создадим «Компанию» по образу и подобию Зареченской. Только у нас дело будет поставлено солиднее.
– А вы бывали в Зареченске-то? – спросил есаул.
– Не приходилось. Знаю, что там орудует какой-то полоумный купец, а золото добывают по старинке.
– Полоумный! Такой головы, как у Атясова – поискать. Слыхали вы, Андрей Антоныч, о том, что было в Зареченске лет этак десять назад?
– О старательском бунте, что ли?
– Да. И будет вам известно, что я, а не кто другой восстановил там порядок.
– Вы?! – рука Сомова с протянутой картой замерла в воздухе. Он недоверчиво взглянул на есаула. Никита, молча куривший трубку, придвинулся ближе и тоже слушал пьяную болтовню гостей. Вихорев задумчиво глотнул из стаканчика, уперся мутным взглядом в мигающее пламя свечи.
– Я тогда перестарался, – снова заговорил он. – Дело получило широкую огласку, и вот… я в отставке. Зато Атясов, которого вы полоумным назвали, в стороне остался. В этом проклятом Зареченске и кончилась моя карьера. Казаки никого не щадили…
– Не люблю, когда пахнет кровью, – поморщился Сомов. – Меня начинает поташнивать.
Вихорев не обратил внимания на его слова.
– Служил тогда со мной хорунжий Рубцов…
– Рубцов? – Никита придвинулся ближе.
– Ну да, Рубцов. А ты, любезный, знавал его?
– Нет, я другого Рубцова знал, охотника.
– И этот был охотник… за бабами, – есаул засмеялся старческим дробным смешком. – Из-за бабы и пропал мой хорунжий.
Плетнев поднялся.
– Пойду, на коней взгляну.
Вышел на крыльцо нетвердой походкой. Там, в избе, два человека вино пьют, смеются. Кто звал их? Один его золото нашел, а другой… Что же делать ему, Никите? Гости завтра уезжают. А потом сюда вернутся… Может, хорошо это? Может, так и надо? Пусть люди пользуются его золотом. Да кто пользоваться-то будет? Сомов? Вихорев? Не люди они…
Охотник вернулся в избу. Есаул и горный инженер все еще играли в карты. Обе бутылки валялись под столом пустые, оплывая, догорала свеча.
* * *
Темную ночь сменило ненастное утро. Моросил мелкий, как из сита, дождь. Часам к девяти он перестал, в разрывах облаков проглянуло белесое солнце и опять спряталось. С деревьев на мокрую землю, на желтый лист мягко падали капли.
Инженер и есаул после ночной попойки заспались. Первым проснулся Вихорев и бесцеремонно растолкал товарища.
– Проспали, – раздраженно говорил старик инженеру. – День уж на дворе.
– Есть из-за чего волноваться, – сказал Сомов и, зевая, потянулся. – Готовы ли лошади? – обратился он к Плетневу.
– Оседланы.
Горный инженер подошел к столу, за которым уже сидел мрачный есаул. Нашлось немного коньяку, и гости, допив его, принялись завтракать. Однако дурное настроение Вихорева не прошло.
– Хозяин, – повернулся к охотнику Сомов, – не знаешь ли, как покороче проехать в Златогорск?
– Есть ближняя дорога, – стал объяснять Плетнев. – Сначала поедете тропкой к озеру, потом левым берегом до скал на той стороне. Там опять тропа. Белый камень покажет на нее, у самой воды стоит. От него опять налево. Тропа вас к деревне Каменке выведет. Ну, а там до Златогорска рукой подать. А ежели по горам ехать боитесь, можно повернуть на Зареченск. Тогда верст пятьдесят крюк выйдет.
– Зачем в Зареченск, лучше по горам, – буркнул Вихорев.
– Не брюзжите, есаул, – инженер весело блеснул очками. – Хоть мы выезжаем поздно, зато выигрываем в расстоянии и наверстываем время.
Сомов попросил Никиту повторить все приметы пути, достал карту и сверился с ней. После завтрака гости собрали вещи, приторочили тощие вьюки к седлам. Вихорев помог товарищу взобраться на серую лошадку, которая все время вертелась и брыкалась, и сам легко вскочил на вороного коня. Плетнев провожал путников. Сомов дотронулся правой рукой до полей шляпы:
– Счастливо оставаться, хозяин. Жди нас весной.
– Счастливый путь, – ответил Никита, избегая смотреть в глаза всадникам. Те повернули лошадей и скоро скрылись за поворотом тропы.
В амбаре выла Вьюга. Плетнев собрал со стола объедки, отнес собаке. Лайка встретила хозяина радостным визгом, но он грубо прикрикнул на нее и снова запер дверь. Обиженная Вьюга протестующе завизжала. Вернувшись в избу, охотник оделся так, как одевался, когда надолго уходил в тайгу, и пошел по той же дороге, по которой несколько часов назад уехали гости.
…Сомов и Вихорев ехали шагом, берегли силы лошадей. Курили, разговаривали, изредка останавливались, чтобы сверить дорогу с картой и приметами, о которых говорил таежник. Опять пошел дождь, но скоро перестал, оставив после себя водяную пыль, повисшую в неподвижном воздухе. Путники объехали больше половины озера, нашли одинокий белый камень. Отсюда старая узкая тропа круто поднималась в горы. Внизу, скрытое туманом, глухо шумело озеро. Тропа петляла среди скалистых круч. Лошади боязливо ставили ноги на обломки камней, всхрапывали, кося глазами на трещины.
– Черт бы побрал такую дорогу, – ругался ехавший впереди есаул. – Туман все поднимается, чтоб ему провалиться.
– Легче, мон шер, легче. Мы в руках божьих, а он не любит, когда поминают нечистую силу. Не лучше ли остановиться и подождать утра? Через полчаса будет темно.
– Где? – сердито спросил Вихорев. – На этих камнях?
– О, черт! – воскликнул Сомов.
– Не гневайте бога, – ядовито бросил есаул. – Что у вас?
– Упали очки, я ничего не вижу. Здесь того и гляди свалишься и сломаешь себе шею. Остановитесь, надо найти очки.
– В Златогорске купите новые. Эти все равно разбились.
Туман, поднимавшийся с озера, быстро затягивал горы. Снизу слабо доносился плеск невидимой воды.
– Давайте повернем обратно, – предложил инженер. В голосе его звучал страх. – При такой погоде ехать дальше – безумие.
– Не говорите ерунду. Обратный путь не легче. Сами выбрали дорогу и нечего теперь хныкать.
– Дело не в дороге. Если бы мы выехали часа на два-три раньше, то сейчас уже спускались бы в низину.
Есаул спешился, осторожно пошел вперед, ведя на поводу лошадь.
– Вы тоже слезайте, Андрей Антоныч.
– Если я слезу, то снова сесть уже не смогу.
Вихорев ничего не ответил, инженер все-таки слез.
Поднялся ветер. Сначала он дул слабо, но с каждой минутой крепчал, со свистом заметался среди нагромождения скал, подталкивал путников в спины. Лошади ржали, задирая головы, упирались и не хотели идти за людьми. То и дело из-под их копыт скатывались камни и падали в бездонную темноту.
– Николай Александрович, – дрожащим от страха голосом закричал Сомов, – я больше не могу. Давайте подождем утра.
– Что вы там орете?
– Давайте остановимся.
– Подите к дьяволу.
И снова они пошли вперед по самому карнизу скалы, почти ощупью, пробуя ногой каждый выступ, каждое углубление, тянули за собой упиравшихся лошадей. Вдруг жеребец есаула попятился, приседая на задние ноги. Большой камень качнулся и с грохотом упал, увлекая за собой мелкие камни. Тропа поползла, словно живые зашевелились гранитные глыбы, скатываясь и налетая одна на другую. Вороной не удержался, упал, потянув хозяина. Из пропасти долетел крик ужаса и замер в грохоте камней. Серая лошадь инженера испуганно и протяжно заржала, поднялась на дыбы, занеся копыта над головой человека. Сомов отпрянул, изогнувшись, пытался удержаться на краю обрыва, и сорвался. Догоняя хозяина, в темноту пропасти полетела серая лошадь.
…Плетнев шел всю ночь. К утру вышел на восточный берег озера, и когда совсем рассветало, стал вглядываться в землю, будто что-то искал.
– Здесь проехали, – пробормотал охотник увидев отпечатки лошадиных копыт. Мокрая земля хорошо сохранила следы, но потом на камнях они потерялись, лишь кое-где виднелась свежая царапина, оставленная подковой. Узкая тропа, по которой и днем-то было небезопасно ходить, забиралась все выше в горы. Плетнев остановился, лег на камни, подполз к обрыву и заглянул вниз. На дне пропасти виднелись серая и вороная лошади, а около них – две удивительно маленькие человеческие фигурки.
– Господи, прости! – прошептал побледневший охотник.
