Текст книги "Змееловы (с иллюстрациями)"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

10

Дом Зины, ладный сруб-пятистенка, стоял посреди ухоженного сада. Ровные, тщательно прополотые грядки с зеленью пролегали между двумя десятками яблонь. К изгороди жались кусты малины и крыжовника. Возле потемневшего от времени сарая дремали под дождем осоловевшие куры.

Метнулась занавеска на окне, послышался топот босых ног, и на крыльцо, укрытое резным крашеным навесом, выскочила девчушка лет тринадцати, уменьшенная копия Зины.

– Ты, Светка, с ума сошла! – закричала старшая сестра. – Простынешь босиком!

– Не простыну. – Девочка с любопытством осматривала Олю.

– Входите, Оля, – просто предложила Зина.

Та зашла в сени, скинула у порога боты. Света проворно подставила ей расшлепанные туфли с обрезанными задниками.

– Спасибо, – поблагодарила Гриднева. – Давай знакомиться: Оля.

– Светлана! – гордо протянула руку девочка.

– А теперь не путайся под ногами, – строго сказала Зина. – Где маманя?

– У тети Капы.

– Покличь. Гости у нас будут… Да постой ты, егоза. Надень чулки. Папаня где?

– Пошел в баню с Митькой и дядь Сашей.

– А что свою не затопили? – спросила Зина.

– Да нет, пиво пить. Митька приходил, сказал, что в столовой нету. А в бане, наверное, есть. А если в бане нет, поедут на станцию… – тараторила Света.

– Будет тебе болтать, – вытолкала ее за дверь сестра и предложила: – Проходите, Оля, в комнаты. В гостиной посидим. Хотите, в моей комнате. Книги там есть…

– Все равно. Можно и в гостиной.

Оля присела на диван, обитый черным дерматином и застеленный дешевой дорожкой. Наблюдала за Зиной, которая деловито переставила какие-то безделушки, украшавшие столик с радиолой, распахнула занавески, согнала с буфета большого растрепанного кота, лениво усевшегося посреди комнаты.

– Что, ваши родители в отпуске? – спросила Оля, чтобы завязать разговор.

– Сегодня же суббота.

– Ах да! Совершенно спутались в голове все дни… До вас я ведь в геологической экспедиции работала… Тоже без выходных и суббот.

– Почему ушли от них? – спросила Зина, продолжая наводить порядок. Она старалась не смотреть на Олю.

– Так. Не сработалась…

– Бывает.

– Развели там одну сплетню…

– А как же вас муж отпустил из Москвы? – Зина спохватилась: – Это Анван говорила, что вы замужем…

Оля вздохнула.

– Ушла я от него. – Она хрустнула пальцами. И, чтобы сменить тему разговора, попросила: – Поставьте пластинку, Зиночка, что-нибудь повеселей.

– Какая это музыка для вас, для московских… Сличенко, Пугачева…

– Поставьте. У нас в Москве то же самое крутят.

Зина включила радиолу. Комната наполнилась звуками гимнов древних инков.

– Има Сумак? – спросила Оля.

– Ага.

– Нравится?

– Ничего. Мамане моей очень нравится. Хотите, поставлю другое?

– Пускай… А у вас ребята хорошие. В экспедиции, – пояснила Оля.

– Хорошие, – вздохнула Зина. – Колумб, например, отличный парень. Серьезный, усидчивый. Вы не подумайте, это он не зная ляпнул, что нам накладно будет принять вас. У нас что деревня – каждый другого как облупленного знает. А тут гости! Азаров, Анван, Веня, вы… Знаете, какой праздник для мамани и папани! А Колумб, он осторожный такой, экономный очень. Лишней копейки не потратит. Так же и о других думает… Говорит, семья у него на плечах…

– Он же молодой, лет двадцать шесть!

– Двадцать четыре… А вон и маманя!

Первой в комнату влетела Светка. Села на стул, взяла на колени кота и уставилась на Олю.

Мать Зины, степенная, средних лет женщина, протянула Оле руку лопаточкой:

– Клавдия Тимофеевна… А ты, Зинаида, всегда мать в неловкое положение ставишь. Давеча предупредила бы, что гостей ждешь. Я бы тесто поставила, пироги спроворила…

– Что вы, Клавдия Тимофеевна, – вступилась за Зину Оля, – мы надумали в город только утром. Так сказать, экспромт.

– Конечно, что теперь рядить… Светланка, нечего алырничать![1]1
  Алырничать (местн.) – бездельничать.


[Закрыть] Беги к Шеиным. Они вчера борова закололи. Пусть придержат для меня кило четыре. (Младшая дочь метеором выскочила из дому.) Ваша начальница тоже будет?

– Будет, – ответила Зина.

– Батюшки! Папаня-то наш, ай-я-яй, гляди, часа на три закатился! Вина надо хорошего, красненького. Я в нем не смыслю… А вы, девушки-голубушки, с дороги, чай, проголодались?

– Спасибо, – поспешила отказаться Оля. – Мы перед отъездом ели.

– Знаю я вашу еду: сухомятка, консервы. Век бы их не видела!..

– Маманя, – перебила ее Зина, – мы же не дети. Захотим – попросим. Верно, Оля?

Та кивнула.

– Вы, столичные, больно воспитанные, – сказала мать Зины.

Гриднева улыбнулась:

– Честное слово, мы сыты…

Через полчаса дом наполнился деловой суматохой.

Пришла тетя Капа – крепкая старуха, широкая в кости. Потом появился отец Зины. Он с большим достоинством представился Оле:

– Петр Григорьевич Эпов… Значит, из Москвы? А мы здешние, талышинские. С коих времен. – И отправился в сарай.

Скоро он внес в кухню, где уже усердно хлопотали женщины, двух обезглавленных петухов, остро пахнущих мокрым пером, и встал в дверях, ожидая дальнейших приказаний.

– Нечего тебе бабьи разговоры слушать, – сказала Клавдия Тимофеевна. – Ступай в сельпо. Красненького возьми, какое получше.

– Может, шампанского?

– Да хоть и его, тебе виднее.

Оле делать ничего не разрешили как гостье. Как завороженная, она смотрела на ловкие быстрые руки Клавдии Тимофеевны и тети Капы, которые с неимоверной скоростью вылепливали маленькие, аккуратные пельмени.

– Как у вас быстро получается! – не удержалась Оля.

– Это что! – покачала головой тетя Капа. – Покойница Зинаида, мать Клавдии, пошибче нашего раза в два управлялась. Бывало, соберемся втроем, за вечер целый мешок и нащелкаем. Она одна успевала больше, чем мы обеи. Значит, спроворим мешок – и на мороз… У нас это первейший запас в каждой избе. Иной раз до самой пасхи хватает. Жаль, вы к нам пораньше не выбрались. Четвертого дня сосед наш, милиционер, медведя подстрелил на охоте. Из медвежатины самые знатные пельмени получаются.

– Может, осталось еще? Не то Светланку пошлем, – сказала хозяйка.

– Куда там! Расхватали… Я интересовалась. А у вас в Москве с чем делают?

– Не знаю, – улыбнулась Оля. – В магазине покупаем.

– Батюшки! – удивилась тетя Капа. – Да сколько же рук надо, чтобы накормить тыщи народу?

– Машины делают, автоматы такие.

– Нешто, машина и тесто раскатает, чтобы не порвалось, и завернет вот так аккуратно?

– Заворачивает.

– Чудеса. Попробовать бы разок. И скоро эти машины управляются?

– Один автомат – я видела на Выставке достижений народного хозяйства – делает тысяч двадцать в час…

Тетя Капа покачала головой, расстроенная этим сообщением: ее умение показалось ей жалким и ненужным.

– Конечно, такие пельмени не сравнить с домашними, – сказала Оля.

– Это верно. Все домашнее во сто крат вкуснее магазинного! – обрадованно закивала тетя Капа. – Сделаешь, как тебе захочется: и с мясом, и с дичью, и с грибочками. С рыбкой тоже объедение!.. А помнишь, Клава, старуха Карповна, царство ей небесное, с раками делала? Обшпарит их чуток, из шеек начинку сладит. Хлопотно, зато любого сытого проймет. Архиерей наш приглашал ее готовить на пасху и в свой день ангела…

Оля жадно слушала старую женщину.

Зина в уголке разделывала птицу. В разговор не вмешивалась. Изредка посматривала на часы.

– Что это ты все на часы поглядываешь? – заметила мать. – Когда гости будут?

– Часа через полтора, – отозвалась дочь.

– Они же к Клинычеву еще заедут, – подсказала Оля.

– Я прикинула. Ну, самое большее – через два, – сказала Зина.

– Успеем. Петухи готовы? – спросила Эпова-старшая.

– Готовы, – ответила Зина.

– Запускай в кастрюлю. – Мать Зины глянула в окно. – Никак, Сенька пожаловал?

В прихожей послышался стук тяжелых сапог, и на пороге кухни появился здоровый молоденький милиционер в плащ-накидке.

– Бог в помощь, гражданки женщины… Петр Григорьевич дома?

– Благодарствуй. Чехол бы свой скинул, напустишь воды, – откликнулась хозяйка.

– Я на минутку, – сказал Сеня, но плащ снял и устроился на свободной табуретке. На его плечах красовались погоны младшего лейтенанта. – Хозяин, спрашиваю, где?

– До сельпо побег. Гости у нас, Зинкины, всей бригадой.

– За горючим, значит, – кивнул милиционер. – А чего в сельпо? Та же белоголовка, портвейн, что и в продпалатке.

– За шампанским. Начальница обещалась быть. Ученая, – пояснила Клавдия Тимофеевна.

– Верно, шампанское только в сельпо. Да на станции. – Он поглядел на Олю и почему-то усмехнулся: – Знаем эту бригаду. Прошлым месяцем пожар устроили на болотах.

– Так уж прям и пожар! – дернула плечом Зина. – Самая малость сгорела.

– Пожарная инспекция на место выезжала, – солидно сказал Сеня.

– Дело прошлое, будет вам, – вмешалась тетя Капа. – Ты лучше скажи, как это получается: медвежатины добыл, а с соседями не поделился?

Сеня поднял палец:

– Особый заказ. Самому оставил килограммов десять да Шеиным дал полстолько.

– Может, осталось что?

– Иди проверь. Катерина дома. Подчистую подобрали.

– Ладно, верим, – примирительно сказала хозяйка. – Петр тебе зачем?

– Наше дело, охотницкое.

– Раз такие секреты, заходи позднее…

– Не к спеху. Завтра забегу.

– Может, зайдешь все-таки? – настаивала Клавдия Тимофеевна.

– Дежурство у меня. Служба. – Сеня поднялся. И, обращаясь к Оле, заметил: – А вы новенькая, я всех в бригаде знаю.

– Да, я новенькая, – подтвердила та.

– Из Москвы, верно?

– Из Москвы.

– Прямо фокусник какой! – усмехнулась тетя Капа.

– Ну, желаю всем хорошо повеселиться. – Младший лейтенант милиции, довольный произведенным, эффектом, удалился.

11

Гости прибыли, когда стол был накрыт, а хозяева принарядились в праздничные платья. Тетю Капу с трудом уговорили остаться. Старушка сходила домой, надела по этому случаю шелковую косынку в мелкий синий горошек.

Анна Ивановна, увидев угощение, всплеснула руками:

– Вот это уж зря! Сколько хлопот из-за нас.

– Какие там хлопоты. Гость в дом – прибыток, – возразила Клавдия Тимофеевна, помогая ей снять пыльник.

Хозяин поздоровался со всеми за руку и представился полностью: имя, отчество, фамилия. Сел он рядом с Анной Ивановной, во главе стола, ежеминутно поправляя сбившийся набок галстук.

Веня не скрывал своего восхищения, разглядывая стол. Потирая руки, он торжественно произнес:

– У Рембрандта изображены столы похуже этого.

– Чем богаты… – скромно ответила Клавдия Тимофеевна.

Вася хотел пристроиться подальше от Кравченко, но та посадила его рядом с собой. Пузырев озабоченно оглядел стол. Кроме шампанского, ничего не было. Но его успокоили тарелки с горками маленьких соленых огурчиков, запутавшихся в листьях хрена и зонтиках укропа, с ровной пирамидой помидоров, сочивших из своей надорванной кожицы аромат соления, с мисочками маринада, в котором плавали среди гвоздичек и лаврового листа упругие шляпки маслят и белых грибов. Закуска явно не для вина…

Зина все держала возле себя стул, ожидая, что Азаров сядет рядом. Но Степан устроился около Оли.

К неудовольствию хозяев, Анна Ивановна пожурила их за шампанское: лишняя роскошь. Когда Петр Григорьевич потянулся с бутылкой к Василию, шофер твердо сказал:

– Не могу: за рулем. Я боржомчику. – И налил себе в рюмку минеральной воды.

Вскоре за столом стало веселей, скованность прошла. Петр Григорьевич спросил у Анны Ивановны:

– Никак не возьму в толк, как вы, женщина, видная из себя, интересная, занимаетесь этим делом?

– Люблю свою работу, – улыбнулась та. – Считаю, что человек должен жить в контакте и полном сочетании с природой, относиться с уважением к животным, обитающим на земле.

– Но есть же твари покрасивше – птички всякие, зверушки разные маленькие: зайчики, белочки, божьи коровки. В прошлом году, например, все пионеры собирали божьих коровок. Куда-то на Украину посылали.

Анна Ивановна подтвердила:

– Да, там был большой выплод тли… Что ж, белочек, зайчиков я тоже люблю. Но рептилии – моя страсть как ученого.

– Бывает, – кивнул Петр Григорьевич, – Зинаида рассказывала, что́ вы с этими ползучими делаете. Аж волосы дыбом встают, ей-богу!

– Полезное дело делаем, – сказала Анна Ивановна. – Стараемся сохранить целый вид животных, чтобы не нарушить равновесия в природе. И попутно извлекаем пользу от них. А то дошло до того, что в Африку из Европы отправляют хищных зверей – львов, тигров, родившихся в зоопарках.

Эпов покачал головой.

– Извели, значит, зверя?

– Многие виды исчезли полностью, – вздохнула Кравченко. – Печальные плоды деятельности человека.

– Ну, а какая же польза от гадов? Вон вашего сотрудника укусила змея. И что тут полезного? А если бы помер?

– Не спорю, со змеями надо работать осторожно и внимательно. Да, бывают укусы. Но, скажу вам, ни одна змея в мире сама на человека не нападает. Только когда обороняется. А скольких людей спасают препараты из змеиного яда от мучительных болей, от психических заболеваний, от несвертывания крови, при тяжелых хирургических операциях… Трудно перечислить. Мы только начинаем осваивать эту область… Леня поправляется. Послезавтра выпишут. Без всяких последствий… Так что, уважаемый Петр Григорьевич, волков бояться – в лес не ходить.

– Вот-вот, раз заговорили о волках: от них, к примеру, какая польза?

– Скажу. Не было бы этих природных селекционеров, может быть, давно бы уже не существовало таких животных, как северные олени. А без них человек не смог бы жить на Севере.

– Как это понимать? – удивился хозяин. – Они же, наоборот, уничтожают оленей!

– Уничтожают больных и слабых, очищая и улучшая тем самым породу, которая, наверное, не выдержала бы трудных условий, если бы больные и слабые оставались жить и давали потомство. Понятно?

– Кое-что кумекаю… Значит, дохлые олени плодились бы, их детеныши были бы такими же хлипкими и рожали снова дохляков… Мороз – бац! И они все полегли. Так?

– Именно! – подхватила Анна Ивановна. – А историю с воробьями вы знаете?

– Нет. А что?

– В Китае была объявлена война воробьям. Подсчитали, что они, видите ли, съедают много зерна. Какому-то олуху пришла в голову мысль уничтожить их всех. Уничтожили. И что?

– Ну-ка, ну-ка?.. – прищурился Эпов.

– Расплодилось столько вредителей пшеницы, что урон от них в несколько раз превосходил потери зерна, съедаемого воробьями.

– Стало быть, их раньше клевали воробьи?

– Конечно.

– Как же теперь китайцы обходятся?

– Пришлось завозить воробьев из других стран. Платить золотом.

– Дуракам закон не писан, – подытожил Петр Григорьевич.

– Но сначала этот закон надо узнать.

– Верно. На то вы и существуете, ученые. Полезное дело делаете… – Петр Григорьевич взял тарелку Анны Ивановны, положил пельменей. И добавил: – Только не женское это занятие…

– Почему? Мы из того же теста, что и вы.

– Не, вы помягче будете.

– Зато более живучие. Так говорит статистика.

– Что верно, то верно. Мужик и баба в горе себя по-разному ведут. Баба поубивается, поубивается, смотришь – отошла, принимается хлопотать, сызнова налаживать. Мужик часто ломается вконец, опускает руки, а там до водки один шаг…

– Я говорю о физических лишениях. Женская половина человечества переносит голод, болезни и даже изнурительную работу лучше мужчин.

Петр Григорьевич задумался.

– А может, это не выдерживает? – Он постучал пальцем по виску и сердцу.

– Американцы считают, что половина сердечных заболеваний – от нервного переутомления. А сейчас первое место в мире из всех болезней, приводящих к смерти, держат сердечно-сосудистые заболевания.

– Стало быть, беречь нас, мужиков, надо?

– Да, так один профессор писал в газете, – подтвердила Анна Ивановна. – Надо беречь.

– Ну, это он лишку хватил, – покачал головой Эпов. – Мы еще за себя постоять можем.

– А я все-таки решила заняться таким делом, – засмеялась Анна Ивановна, – мужским!

– И сколько яду добываете? Наверное, уже целый вагон отправили?

Анна Ивановна показала пустой бокал.

– Сюда поместится весь.

Петр Григорьевич недоверчиво посмотрел на Кравченко.

– Разыгрываете?

– Нисколечко, – улыбнулась Анна Ивановна.

– Так это гроши какие-нибудь. И стоит так рисковать, лишениям себя подвергать? – изумился Эпов.

– Почему гроши? Добытый нами яд стоит тысячи рублей.

– Ого! – присвистнул Эпов. – Тысячи!

– Но дело не только в этом, дорогой Петр Григорьевич. Цель экспедиции куда шире, чем добыча яда.

– Но согласитесь все-таки, Анна Ивановна, что дело наше не очень эстетичное, – вдруг вмешался в разговор Христофор Горохов. Он сидел по другую сторону Эпова и, казалось, был увлечен настолько едой, что ничего не слышал.

– Это вы, Христофор, зря, – мягко возразила Кравченко.

– Не-ет, – упрямо тряхнул головой Горохов. – Посудите сами: какому нормальному человеку придет в голову заниматься тем, чем занимаемся мы с вами?

– Милый Христофор, я считаю чувство брезгливости к змеям ненормальным для нормального человека.

– Поспорю. – Горохов отодвинул от себя тарелку. – Весь животный мир, включая человечество, боится и ненавидит рептилий. Это естественное чувство самозащиты и, если хотите, эстетическое кредо…

– Об эстетическом кредо мы еще поговорим, – перебила его Анна Ивановна. – Продолжайте.

– Веками животные, в том числе гомо сапиенс[2]2
  Гомо сапиенс (лат.) – человек мыслящий.


[Закрыть], вырабатывали рефлекс на змей, скорпионов, пауков и прочих опасных представителей живых существ. Наша жизнь – это наши рефлексы, комплекс бессознательных и сознательных импульсов и поступков. Утверждать обратное – минимум миниморум[3]3
  Минимум миниморум (лат.) – самое наименьшее.


[Закрыть] чепуха.

– Почему же гомо сапиенс не выработал защитного рефлекса на кошек, собак, овец, коров, лошадей? Лейшманиоз, бруцеллез, эхинококк, бешенство, солитер, некоторые виды чумы – вот лишь малая доля тех подарков, которыми награждают домашние животные своего друга и покровителя – гомо сапиенса. От этих подарков погибло в сотни, тысячи раз больше людей, чем от укусов ядовитых животных.

Петр Григорьевич переводил взгляд с Анны Ивановны на Горохова, стараясь понять, о чем они говорят. Но это ему удавалось с трудом.

– Я скажу об эстетическом кредо, – сказал Чижак. Он почему-то посмотрел на Олю. – В Древнем Египте змея считалась не только символом мудрости, но и почиталась за красоту и пластичность. В Индии, в Шри Ланка, в странах, где исповедуется буддизм, изображения и изваяния кобры встречаются чаще, чем других животных. Между прочим, по легендам кхмеров, жителей Камбоджи, они якобы произошли от священного змея – Нага. Согласитесь, взять в свои предки рептилию, вопреки эстетическому кредо, было бы по крайней мере нелогично… Кстати, Христофор, знаешь, как в Африке охотятся на удавов? Этим делом занимаются молодые красивые девушки. Они раздеваются, прошу прощения, – Веня раскланялся, как оратор, – донага и исполняют танец перед питоном. Самое удивительное, что змея не трогает девушек, об этом свидетельствуют видные натуралисты. Залюбовавшись танцем, удав становится легкой добычей охотницы…

– А что с ними делают? – полюбопытствовал Эпов.

– К сожалению, едят, – вздохнул театрально Чижак.

– Тьфу, какая пакость! – не сдержался Петр Григорьевич.

– Увы, это так. Мясо удавов считается деликатесом у многих высококультурных наций – у китайцев, мексиканцев. А у африканских племен право есть мясо питона имеют только старейшины и вожди… Так что, Христофор, змея – для многих народов животное эстетически вполне привлекательное.

– Все равно змеи – это мементо мори[4]4
  Мементо мори (лат.) – помни о смерти.


[Закрыть]… – протянул Колумб.

– Скорее всего – мементо витэ[5]5
  Мементо витэ (лат.) – помни о жизни.


[Закрыть], – улыбнулась Анна Ивановна.

Чижак снова бросил взгляд на Олю: она о чем-то тихо переговаривалась со Степаном.

Но Христофор не сложил оружия.

– Боязнь смерти, обожествление ее – вот смысл почитания змеи огнепоклонниками и буддистами. – Он громко хрустнул огурцом. – А мы все-таки психи. Как те, что носятся на мотоциклах, переплывают в одиночку океан в погоне за этим… – он щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово, – остреньким соусом к постной жизни…

– Не в ту степь вы, Христофор, – потрепала его по плечу Анна Ивановна.

– Я – что! – Горохов грустно улыбнулся. И неожиданно закончил: – Мне деньги нужны.

Анна Ивановна рассмеялась.

Вениамин Чижак, сидевший между тетей Капой и Клавдией Тимофеевной, решил свое обаяние распространить на них и с серьезным видом сказал:

– Ходить в гости – традиция, идущая из глубокой древности. Во времена юности человечества существовал наивный и мудрый обычай съедать гостей…

– Да ну! – ужаснулась тетя Капа. – Зачем же их съедать-то?

– Если хозяева не успевали съесть гостей, – ответил Веня, поглаживая бороду, – то гости обедали хозяевами. Эта милая привычка сохранилась до последнего времени у туземцев Соломоновых островов.

– Пресвятая богородица! – перекрестилась старушка. – Ажно мороз по коже…

– Между прочим, сейчас борьба с гостем ведется несколько по-иному, – продолжал Чижак, словно читал интересную лекцию. – Существует два способа. Первый – пассивный: не впускать гостя в дом, но если он все-таки прорвется, то ни в коем случае не кормить. Ежели гость окажется упорный, следует напустить на него злую собаку или, что более эффективно, – тещу.

Клавдия Тимофеевна прыснула в кулак. Тетя Капа еще не понимала, что Веня их разыгрывает.

– Второй способ – активный. В ответ на один визит нанести три или четыре, чтобы гость понял, как тяжело приходится хозяину. Если и это не помогает, то, когда гость снова появится в вашем доме, накормите его так, чтобы дело дошло до «скорой помощи». Этот способ называется «демьянов», по имени изобретателя «демьяновой ухи»…

Тут только и до тети Капы дошло, что Чижак шутит. Она залилась смехом, утирая глаза платочком.

Азаров продолжал шептаться с Олей. Зина сидела на стуле прямо, ни на кого не глядя. Вася все еще расправлялся с закуской.

Вдруг Вениамин предложил:

– Я считаю, надо запечатлеть для потомков этот торжественный день. Роль запечатлителя беру на себя.

– А роль проявителя и отпечатывателя? – спросил Горохов.

– Прошу не беспокоиться, – прижал руку к груди Веня.

– Колумба-то сегодня прорвало, – тихонько толкнул бригадира Василий.

Тот буркнул:

– От кислятины. – И кивнул на шампанское.

Веня протер запотевшее окно:

– Дождя нет. Желающие фотографироваться – на улицу.

Все гурьбой вывалились во двор.

Моросить действительно перестало. Сквозь тучи, через грязно-голубоватые разрывы, пробивались кое-где косые полосы солнечных лучей, вырывая из темного однообразного ковра тайги, раскинувшегося по холмам, яркие свежие пятна. Влажный воздух пах мокрой зеленью.

– Красота какая! – не удержалась Анна Ивановна.

Чижак, как заправский фотограф, расставил всех по классическому правилу: высокие сзади, кто пониже – в первом ряду.

Отойдя на несколько шагов, он долго целился объективом, возился с выдержкой, диафрагмой и вдруг объявил:

– Секундочку… Оставайтесь в таком положении. Заела пленка.

Он вбежал в дом, на ходу перехватил соленый грибок и заглянул в комнату Зины.

Зина сидела на кровати и плакала. Чижак смутился.

– Прости, не помешал?

Девушка поспешно вытерла глаза.

– Нет, что вы, Веня.

– Пленка заела, понимаешь? Помочь можешь только ты. Давай что-нибудь светонепроницаемое.

– Что именно?

– Пальто, плащ…

Зина вынула из шкафа пальто.

– Отлично! – Вениамин укрыл фотоаппарат и залез в рукава. – Зинуля, подоткни со всех сторон, чтобы свет не прошел. – Кряхтя и кусая губы, Чижак возился с пленкой. – Между прочим, не обижайся, Зинулик, хочу дать совет. По-дружески… Тьфу ты черт, крепко засела! Брось ты это… переживать. Наш бригадир обжегся один раз, теперь всё! Его никто не проймет…

– И с чего вы взяли, что я переживаю? – Зина отвернулась к зеркалу, поправила прическу. – Так, вспомнила тут одно…

– Вот и чудесно! – Веня скинул с рук пальто. – Идем сниматься. – Он легонько хлопнул девушку по спине и рассмеялся: – Никому не говори: я эту штуку держу в руках второй раз в жизни.

– Пожалуйста. Мне-то что…

Воспользовавшись тем, что незадачливый фотограф отлучился, Петр Григорьевич незаметно увлек Степана в сторону.

– Ну как вам наши края? – начал он издалека.

– Нравятся, – простодушно признался Азаров.

– Богатые, – кивнул Эпов. – Только не ленись: будет тебе хлеб, будет и маслице. Далековато, правда, от всяких столиц, да мы не жалуемся… Кончится экспедиция, вы опять все свое хозяйство на поезд и увезете?

– Наверное, – ответил Степан.

– А может, уступите мне вагончик, для пасеки моей в самый раз.

Степан растерялся. И, чтобы прекратить разговор, отшутился:

– Яд можем продать, а вагончики – собственность института.

– Яд мне ни к чему, – серьезно сказал Эпов. – А вот вагончик… За ценой не постою. Вам их везти обойдется дороже, чем они того стоят. А может случиться, что вы на следующий год снова сюда. Я бы арендовал его вам.

– Петр Григорьевич, это собственность института, и ею распоряжается дирекция.

– Может, с Кравченко поговорить? – настаивал Петр Григорьевич.

– Не советую. Она за это не возьмется, – вежливо, но твердо сказал Азаров.

– Нет так нет. Я это так, к случаю пришлось… Хозяйство мое тебе как? (Степан молча кивнул.) С Клавой за двадцать лет нажили. – Эпов обвел взглядом двор. – Можно сказать, на голом месте начали. Пришел с войны, сразу взялся обеими руками…

Петр Григорьевич показал Степану хлев, из которого пахло скотиной и навозом. В полумраке Азаров разглядел пятнистый лоснящийся бок буренки. Корова скосила на них темный влажный глаз. Она методически двигала нижней челюстью, издавая негромкий чавкающий звук.

– Зорька наша, – с гордостью сказал хозяин. – Добрая скотина. Четыре семьи может напоить молочком запросто, сметанкой и маслицем вдоволь попотчевать…

Степан чувствовал неловкость. Он не мог взять в толк, с какой стати Зинин отец все ему показывает. Петр Григорьевич подвел его к сарайчику с маленьким подслеповатым окошком. На пороге валялись куриные перья. Из глубины послышалось шевеление и недовольный клекот пеструшек, не поделивших уютные места на насесте.

– Дура птица! – засмеялся Эпов. – Ой дура! Все говорю Клаве: зачем такая прорва курей – семь десятков! Продать половину! Да разве с женщиной договоришься? Куды там! А с весны хочет поросенка или двух взять. Мы прошлый год держали. Хлопот, конечно, много, а с другой стороны, сальце свое, окорока в погребе повесишь. Магазинное, оно не то по вкусу да и дороже выходит…

Петр Григорьевич, увидев, что Степан никак не реагирует на его слова, откашлялся и указал на другое деревянное строение с большими воротами.

– Коней держал. Теперь как бы не по времени: техника заедает. Машину собираюсь покупать. Водить, правда, не умею. – Эпов вздохнул. – Одна надежда: может, зять будет с правами… Не водишь?

– Плохо. – Степан, кажется, понял, куда клонит Эпов, а тот продолжал:

– Мне что, подбросить этак километров за полтораста на пасеку да где хорошие охотничьи места, а вообще пускай распоряжается автомобилем как душе угодно. А то все приходится к Сеньке-милиционеру на поклон ходить: мотоцикл у него служебный. Когда возьмет, а когда и со свояком едет…

– Хорошая у вас охота? – спросил Степан, чтобы переменить тему разговора. Ему стало не по себе.

– Лет двадцать назад лучше была. Загнали зверя в тайгу. Раньше кабанов били прямо у самого Талышинска, можно сказать, у себя в огороде, а теперь ехать надо… У меня ведь сын был, Андрей, – неожиданно сказал Петр Григорьевич. – Чуть моложе тебя. Утонул в сорок девятом. А теперь бабье царство. – Эпов вздохнул. Потом махнул рукой, словно отгоняя тяжелые воспоминания. – Дочери что? Повыйдут замуж, уйдут. Как я увел Клавдию… Ты небось женат? – как бы невзначай полюбопытствовал Петр Григорьевич.

– Был, – буркнул Степан.

– Ясно, – поспешно сказал хозяин. – И дети?..

– Дочь, – так же нехотя ответил Азаров.

– Безотцовщина, – вздохнул Петр Григорьевич.

– Почему же, – нахмурился Степан. – Она больше со мной бывает, чем с матерью…

– Вот и взяли бы ее сюда. У нас хорошо для дитя: воздух, лес, климат самый подходящий… Молоко свое, постоит час – с палец жиру… Клавдия Тимофеевна присмотрела бы. Страсть как детей любит…

Азаров не знал, что и ответить. Выручил его Веня. Он наладил фотоаппарат и снова сзывал всех сниматься.