Текст книги "Змееловы (с иллюстрациями)"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

20

Первой следователь Седых вызвала руководителя экспедиции. Веру Петровну поразило то, что Анна Ивановна приехала в красивом платье-миди, в туфлях на платформе, с модной прической и слегка накрашенными губами. Словно не из тайги на грузовой машине, а прямо с самолета из Москвы.

Следователь невольно застыдилась своей скромной и не столь ухоженной внешности, хотя ее благоустроенная квартира находилась в трех минутах ходьбы от работы.

Зная, что Кравченко курит, Вера Петровна предложила:

– Здесь можно курить.

– Благодарю вас. – Анна Ивановна достала из сумочки пачку «Явы» и зажигалку. – На все хватает силы воли, а вот курить бросить не могу, – сказала она.

– Мне очень хочется побольше узнать о вашей работе, – начала Вера Петровна.

– Для дела или вообще?

– И для того, и для другого. Я вчера обошла все наши библиотеки и нашла вот только это. – Следователь вынула из ящика стола книжечку.

Анна Ивановна взяла ее в руки, перелистала:

– Бломберг. «Змеи-гиганты и страшные ящеры». С научной точки зрения эта книжка не представляет интереса. Это сенсационно, не спорю. Может быть, даже кое в чем полезно, потому что любое правдивое свидетельство очевидца помогает развеять предвзятость и вздорность в отношении людей к рептилиям. Но в данном случае – я имею в виду дело, по которому мы встретились, – она не поможет ни на йоту.

Вера Петровна улыбнулась:

– Вот именно. Помочь разобраться в этой истории можете только вы.

– Постараюсь. – Кравченко закурила; Вера Петровна пододвинула ей пепельницу. – Благодарю.

– Понимаете, дело не совсем обычное. И хоть следователь должен знать все, я признаюсь: о змеях, об их яде ничего не знаю. Почти ничего. Конечно, можно истребовать литературу, но пока ее разыщут… Представляете, сколько уйдет времени? (Кравченко кивнула.) Так что я вынуждена отрывать вас от научной работы. Расскажите о ней.

Искренний тон следователя совершенно обезоружил Анну Ивановну. Она улыбнулась.

– Знаете, Вера Петровна, чтобы рассказать о нашем деле, не хватит и месяца каждодневных бесед. Что вас интересует? Зачем экспедиция? Зачем я мотаюсь по странам и изучаю змей? Зачем мы собираем змеиный яд? Зачем я спорю с академиками? Ой-е-ей! Это целая эпопея. Уж лучше задавайте вопросы. И, как говорится, по существу.

– Хорошо. Цель экспедиции?

– Вот это и есть главный вопрос, вбирающий все остальные. На основе змеиного яда готовится много лекарств от нервных, психических заболеваний, заболеваний крови… И с каждым годом потребность в нем растет неимоверно. Поэтому число змей уменьшается катастрофически. Не забывайте, помимо отлова рептилий для научных и медицинских целей, их уничтожают нещадно все – от взрослых до детей. Они гибнут от других животных…

– А специальные питомники? – поинтересовалась Вера Петровна.

– Серпентарии? Это не выход. В нашей экспедиции мы отлавливаем змей, берем у них яд и снова отпускаем, чтобы они не оторвались от родной среды. Это первая попытка научно обосновать и практически доказать разумность такого подхода к решению вопроса о добыче змеиного яда и сохранению количества змей в нашей стране.

– Неужели у нас не хватает змей?

– Этот вопрос мне задают все. Да, не хватает. А с кобрами, например, дело вообще обстоит катастрофически. И мы вынуждены закупать за границей сухой яд этих змей. А сейчас министерство намеревается приобрести кобр у Ирана. На валюту!

– Покупать змей на золото? – воскликнула Вера Петровна.

– Вот именно, – усмехнулась Кравченко.

– Не понимаю, – пожала плечами следователь. – Ну ладно. Скажите, а нельзя создавать искусственные препараты, заменяющие змеиный яд?

– Пока – нет. Змеиный яд – сложнейшее белковое соединение. А человечество еще не умеет синтезировать куда более простые белки. Ведь нет искусственного хлеба или сахара.

– Какова стоимость сухого змеиного яда?

– Это зависит от вида.

– Ну, например, яд гадюки?

– Около полутора тысяч рублей за один грамм сухого яда.

– Вот вы получаете яд. Куда и как вы его отправляете?

– Должны были послать в Таллин. Там делают лекарства из яда.

– Как это осуществляется конкретно?

– Сухой змеиный яд посылается по месту требования и только по присланной заявке. Кроме фармакологии, он нигде практического применения не имеет.

Седых задумалась. Потом сказала:

– Но ведь его еще можно использовать и для преступных целей? Убийство, например?

– Как вы сами понимаете, это слишком дорогой способ убийства, – горько усмехнулась Кравченко.

– Сколько получают змееловы за свою работу?

– За отловленную кобру – 30 рублей. За гюрзу – до 25, в зависимости от величины. За одну гадюку они получают три рубля. Отловить пять гадюк в день под силу средней опытности змеелову. А есть такие, что за сезон отлавливают три тысячи… Я не вижу смысла нашим змееловам красть яд: все равно что у самого себя… Потом, это значит украсть у тысяч людей здоровье! Мы же говорим каждый день о морали…

– Это верно. И все-таки кто-то сделал это. Люди бывают разные.

Анна Ивановна тяжело вздохнула:

– Это верно, люди разные бывают.

– Что вы можете сказать о членах экспедиции?

– Это прекрасные, честные ребята! – горячо воскликнула Кравченко. – Каждый из них мог поехать ловить змей в Среднюю Азию, где их ждал хороший заработок. Места обитания змей там известны. – Кравченко взяла сигарету и стала чиркать зажигалкой, но та не загоралась. Тогда она смяла сигарету и бросила в пепельницу. – И вот эти люди приехали сюда, в Сибирь, не зная наверняка, смогут ли хорошо заработать. Мы ведь оплачиваем им только дорогу. Здесь они содержат себя сами. И поехали они сюда, потому что поверили в мою идею, она стала нашей общей целью…

– Я вас понимаю, Анна Ивановна, – мягко остановила ее следователь. – Но вы обратились к нам потому, что у вас пропал яд. Труд всего коллектива. Верно?

– Да, – согласилась та.

– И это поставило под угрозу ваше имя?

– Не в имени дело, – махнула рукой Кравченко. – Идея…

– Во всяком случае, вам после этого будет трудно добиться расширения эксперимента?

– Считаете, что экспедицию прикроют?

– Что-то в этом роде, – кивнула Вера Петровна.

– А ведь это действительно так! – как бы осознав весь смысл происшедшего, воскликнула Кравченко. – Экспедицию разрешил директор на свой страх и риск. И вопреки, в общем-то, мнению большинства людей, от которых это зависело… – Анна Ивановна устало опустила голову на руки, обхватив лоб пальцами, и добавила, словно самой себе: – Ужасно то, что главным аргументом против этой моей затеи был вопрос учета и хранения яда…

– Как вы платите людям?

Кравченко выглядела так, словно на нее вдруг навалилась огромная тяжесть, которую трудно и невозможно выдержать. И стала отвечать безразлично и вяло:

– Лаборанты у нас получают оклад. Ну, еще надбавку за вредность, полевые и так далее. Змееловам мы платим за количество отловленных змей по принятым ценам плюс дорога в оба конца, как я уже говорила.

– Они хорошо заработают в экспедиции?

– Теперь-то с уверенностью можно сказать, что хорошо. На днях мы натолкнулись на ареал змей с большой плотностью обитания. Сорочий мост называется. Да, заработают они очень хорошо. Но не забудьте, они рискуют жизнью. Нельзя завидовать их деньгам…

– Я понимаю.

– А я не могу понять: кому пришло в голову воровать яд? Не могу, и все!

– Вы можете поручиться за каждого?

Анна Ивановна посмотрела в глаза следователю долгим грустным взглядом:

– Даже после всего того, о чем мы с вами здесь говорили, – да, могу.

– Вы подбирали состав экспедиции?

– Степан Азаров. Я ему верю так же, как себе. До сего времени он был бригадиром. Но после случившегося отказался, как мы ни уговаривали. Теперь бригадир Клинычев.

– Значит, у вас никаких подозрений нет?

– Нет.

– Я думаю, на сегодня хватит, – предложила Вера Петровна.

– Да, да. – Кравченко растерла лоб пальцами. – Мне все нужно осмыслить. Разобраться. Вспомнить. Вот-вот, вспомнить.

21

Когда Геннадий работал в утро, Вера Петровна возвращалась позже него.

В квартире ему одному не сиделось. И хотя они жили в четырехэтажном доме, жильцы сохранили крестьянскую привычку коротать время во дворе. Поэтому особой заботой всех жителей пользовались деревянные скамеечки, врытые в землю около подъездов и всегда свежевыкрашенные. Вечерами они никогда не пустовали.

Завидев жену, Геннадий, в своих неизменных галифе, оставшихся от военной службы, и в застиранной, но опрятной ковбойке, как обычно, поднялся навстречу, и они медленно, молча прошли к себе, на последний этаж. Теперь он уже не спустится вниз: они были вдвоем.

Вера Петровна тут же стала собирать на стол, разогревать обед. Так у них повелось – это делала только она, какой бы усталой ни приходила.

Сидя напротив мужа, спокойного, молчаливого, она думала о том, что поступила когда-то опрометчиво, выбрав профессию следователя. Геннадий не умел готовить. Не умел, а скорее не любил возиться с рубашками, майками, носками, платками, даже когда жил один. И теперь все делала Вера Петровна. Ей нравилось его пренебрежение к хозяйству. Она же любила хозяйничать, ухаживать за ним.

Выезжая в командировки, она часто ловила себя на мысли о нем, как он там один, в их тихой квартире. Ей казалось, что она обкрадывает его в эти часы и он ужасно растерян и обижен на нее.

С самого начала Вера Петровна заметила, что Геннадий в ее отсутствие дома не ест. Она спросила: почему?

– Федор заходил. Пошли в столовую. Пиво пили.

Потом она поняла, что муж без нее не воспринимает их дом. Это ее обрадовало. И еще она поняла, что он очень серьезно относится к семье.

И она была счастлива, и готова была забыть ради него все – и работу, и себя.

Из всех людей, с которыми Вера Петровна общалась, один понял это – прокурор Савин. Он никогда не заговаривал с ней о ее личной жизни. Но как-то просто, по-домашнему сказал ей:

– Веруша, учиться дальше надо. В аспирантуре. Заочно, конечно. Человек ты толковый, способный. Так что берись за науку.

Седых знала, что Савина давно уже звали в область, что пойди он по этой лестнице, добраться ему до Москвы. Но Савва, как его называли за глаза, расположился в Талышинске оседло и никуда не хотел уезжать.

Надо же случиться такой нелепости: мужик в расцвете сил, нет еще и пятидесяти, а сердце подвело.

Помня его советы, Вера Петровна начала готовиться в аспирантуру. Геннадий и словом не обмолвился с ней об этом. И вряд ли сказал бы когда-нибудь, если бы она сама не заговорила. Он так же ходил бы в столовку, молча ждал бы ее с работы, из библиотеки, стараясь не стеснять собою ее жизнь…

– Сегодня я говорила с удивительным человеком, – сказала Вера, переставая есть.

Геннадий молча кивнул. Он умел ее слушать. И она видела, как занимали его ее дела и мысли.

– Настоящий ученый. Женщина, а герпетолог.

– Это что?

– Специалист по змеям.

Он снова кивнул, давая понять, что знает, о ком идет речь. Тетя Даша успела оправдать свою поездку в экспедицию. Весь дом наполнился слухами об истории с пропажей сухого яда.

– Ох, Гена, замечательная она женщина. Ты не можешь себе представить! Живет в тайге, где нет ни водопровода, ни парикмахерской, а одета и причесана, словно в столице. А говорит как – заслушаешься! Умница… Надо мне поступать в аспирантуру, – неожиданно закончила свой рассказ Вера Петровна.

– А долго учатся в аспирантуре?

– В заочной четыре года. Конечно, нелегко будет.

– В заочной… – Он кивнул. – Смотри сама. Мать я тогда уговорю, наконец, от сестры оторваться и к нам переехать.

– Я справлюсь сама, честное слово.

– Не справишься. С мальцом, не забудь…

– Эх, только бы поступить! Надо еще так много книг перечитать.

Геннадий спрятал улыбку:

– За полгода прочтешь?

Вера рассмеялась:

– Одни прочтешь, другие появятся! Как грибы.

– Когда у тебя декретный отпуск?

В этом вопросе он был весь: тут и забота о ней, и его неумение сказать это по-другому, и твердый наказ беречь себя. Она это поняла.

– Через два месяца.

– У тебя еще очередной не использован.

Вера отрицательно покачала головой:

– Нельзя.

– Не хочешь. – Он сказал это спокойно, без обиды, без осуждения, потому что знал ее и понимал.

– Все будет хорошо, Гешенька. Все обойдется.

Он молча кивнул.

22

– Степан Иванович, у вас существует инструкция о порядке хранения ядов? – спросила Седых у бывшего бригадира змееловов на допросе.

– Существует.

– Пожалуйста, расскажите мне об этом подробней.

– Уже когда он сушится в эксикаторе… вы видели, знаете, о чем я говорю?

– Да, знаю.

– Так вот шкаф, в котором сушится яд, должен быть опечатан.

– Кем?

– Это делали мы с Анной Ивановной. Когда яд готов – ну, сухой, – его соскабливают, взвешивают и фасуют. То есть ссыпают во флакончики.

– Кто отвечал за эту операцию?

– Соскабливают яд почти все в свободное время. Это трудоемкая работа. Конечно, если бы у нас было достаточно лаборантов, занимались бы этим только они.

– Кто делал остальные операции?

– Я. Ну, и Анна Ивановна.

– У кого в подотчете готовый яд?

– У меня.

– Значит, взвешивать сухой яд и фасовать его имели право только вы?

– Да.

– И Кравченко?

– Формально нет, только я.

– Почему этим делом занималась и Кравченко?

– Потому что я ей доверяю так же, как себе. Она раза два или три подменяла меня. Если бы каждый раз ждали меня с ловли, знаете, сколько уходило бы времени?

– Таким образом, инструкция нарушалась?

– Нарушалась.

– Почему вы так доверяете Кравченко?

– А кому же доверять, если не ей…

– Кто-нибудь еще, кроме вас или Кравченко, взвешивал и расфасовывал яд?

– Нет.

– Вы думали о том, кто мог украсть яд?

– Нет, не думал. А кто к нам полезет? Змеи…

– Ну, знаете, есть люди, которых змеями не испугаешь.

– Вы имеете в виду кого-нибудь из наших?

– Сейчас я никого не имею в виду, но допускаю, что это мог быть кто-нибудь из ваших. А вы разве не допускаете?

– Я ручаюсь головой за каждого.

– Голова одна, а людей много. Не торопитесь. Яда-то нет. Кто-то должен за это понести кару.

– Если надо, я отвечу…

– А что вы сами думаете о случившемся?

– Вы хотите сказать, кого я могу подозревать?

– Допустим, так.

– Я никого не подозреваю. Абсолютно никого. Никто из ребят не может этого сделать…

– Бывают не только преступные цели. Существуют еще такие человеческие страсти, как зависть, ревность, личная обида…

– Нет, нет! Странно, например, Венька – и зависть. Горохов – и ревность… Нет, товарищ следователь, для наших ребят это не подходит.

– Что вы скажете о Гридневой?

– Ничего не могу о ней сказать.

– Ни хорошего, ни плохого?

– Ничего плохого. Но мне кажется, что она честная, хорошая девушка…

– Вы ее знали раньше?

– Нет.

– И за несколько дней знакомства составили категорическое мнение.

– Не в моих правилах подозревать людей.

– И не в моих тоже.

– Мне кажется, это ваша профессия.

– Я не подозреваю, а расследую. Разницу чувствуете?

– Чувствую. Короче, в Гридневой я уверен.

– Вечером, накануне отъезда, она была в лаборатории?

– Была. Ведь она лаборантка.

– Кто еще был в служебном вагончике накануне пропажи яда?

– Я не знаю, все могли быть. В этот вечер мы с Кравченко находились в Талышинске, говорили по междугородному телефону. Остались ночевать.

– Хорошо. Ознакомьтесь с протоколом и подпишите.

23

Через некоторое время после того, как ушел Азаров, в кабинет следователя кто-то несмело постучался.

– Войдите! – сказала Вера Петровна.

Осторожный стук повторился.

– Войдите, говорю!

Вася Пузырев приоткрыл дверь и посмотрел на Седых долгим грустным взглядом.

Вера Петровна рассердилась:

– Вы зайдите или закройте дверь.

Шофер сделал шаг в комнату, снял кепку и уставился в верхний угол комнаты.

– Вы говорить умеете?

Вася кивнул.

– Так я вас слушаю.

Шофер медленно, по одной половице, дошел до стола следователя и положил кепку на стол.

– Из-за меня все это, – выдохнул он и опустился на стул. – А бригадир тут ни при чем. Ужа подкинул я. Не со злобы… Девушка нервная оказалась. – Он развел руками и причмокнул: – Нервы не исправишь, они от природы.

– Вы кто? – резко спросила Вера Петровна.

– Пузырев Вася я, шофер экспедиции. – Василий покачнулся, и тут только следователь поняла, что он пьян.

– Вот что, Вася Пузырев, отправлю я тебя на пятнадцать суток за появление в государственном учреждении в нетрезвом виде…

– Разве я пьян? Так, самый чуток… А вы послушайте…

– Придете в себя, тогда поговорим.

– Я и сейчас могу все, как было. Ни грамма не утаю. Значит, я ей вокруг шеи вот такого махонького ужа, – шофер показал руками. – А она – хлоп! На пол как шмякнется…

Вера Петровна вышла из-за стола, сунула Пузыреву кепку:

– Я не шучу! И прошу в моем кабинете не появляться пьяным.

Вася надел кепку и, не сказав ни слова, удалился.

Следователь выглянула в приемную.

– Земфира Илларионовна, куда же вы смотрите?

– А что? – встрепенулась та.

– Вот сейчас парень был – он абсолютно пьян.

– Это который в кепочке?

– Да.

– Никогда бы не подумала, – удивилась секретарь. – Вежливый такой. Посмотрите. – Она показала на большой букет иван-да-марьи, поставленный в поллитровую банку. – Он преподнес. Ну и ну! Неужели того, подшофе?

Вера Петровна вздохнула и вернулась на свое место.

После обеда к следователю пришла Зина Эпова, вызванная повесткой. Девушка страшно волновалась и не знала, куда девать руки.

Вера Петровна помнила ее по почте.

– Вы, Зиночка, успокойтесь. Вот, говорят, какая смелая, змей ловите, а здесь разнервничались. Значит, говорите, что накануне отъезда, вечером, Гриднева работала в лаборатории?

– Да, работала, товарищ следователь.

– Чем конкретно она занималась, знаете?

– А чем ей заниматься? Ядом.

– Какую именно операцию выполняла Гриднева?

– Соскабливала.

– А взвешивала?

– Может быть. Это я так думаю, потому что после того, как соскоблишь яд, его надо взвесить и ссыпать во флакончик…

– А вы этим тоже занимались?

– Конечно, когда была лаборанткой. Степан Иванович, бывало, скажет: вот, мол, тебе, Зина, ключ, сделай то-то и то-то.

– И часто вы это делали?

– Раза три. Потом стала ходить на отлов. И вот теперь Гриднева приехала…

– Так-так. И что же случилось в тот вечер?

– Вася Пузырев, шофер наш, у вас уже был?

– Был, – вздохнула Седых.

– Он хотел подарить Гридневой маленького полоза Шренка. Ну, и повесил его ей на шею. Она подумала, что это ядовитая змея, и упала в обморок.

– Этот Вася Пузырев что, часто выпивает?

Зина растерялась, не зная, что ответить.

– Понимаете, он сегодня пришел ко мне совершенно пьяный.

– Бывает у него иногда, – пряча глаза, сказала Зина. – Хороший человек Вася, только чувствительный и поэтому выпивает. А сейчас переживает очень. Да еще машина сломалась…

– Что вы можете сказать о Гридневой?

Зина вытерла платочком вспотевшие ладони.

– У меня к ней своих претензий нету. Так, обыкновенная женщина. – Эпова опустила голову.

– И все же? Вы девушка, должны были приглядеться к ней лучше ребят.

– Какая-то ненастоящая она. Не своя. С виду простая, а иногда слова какие-то говорит… не как простая. Все расспрашивала, интересовалась. Все-то ей любопытно, прямо везде залезет…

– А что именно ее интересовало?

– Да все. Сколько яд стоит, как пельмени делают, как грибы сушат, да можно ли мех на шубу достать, можно ли икру купить…

– Вы не замечали, какие у них взаимоотношения с Азаровым?

– Азаров меня не интересует. Как начальник и человек – он хороший, – резко ответила Зина и отвернулась.

– А у вас какие отношения с Азаровым?

– Если что говорят, так это выдумки! – запальчиво сказала Зина.

Вера Петровна скрыла улыбку.

– Ну хорошо. Может быть, все-таки их отношения были несколько иными, чем, например, с другими членами экспедиции?

– Что она липла к нему – это точно, – выпалила девушка и, спохватившись, добавила: – Это вам каждый скажет. Не я одна замечала.

– Хорошо. Вы еще что-нибудь о Гридневой не помните?

– Не знаю, удобно говорить или нет…

– Смотрите сами.

– Как-то она переодевалась, я заметила: белье у нее заграничное. Нет, не такое, как у нас продают. У нас в универмаге тоже есть чехословацкое, гэдээровское… А у нее совсем особое. На трусах сзади обезьяна нарисована и не по-русски написано…

– Обезьяна, говорите? – улыбнулась Вера Петровна. – Это бывает. Человек в Москве живет. Там в магазинах много заграничных товаров.

– Я бы такие трусы не надела. Срамиться только, – решительно сказала Зина. – В бане бы все засмеяли.

– Зина, а что, Азаров при больших деньгах?

– Степан Иванович? Что вы! Деньги у него не держатся. Как только получит, сразу спускает все. Отсылает старикам и… – Зина замялась, – жене тоже. Поедем в город, а он норовит заплатить за всех. Вот Клинычев лежал в больнице, Степан Иванович не знал, что и купить ему, за раз рублей двадцать пять истратил… А недавно даже у Анван одалживался, чтобы родителям послать.

– А как сейчас у вас в экспедиции? Работаете?

– Работаем, – вздохнула Зина. – Как же иначе? Только переживают все очень. Анну Ивановну жалко. И Степана Ивановича тоже.

– Хорошо, Зина. Мы еще, если будет надо, встретимся. Только сами понимаете, здесь мы о разном говорили…

– Понимаю, товарищ следователь. Я никому ничего не скажу. Да и незачем…

– Тогда на сегодня все.

…Вскоре у Веры Петровны состоялся очередной разговор с Холодайкиным. Ознакомившись с материалами дела, врио прокурора остался недоволен темпами расследования.

– Заносит вас, Вера Петровна. Много разговоров. Допрос надо вести конкретнее. Поверьте мне, я тридцать лет на страже закона…

– Мне кажется, главное – установить контакт с допрашиваемым. Человек раскрывается тогда, когда он чувствует, что с ним говорят искренне, затрагивают близкую ему тему…

– И говорит то, что надо ему, а не вам как следователю, – перебил Алексей Владимирович. – Поглядите, например, – он хлопнул ладонью по раскрытой папке, – Кравченко. Сведений много. И совсем нет того, что нас с вами может заинтересовать.

– Из разговора с Кравченко я узнала больше, чем прочла бы в десяти книжках, – нахмурилась Вера Петровна.

– Я не хочу вмешиваться в ход следствия, но вы учтите, что в дальнейшем… – назидательно сказал Холодайкин. – И обратите внимание на отношения Азарова с Гридневой. Не покрывает ли он ее?

– Но тогда он покрывает и Зину Эпову. Он не сказал, что она тоже занималась взвешиванием и фасовкой яда.

– А вы внимательно прочтите показания Эповой. Сейф был часто открыт. Ключ он доверял другим. Стало быть, изъять яд мог каждый. Что это – халатность? Или симуляция халатности? Разберитесь во всем этом. Пусть Кравченко руководитель экспедиции. Но ведь яд в подотчете у бригадира. По закону он даже ей не имел права передавать ключ от сейфа. Для чего существует инструкция, правила?

– Он доверял Кравченко. И по-моему, она достойна такого доверия.

– Я не говорю об этом, – досадливо поморщился Холодайкин. – Сам факт важен, обстановка в экспедиции. Этакая коммуна…

– Насколько мне кажется, доброжелательная обстановка.

– Ладно, – вздохнул врио прокурора. – Вы лучше скажите, послали флакончик на экспертизу?

– Да. На дактилоскопическую и химическую.

– Что предпринято в отношении выяснения местопребывания Гридневой?

– Этим я сейчас занимаюсь.

– Занимайтесь, занимайтесь. Загадочная особа, – сказал Холодайкин. – И постарайтесь уложиться в срок. Я не против книг, Вера Петровна, но жизнь иногда такое подстраивает, что не лезет ни в какие рамки. И что вы пасуете перед незнакомыми вещами?.. Ну, змееловы. Люди остаются людьми. Будьте более строгой и жесткой.

После этого разговора расстроенная Вера Петровна излила душу Земфире Илларионовне, чтобы как-то успокоиться.

– Слышала, как он тебя распекал, – утешала ее секретарша.

– Честное слово, с Савиным легче было. Он никогда так не говорил…

– Почему было? Савва еще прокурор, – сказала Земфира Илларионовна. – А во-вторых, я тоже сперва опасалась Алексея Владимировича. Потом привыкла. Сухарь он. Требовательный. У каждого свой стиль.

– Прокурор тоже требовательный. Может быть, даже больше. Но он доверял мне, не опекал так мелочно…

– Это верно… Навестила я вчера его жену. Говорит, что поправляется наш Савва.

– Я рада. Его здесь действительно не хватает. Земфира Илларионовна, ко мне никого нет?

– Нет, Верочка, – ответила секретарь.

– Пойду на почту. По делам.

– Больше, больше двигайся. Полы мой, стирай, работай.

– Знаю, – улыбнулась Седых.

– Вот-вот, рожать будет легче. Перед тем как в роддом идти, я сама весь дом перемыла, прибрала….

Вере Петровне трудно было представить, как эта хрупкая, маленькая и сухонькая женщина когда-то ходила беременной, рожала.

– Страшно было? – спросила она.

– Конечно. Врут бабы, что не страшно. Конечно, если четвертого, пятого, тогда наверно. Первого – не весело идти. А как показали мне мою Анку – слезами от радости залилась… И все забыла. Так, наверное, и все.

Вера Петровна счастливо улыбалась чему-то своему.