Текст книги "Змееловы (с иллюстрациями)"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

32

Узнав, что Веру Петровну Седых положили в больницу и выйдет она на работу в лучшем случае через полгода, Холодайкин принял все следственные дела к своему производству. Вскоре он поехал в областную прокуратуру и вернулся оттуда в приподнятом настроении.

– У нас ожидаются перемены, – заявил он по приезде Земфире Илларионовне. – Савин переведен на временную инвалидность. (Секретарь ничего не ответила на это.) Так что, к сожалению, мы с ним больше работать не будем… Как здоровье Веры Петровны?

– Вроде бы неплохо.

– Рад за нее. Так и передайте: пусть о делах не беспокоится. Прошу вас, вызовите Клинычева по делу Азарова. На завтра, к одиннадцати.

Земфира Илларионовна молча записала распоряжение в перекидной календарь.

…Утром в кабинет Холодайкина заглянул посетитель.

– Можно, товарищ прокурор?

– Вы откуда? – сурово посмотрел на него врио прокурора.

– Из экспедиции.

– Клинычев?

– Нет, Пузырев. – Вася смущенно теребил в руках кепку.

– Я вас не вызывал.

– Хочу вам рассказать все, как было…

Холодайкин строго оглядел Пузырева, раздумывая, пустить или нет.

– Хорошо, садитесь. Вы шофером работаете в экспедиции?

– Да. За аппаратурой еще слежу. Механик вроде. Из-за меня все получилось, гражданин следователь. – Василий опустил голову.

– Выкладывайте, Пузырев. Самое главное.

Хлопнула от ветра форточка, и Алексей Владимирович поднялся из-за стола, чтобы закрыть ее.

Вася вынул из кармана своего любимого полоза, с которым никогда не расставался и который до обморока напугал Рославцеву (из-за чего Азаров до ареста так и не разговаривал с ним), и, подавляя грустный вздох, нежно опустил на бумаги прокурора.

Холодайкин сел на место, положив руки на стол. Полоз развернул свои кольца и стрельнул язычком.

Алексей Владимирович с несвойственным для его возраста проворством вскочил со стула, закричав на всю прокуратуру:

– Убери эту дрянь!

Вася тоже вскочил и поспешно схватил змейку. На крик в кабинет заглянула встревоженная Земфира Илларионовна.

– Ты что это, специально на меня змей напускаешь?! – взвизгнул Холодайкин.

– Так вы же сами просили. – Пузырев все еще держал извивающегося полоза в руках.

Земфира Илларионовна исчезла.

– Что просил? – бушевал Холодайкин.

– Выкладывайте, говорите самое главное. – Вася показал на змею. – А она и есть самое главное.

– Спрячь сейчас же! – приказал врио прокурора. Ему стало немного неловко своего испуга. Он сел, с опаской поглядывая на карман Пузырева, в котором исчез полоз. – Что стоишь? Садись.

Вася опустился на край стула.

– Простите, товарищ прокурор. Но он не ядовитый.

– А я откуда знаю! – проворчал Алексей Владимирович, успокаиваясь. – А теперь рассказывай. Только смотри, без этих фокусов…

– Да нет, что вы! Ей-богу не буду, – сказал Пузырев и честно, с подробностями рассказал историю с полозом и обмороком Оли.

Холодайкин, окончательно придя в себя, сначала слушал внимательно, но в конце концов остановил его:

– Это нам все известно… Сколько зарабатываешь в экспедиции?

– Ну, оклад шофера второго класса и еще как бы полставки за змей.

– Как это – полставки?

– Ну, я меньше ребят ловлю…

– И сколько у тебя набегает в месяц?

– Только за змей сотни две с половиной, три.

– Жгут они тебе карман, что ли?

– Как это понимать, гражданин прокурор?

– Говорят, закладываешь за воротник…

Вася грустно согласился:

– Случается. А вот последняя неприятность, с Гридневой, получилась в трезвом виде. Так что…

– Да как же тебя все-таки держат на работе? Наверное, с последнего места того, попросили?

– Нет, сам ушел. Иной раз не сдержишься, возьмешь грамм сто. Ну, а ГАИ тут как тут. Вот я и подался к змееловам.

– Значит, в лес сбежал? (Вася пожал плечами.) Нехорошо, Пузырев, нехорошо. Ну, а как Азаров к этому относился?

– Плохо, гражданин прокурор. Все грозился шею намылить. – Вася вздохнул. – Напортил я ему крепко… Так что с меня надо спрашивать…

– Что спрашивать?

– Ну, я ведь рассказал, как было…

– Ты лучше мне скажи: Азаров поручал тебе «левые» ездки лично от себя? Может быть, кого встретить, что-нибудь подвезти… За икрой, может быть…

Василий, не задумываясь, ответил:

– Нет, такого не было.

– А ты получше подумай.

– Нет, ничего такого он меня не просил.

– А его самого просил куда-нибудь отвезти по личным делам?

– Не было у него личных дел. Это точно.

– Ты вспомни.

– Что вспоминать? Не было такого, и все тут, – упрямо сказал Василий.

– Ну что ж, Пузырев, твои показания мы запишем. – Холодайкин стал писать протокол. – А дальше ты как думаешь?

– Что?

– Будем продолжать пить или нет?

– Постараюсь…

– Все беды человека от водки, – назидательно говорил врио прокурора, не отрываясь от бумаги. – Нет чтобы силы свои на дело тратить… Семья у тебя большая?

– Не обзавелся еще.

– Трудно тебе будет обзавестись. Какая пойдет за пьяницу, а?

– Полюбит – пойдет, – уверенно сказал Вася. – Глядишь, через это совсем брошу…

– Сейчас бросать надо. Потом – поздно. На, ознакомься, подпиши. Если что вспомнишь насчет того, что я тебя спрашивал, приходи…

Закончив с Пузыревым, Холодайкин вышел в приемную. Земфира Илларионовна еще с большим усердием занялась бумагами. Врио прокурора прошелся по зданию, заглянул во все комнаты, осматривая их взглядом радивого хозяина.

– Да, подновить все не мешало бы, – остановился он у стола секретаря. – Говорил в области, обещали выделить деньги на ремонт. – Алексей Владимирович ощупал оконные рамы, колупнул потрескавшуюся краску на подоконнике. – Удивляюсь я прежнему руководству: за восемь лет ни разу не делали капитального ремонта. Несолидно мы выглядим. Что думает о нас посетитель, усаживаясь на этот стул? – Холодайкин сел на стул и покачался на нем, тот отчаянно заскрипел. – А посетитель решит, что у государства нет денег для учреждений, стоящих на страже социалистической законности. Или подумает, что человек, сидящий в том кресле, – Холодайкин показал на кабинет прокурора, – не печется о своем рабочем месте… Так я говорю, Земфира Илларионовна?

– Посетители мечтают, как бы поскорее уйти отсюда, а на чем сидеть, им все равно. – Секретарь усмехнулась: – Лишь бы не за решеткой.

– Неправильно вы мыслите. Закон – он должен начинаться со стула. – Холодайкин многозначительно хмыкнул: – Ничего, скоро все наладится. Сперва ремонтик, потом за мебель возьмусь. А там, глядишь, подумаем насчет другого помещения…

– А чем здесь плохо? – заметила секретарь.

– Несолидно. – Врио прокурора постучал по тонкой стенке, отгораживающей приемную от соседней комнаты. – Районная прокуратура как-никак!

33

Клинычев держался в кабинете врио прокурора как-то неуверенно.

– Значит, вас уже вызывали в милицию по делу браконьеров? – задал вопрос Холодайкин.

Леонид замялся:

– Там говорили со мной… Не понимаю, зачем. С Бутыриным я случайно знаком. Вместе лежали в больнице.

Алексей Владимирович постучал пальцем по столу:

– Мы боремся за сохранение природных богатств, а находятся элементы, которые в корыстных целях разбазаривают народное достояние… И находятся такие несознательные люди, которые перекупают у браконьеров-вредителей ценные пищевые продукты. Я бы даже сказал дефицитные. А не было бы таких людей, Бутырин и ему подобные не знали бы, куда девать наворованное у государства добро. Вот и получается: кто больше виноват – Бутырин или те, кто у него покупает? Как вы считаете?

– Правильно вы говорите, товарищ прокурор.

– А вот вы поступаете неправильно, – покачал головой Холодайкин.

– Я хорошо зарабатываю и так, – уклончиво ответил Клинычев. – Правда, рискуя жизнью.

– Ну, это вы для своего кармана рискуете.

– Семью надо содержать…

– И большая семья?

– Конечно! Мать больная, два брата, сестра…

– Братья младше вас?

Леонид смутился:

– Почти одногодки. – И добавил: – Детей у них много, помогаю. У нас так принято. На Кавказе живем. – Клинычев хлопнул себя по колену. – И зачем я сюда приехал? Жена говорит, дома сиди. В конце концов, змей и у нас сколько хочешь. От больной матери уехал. Молодой я еще, дурак! – Леонид постучал себя по голове.

– Обзавелся семьей – уже не молодой, считай… Где же вы деньги взяли на эту махинацию?

– Какую махинацию?

– Бутырин утверждает, что вы ему как будто дали за икру триста рублей. Врет, значит?

– Откуда у меня могут быть такие деньги? Ни у кого в экспедиции сейчас таких денег нет. Вот рассчитаются с нами, тогда другое дело.

– Никто из ваших ребят, кроме вас, в этом деле не участвовал?

– О чем вы говорите, товарищ прокурор? – искренне удивился Клинычев.

– Вы отлично знаете. – Холодайкин поиграл карандашом. – Дело из милиции рано или поздно попадет к нам.

Клинычев обиженно сказал:

– Я с вами, товарищ прокурор, откровенно… Вот до вас следователь был, женщина. Говоришь с ней, а она непонятно о чем спрашивает. С вами легче. Все как есть выкладываю… А вы про Бутырина. Он что хочешь может наговорить на человека. Пускай скажет, где он деньги у меня видел? Думает, посторонний человек, зарабатывает хорошо, так на него все можно свалить…

– Что ж, Клинычев, ваше дело отпираться. Этим сейчас занимаются органы внутренних дел, перед ними и держите ответ… Я хотел узнать, не замешан ли кто еще из ваших. Если у человека деньги и он скрывает, тут что-то не то.

Клинычев слегка побледнел. Зазвонил телефон. Холодайкин поднял трубку.

– Холодайкин слушает… Вера Петровна, это вы, подождите одну минуточку. – Он обратился к Леониду: – Пройдите в приемную. Я вас позову. (Клинычев с готовностью вышел.) Понимаете, Вера Петровна, хотел навестить вас, да занят очень, сами знаете… – Алексей Владимирович откашлялся.

– Ничего, не надо беспокоиться, – ответила Вера Петровна. – Алексей Владимирович, как там насчет Рославцевой? Я слышала, вы в облпрокуратуру ездили?

– Это не телефонный разговор…

– Я прорвалась в кабинет главврача. Здесь никого нет. А вы один?

– Да, один. – Холодайкин недовольно заметил следователю: – Вам беспокоиться нельзя, отдыхайте, лечитесь… Все идет как надо.

– Мне будет спокойней, если вы скажете, как решили с Рославцевой, – упрямо повторила Седых. – Я ведь не отстану.

– Решили. Сделаем запрос через Министерство иностранных дел.

– Это возможно?

– Так подсказали товарищи из области.

– Хорошо. Что еще новенького?

Холодайкин не успел ответить, как послышались короткие гудки. Он недоуменно положил, трубку. Некоторое время подождал. Раздался звонок. На этот раз звонили из райкома, вызвали на совещание. Алексей Владимирович, отложив все дела, отправился туда.

…Через несколько дней Холодайкин поехал к Скорину. В прокуратуру поступила жалоба на неверные действия зам начальника РОВДа.

По дороге он думал о том, что надо форсировать дело о пропаже яда. Но на допросах Азаров или повторял уже сказанное ранее или вовсе замыкался в себе и отказывался отвечать.

Скорин встретил Алексея Владимировича спокойно потому, что о жалобе знал. Он был уверен, что это кляуза. Факты действительно не подтвердились.

Уже в конце своего визита Холодайкин спросил у Скорина:

– Как дело по Рыбнадзору?

– Вас Клинычев интересует? – напрямик спросил майор.

– И Клинычев тоже.

– В Сухуми его дружка накрыли. Думаю, прижмем хвост и этому.

– Когда закончите?

– Постараемся поскорее.

– Ну, а что Клинычев?

Скорин усмехнулся:

– Юлит, выкручивается. Чует голубчик, что попался.

– Вы не тяните. В области указали, что мы частенько сроки затягиваем, – начальствующим тоном сказал Холодайкин.

– Когда это мы затягивали? – спросил начальник РОВДа.

– С лесопилкой, например.

– Вы сами знаете, что это не от нас зависело.

– Ладно, не будем вдаваться в частности. Мне самому хочется, чтобы наш район упоминали на совещаниях только в числе лучших.

– Я тоже себе не враг. Значит, одни кукуете? – переменил тему разговора майор.

– Приходится.

– Нового скоро назначат?

– Я в планы начальства не лезу, – поджал губы Холодайкин.

– Так просто спросил, – примирительно сказал Скорин, поняв, что попал в самое больное место. – Одному, видать, тяжело?

– Мы привыкли всю жизнь лямку тянуть, – вздохнул врио прокурора и добавил: – В общем, постарайтесь оперативно, по-боевому.

Начальник РОВДа засмеялся:

– Оперативнее не бывает.

34

Эти два пожилых человека, были чем-то похожи друг на друга. Видимо, долгие годы совместной жизни, пережитое горе сроднили их и оставили одну и ту же печать на облике каждого.

– Что вы мне можете рассказать? – обратился Холодайкин сразу к обоим.

Отцу Азарова на вид было лет шестьдесят пять. Матери – около этого. У Азарова-старшего черты лица более тонкие, мать – попроще. Такие лица в России встречаешь на каждом шагу. Редкая пара, пережившая войну, подхваченная ее ураганом с родных мест, разлученная и вновь соединенная, готовая на любом месте начать неприхотливую, полную труда жизнь. И все-таки счастливая. От них веяло спокойствием, которое приходит после долгих лет невзгод и страданий, испытавших на прочность человеческую верность и привязанность. Одеты они были под стать друг другу: просто, добротно. Так одеваются с расчетом на долгие годы.

– Не может Степан пойти на такое, – как бы уговаривая врио прокурора, произнес старик. – Не поверю.

– Не может, – откликнулась мать.

Всем своим видом они показывали, что произошло просто-напросто недоразумение, которое легко исправить, если встать на их точку зрения.

Эта уверенность стариков в невиновности Степана заставила врио прокурора почувствовать себя не в своей тарелке. Он говорил с родителями Азарова сухо и официально.

– Вас вызвали сюда сослуживцы сына?

– Давно уже собирались навестить его, – сказал отец. – В Ташкент все не с руки как бы, а тут решились. Степа вроде в отпуске. Хотели побыть с ним до окончания… Наше какое дело – пенсионное.

– Так вы знали?

– Откудова? – удивились старики.

– Прямо как обухом по голове… – сказала мать. – Вы уж разберитесь. Степа у нас такой заботливый, такой примерный. – Старушка не выдержала, поднесла к глазам беленький платочек в голубой горошек.

– Сдержись, Маня. – Азаров-старший тронул жену за локоть.

– У вас есть какие-нибудь факты, относящиеся к делу? – Холодайкин облокотился обеими руками на стол. Его смущало присутствие этих людей, потому что он чувствовал, что волей-неволей вступает в их жизнь как разрушитель. Он хотел еще сказать им, что все родители считают своих детей невинными ангелами, а на самом деле не знают о них ничего. И вспомнил, что эти самые слова говорила ему Седых в их споре с Рославцевой.

– Какие факты… – вздохнул старик. – Вот это к делу не пришьешь. – Он приложил руку к левой стороне груди.

35

Клинычев пришел в прокуратуру в самом конце рабочего дня. Услышав голоса в кабинете врио прокурора, он примостился на краешке стула в приемной, изредка бросая виноватый взгляд на Земфиру Илларионовну.

– У вас повестка? – спросила секретарь.

– Нет. Очень хочу поговорить с товарищем прокурором, – поспешно ответил Клинычев. – Очень нужно.

– Поздновато вы пришли. Рабочий день заканчивается.

– Подожду, может быть, примет?

Земфира Илларионовна пожала плечами.

Клинычев нервно поглядывал на стрелку стенных часов, неумолимо приближающуюся к цифре, обозначающей конец работы.

Иногда разговор за дверью прерывался, и тогда Клинычев с надеждой замирал на стуле.

Громко и неожиданно прозвенел звонок.

Земфира Илларионовна прошла в кабинет к Холодайкину и, вернувшись, бросила:

– Товарищ Холодайкин вас примет, но придется подождать.

– Очень большое спасибо. – Клинычев приложил обе руки к груди.

Ему пришлось ждать около часа, пока Холодайкин освободится. Потом врио прокурора еще долго продолжал писать, не обращая никакого внимания на присутствие Клинычева. Тот нервничал, непрестанно вытирая носовым платком вспотевший лоб и ладони.

Наконец Холодайкин обратил на него внимание:

– Клинычев, Клинычев, – укоризненно покачал головой врио прокурора, – обманули вы меня… (Леонид опустил голову.) Ведь Бутырину вы деньги давали. За икру. Отпираться будете?

– Нет, не буду.

– Оно лучше, – Алексей Владимирович поудобней устроился в кресле и приготовился слушать.

– Понимаете, сестра замуж выходит. У нас без подарка нельзя. Вот я и решил послать к свадьбе…

– К свадьбе, говорите?

– Ну да!

– Это два с половиной-то пуда икры на свадьбу?

– Совсем немного. Вы были когда-нибудь на свадьбе у нас на Кавказе?

– Не приходилось.

– Не меньше двухсот человек бывает. А то и больше.

– Возможно, – недоверчиво посмотрел на него Алексей Владимирович. – Любят, стало быть, у вас икру в Сухуми?

– Еще как!

– Ну, а деньги где взяли?

Клинычев растерянно уставился на Холодайкина, а потом тихо сказал:

– Азаров дал.

– Откуда они у него?

– Сам не знаю.

– Так-так. – Врио прокурора невольно придвинулся к столу: – И знал, для чего они тебе?

– Знал.

– А сам он не хотел купить икры?

– Нет. Говорит, и так заработает не меньше. – Клинычев вдруг осекся, поняв, что выдал себя, но Холодайкин промолчал, что-то усиленно соображая. – Вы отметьте где-нибудь. Я вам все, как было, открыл. Откуда я знал, что Бутырин браконьер? Думал, сам дома делает икру… А так бы я никогда…

– Погодите, – остановил его Алексей Владимирович, – так у вас же ни у кого нет наличных денег?

– Действительно, нету. А у Азарова есть. Выдал мне новенькими двадцатипятирублевками. Гражданин прокурор, вы примете во внимание, что я вам все рассказал?

– Добровольное признание учитывается, – уклончиво ответил врио прокурора, протянул Клинычеву листок бумаги, ручку и добавил: – Запишите подробно, когда, сколько, зачем и при каких обстоятельствах дал вам деньги Азаров. Кто-нибудь был при этом?

– Нет, не было. И еще…

– Что еще?

– Как-то к нам в экспедицию приходил человек…

– Какой человек? – заинтересовался Холодайкин.

– Ну, молодой. Моего возраста. Гридневу спрашивал.

– И все? – равнодушно произнес врио прокурора.

– Нет. Просил Азарова показать яд, змей…

– А что Азаров? Показал?

– Не знаю.

– Кто был в это время на базе?

– Мы со Степаном, то есть с гражданином Азаровым.

– Так Азаров показывал ему яд? Говорил с ним наедине?

– Не знаю. Я пошел в лес. Змей ловить.

– Ладно, запишите все в протокол. И подробней. Особенно про деньги.

Клинычев покорно стал писать, грызя кончик ручки…

– Ну что, кончили? Давайте. – Холодайкин бережно принял показания и внимательно прочел.

– Свои порядки устанавливают, – недовольно сказал Клинычев.

– Кто это?

– В экспедиции решили деньги со всех взять и вызвать адвоката из Москвы.

Алексей Владимирович усмехнулся:

– Пусть вызывают. Законом разрешается.

– А почему я должен отдавать свои деньги, заработанные с риском для жизни? Откуда я знаю, виноват Азаров или нет?

– Из Москвы, говорите? – Холодайкин хмыкнул. – Смотри-ка!

– И я говорил: если он виноват, то и двадцать адвокатов не помогут. Венька Чижак доказывал, что поможет. Его самого-то какой-то известный адвокат в Москве защищал.

– А что, у Чижака есть судимость? – насторожился врио прокурора.

– Суд был. А что и как, не знаю.

Холодайкин кивнул.

– Ладно, проверим. Ну вот что, Клинычев, засиделись мы. (Тот суетливо поднялся.) Вы ступайте, а у меня еще дел по горло.

– До свидания, – вежливо попрощался Клинычев и, пятясь, вышел из кабинета.

Холодайкин некоторое время выждал, потом тоже покинул прокуратуру и направился в КПЗ.

Азаров подтвердил, что давал взаймы Клинычеву деньги. Но откуда они у него появились, объяснить отказался наотрез.

Человека, который спрашивал Гридневу, не знает. А лабораторию и террариум ему не показывал: не было времени, надо было спешить на отлов змей.

На следующий день снова раздался звонок из больницы. Звонила следователь Седых, интересовалась делом Азарова.

Холодайкин опять просил ее не беспокоиться. И в заключение сказал:

– Следствие-то, в общем-то, закончено. Передаю на днях в суд.

– А Рославцева? – вырвалось у Веры Петровны.

– Что Рославцева?

– Вы получили ее показания?

– Это вряд ли повлияет на исход дела.

– Нет, я все-таки думаю…

– Простите, Вера Петровна, у меня люди…

– Жаль. – Седых повесила трубку, не попрощавшись.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВСТАТЬ! СУД ИДЕТ!

36

Уже неделю в Талышинске шел обложной дождь, густой туманной дымкой закрывавший небо и окрестные сопки. Сырость заползала всюду, загоняла людей в помещения. Серые здания, серый лес, везде один серый цвет, в котором разливали свою желтую тоску тусклые электрические лампочки в окнах домов, горевшие чуть ли не весь день. Багрянец осенних деревьев померк. Опавшие листья валялись на дорогах, в канавах, в размокших садах и огородах, словно мусор после большого многолюдного гулянья.

В народном суде Талышинска второй день разбиралось дело Азарова. Накануне зал был переполнен. Талышинцы и раньше были заинтригованы необычной экспедицией змееловов, а здесь случилось такое! Как в каждом маленьком городке, молва разносила мгновенно любую сенсационную новость, обраставшую неимоверными подробностями и преувеличенными фактами. Особенно завораживало сообщение о пропаже змеиного яда. Естественно, различного рода слухи и домыслы раздули историю до ужасающих размеров. Своеобразно и ловко были приплетены в нее московские жулики, связанные с заграницей, браконьеры и даже дети фармацевта Горохова, которые превратились в семь близнецов. Все вместе взятое и явилось причиной паломничества в суд.

Но первый же день судебного следствия глубоко разочаровал жителей Талышинска. Кто-то даже заметил, что суд напоминает выдвижение Азарова на премию: столько хорошего и доброго было сказано в его адрес свидетелями. Да и само преступление, по мнению большинства, оказалось обыденным. Во всяком случае, не стоило тащиться в такую погоду через весь город, тем более что посудачить и порядить на улице было нельзя. А ведь именно в этом состояла основная приманка для талышинских любителей почесать языки, которые ничем не отличались от себе подобных в любом уголке земного шара.

Когда народный судья Паутов, с пустым левым рукавом, засунутым в карман пиджака, объявил о продолжении судебного разбирательства, в зале находилось, помимо членов экспедиции, проходивших основными свидетелями, всего несколько человек. В первом ряду одиноко пребывала Давыдова, считавшая своим долгом присутствовать здесь как непосредственно участвовавшая в расследовании. В уголке незаметно пристроился Геннадий Васильевич Седых. Вчера он не был и поэтому внимательно наблюдал за происходящим. Лесник Михеич, родители Зины Эповой да тетя Капа – вот и все, кто пришел в этот день. И лишь один Клинычев расположился в стороне, напряженно вслушиваясь в каждое слово. Он старался не смотреть в сторону своих коллег.

Степан сидел, понуро опустив голову. Порой казалось, что его совершенно не интересовало происходящее в зале.

Холодайкин, в форменном пиджаке с петлицами, был обложен бумагами, в которые он частенько заглядывал, надевая очки. Очками он пользовался крайне редко, в основном в кино. Но на суде считал необходимым иметь их под рукой. Это выглядело солидно.

Напротив, за своим столиком, сидел московский адвокат Шеманский, прилетевший за день до процесса и успевший развить бурную деятельность. С красивыми седыми бачками, в ослепительно белой накрахмаленной рубашке, он внимательно поглядывал на своего оппонента, изредка делая запись в блокноте сверкающей авторучкой. Защитник был похож одновременно на маститого художника и пожилого заграничного киноактера.

Как только возобновилось слушание дела, адвокат Шеманский поднялся и обратился к суду:

– Я прошу уважаемый суд допросить в качестве свидетеля Азарова-отца для установления личности обвиняемого.

– Какое у вас мнение на этот счет? – спросил судья у гособвинителя.

– Мне кажется, – подал голос Холодайкин, – это излишне. Только отнимет время.

Судья Паутов перекинулся парой слов с народными заседателями. Защитник ожидал ответа стоя и немного склонив голову набок.

– Суд считает возможным удовлетворить ходатайство защиты, – провозгласил председательствующий.

– Благодарю, – слегка поклонился Шеманский, усаживаясь на стул.

Азаров-старший хотел было подойти поближе к столу, но Паутов остановил его:

– Вот сюда, пожалуйста.

Подождав, пока отец Степана встанет на положенное место, судья обратился к нему:

– За дачу заведомо ложных показаний вы несете ответственность по статье 181 Уголовного кодекса РСФСР.

Азаров-старший растерянно осмотрелся:

– Как ложных? Я врать не умею, потому как двадцать пять лет в партии состою.

– Это для порядка, – сказал Паутов.

Старик пробежал пальцами по пуговицам пиджака, откашлялся, оглянулся на Степиных друзей, словно ища у них поддержки, потом посмотрел на сына, как бы давая понять, что будет говорить и за него тоже.

– Иван Никанорович, – доверительно обратился к нему Шеманский, – какие у вас установились взаимоотношения с сыном, когда вы вновь, так сказать, обрели друг друга?

– Хороший сын Степан, чуткий, – убежденно сказал тот.

Одна из народных заседательниц, Савельева, молоденькая ткачиха, в яркой шерстяной кофточке, явно с симпатией смотрела на Ивана Никаноровича.

– Ваш сын оказывает вам материальную помощь? – продолжал адвокат.

– Регулярно каждый месяц присылает пятьдесят рублей. Как государственную пенсию – всегда в срок. Иной раз к празднику какому дополнительно. А уж к моим и матери именинам – подарки в обязательном порядке.

– Благодарю вас, – одобрительно кивнул защитник. – У меня еще вопрос, сын предлагал жить с ним, в его семье?

– Все время об этом говорит. Да куда бросишь хозяйство? Домик у нас, корова. Были мы у него со старухой в Ташкенте. Климат, – старик сделал ударение на последнем слоге, – не подходит. Для сердца неважно.

– Больше вопросов нет, – сказал защитник.

– У государственного обвинителя вопросы будут? – спросил судья.

– Будут, – отозвался Холодайкин, надевая очки и заглядывая в бумаги. – Сколько было лет обвиняемому, когда вы его потеряли?

– Два года, – глухо ответил Иван Никанорович.

Мать Азарова приложила к глазам платочек. В зале стало тихо. Савельева достала платок и высморкалась.

– Когда вы нашли сына?

– Четыре года назад.

– Значит, прошло почти тридцать лет?

– Целая жизнь, – вздохнул старик.

– Выходит, вы потеряли его совсем маленьким, несмышленым ребенком, а встретились со взрослым мужчиной, имеющим семью?

– Выходит, так, – подтвердил Азаров-старший.

– То есть как бы совсем чужим для вас человеком, которого вы не воспитывали, не знали, как он жил все эти годы?

– Нет, это не так. Не я виноват. Война. Многие совсем потеряли. А Степа мне родной, – с болью возразил Иван Никанорович. – Как вот встретились – и словно всю жизнь не расставались…

– Я возражаю против такого рода вопросов! – вскочил Шеманский.

– Товарищ прокурор, прошу задавать вопросы по существу, – обратился Паутов к Холодайкину.

– Хорошо. – Врио прокурора снял очки. – По чьей инициативе вы нашли друг друга – по вашей с супругой или подсудимого?

– По нашей с супругой, – ответил Иван Никанорович и поспешно добавил: – Но сын нас тоже разыскивал.

Все посмотрели на Степана. За все время, пока допрашивали отца, он ни разу не поднял головы.

– Вопросы еще будут? – Паутов поскорее хотел закончить с этим допросом.

– У меня всё. – Алексей Владимирович спокойно откинулся на спинку стула.

В наступившей тишине вдруг послышались тихие всхлипывания. Степан тревожно посмотрел в ту сторону, где сидели родители.

В зале произошло какое-то движение.

– Не надо, Мария, возьми себя в руки. – Азаров-старший быстро пробрался через уступивших ему дорогу людей к своей жене, безвольно опустившей голову на плечо Анны Ивановны.

– Что там? – встал судья Паутов, вглядываясь в зал.

Иван Никанорович, совершенно потерявшийся, ответил:

– Понимаете… Сердце неважное у нее…

И здесь поднялся Петр Григорьевич Эпов. Вместе с Клавдией Тимофеевной они вывели Азарову. Иван Никанорович, извиняясь, вышел за ними.

Единственным человеком, сохранявшим полное спокойствие, была вторая заседательница, Рехина. Полная, лет сорока, в строгом черном костюме, она невозмутимо глядела прямо перед собой, сложив на столе пухлые, в ямочках руки.

Во время заминки в дверь прошмыгнула Земфира Илларионовна. Она скорыми, осторожными шажками пробралась к Холодайкину и сунула ему пакет. Алексей Владимирович, бросив благоговейный взгляд на внушительные штемпеля и сургучные печати, поспешно вскрыл его и, надев очки, прочел текст на глянцевом с золотым тиснением бланке.

– Товарищи судьи, – торжественно сказал Холодайкин, – только что из Министерства иностранных дел поступили дополнительные сведения, Я ходатайствую, чтобы они были заслушаны и приобщены к делу. Это показания журналистки Рославцевой, взятые по нашей просьбе в посольстве Советского Союза в Италии.

Он произнес это так, словно сам был приобщен к такой высокой сфере, как центральная пресса, Министерство иностранных дел, Италия.

Народная заседательница Рехина, не отрываясь, смотрела на листок веленевой бумаги, подрагивающий в руках Холодайкина.

– «Я, Рославцева Ольга Никитична, 1944 года рождения, действительно находилась в июле месяце в Талышинском районе по заданию редакции газеты «Комсомольская правда» под псевдонимом Гриднева», – читал врио прокурора.

Степан Азаров слушал, положив подбородок на ладонь и глядя в пол.

– «В о п р о с. Вам известно, чем занималась экспедиция герпетологов Дальневосточного отделения Академии наук СССР?

О т в е т. Да, известно. Поэтому я туда и поехала.

В о п р о с. В качестве кого вы находились в экспедиции?

О т в е т. В качестве лаборантки.

В о п р о с. Какова цель вашего пребывания в Талышинске?

О т в е т. У меня всегда одна цель – написать об интересных людях. Очерк, статью, может быть, книгу.

В о п р о с. Когда вы вылетели из Талышинска?

О т в е т. Двадцать шестого июля.

В о п р о с. Когда прибыли в Москву?

О т в е т. Двадцать седьмого июля, днем.

В о п р о с. Когда вы отбыли в Италию?

О т в е т. Двадцать восьмого июля, вечером.

В о п р о с. Что вы можете сказать о гражданине Азарове Степане Ивановиче?

О т в е т. Он, на мой взгляд, человек разносторонний, талантливый. Честный и справедливый.

В о п р о с. Что вам известно о пропаже сухого яда на четыре тысячи двести сорок три рубля?

О т в е т. Ничего.

В о п р о с. Что вы можете сказать о причинах?

О т в е т. Ничего не могу сказать. Но сам факт меня встревожил. Я знаю, какой благородный и крайне рискованный труд – добывание этого яда и как он нужен стране.

В о п р о с. По возвращении в Советский Союз вы думаете еще раз побывать в экспедиции?

О т в е т. Разумеется. Если успею. Моя командировка здесь затянулась. Если я опоздаю в этом году, то обязательно приму участие в работе экспедиции на следующий год».

Государственный обвинитель закончил читать и, подойдя к судейскому столу, протянул бумагу Паутову:

– Прошу приобщить к делу.