Текст книги "Змееловы (с иллюстрациями)"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– И вы так спокойно об этом говорите?

– Конечно.

– У вас есть муж?

– Разумеется.

– Взял бы он и накостылял ему хорошенько, если не хотите в милицию обращаться.

– Кому накостылял?

– Гридневу.

– С какой стати?

Младший лейтенант ошалело посмотрел на актрису.

– За дочь.

– Какую дочь?

– Вы же показали, что Гриднева – ваша дочь!

– Поразительно! О мужчины, мужчины! Это вы можете сомневаться, вам принадлежит ребенок или нет. А мы знаем наверняка. У меня нет дочери по фамилии Гриднева. У меня одна Оля.

Семен Трудных вытер со лба пот.

– Товарищ Каминская, как же так получается?

– Поймите, я устала от вашей печальной истории. Я ничем не могу помочь этой несчастной женщине. Как мать, как жена, я могу понять горе этого человека, но я не депутат, не общественный деятель. Я только актриса. А мой муж имеет слишком большой чин, чтобы драться с каким-то невоспитанным гражданином. – Каминская жестом остановила пытавшегося что-то сказать Трудных. – Давайте с этим покончим. Одно я у вас хочу спросить: что это за молодой человек, снятый рядом с Оленькой? У него правильные черты лица. И, я бы сказала, приятные.

– Хорошо, я отвечу. Но потом вы мне ответите на несколько вопросов.

– Только, ради бога, оставим в покое какую-то Гридневу.

– Это Азаров. Он сейчас, как бы это выразиться, под следствием.

– Никогда бы не подумала! – удивилась Каминская. – Открытое, честное лицо…

– Людмила Арсеньевна, – осторожно начал Трудных, – я все-таки вас прошу, в интересах законности и советского порядка расскажите о вашей дочери. Понимаете, по делу Оля проходит как Гриднева… Она ведь на мужниной фамилии.

– Не знаю я никакую Гридневу! – взорвалась Каминская.

Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы в дверях не появился высокий седой мужчина в морской форме, с погонами вице-адмирала!

– Никита! – бросилась к нему Каминская. – Это ужасно!

Вице-адмирал недоуменно посмотрел на милиционера. Тот отрапортовал, как начальству:

– Младший лейтенант милиции Семен Трудных.

– Никита Павлович Рославцев… – протянул он руку гостю. – Успокойся, Люда. А вы, младший лейтенант, давайте побеседуем у меня.

У вице-адмирала был приятный баритон. Слова он немного растягивал, как и Каминская.

Кабинет Рославцева отличался простотой. Одна стена – сплошной стеллаж, набитый книгами, небольшой письменный стол, два кресла у журнального столика-торшера и длинный аквариум на железной подставке, освещенный откуда-то сбоку мягким и ровным светом.

Они расположились в креслах.

Пришедший в себя младший лейтенант рассказал Рославцеву, по какому делу приехал в Москву, историю с пропажей сухого яда. В той мере, насколько это было разрешено следователем.

Никита Павлович выслушал его внимательно, вопросов не задавал. Когда Семен Трудных закончил, вице-адмирал встал, прошелся по комнате.

– Да, все это не очень весело. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли… Вы курите?.. – Младший лейтенант кивнул; Рославцев поставил на журнальный столик пепельницу – кусок необработанного горного хрусталя с выщербиной посередине. – Дочь моя журналистка. И это вам многое объяснит. Работает она в «Комсомольской правде»… На жену не сердитесь. Она действительно подчас не знает, чем занята Ольга. Мы с дочерью просто-напросто оберегаем ее от лишних волнений. – Никита Павлович устроился в кресле. – А от меня у Оли секретов нет. То, что она отправилась в Сибирь в экспедицию к змееловам, я знал. Мы, можно сказать, эту операцию разрабатывали вместе. – Рославцев улыбнулся. – Я был как бы начальником штаба. Ольга – увлекающийся человек. И если отдается делу, то полностью. У нее свой способ добывания материала для своих статей, очерков, книг. Она считает, и я ее в этом поддерживаю, что узнать что-либо о человеке и его деле можно только тогда, когда сам побываешь в его шкуре. Например, Оля писала серию очерков о жизни монахинь…

– Да где же теперь их найдешь? – удивился Трудных.

– Есть, младший лейтенант. Много еще чего музейного сохранилось в нашей жизни… Для этого Ольга становится послушницей в монастыре. Самой натуральной, И вот результат. – Вице-адмирал подошел к стеллажу и достал маленькую книжечку в мягком переплете; Семен Трудных с любопытством перелистал ее. – Ну могла ли она по-другому войти в этот мир, показать его так выпукло и ярко? Какому журналисту открыли бы святые девы свои тайны и чувства? Разумеется, никому. Так же получилось и в этот раз. Мы сочинили ей биографию, придумали, как она должна вести себя… Теперь вам становится ясно?

– Да уж куда ясней, – подтвердил младший лейтенант. – Значит, Гриднева это так, с потолка?

– Вот именно. Псевдоним как бы. Ольга по паспорту Рославцева, этой фамилией она подписывает свои работы в газете и журналах.

– А муж, значит…

– Никакого мужа у нее нет, – ответил вице-адмирал. – И не было. Насчет увлечений – не знаю. Эта область для меня – запрет. Ее личное дело.

– А как же насчет телеграммы? Ну, после которой она уехала?

– Очень просто. Ольга давно хлопотала в редакции, чтобы ее послали в Италию. Видите ли, во время войны я был связан с итальянским Сопротивлением. Там осталось у меня много друзей. И много дорогих сердцу могил. Вот Оленька и решила поехать по следам нашего отряда. Только было неясно, когда ей оформят документы. У нас была договоренность: как только все будет готово – командировка, виза, – я ей шлю телеграмму известного содержания…

– Эту телеграмму привез на базу я, – вздохнул младший лейтенант.

– Премного благодарен. Вот видите, вы тоже приняли невольное участие в нашей игре.

– Игра игрой, а дело-то уголовное…

Рославцев помолчал.

– Неужели есть подозрение, что Оля в этом замешана?

– Не знаю, товарищ вице-адмирал, какие у следствия есть подозрения, но смотрите, какая штука получается: приезжает ваша дочь к людям, они к ней с открытой душой. Сочувствуют, ведут себя соответствующим образом, а оказывается, все это… как бы получше выразиться, липа, и больше ничего.

Рославцев нахмурился:

– Да, конечно, в этом есть элемент обмана. Я Оле тоже говорил.

– Вот именно. А в данном случае получилось совсем нехорошо: следствие думало об одном человеке, а это – другой. Вы же должны понимать, как иной раз ерунда, пустяк переворачивает все дело.

– Я все хорошо понимаю. Но, увы, события произошли, Оля далеко, и я не в силах вернуть ее раньше, чем кончится командировка.

– А когда она должна вернуться?

– Недели через три, а может быть, через два месяца. Сами понимаете – поиск героев… – Вице-адмирал вдруг спохватился: – Вот соломенная голова, может, вы чаю хотите? Мои пьют кофе, но я предпочитаю чай, по русскому обычаю.

– Спасибо, товарищ вице-адмирал, только что завтракал.

– А может, надумаете?

– Нет, спасибо.

– Ну что ж, неволить не могу. Единственно, что я еще хочу добавить, товарищ младший лейтенант, Оля обеспечена больше чем достаточно. Зарабатывает она хорошо, живет, как видите, на всем готовом… Это следует учесть. А вообще-то я глубоко убежден, что к истории с пропажей яда моя дочь не имеет никакого отношения.

– Последняя просьба, товарищ вице-адмирал. Мы нашу, так сказать, беседу оформим в виде протокола, и вы, если не возражаете, поставите свою подпись.

– Разумеется.

– Так полагается, – извиняющимся тоном сказал младший лейтенант.

– Понимаю, понимаю, – кивнул Рославцев.

Когда протокол был написан, Никита Павлович поставил под ним свою подпись.

Еще раз извинившись, Семен Трудных удалился, в душе радуясь, что наконец с этим делом покончено, потому что чувствовал неловкость, разговаривая с военным человеком в таком большом чине.

Он вышел от Каминской и незаметно очутился в Столешниковом переулке, запруженном суетящейся толпой, вливающейся и выливающейся из магазинов, манящих красочными витринами. Толпа подхватила его и стала носить с собой, как волна утлую лодчонку без руля и без ветрил. Он долго и бесполезно обозревал меха, ювелирные изделия, дамские сумочки, кружева, редкие и дорогие вина, авторучки, книги по физике и кибернетике. Потом его прибило в Петровский пассаж и, покружив, вынесло в ЦУМ. Там он едва не купил своей Катерине пляжный ансамбль (ему сначала показалось, что это фартук), после чего выбрался на улицу. И все же людской прибой занес, его опять в магазин и столкнул нос к носу с очаровательной продавщицей, под обаянием которой Семен Трудных купил жене умопомрачительную комбинацию. До самого приезда домой его мучили опасения, что он купил за такую цену ненужную, как ему казалось, тряпку. Но именно эта безделица впоследствии привела Катерину в такой восторг, что младший лейтенант стал уважать себя намного больше.

Где Семен Трудных окончательно потерял голову, так это в «Детском мире». В этом занятнейшем и соблазнительнейшем из лабиринтов он провел не меньше трех часов, опускаясь и поднимаясь по эскалатору, теряя и снова находя отделы, набитые всякой детской всячиной. Здесь, в магазине, была сатанинская оргия родителей, набрасывающихся на башмачки, рубашечки, курточки, слюнявчики, пальтишки, носочки, игрушки с жадностью, достойной первобытных людей.

Когда уже закатные лучи солнца позолотили памятник Дзержинскому, Семен Трудных, обросший свертками, коробками, пакетами, с детской педальной машиной под мышкой протиснулся в автобус и добрых сорок минут качался среди молчаливых уставших москвичей.

В номере никого не было. Семен сложил покупки в чемодан и пошел искать столовую. В ресторан он заглянуть не решился, помня строгий наказ жены: деньги попусту не тратить. Столовую было найти нелегко. И возвратился младший лейтенант, когда уже окончательно стемнело.

Родной номер встретил его знакомым запахом баранины, дынь, коньяка и тем же храпом.

Семен Трудных влился в этот хор.

С утра младший лейтенант поехал на аэровокзал и купил билет на вечерний рейс. Затем он отправился в редакцию «Комсомольской правды».

Заведующий отделом, в котором работала Ольга Рославцева, – молодой симпатичный паренек в очках, – все никак не мог дослушать Трудных до конца: беспрестанно звонили телефоны. А их на столе у зава было три.

– Я вас слушаю, – сказал он, когда наконец выдалась пауза между звонками.

– Таким образом, чтобы документально подтвердить, что вышеназванная Ольга Рославцева действительно выполняла в Талышинском районе специальное задание редакции и выезжала туда под фамилией Гриднева, прошу выдать соответствующую справку, чтобы приобщить ее к делу, – выпалил Семен Трудных, поглядывая на телефонные аппараты, боясь, как бы снова его собеседника не оторвали.

Завотделом постучал толстым красным карандашом по столу:

– Так-так, справку, значит? А зачем, собственно, вам справка?

– Я же объяснил. – Младший лейтенант протянул удостоверение; зав машинально взял его и, не раскрывая, вернул.

– Да-да, вы предъявляли… Значит, справку?

– Справку.

– Пойдемте! – Завотделом решительно поднялся. – К замглавного. Справку может выдать только он.

На пороге их остановил телефонный звонок, задержав на добрые полчаса.

Потом они бежали по длинным коридорам мимо одинаковых дверей, разъезжали на лифте, врывались в кабинеты, заглядывали в буфет, в прокуренные комнаты.

Завотделом все время посматривал на часы.

– Вы можете зайти завтра? – спросил он у Трудных, после того как секретарь замглавного сказала, что того, вероятно, сегодня уже не будет.

– У меня вечером самолет.

– Вот дела… Хорошо, пойдемте ко мне. По телефону найти кого-нибудь куда проще.

В кабинете зава их ждал… замглавного.

– Я тебя битый час дожидаюсь! – набросился он на завотделом. – Этот материал в номер на вторую полосу.

– Что снимаем?

– Очерк Сикорского.

– Второй раз снимаем, – недовольно пробурчал зав, набрасываясь на рукопись. О младшем лейтенанте он совершенно забыл; Семен Трудных, примостившись в уголке в кожаном зеленом кресле, деликатно кашлянул в кулак. Завотделом спохватился: – Да, вот товарищ тут к тебе, из Талышинска. Ну, куда Рославцева ездила. Ему нужен какой-то документ.

Зам главного редактора поднялся и пригласил младшего лейтенанта:

– Пойдемте в мой кабинет.

Там он внимательно выслушал Семена Трудных.

– Да, Ольга Рославцева действительно выезжала в ваш район по заданию редакции. Я это подтверждаю.

– Мне надо соответствующую справочку, – попросил младший лейтенант.

– Так вы сам представитель закона. Вот и доложите своему начальству. Вам же верят.

– Но ведь она была у нас как Гриднева, вот вы документиком и подтвердите, что Гриднева и Рославцева – одна и та же личность.

– У журналистов и писателей это бывает. Псевдоним называется.

– Ладно, не хотите справочку, так я быстренько протокол составлю, а вы подпишите. Вот и все.

Зам главного улыбнулся:

– Ну и буквоеды! – Он набросал текст справки. – Сойдет?

– В общем-то да, но надо бы указать, что справка выдана в талышинскую районную прокуратуру, – сказал Семен Трудных.

– Ничего. Пусть будет «по месту требования». Оно лучше. Сколько рук бумага пройдет – машинистка, отдел кадров… Люди, знаете, могут разное подумать.

Младший лейтенант скрепя сердце согласился.

…Перед самой посадкой в экспресс, направляющийся с Центрального аэропорта в Домодедово, Семен Трудных накупил газет.

На третьей полосе «Комсомолки» бросился в глаза заголовок: «Герои не забыты». Под очерком стояла подпись: «О. Рославцева, наш спец. кор. Рим, по телефону».

31

Вера Петровна почувствовала что-то неладное в тот день, когда арестовали Азарова. Вечером, придя домой, она пораньше легла в кровать, но уснуть не могла. Непривычно кололо сердце, тело казалось вялым, ноги опухли, стали как ватные. Чтобы не выдать своего состояния, она старалась лежать тихо, делала вид, что спит.

Утром Геннадий заметил у нее темные круги под глазами, обратил внимание на ее частое тяжелое дыхание.

– Вера, сходи в больницу.

– А что?

– На тебе лица нет.

– Ты хотел, чтобы я выглядела пятнадцатилетней девочкой? – отшутилась Вера. – Так не бывает. Большой он уже. – Она провела рукой по животу. – Чем дальше, тем тяжелее. Так у всех.

Геннадий пожал плечами:

– Не знаю, какая-то ты сегодня заморенная.

– Погоди, Гешенька, расцвету еще.

Он больше ничего не сказал. И, уже выходя, в дверях, еще раз попросил:

– Все-таки загляни к врачу.

– Хорошо, зайду, дорого́й.

На работе Вера сразу обо всем забыла. Дело с лесопилкой суд вернул на дополнительное расследование. Пришлось ехать пятнадцать километров на лесосклад, где Вера Петровна провозилась полдня. После обеда к ней пришла Анна Ивановна Кравченко.

– Неужели нельзя Азарова освободить из-под ареста, передать на поруки? – умоляющим голосом просила она у следователя. – Ведь коллектив просит. Я лично.

– Нет, в данной ситуации это невозможно. Азаров отлично знал, что у него подписка о невыезде. Если бы он не пытался улететь в Москву, то, вероятно, до окончания следствия ему не изменили бы меру пресечения. Невыдержанный он.

– Кто? Степан? – удивилась Анна Ивановна.

– Да, Степан.

– Странно, я всегда знала его другим. Он не позволял себе резкого слова, грубости, какой-нибудь неконтролируемой вспышки…

Вера Петровна покачала головой:

– Увы, наверно, все-таки плохо знали.

– Нет, я его очень хорошо знаю, – нахмурилась Кравченко. – Как родного сына…

– Давно вы его знаете?

– Лет двадцать пять.

– Действительно давно.

– Простите, можно у вас курить? – спросила Анна Ивановна, доставая сигареты.

– Да, пожалуйста. Я форточку открою, – поднялась было Седых.

– Нет, не надо. – Кравченко посмотрела на болезненное лицо следователя и спрятала сигареты в сумочку.

Вера Петровна повертела в руках карандаш.

– Степан ведет себя неуравновешенно, непоследовательно…

– Но это не криминал!

– На него, как на лицо материально ответственное, вина ложится в первую очередь. Вам известно, что яд хранился более чем небрежно. А уж вы, как руководитель экспедиции, могли бы обратить на это внимание Азарова.

Анна Ивановна печально покачала головой.

– Что грозит Степану, ну, если дело дойдет до суда? – спросила она глухо.

– Это смотря как подойти, – уклончиво ответила Седых.

– В любом случае, – тихо и твердо произнесла Кравченко, – весь коллектив и я будем бороться за Степана Азарова.

…В последние два дня состояние Веры Петровны не улучшилось. Но она старалась убедить себя, что все в порядке. До положенного по закону отпуска оставался почти месяц. Она хотела обязательно дождаться возвращения Семена Трудных и узнать подробности о Гридневой. И вообще самой закончить следствие. Визит к врачу, вероятнее всего, окончился бы тем, что ее положили бы в больницу. Врачи, они осторожные…

Геннадий ходил недовольный, но вслух своего недовольства не выражал.

Земфира Илларионовна заметила ей:

– Вера Петровна, не нравишься ты мне.

– Не я первая, не я последняя, – отмахнулась Седых.

– С этим не шутят. У врача давно была?

– С месяц.

– Обижайся не обижайся, а я позвоню Геннадию Васильевичу.

Вера Петровна рассмеялась. Ей показалось странным, что эта тихая, незаметная женщина заговорила с ней таким тоном.

– Я говорю серьезно, – обиделась секретарь.

– Ладно, схожу, – обняла ее за плечи Вера Петровна.

– Сегодня же?

– Сегодня. В обед.

Но и в обед она не смогла пойти к врачу. Прямо с самолета в прокуратуру явился Семен Трудных. Уважая начальство, он прошел к Холодайкину. Врио прокурора тут же вызвал Седых.

– Круг, можно сказать, замкнулся. – Холодайкин протянул Вере Петровне документы, привезенные младшим лейтенантом. – Я вкратце ознакомился.

Семен Трудных выглядел именинником. Следователь внимательно прочла протокол и справку из редакции.

– Вы можете добавить что-нибудь из ваших личных наблюдений, товарищ младший лейтенант? – обратился к нему Холодайкин. – Только коротко.

Семен Трудных стал подробно рассказывать, как хорошо встретила его народная артистка Каминская, с каким уважением разговаривали вице-адмирал, зам главного редактора газеты…

Вера Петровна слушала его рассеянно, думая о своем. Она вспомнила очерки Рославцевой в «Комсомольской правде», «Неделе», «Смене». Они всегда затрагивали необычные темы, рассказывали об оригинальных людях. И ей показалось странным: судьба свела ее с этой самой Рославцевой, чья жизнь представлялась Вере Петровне почти непостижимой, даже не верилось, что все это может узнать и описать один человек.

Седых попыталась представить себе Рославцеву, ее манеру говорить, ходить, одеваться…

В голове мешалось два человека – журналистка и образ Гридневой, созданный ею в экспедиции. И тут в памяти Веры Петровны возникло лицо Людмилы Каминской – чистой, восторженной русской девушки, приехавшей на далекий Север в первые годы Советской власти учить детей. По фильму ее предательски, из-за угла, убили кулаки. Седых вспомнила, как она девчонкой разрыдалась в зрительном зале, наивно полагая, что на экране – настоящая жизнь. Потом она видела Каминскую во многих картинах. Но та, первая ее героиня, запала Вере Петровне глубоко в душу. И при воспоминании о ней всегда щемило сердце.

Да, видимо, дочь все-таки здорово уступает матери в артистическом даровании. Зина Эпова учуяла что-то ненастоящее, и Чижак заметил. Ничего удивительного – Людмила Каминская неповторима. В кого же влюбился Азаров? Он, видимо, сумел тоже разглядеть незаурядную натуру сквозь игру. А увлеклась ли Ольга им? Степан может нравиться. У него есть способности. Песни сочиняет, говорят, неплохо исполняет их под гитару…

Мог ли флирт Рославцевой-Гридневой с Азаровым быть задуман с самого начала? И вообще, какое все-таки место занимает Рославцева в истории с ядом?

Вера Петровна, сама не зная почему, ощущала все-таки здесь какую-то связь. Но какую именно – вот в чем дело.

«А нет ли тут личной неприязни к Рославцевой?» – поймала себя на мысли Вера Петровна. Действительно, Рославцева – баловень судьбы. Может быть, это настраивает ее, следователя, против журналистки? Самой Вере Петровне работа и семья достались нелегко.

Седых, привыкшая всегда критически относиться к себе, к своим поступкам, отбросила эту мысль. Да, было трудно. Но уже ушли в прошлое бессонные ночи над учебниками после тяжелого трудового дня, слезы, которые никто никогда не видел, горькое одиночество. Теперь она каждую минуту ощущала радость заботы о другом человеке, как праздника ждала появления на свет ребенка. Да и работа шла у нее пока что хорошо. Правда, последнее уголовное дело выматывает у нее все силы. Так, впрочем, бывало почти всегда: сначала кажется, что ничего не выйдет, а потом, смотришь, сдвигается с мертвой точки, раскручивается, и все становится на свои места.

Но что-то заставляло Веру Петровну все время возвращаться мыслью к Рославцевой, еще и еще раз проверять – не причастна ли журналистка к пропаже яда?

– Вера Петровна, у вас будут какие-нибудь вопросы к товарищу Трудных? – спросил Холодайкин.

– Нет, не будет, – ответила она, с трудом отрываясь от своих размышлений.

– Молодец! По-боевому справились с заданием, – похвалил младшего лейтенанта Холодайкин. – Оперативно. Мы будем хлопотать о поощрении перед руководством РОВДа. А теперь отдыхайте. Шутейное ли дело – почти весь день в воздухе… Как Москва? – спросил он напоследок.

– Столица! – восхищенно ответил Семен Трудных.

Когда младший лейтенант ушел, Холодайкин прошелся по кабинету, потирая руки:

– Хороший работник. Настоящий оперативник. Ему бы получиться немного, так не задумываясь взял бы его в помощники прокурора. – Алексей Владимирович сел в кресло и деловито продолжал: – Теперь ясно, что Азаров действовал один.

– Совсем не ясно, – возразила Седых.

– Рославцева отпадает полностью.

– Почему?

– Наивный вопрос. Знаменитая журналистка! Дочь самой Каминской и боевого заслуженного военачальника!

– А разве мы с вами не знаем случаев, когда дети высокопоставленных родителей попадали на скамью подсудимых?

– Но ведь вице-адмирал в своих показаниях говорит, что дочь его не имеет отношения к пропаже яда!

Вера Петровна усмехнулась:

– Родители всегда уверены в честности своих детей. Они убеждены в том, что знают абсолютно все о своих детях. Так ли это на самом деле, не мне вам говорить. Наверное, не раз представлялся случай убедиться. Я считаю, что, пока не будет допрошена Рославцева-Гриднева, идти дальше нельзя.

– Как вы себе это представляете? – нахмурился Холодайкин. – Вернется она из заграничной командировки не скоро. А мы, значит, будем сидеть сложа руки. Надо будет обращаться в область за разрешением продлить срок окончания следствия. А там разрешат или нет, еще неизвестно. Пустое это занятие, я вам говорю. Рославцева тут ни при чем.

– Я буду настаивать на том, чтобы получить показания Рославцевой.

– Каким образом их получить, я вас спрашиваю? – Холодайкин начал раздражаться.

– Не знаю. Надо посоветоваться в следственном отделе областной прокуратуры. Если вы не возражаете, я завтра же поеду.

– Не возражаю. Хотя не советую зря тратить время. Лучше давайте подумаем, какую версию нам взять за основу в связи с изменением ситуации.

– Да, ситуация усложнилась. Понимаете, какая штука: за границей сухой яд, вероятно, сбыть проще, чем у нас, – частная инициатива. За него можно получить иностранную валюту. И не малую сумму…

– Ерунду вы говорите. Рославцева здесь ни при чем.

– Хорошо, давайте посмотрим на факты. Яд исчез после ее отъезда. Зачем ей надо было так вести себя с Азаровым?

– Ну?

– Если бы это действительно была любовь, она бы рассказала о себе правду.

– Фантазии все это, – сурово сказал Холодайкин. – Я бы вам посоветовал серьезней заняться Азаровым. Надо покрепче прижать его. Ведет он себя вызывающе, а в оправдание ничего сказать не может.

– У нас тоже улик вообще-то достаточно убедительных нет.

– Есть. А вот у него в оправдание ничего нет.

– А как же презумпция невиновности?

– Это, так сказать, формальная сторона закона.

– Нет, Алексей Владимирович, не формальная, а самая его сущность, – запальчиво возразила следователь. – Пока суд не вынес своего решения, никто не имеет права считать человека виновным.

– В душе-то мы точно знаем, преступник он или нет, – усмехнулся Холодайкин. – Хорош же следователь, который передает дело в суд, не зная, виновен его подследственный или нет. Скажите по совести, вы же каждый раз отлично знаете, с кем имеете дело.

– Если бы это было так, суд стал бы не нужен. Не забывайте, есть и оправдательные приговоры. Мы только ищем и расследуем факты, а окончательно решает суд.

– Не доказывайте мне прописных истин, – раздраженно сказал Холодайкин. – И вообще у меня на пустые споры нет времени. Сами знаете, вся прокуратура на моих плечах. – Он посмотрел на часы. – Вот из-за вас и обед пропустили. Мне врачи диету назначили. Все расписано, как по графику…

Они вместе вышли из кабинета.

Добравшись до своего стула, Вера Петровна вдруг почувствовала, что силы покидают ее. Она успела нажать кнопку звонка и сказать вбежавшей Земфире Илларионовне:

– Что-то мне не по себе…

Через полчаса карета «скорой помощи» увезла ее в родильное отделение районной больницы.