Текст книги "Прииск в тайге"
Автор книги: Анатолий Дементьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Через месяц Майский окончательно выздоровел.
– Куда же вы от нас поедете? – спрашивала Ксюша, помогая инженеру одеваться. В голосе девушки проскальзывала едва уловимая грусть.
– К себе, Ксюша, в Зареченск. Там у меня товарищи. Они ждут и, наверное, беспокоятся.
– Значит, мы больше вас не увидим?
– Почему же, я бываю в Златогорске. И непременно буду навещать вас. Вы столько для меня сделали.
Девушка отвернулась к окну. Толстая тугая коса выскользнула из-под платка, резко выделяясь на белом халате.
– Осень скоро, – услышал Александр тихий голос Ксюши. – Вот и листья желтые падают. А Зареченск – это далеко?
– Два дня езды, а на хороших лошадях – день.
– Где наш больной? – В дверях палаты стоял доктор. – Я хотел сказать – бывший. Вот пакет вам прислали.
Майский взял пакет, вскрыл. Внутри лежал листок с коротким текстом, отпечатанным на машинке. Инженера срочно приглашали в трест.
– Интересно, – пробормотал Александр. И, обращаясь к доктору и Ксюше, добавил: – Я не прощаюсь, вызывают по делу. Перед отъездом еще зайду к вам.
Знакомое здание с колоннами – треста «Уралзолото», знакомый длинный коридор. Секретарь, едва увидев Майского, сразу поднялся и проводил его до двери кабинета Иноземцева. В третий раз Александр перешагнул порог знакомой комнаты. Иннокентий Дмитриевич, протягивая обе руки, шагнул навстречу, пристально посмотрел на него.
– Рад видеть вас, мой молодой друг! Рад видеть. Как себя чувствуете? Наслышан о вашем печальном приключении. Искренне сочувствую. Да вы садитесь.
Майский сдержанно поздоровался. Он не узнавал Иноземцева: перед ним снова был приветливый, внимательный человек. Александр сел в глубокое кресло и протянул «благодетелю» письмо. Иннокентий Дмитриевич снял пенсне, протер легким привычным движением и снова надел. Сквозь стеклышко хитро подмигнул левый глаз.
– Ну-с, угадайте-ка, зачем я вас пригласил?
– Не могу догадаться. После нашего последнего разговора я пришел к выводу, что вы не желаете заниматься…
– Э! Опять вы торопитесь. Я же сказал вам тогда: изучим ваш доклад, обсудим. Сами понимаете, дело серьезное и решать его так вот, с маху, нельзя. Ну, а теперь все решено. Будем строить новый прииск на месте открытого вами месторождения. Директором этого, пока еще не существующего прииска, назначаетесь вы, мой друг.
– Я! – Майский едва не подскочил в кресле. – Директором? Я? Но ведь я горный инженер, а не строитель. Мое дело искать.
– Да, вы. И к исполнению новых обязанностей приступайте немедленно. Все необходимые бумаги получите у Петровского. Знаете его? Нет? Секретарь вам покажет. А то, что вы инженер, даже хорошо. Директору эти знания очень пригодятся.
Майский и растерялся, и обрадовался. Его не спросили, согласен он или нет, ему приказали, а приказы Александр привык выполнять. От управляющего инженер пошел к Земцову. Вот человек, который ему сейчас нужен больше других.
– Петр Васильевич, – с порога заговорил Майский, забыв даже поздороваться. – Поздравьте меня. Я еду работать на новый прииск. Назначен директором.
Седой человек крепко пожал руку молодого инженера.
– Знаю. Вот видите, мое предсказание сбылось. – Он улыбнулся. – Могу я соперничать с гадалкой?
– Можете. Замечательная гадалка.
– Довольны назначением?
– Еще бы! Руки просят настоящей работы.
– Отлично. Кому же на новом прииске и работать, как не вам. Помните главное: страна ждет от вас золота. И как можно быстрее. И как можно больше.
– Страшновато все-таки, браться за такое дело. Честно признаюсь вам, Петр Васильич. Опыта у меня никакого.
– Вы коммунист?
– Коммунист.
– И я коммунист. Думаете, мне здесь легко быть комиссаром. Всей промышленностью уезда командовать? Знаете, кто я по профессии? До революции работал на заводе слесарем, и образование у меня – три класса, четвертый коридор. А вот партия послала сюда, и я сказал: есть. Ни черта не смыслю в горном деле, в золотой промышленности, а работаю. Потихоньку учусь у тех же Иноземцевых. Вечерами дома книжки специальные читаю, на прииски выезжаю. И вас посылает партия. Надо, товарищ Майский, надо. Прежде чем вас назначили на эту должность, пришлось повоевать, да еще как! Смело начинайте работать. На будущий год приеду к вам в гости на новый прииск.
В тот же день Майский приступил к делу. Начинать пришлось с хождения по разным златогорским организациям и учреждениям. Он хлопотал о нарядах на материалы, добивался ассигнований, составлял сметы и расчеты. На это ушла добрая неделя. Непредвиденные затруднения, разного рода проволочки и препятствия встречались чуть ли не на каждом шагу. Наконец директор будущего прииска вернулся в Зареченск. И здесь он с головой ушел в хлопоты, которых с каждым днем все прибавлялось. Он набирал рабочих, готовил обоз, инструменты, запасы продовольствия. Все это потребовало гораздо больше времени, чем предполагалось.
Только в первых числах сентября сборы были закончены. Хмурым ветреным утром большой обоз выехал из Зареченска. Длинной цепочкой он растянулся по дороге, и пыль, поднятая подводами, густо потянулась в низину. Везли палатки, инструменты, продовольствие, разную утварь. Многие рабочие ехали семьями, иные прихватили домашнюю скотину и птицу, собак и даже кошек. Здесь были и потомственные старатели, и люди, случайные, никогда не видевшие золота, но слыхавшие, что возле «благородного металлу» прокормиться всегда можно. Снова ехали в тайгу «геолог-любитель» Елена Мельникова, Иван Буйный с Ольгой, Алексей Каргаполов с женой и сыном. Никто из бывшего разведочного отряда не захотел оставаться в Зареченске.
– Мы золото нашли, нам его и добывать, – гудел Иван Буйный. – А как же иначе? Артельно-то веселее.
Вначале обоз продвигался легко и быстро. Но чем дальше в тайгу забирались люди, тем труднее становился путь. Приходилось расчищать завалы, гатить болота, вырубать молодняк, прокладывая кратчайшую дорогу. Майский торопился. До начала зимы надо было успеть построить бараки, произвести подготовительную работу к закладке первых шахт, определить районы новых разведок. Дорог был каждый день. Экономя время, Александр вел обоз к таежной речке кратчайшей дорогой. Ивана Буйного он послал вперед с тем, чтобы тот оповестил Никиту Плетнева и чтоб они вместе встретили обоз. Инженер рассчитывал, что охотник проведет к реке самым удобным путем и окажет много других полезных услуг. Ожидая встречи с таежником, Александр Васильевич все время ехал впереди. Мельникова не отставала от него.
– Знаете, Александр Васильевич, – как-то сказала девушка директору будущего прииска. – А ведь вот этот обоз – начало того великого дела, о котором мы вечерами мечтали там, у костра на берегу реки. Помните: шумели деревья, плескала вода о берег, порой вскрикивал филин, а мы говорили о будущем городе с каменными домами, о железной дороге, об электричестве. Этот город будет. Новый, не похожий на те, что мы знаем… Сбывается наша мечта. А потом, когда главное будет сделано, мы отправимся на поиски других месторождений. Хорошо, правда?
– Хорошо! – в тон Мельниковой ответил инженер. – Обязательно построим новый город, – и опять посмотрел на девушку, как тогда, у костра. Елена замолчала и нахмурилась. Придержав лошадь, стала пропускать обоз, дожидаясь повозки, в которой ехала Дымова.
На второй день к обеду обоз встретили два всадника. Майский еще издали узнал в них Буйного и Плетнева. Поспешил навстречу, торопливо спрыгнул с Буланого и крепко обнял тоже спешившегося охотника.
– Здравствуй, Никита Гаврилович, здравствуй. Спасибо, что не отказал в помощи. Рассказывай, как жил, какие у тебя новости.
– Скорый ты, Александр Васильич, – широко улыбнулся таежник. Он и сам был рад встрече не менее инженера. – Сразу тебе все и выкладывай. Время у нас будет, наговоримся. Эвон, погляжу, сколько ты людей-то поднял. Иван Тимофеич сказывал, ты теперь большой начальник, вроде хозяина на новом прииске.
– Хозяин и есть. Только не собственник. Настоящие хозяева – они, – показал на обоз. – Народ хозяин. Дело мне поручено трудное, и одному не справиться. Помогай. Ведь и ты, Никита Гаврилыч, один из хозяинов нового прииска.
Выяснилось, что Плетнев насовсем уехать с обозом не может: дома есть дела. Проводит людей до места, побудет с недельку и вернется к себе, а потом видно будет. Майский возражать не стал: зачем забегать вперед, потом, действительно, виднее будет. Охотник повел обоз не напрямик, а в обход большого и трудного участка тайги. Путь этот хотя и длиннее, зато оказался легче.
К вечеру пятого дня партия старателей прибыла на место. Люди распрягали измотанных тяжелой дорогой лошадей, ставили палатки, делали балаганы, копали землянки – укрытия от непогоды на первое время. На берегу притихшей речки задымили костры. Задрав оглобли в черное небо, рядами выстроились десятки телег. Здесь же, звякая боталами, бродили спутанные, иссеченные паутами лошади. Гулко стучали топоры, и то в одном, то в другом месте, ломая ветки, со стоном и скрежетом падали деревья. Перекликались люди, слышались и ругань, и смех, и песни, и плач детишек. От костров серо-багровыми клубами валил дым, треща летели искры, и встревоженные звери уходили подальше от беспокойного места, вглубь тайги.
К полуночи люди угомонились, лагерь затих. Кое-где в темноте еще краснели пятна догорающих костров. Накинув на плечи шинель, Майский вышел из палатки. В выси темного осеннего неба мерцали редкие звезды. Изредка слышалось фырканье и ржание лошадей. Инженер подошел к одной из телег. Неподалеку слабо светил костер. Вокруг него сидели и лежали старатели. Говорили тихими уставшими голосами, растягивая слова.
– Издалека, брат, тебя занесло, – уловил Майский обрывок фразы, сказанной бородатым пожилым мужиком. Он лежал на боку и лениво ковырял угли длинной веткой. – Дома-то что делал?
– А всякое, – зевая, ответил тоже лежавший на боку, спиной к инженеру, человек. По голосу чувствовалось, что он молодой, а окающий выговор обличал в нем волжанина. – С малых лет батрачил, потом плотницкому ремеслу выучился, по деревням с артелью ходил. В голодный год на Урал подался. Нашинских много по здешним краям бродит. Ежели не понравится у вас, в Сибирь покачусь, погляжу, какое там житье.
– Эх ты, колесо! – вмешался третий голос. – Ты, стало быть, легкой жизни ищешь? У нас трудно покажется или неприбыльно, ты – будьте здоровы – и дальше? Так я понял?
– А чего? – удивленно подтвердил волжанин. – Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.
– Контракт подписывал?
– Чихал я на контракт. Сунули какую-то бумажку, а я читать не обучен. Мало ли чего там напишут. Не понравится – дальше пойду. Я – вольная птица.
– Ежели все так рассуждать начнут, кто же прииск строить останется? – лениво протянул бородатый.
– Не наша забота, – усмехнулся волжанин, – на то начальники разные имеются. А нам о себе думать надо.
– За такие слова, между прочим, морду бьют, – злобно вставил третий голос. – А у тебя она для этого-очень даже подходящая.
– Н-но-но-но! – парень приподнялся и сел. Теперь стало видно, что он высок, крепок и, вероятно, силен. – Ты не очень-то насчет морды. У морды хозяин есть.
– Подвиньтесь-ка, ребята, – Майский вошел в освещенный круг. – Люблю у костра посидеть. Э, да огонь совсем зачах. Есть дрова?
Все замолчали, разглядывая начальника. Бородач встал, ушел в темноту и скоро вернулся, волоча сухую лесину. Обломал тонкие ветки, бросил на тлеющие угли. Волжанин пригнулся, раздувая угли. Выскочили проворные язычки пламени, бойко разбежались по сухим веткам. Веселый огонь осветил людей. Майский мельком оглядел старателей – ни одного знакомого лица. Достал портсигар, предложил:
– Закуривайте.
К портсигару неуверенно потянулись руки, заскорузлые пальцы торопливо и неловко выталкивали папиросы. Горящими ветками доставали из костра огонь, прикуривали, понимающе чмокали: дескать, табак хорош. Директор прииска снова заговорил:
– Славно здесь, правда?
– Да уж это что, – поддержал бородач, – лучше наших мест не найти. Я в Расеи бывал. Есть там и леса, и реки, и сады, а не то, совсем не то.
– А вот обживемся – еще лучше будет. Город построим. С большими домами. Речку плотиной перегородим.
– Мельницу, что ли, ставить? Так ведь в здешних местах хлеба не сеют, а издалека возить накладно.
– Зачем – мельницу. Электростанцию построим. Слыхали про электричество? В каждом доме будет светло, как днем. А потом и сады разведем, – инженер бросил окурок в огонь. – А вот в первое время, конечно, трудно покажется. Работы у нас много, тяжелой работы. Не всем это понравится. Найдутся, наверное, и такие, что струсят, уйдут.
– Найдутся, – подтвердил бородач и посмотрел на парня с Волги. Тот опустил голову, рисуя прутиком на обожженной земле какие-то фигуры. Третий старатель, тот, которого Майский раньше не рассмотрел, сумрачно заметил:
– Я бы их и держать не стал. Коленкой под зад и катись ко всем чертям.
Волжанин еще ниже опустил голову. Александр повернулся к бородачу.
– Бежать со стройки – это дезертирство, это все равно, что солдат с фронта уходит, бросает товарищей. Вы тут защищайте родную землю, а я лучше спрячусь, мне своя шкура дороже… У нас здесь тоже фронт, только трудовой, и мы – солдаты армии труда. Верно, трудно будет. А разве кто-нибудь обещал вам легкую жизнь? И денег мало будет, пока не начнем добывать золото. Об этом вы должны все знать. И по-моему, лучше так: испугался или не понравилось – уходи сразу. На твое место другие придут, кто не только о себе думает.
– Истинно. Наши-то местные не уйдут, они знают что к чему, а вот всякие вольные птицы, – он бросил недобрый взгляд на волжанина, – на них надейся с опаской. А с дезертирами разговор бывает короткий.
Майский поднялся, поправил сползшую шинель.
– Спасибо за огонек. Спать пора. Завтра вставать рано.
И шагнул в темноту. Старатели смотрели ему вслед. Волжанин повернулся к бородачу, спросил хмуро:
– Кто такой?
– Человек. Не тебе чета.
– Директор прииска это. Не узнали?
– Н-но?
– Вот тебе и но. Эх ты, колесо.
Лежа в палатке, Александр Васильевич вспоминал разговор у костра. «Много ли их таких, как этот парень с Волги? Десять? Двадцать? Сто человек? А вот возьмут и разбегутся все, что тогда будешь делать, директор? Нет, все не убегут. Люди рабочие, они понимают не хуже меня: ехали не к теще на блины. Есть среди старателей и коммунисты, это моя главная опора, Алексей Каргаполов правильно говорил. А если ты директор, то сделай так, чтобы все люди поняли свою задачу, чтобы не разбежались. Разве митинг завтра устроить? Рассказать, объяснить? К черту, митинговать некогда, работать надо. Сам пример показывай, на тебя смотреть будут, на тебя, на других коммунистов равняться. Это получше митинга». Уже засыпая, упрекнул себя: «Не узнал, как того, бородатого, зовут. Стоящий мужик, побольше бы таких. Они тоже помогут тебе, директор…»
С рассветом лагерь пришел в движение. С пилами и топорами люди двинулись на тайгу. Валили деревья, корчевали пни, расчищая большой участок под будущий поселок. Работали все, в палатках и балаганах остались только женщины с малыми ребятами да глубокие старики, неведомо зачем притащившиеся на стройку. Но и они не сидели без дела. Женщины готовили старателям еду, старики поправляли инструмент, чинили сбрую.
Когда с севера потянуло холодом, а из низко стелющихся белесых туч, кружась, упали первые крупные, блестящие, как чеканное серебро, снежинки, на берегу таежной речки уже стояло пять длинных бараков и несколько домиков, и место вокруг них больше не казалось диким. Эти бараки положили начало новому приисковому поселку, который два мечтателя – Мельникова и Майский – хотели превратить в город: большой, красивый, всем на радость и удивление. А пока это были бараки нового поселка, еще не обозначенного ни на одной карте, и которому пока не было названия.
Молодой директор прииска не знал ни минуты покоя. За день он успевал побывать всюду. И не просто побывать, посмотреть, как работают люди и дать распоряжения. Приехав на участок, где работали плотники, он слезал с лошади, привязывал ее к дереву, и, поздоровавшись, подзывал десятника. Заглядывая в записную книжку, с которой никогда не расставался, строго допрашивал, почему не сделано то-то или то-то. Десятник оправдывался, божился, что положенную работу артель закончит в срок и, наклонившись к уху директора, шептал, воровато оглядываясь на рабочих:
– Пьют они, подлецы. И где самогон берут – не пойму.
Майский смотрел на красный, похожий на сливу нос десятника, усмехался, зло сузив серые глаза:
– А сам-то ты где его достаешь?
– Я, окромя воды, ничего не пью, Александр Васильич, – десятник прикрывал рот широкой ладонью, деликатно покашливал. – Истинный Христос, не пью. Уж это вы зря.
От плотников директор ехал на участки, спускался в шахты, проверял пробы, заглядывал в лаборатории, на лесопилку. Ел чаще всего там, где заставал его полдень. И горе кашевару, если похлебка отдавала рыбой, а каша пригорела. Вторая половина дня тоже проходила в разъездах. В конторе Александр Васильевич появлялся редко и ненадолго. В свою палатку он приходил поздно, наскоро съедал остывший ужин, заботливо принесенный из общей столовой Алексеем Каргаполовым, и, если на вечер не намечалось никаких дел, валился на матрац, набитый упругим душистым сеном, прикрывался стареньким шерстяным одеялом и моментально засыпал. Иногда вечерами подолгу сидел с Алексеем, обсуждая текущие дела или весь день ездил вместе с ним по прииску. Часто его будили среди ночи. Иногда, что случалось реже, ему удавалось спокойно проспать до утра. В пять часов утра чисто побритый, бодрый начинал обычный трудовой день. Александр Васильевич по-настоящему был счастлив, ощущал в себе столько силы, что ему казалось, он может работать и работать, без сна и отдыха. Его энергия заражала окружающих.
– Наш-то директор двужильный, – уважительно говорили старатели. – Молодой, а и старому не грех у него поучиться.
К зиме в глухом таежном краю появился новый прииск. Его так и называли: Новый.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Зима пришла сразу. Накануне выдался на редкость теплый и тихий день. Скупо, но ласково светило солнце. Уходя, оно долго стояло над зубчатой кромкой дальнего леса, веером рассыпая бронзовые негреющие лучи, а потом сразу померкло, будто провалилось в темно-лиловую, незаметно наплывшую косматую тучу. Ночью с севера подул ветер – сначала легонько, потом сильнее, заметался по сторонам, налетел на деревья, раскачивая и пригибая их. Перед утром повалил снег и быстро засыпал тайгу, дома и бараки старательского поселка. Снег не переставая падал весь день и всю следующую ночь. Ветер свирепел, разбрасывая снежные навалы и снова наметая большие сугробы.
Внезапная перемена погоды застала людей врасплох. В первые же сутки остановились всякие работы. Защищая лицо от жгучего ветра, увязая в сугробах, Майский с трудом добрался до конторы. Здесь уже собралось человек десять. Они сидели вокруг раскаленной докрасна печки, сделанной из железной бочки, грели озябшие руки, дымили самосадом. Александр Васильевич отыскал взглядом заведующего складом.
– Сколько у нас лопат на складе?
– Сотню наберем.
– Давай живее. Все пойдут на расчистку снега. Остальные работы на сегодня отменяются. Ясно, товарищи?
Люди с сожалением оставляли пышущую жаром печь, потуже затягивали опояски на ветхой одежонке и расходились. На расчистку снежных завалов вышли почти все жители Нового. Агитировать и убеждать не пришлось. Каждый понимал, что от этого зависит жизнь прииска. Среди старателей был и директор. Сжимая костенеющими пальцами черенок лопаты, он остервенело раскидывал сугробы. Его высокая фигура в старенькой серой шинели была все время на виду у людей. Но едва удавалось прокопать в сугробах узкий проход, как через час-другой его опять забивало сухим снегом. Плохо одетые старатели жестоко страдали от стужи. Несколько человек сильно поморозились. Они стали первыми пациентами Ольги Дымовой.
На третьи сутки ветер утих, снег перестал падать, но мороз покрепчал. В том году всю зиму лютовали морозы, бесновались вьюги, будто хотели выжить людей из тайги. Но люди упорствовали. Работы велись в три смены. Из Зареченска прибывали паровые двигатели, насосы, разные грузы. Взамен требовали золото. Письма с такими требованиями Майский получал все чаще и чаще, в некоторых проскальзывала плохо скрытая угроза.
И когда в тайге зазвенела мартовская капель, а глухари зачертили крыльями по мокрому снегу на местах будущих игрищ, на Новом прииске отпраздновали первую победу: шахта «Пролетарская» дала золото.
Ночью у приисковой конторы собрался большой отряд вооруженных всадников. Подъехали две пароконные повозки, запряженные малорослыми, но сильными башкирскими лошадями. В повозки уложили двойные холщовые мешочки, сверху прикрыли сеном и затянули брезентом. Всадники под командой Ивана Тимофеевича Буйного окружили повозки, и «золотой поезд» отправился в путь. Драгоценный груз был доставлен благополучно. Охранники вернулись на прииск.
* * *
Заведующий продовольственным магазином Семен Булгаков вошел сумрачный. Сел на лавку, полез в карман за кисетом. Рыжие волосы его были всклокочены, старенький картуз сполз на левое ухо. Майский, разговаривая с десятником, искоса посмотрел на завмага. Булгаков дымил крепким самосадом, бросая нетерпеливые взгляды на директора. Когда десятник ушел, завмаг сказал озабоченно:
– Не пришел обоз-то, Александр Васильич.
– Какой обоз?
– С хлебом. Вчера должен быть и все нет.
Майский, занятый своими мыслями, спокойно ответил:
– Придет. Плутают где-нибудь по тайге.
– Кабы так. А ежели рассудить – где им плутать-то? Дорога у нас одна.
– Верно! – инженер откинулся на спинку стула, встревоженно посмотрел на Булгакова. – Что же в таком случае? Может, Зареченск задержал? – и снова взглянул на завмага, словно спрашивая: может такое быть? и добавил: – Хорошо бы послать кого-нибудь навстречу обозу, да людей у меня свободных нет. Подождем, Семен Федорович.
Завмаг послюнявил палец, притушил цигарку и спрятал окурок в карман – с табаком на прииске было туго.
– Подождем, – согласился он и, поправив картуз, пошел, тяжело топая бурыми от пыли сапогами. У двери остановился.
– А что я бабам отвечать стану?
– Так и отвечай: не подошел обоз. Они же поймут.
Прошел еще день, за ним второй, а хлебного обоза все не было. Булгаков поймал директора рано утром возле конторы, когда тот садился на коня. Увидев завмага, Александр придержал Буланого.
– Все нет?
– Нет, Александр Васильич. Как в воду канул обоз.
Майский отчетливо увидел: прииск поставлен под серьезный удар. И как он раньше не обратил должного внимания на слова завмага! Булгаков такой человек – зря беспокоиться не станет. В магазине нет ни фунта муки, крупы, нет масла, соли, чаю. Людям нечего есть. Инженер вновь почувствовал противный холодок, пробежавший по спине, как тогда, ночью, когда по нему стрелял Зотов. Александр слез с Буланого, привязал его к коновязи и хрипло сказал завмагу:
– Зайдем.
В конторе Майский подробно расспросил Булгакова о наличии продуктов.
– Никакой наличности, Александр Васильич. Все как есть подобрали. Можно сказать, под метелку. Остались свечки да мыло духовое.
«Идиот, – мысленно обругал себя директор, – почему не распорядился оставить неприкосновенный запас? Впредь наука. Учись обо всем думать». Вызвал начальника приисковой охраны Буйного. Тот оказался неподалеку и скоро пришел.
– Иван Тимофеевич, ты знаешь, что неделю назад нам отправили обоз с хлебом и продовольствием? Так вот, его до сих пор нет. Что скажешь?
Начальник охраны крякнул, сгреб в горсть бороду и, медленно пропуская ее меж пальцев, ответил:
– Непонятное дело. Искать надо. Могли и приблудить.
– Надо искать обоз, Иван Тимофеевич. Поезжай сам.
– Сдается мне, дело не пустяком пахнет.
– Бери сколько потребуется, дружинников и немедленно выезжай. Помни: в Новом ни осьмушки хлеба.
Буйный с десятком всадников выехал через час. Дорога, петляя, тянулась лесом, изредка пробегая небольшие поляны на месте бывших гарей, стороной обходя топкие места. Верстах в двадцати от прииска натолкнулись на остатки исчезнувшего обоза. Дорогу загородили опрокинутые разбитые телеги. Среди них лежали трупы лошадей со вздутыми боками и оскаленными мордами. Там и тут земля белела от муки, высыпавшейся из распоротых мешков. Большая железная бочка, пробитая пулями в нескольких местах, еще сочилась последними каплями желтого как янтарь, прозрачного подсолнечного масла. Раздавленные консервные банки, вспоротые кули с горохом, пшеном и солью – все разбросано, перемешано с землей. Здесь же среди повозок и конских трупов лежали и обозники – пять человек. И каждый был изуродован так, что страшно смотреть. Начальник приисковой охраны, глядя на эту картину разрушения, все более мрачнел. Ковырнул носком сапога грудку серой слипшейся муки:
– Похозяйничали, сволочи.
– Иван Тимофеевич, – дружинник подал Буйному листок смятой бумаги. – Вон тому к груди прикололи.
На листке со следами грязных пальцев и крови кто-то коряво нацарапал карандашом:
«Смерть галадранцам. Ужо всех пирибём ухадити бальшивики праклятыи».
Иван Тимофеевич в бешенстве скомкал бумажку и хотел бросить, но передумал, сунул в карман.
– Пригодится. Тимошенко, и ты, Бузуев, повертывайте на прииск. Расскажите директору, что тут видели. Пусть пришлет подводы. Мы здесь останемся.
Двое уехали, остальные принялись собирать все, что уцелело из продуктов и что можно было использовать. Буйный, взяв с собой одного охранника, поехал по следам бандитов, надеясь узнать, откуда они появились и в каком направлении скрылись. Вернулся он часа через два. Следы бандитов затерялись в лесной глухомани. В шайке было не менее десяти человек. Нападение на обоз, видимо, готовилось заранее: на дороге оказались завалы, за которыми бандиты устроили засаду. Перебив людей и уничтожив большую часть продуктов, нападавшие скрылись.
Преследовать их сейчас не было смысла, так как с момента нападения прошло два-три дня.
Ночью приехал Майский с несколькими подводами под усиленной охраной. Иван Тимофеевич рассказал ему все, что удалось выяснить о гибели продовольственного обоза. Директор слушал молча и только скрипел зубами. Когда Буйный кончил, инженер глухо сказал:
– Мне-то ты все рассказал, а вот как старательским женкам объяснить? Они и слушать не станут. Знаешь, что сегодня магазин едва по бревнышку не разнесли?
Действительно, на прииске дело едва не дошло до настоящего бунта. Началось с того, что утром возле магазина собралась большая толпа женщин. Вначале они вели себя спокойно, терпеливо ожидая, когда Булгаков откроет магазин. Время шло, а завмаг не появлялся. Женщины заволновались.
– Где его носит, рыжего? – сердито заговорила одна из старательских женок. – Вон солнышко-то куда поднялось.
– А ему что, – отозвалась другая. – Дрыхнет пьянчуга.
– Ну это вы, бабоньки, зря, – вмешалась еще одна женщина, – Семен Федорыч непьющий. Грех о человеке так говорить.
– Непьющий? Да где ты видела непьющего мужика? Все они не пьют, пока спят.
Шум усиливался, и неизвестно, что бы еще наговорили рассерженные женщины о Булгакове, если бы в это время не появился он сам. Завмаг догадывался, в чем дело, и угрюмо спросил:
– Чего расшумелись? Чистые сороки.
– А ты – ворона. Рыжая ворона. Открывай-ка лучше магазин. Его ждут, а он разгуливает.
– Гулял, верно. И магазин открывать не буду.
– Это как – не будешь?
– Вот так. Не буду и все.
– Да ты очумел, что ли?
– А станете ругаться, совсем уйду.
– Нет, постой! Не уйдешь. Сказывай, почему не открываешь магазин?
Женщины плотным кольцом окружили Булгакова, и он понял, что если не объяснит им, в чем дело, и не успокоит, уйти ему не дадут. Попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась.
– Не ругайтесь, бабки. Торговать нечем. Кроме свечей да мыла, ничего нет. А не верите – сами посмотрите. – Он достал ключ и показал на большой винтовой замок на двери магазина. – Обоз с продуктами припоздал маленько. Ждем. Вот-вот должен подойти. Тогда и торговать стану.
– Врет он все! – визгливо крикнула женщина, обозвавшая завмага пьяницей. – Не слушайте его, бабы. Для знакомых у него все есть, а для нас нет.
– Я? Знакомым раздаю? – Булгаков начинал злиться. – Не мели зря языком-то.
Но его уже не слушали. Кто-то вырвал из руки ключ, кто-то толкнул сзади, кто-то поддал случайно или намеренно острым локтем под бок. Женщины настежь распахнули двери, ввалились в магазин и мигом переворошили все. С полок полетели пачки свечей, пустые банки, ящики, бутылки.
– Ничего нет, бабы! Как есть, ничего!
– Нет, пусть он скажет, куда все девалось.
– Мы ему, рыжему, глаза повыцарапаем.
И снова женщины двинулись на завмага. Их глаза горели злобой. Булгаков беспомощно озирался и вдруг увидел директора прииска, подъезжавшего к магазину.
– Мне не верите, у него спросите, – и показал на Майского. Все женщины повернулись в ту сторону. Александр сразу понял, что происходит. Придержал Буланого.
– Товарищи женщины! В магазине продуктов нет…
– Сами видели, – перебили его. – Скажи лучше, куда вы их попрятали.
– Если будете так кричать, я ничего не пойму. Давайте говорить по очереди.
– Нечего зубы-то заговаривать. Продукты давайте. Завезли сюда, а теперь живи, как хочешь.
Директор поднял руку, но его не слушали. Выкрикивая обидные слова и угрозы, женщины расходились. Очередная смена старателей не вышла на работу. В конторе собрались десятники, мастера, кое-кто из старателей. Майский ходил по комнате, куря папиросу за папиросой.
– Нельзя допускать срыва работ. Нам каждый час дорог. Надо объяснить людям, в чем дело. Алексей Филатыч, как думаешь?
Каргаполов ответил негромко, спокойно:
– Сейчас коммунистов соберу. Посоветуемся.
– Посоветуемся, посоветуемся! – передразнил Майский. – Некогда митинги устраивать. Дело стоит.
– Ты не прав, Александр Васильич, – так же спокойно возразил Алексей. – Не горячись. Я за дело не меньше твоего болею. Надо с народом посоветоваться. Рабочие поймут.
Майский что-то пробормотал и, сев за свой стол, на скорую руку сколоченный из сосновых досок, закурил. В контору заходили старатели, чинно усаживались на лавки, расставленные вдоль стен. Среди них Александр с удивлением увидел и того бородача, с которым говорил у костра темной сентябрьской ночью. «Коммунист? А я и не знал. Плохо еще знаешь своих людей, директор». Поднялся Каргаполов, снял фуражку, обвел взглядом собравшихся.
– Товарищи! На прииске очень тяжелое положение. – Дело в том, что в магазине нет муки, крупы, масла, ничего нет… Но это временно. Почему-то запоздал обоз с продовольствием. Навстречу ему высланы люди. В ближайшие день-два все уладится. Но сегодня многие не вышли на работу. Нашлись и такие, кто поговаривает о том, чтобы совсем уйти с прииска. Мы, коммунисты, не можем допустить этого. При любых условиях надо продолжать работу, – его голос звучал негромко, но уверенно.
