Текст книги "Отвага"

Автор книги: Анатолий Безуглов

Соавторы: Борис Зотов,Анатолий Кузьмичев,Михаил Иванов,Юрий Пересунько,Андрей Тарасов,Игорь Бестужев-Лада
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

Саша не удержался и, наклонившись к Куликову, полушепотом спросил:

– Чего мало-то?

– Так положено, – ответил тот. – В знак особого уважения к гостям. – Потом добавил: – И чай быстрее остынет.

Чай оказался зеленым, терпким на вкус, и Саше совсем не понравился, но он старался не показать виду; напротив, глядя, с какой торжественностью пьют чай остальные, тоже с подчеркнутой неторопливостью отхлебывал из пиалы мелкими глотками, вслушиваясь в тихий говор. Разговаривали, собственно, только Куликов и Никодимыч. Усман же, поглядывая то на одного, то на другого, лишь кивал головой. Куликов расспрашивал, много ли у него, Никодимыча, работы, не скучает ли он здесь в одиночестве. Никодимыч отвечал, что забот, конечно, хватает. Его аэропорт – это ведь что-то вроде перевалочной базы. Самолетом подвозят грузы для чабанов. Сюда же прибывает почта с Большой земли. Так и сказал – с Большой земли. Словно сам жил на острове. Слов нет, куковать вот так в одиночку в песках не шибко веселое занятие. Когда жили вдвоем с женой, было не в пример лучше. Куда она делась? В город уехала. Да нет, не развелись – разве в нашем возрасте нормальные люди разводятся? – просто у сына, живущего в городе, родилась двойня, вот и поехала к ним нянчить малышей. Без нее не то чтобы трудно, а как-то одиноко, неуютно, словно от души что-то оторвалось. Пора и самому уезжать. Тем более и возраст подошел. Жена пишет, что подыскала вполне приличный домик с садом на берегу реки. И продают недорого. Чего же лучше-то? Самое время уехать отсюда, пожить в свое удовольствие.

– Ну, а народ к вам сюда едет? – спросил Куликов.

– Сюда-то? Чтобы очень ехали – этого сказать нельзя. Но люди, конечно, появляются. А как же! Здесь тоже своя жизнь идет. Вот тут археологи приехали. Какой-то древний город откапывают. Второй сезон к нам наведываются. Очень интересные люди. Как начнут рассказывать про всякие там исторические дела – заслушаешься.

– И давно они здесь?

– Да месяца три уже будет.

– Много их приехало?

– Человек двадцать. Может, поболе. Я не считал. А для чего тебе они? Ищешь кого-нибудь?

Поднесший в этот момент пиалу к губам Саша так и застыл: «Прямо в точку угодил старик! Ай да Никодимыч!»

Куликов спокойно ответил:

– Приятель у меня археолог. Тоже по пескам мотается. Вот я и подумал: не в этой ли он экспедиции?

– Кто ж его знает, может, и в этой, – сказал Никодимыч. – Да ты, мил человек, ежели тебе уж так хочется увидеть его, загляни к ним – они ведь тут неподалеку. Вдруг и в самом деле встретишь своего дружка.

– Пожалуй, и в самом деле заглянем, – сказал Куликов и обернулся к Усману. – Знаешь, где они?

– А, найдем!

Допив чай, Усман поднялся и косолапой походкой вышел из комнаты. Куликов тоже поставил свою пиалу и сказал:

– Пора!

«На чем же мы поедем?» – размышлял Саша, с некоторых пор испытывавший на этот счет беспокойство.

Они вышли из дома. В тени под небольшим навесом, привязанные к перекладине, стояли три лошади. Возле одной из них Усман приспосабливал к седлу бурдюк – очевидно, с водой.

Куликов легонько потрепал по шее гнедую лошадь. Взглянув на Сашу, спросил:

– Приходилось когда-нибудь ездить верхом?

Саше сказать бы правду, что не только ездить, но вообще впервые вот так близко видит живую лошадь. Вместо этого он смущенно пробормотал:

– Вообще-то приходилось… На летних школьных каникулах в деревне с ребятами ездил в ночное…

«Зачем соврал? И в деревне я не был, и о ночном знаю только по книгам».

Куликов счел это объяснение вполне исчерпывающим и весело сказал:

– Значит, придется вспомнить детство.

Еще несколько минут ушло на сборы. Никодимыч немного задержался в доме. Вышел с небольшой сумкой.

– Будете у археологов – передайте им почту.

– Хорошо, – сказал Куликов.

Сели на лошадей и, провожаемые добрыми напутствиями Никодимыча, тронулись в путь – впереди Усман, за ним Куликов и позади всех Саша. Он испытывал сейчас новые и, как ни странно, довольно приятные ощущения. Лошадь ему попалась смирная. Седло было широкое и удобное. Саша повеселел. Покачиваясь в такт движения лошади, он подумал, что в таком путешествии, пожалуй, есть свои преимущества…

* * *

Натянув поводья, Усман повернулся к Куликову – лицо его, освещенное красноватыми лучами вечернего солнца, имело бронзовый оттенок – и произнес:

– Э, остановку надо сделать. Солнце зайдет – сразу стемнеет. Совсем поздно будет.

– В темноте боишься заблудиться? – шутливо спросил Куликов.

Усман невозмутимо ответил:

– Куда спешить? Лошади устали, – и, сделав движение плечом в сторону Саши, добавил: – Кичкина бола тоже отдых давать надо.

Если бы Саша знал, что «кичкина бола» в переводе с узбекского означает «маленький мальчик», он, наверное, смертельно обиделся бы; но он ничего не понялис нетерпением ждал возможности хоть на время избавиться от этого проклятого седла, которое давно уже не казалось удобным.

– Ну что ж, остановимся здесь, – согласился Куликов.

Сдвинув выцветшую тюбетейку на лоб, Усман почесал затылок и неуверенно произнес:

– Можно к Раджабу заехать.

– А кто он такой, этот Раджаб?

– О, это известный человек! – Усман улыбнулся, показывая крупные желтоватые зубы. – Он в здешних местах змей ловит.

«Ничего себе занятьице!» – устало подумал Саша. С трудам разжав запекшиеся губы, спросил:

– Для зоопарка, что ли?

Усман кинул на него странный взгляд и ничего не ответил.

Куликов поинтересовался:

– Далеко он отсюда?

– Э, совсем рядом.

– Тогда поехали.

Движением ног Усман тронул лошадь с места и сразу направил ее в узенькую, развилочку между двумя высокими барханами. Куликов и Саша последовали за ним. Судя по всему, этим путем не часто, но все-таки пользовались – некоторое подобие тропинки, по обе стороны поросшей сухой выгоревшей колючкой, извилисто уходило вниз, а барханы все выше поднимались над их головами. Казалось, они едут по ущелью. На вершине правого, круто обрывающегося склона разбежался в причудливом беспорядке саксаул, солнце просвечивало сквозь него, и на гладкой покатой стороне другого бархана рисовались странные приплюснутые тени, какая-то фантастическая, застывшая в самый напряженный момент схватка.

Ехавшие впереди Куликов и Усман вполголоса вели между собой разговор, до Саши долетали лишь отдельные фразы:

– И каких же змей ловит Раджаб?

– Здесь водятся гюрза, кобра…

– Ого! Давно он этим занимается?

– Лет пятнадцать.

– Старожил, выходит…

Свернули направо – тропа как-то сразу кончилась, и они выехали в относительно ровную лощину. Сразу бросился в глаза круглый, обложенный со всех сторон камнями колодец, над которым на столбиках возвышалась ветхая крыша, предназначенная, очевидно, для того, чтобы защищать его от песчаных заносов. Неподалеку стояла палатка, выцветшая, с прорванным в одном месте брезентом. Возле нее чернело некоторое подобие очага, сооруженного из камней; тут же высилась горка заготовленного впрок саксаула. Ни единой живой души вокруг. Полнейшая тишина.

Усман слез с лошади и сразу направился к колодцу. Взял стоящее сбоку старое, помятое, немало послужившее на своем веку ведро с привязанной к дужке веревкой; аккуратно перебирая веревку руками, начал спускать его вниз – в прохладно чернеющий провал. Опускал он, как показалось Саше, очень долго. Наконец где-то далеко внизу раздался легкий шлепок – ведро коснулось воды. Усман слегка подергал веревкой – зачерпнул. Упершись ногами, с усилием начал тянуть ведро наверх. Вытащив его, поставил на камень. Обернулся к Саше и жестом пригласил его: давай ты первый. Никак не ожидавший этого Саша смутился. В следующее мгновение он подумал, что Усман просто жалеет его – вот и предложил первым напиться. Конечно, жалеет. Как слабосильного. Мысль была оскорбительная. Первым побуждением Саши было отказаться, но он слез с лошади и подошел к колодцу. Опустившись на одно колено, чуть наклонил ведро. О, какой благословенный вкус имела вода! И как ее было много! Не надо считать глотки и терзать себя сомнениями, что в следующий раз не сможешь напиться… Оторвался, перевел дух – и снова прильнул к ведру. Наконец поднялся и отошел в сторону, вытирая ладонями мокрое лицо и счастливо улыбаясь. Вот теперь совсем другое дело. Теперь можно жить!

После того как напились все, Усман вылил оставшуюся воду в небольшое каменистое углубление, подвел к нему лошадей, которые, тоже начали жадно пить, а сам тем временем снова стал опускать ведро в колодец.

– Что-то не видно твоего Раджаба, – сказал Куликов, оглядываясь по сторонам.

– Скоро придет, – сказал Усман с такой уверенностью, словно сам отпустил этого Раджаба по каким-то делам и точно знает, что он с минуты на минуту должен появиться.

– А где он может быть?

– На охоте, где же еще!

«О какой охоте он говорит? – с удивлением подумал Саша. – На кого можно охотиться в этой пустыне?»

Они не успели еще толком устроиться, когда со стороны заходящего солнца, отбрасывая впереди себя огромную продолговатую тень, появился человек с длинной палкой через плечо, к концу которой был привязан мешок. Саша почему-то представлял себе Раджаба крупным, мускулистым – это ведь не шутка с гюрзой или коброй управиться, – а перед ними появился человек лет сорока, узкогрудый, с продолговатым сухощавым лицом, на котором выделялась узкая полоска жиденьких усов; одет он был в серую рубашку, с закатанными по локоть рукавами, в простые матерчатые штаны и старые туфли; помятая шляпа с обвислыми полями использовалась, видимо, не только по своему прямому назначению, но и в случае нужды в качестве подушки.

Подойдя к ним, Раджаб бережно опустил мешок. Как старого знакомого обнял Усмана, сказал ему что-то ласковое на ухо. Затем, прижав руку к груди, поздоровался с Куликовым и Сашей. Кажется, он совсем не удивился ни появлению чужих людей, ни тому, что они успели похозяйничать в его лагере. Внимательными, чуть улыбающимися глазами он смотрел на них, и весь его вид целый день работавшего на солнцепеке и, наверное, порядком уставшего человека излучал доброту и радушие.

Усман спросил:

– Как сегодня охотился?

От уголков глаз Раджаба разбежались мелкие морщинки:

– Ничего. Восемь змей поймал.

Саша проследил за его взглядом и тут только обратил внимание, что лежащий на песке мешок шевелится, словно живой. Несмотря на жару, холодные мурашки поползли по спине.

«Так вот, оказывается, какой охотой он занимается!»

А Раджаб добавил:

– Бывают дни лучше.

– А посмотреть хоть одну можно? – спросил Саша, испытывая какое-то детское любопытство. – Я никогда не видел гюрзу.

– Конечно, можно, – ответил Раджаб.

Присев на корточки, он начал развязывать мешок.

Не ожидавший такого быстрого согласия, Саша с некоторой опаской поинтересовался:

– Случаем, не бросятся на нас? – Нет, они у меня смирные.

Развязав мешок, Раджаб сунул туда палку с приделанным на конце проволочным крючком, поворочал ею немного и выдернул что-то длинное, извивающееся, а другой рукой сразу же закрутил конец мешка. Соскользнув с крючка, змея с угрожающим шипением упала на песок. Раджаб не успел убрать в сторону палку, и она быстрым, точным ударом клюнула ее. Посмотрев на кончик, где появились две янтарные капли яда, Раджаб покачал головой и укоризненным тоном, каким говорят с маленькими провинившимися детьми, произнес:

– Ах, глупая, глупая! Так ведь и зубы можешь сломать. А тебе еще жить надо, приносить людям пользу.

– Это гюрза? – немного охрипшим от волнения голосом спросил Саша.

– Она самая, – ответил Раджаб. – Сегодня удалось поймать еще двух кобр. Где же вы у меня там спрятались? – заглядывая в мешок, он вновь начал ворошить там палкой. – Ага, вот одна! Ну-ка, голубушка, давай выбирайся на свет – пусть люди полюбуются тобой…

С привычной ловкостью он извлек кобру. Упав на песок, змея мгновенно поднялась столбиком и раскрыла капюшон: расширила шею и верхнюю часть туловища – так и застыла, похожая на изваяние; кожа ее, состоящая из множества ладно подогнанных чешуек, отливала глянцем, бусинки глаз смотрели пристально, немигающе, плоская головка была украшена темно-янтарными многоугольниками – в ней было что-то царственное, неприступное.

– Хороша, а? – с нескрываемым восхищением сказал Раджаб. – Думаете, она собирается нападать? Эх-хе! Зачем ей это нужно. Просто пугает: меня не тронете, и я вас не трону. Есть люди, которые считают, что змеи – это что-то нечистое, относятся к ним брезгливо, с отвращением. Глупости! Не верьте им. Я вам так скажу: змеи на редкость симпатичные, добродушные существа.

– Даже самые ядовитые? – удивился Саша.

– Конечно.

– Но ведь они же в некотором смысле… ну, в общем, нападают на людей…

– Первыми – никогда! Понимаешь, змея боится человека и потому не осмеливается на него нападать. Но если тронешь ее – тут она, конечно, спуску не даст. Недавно в райцентре был случай. Приехала бригада строителей. Идут по дороге. Вдруг откуда-то сбоку – гюрза. Им бы переждать, пока она уползет, или обойти ее стороной, да среди них нашелся один бойкий парень, хвать по ней лопатой и перерубил пополам. Ну, вроде бы убил, теперь опасаться нечего – все осмелели, подошли поближе, чтобы разглядеть ее как следует. А тот, что с лопатой, взял да и ногой перевернул половинку змеи, где была голова. А змея-то оказалась еще жива, дернулась и цоп его за носок. Парень обут был в кирзовые сапоги, не особенно испугался, даже со смехом сказал: «Ишь ты, какая бойкая! Осталась от тебя всего лишь половина, а туда же – лезешь кусаться!» И – опять ее сапогом. Она клюнула его еще раз, вытянулась и затихла. Постояли возле нее немного, подивились – и пошли дальше. Метров через сто тот парень, с лопатой, останавливается и говорит: «Что-то мне худо, ребята!» Сам бледен как мел, лицо в испарине, руки дрожат… Да-а! Ну, товарищи еще посмеялись: это у тебя, дескать, от излишней храбрости. А парень-то уже и совсем на ногах держаться не может, упал на песок, глаза закатились, и по телу – судороги. Тут уж все поняли, что случилось неладное. Начали возле него хлопотать. Сняли сапоги, глядят, а на правой ноге – две ранки…

– Неужели змея укусила? – не поверил Саша.

– В том-то и дело, что укусила.

– Да как же она могла? Через кирзовый сапог-то? Все-таки кожа!

– А ты глянь, какие у нее зубы, – Раджаб подошел к лежащей на песке гюрзе, уверенно взял ее правой рукой, которую она сразу же обвила своим гибким телом до самого локтя, только маленькая плоская головка, прихваченная сильными пальцами, оставалась свободной; произвел над ней какие-то манипуляции, и змея разинула пасть, обнажив несколько желтоватых, похожих на клыки зубов. – Вон какая у них длина. Не меньше двух сантиметров. И между прочим, необыкновенно острые. Так что прокусить кожу на обуви для гюрзы – сущий пустяк!

Саша невольно посмотрел на свои летние туфли и почувствовал себя совсем неуютно: как же он в такой обувке будет путешествовать в пустыне, где, судя по всему, полно этих ядовитых тварей?

Куликов спросил:

– Ну а с тем парнем что стало?

– Что стало? Час помучился – и умер.

– Ничего себе! – ошеломленно произнес Саша, его особенно поразила будничность этой трагической истории: шел человек, не ведая беды, и вдруг через час его не стало..

– Глупо погиб, – заметил Раджаб, видимо, имевший свой профессиональный взгляд на происшедшее: – Гюрза не любит шуток!

– Неужели нельзя было его спасти?

– Почему же нельзя? Конечно, можно было спасти. Просто все растерялись и не знали, что делать.

Решив проявить свою компетентность в этом вопросе, Саша оказал:

– Ведь существуют же какие-то сыворотки против змеиных укусов. Я тут недавно читал в одном журнале…

Раджаб усмехнулся:

– Сыворотки? Пока до них доберешься – ноги протянешь. Здесь, дорогой мой, пески, и врачей поблизости нет. Приходится обходиться своими способами. В таких случаях надо использовать одно простое, но надежное средство…

Он покопался в кармане штанов, извлек оттуда что-то завернутое в тряпицу, развернул – и все увидели лежащий на его ладони тоненький, поблескивающий на солнце скальпель.

– Как только укусила тебя змея, сразу отсекай место укуса и как можно больше выдавливай крови из раны. Чем быстрее это сделаешь, тем лучше. Тогда яд не успеет распространиться по организму. Больно, неприятно – терпи. Ничто другое тебя не спасет.

С явным недоверием Саша спросил:

– Но вам-то, наверное, никогда не приходилось этого делать?

Вместо ответа Раджаб задрал правую штанину: на ноге, один – чуть выше щиколотки, второй – у самого колена, белели два продолговатых шрама.

– Видите? А всего двенадцать раз кусали меня змеи. И каждая оставила вот такую отметину. Однажды вообще чуть не загнулся. В больницу привезли еле живого. Ну, думаю, кончились мои странствия на этом свете. Ничего – обошлось. Только вот указательный палец с тех пор не гнется.

– Как же вы с ними имеете дело после этого? – спросил Саша.

– После чего? – не сразу понял Раджаб, но, догадавшись, что он имеет в виду, пожал плечами. – Так ведь они-то ни в чем не виноваты. Это я по отношению к ним вел себя неосторожно. – Он повернулся к змеям: – Ну что, мои хорошие, погуляли – пора и честь знать. Понимаю, что не хочется вам обратно в мешок, но ничего лучшего предложить не могу…

С помощью все той же палки с крючком он ловко переправил обратно в мешок сначала гюрзу, потом кобру; потревоженные змеи долго не могли успокоиться.

После еды Саша сразу расслабился; не желая ничего другого, кроме отдыха, забрался в палатку и, утомленный дорогой и всеми сегодняшними впечатлениями, сразу же заснул. Спал он неровно, тревожно, как будто ему что-то мешало. Потом ему приснилась сегодняшняя встреча с Раджабом. Тот вытащил из мешка гюрзу, положил на песок и, занятый разговором, забыл о ней. Гюрза полежала немного на солнышке и вдруг стремительно бросилась на него, Сашу. Не успел он опомниться, как почувствовал, что его сжимают холодные упругие кольца, а маленькая змеиная головка с раскрытой пастью приближается к лицу. Чьи-то голоса глухо повторяли: «Гюрза! Гюрза!» Змея была совсем близко, Саша в отчаянии закричал – и проснулся, весь в поту, с сильно бьющимся сердцем. В палатке было темно, но через разорванный брезент в нее проникали слабые всполохи горящего рядом костра, возле которого шел разговор.

Куликов глуховато спросил:

– А почему же все-таки стали змееловом?

Раджаб ответил с коротким смешком:

– Судьба. Я родился в год змеи по японскому календарю. – И добавил уже серьезно: – Старший брат Рустам был змееловом. Глядя на него, и я решил заняться этим делом. Работа, конечно, трудная, но интересная. Заработки приличные.

– Почему вы говорите о старшем брате «был»? – с недоумением спросил Куликов.

– Он погиб во время охоты.

– На змей?

– На кого же еще!

– И давно?

– Три месяца назад.

– Как это произошло?

Раджаб долго молчал.

– Трудно сказать. Никто этого не знает. Его нашли в песках мертвым. Рядом лежал мешок со змеями. Как выяснилось, смерть наступила от укуса гюрзы. Вообще-то он был на редкость осторожным человеком, умел со змеями обращаться. Я до сих пор не могу поверить, чтобы он так промахнулся да вдобавок еще не сумел оказать самому себе помощь. Впрочем, при нашей профессии всякое может быть, – закончил он с глубоким вздохом.

– А случилось это где? – спросил Куликов.

– Неподалеку от Аяк-Кудука, – вместо Раджаба ответил Усман. – Один чабан гнал отару и увидел его мертвым:

– Семья, наверное, осталась?

– У Рустама? Жена, двое детей.

– А вы, Раджаб, женаты?

– Конечно. У меня большая семья. Пять ребятишек. Два мальчика и три девочки.

– За змеями часто выезжаете?

– Когда наступает сезон. В основном же работаю в районной герпетологической лаборатории, где у пойманных змей добываем яд. Вот недавно занялись разведением змей в неволе. Уже появились первые кобрята…

Замолчали – теперь уже надолго, очевидно, размышляя каждый о своем. Саша лежал в темноте и тоже думал – о Раджабе. Странный человек! Брат его погиб от укуса змеи, сам исполосован шрамами, ему бы ненавидеть этих гадов, принесших столько бед, лютой ненавистью, а он относится к ним даже с какой-то нежностью. Вот и пойми после этого людей! Да если бы с ним, Сашей, случилось что-либо подобное, он бежал бы отсюда куда глаза глядят. Говоришь, двенадцать раз кусали тебя змеи и пока все обошлось? А ты уверен, что тринадцатый – и число-то несчастливое! – не окажется роковым? Нельзя же до бесконечности испытывать судьбу…

Что-то легонько зашуршало сбоку. Саша торопливо поджал ноги. А вдруг гюрза? Судя по всему, их здесь великое множество, иначе чего бы Раджаб выбрал именно эти места для своей охоты. Долго лежал в напряжении. Но шуршание не повторилось. Видно, просто осыпался песок у палатки. И все-таки надо быть поосторожнее. Дернул же черт Куликова и Усмана завернуть сюда! Теперь лежи и переживай, как бы тебя не укусила какая-нибудь гадина. Спать, видимо, не придется. На всякий случай. Конечно, он будет бодрствовать до самого утра, чего бы это ему ни стоило…

Вслушиваясь в слабые шорохи ночной пустыни и потрескивание горящего саксаула в костре, Саша и не заметил, как уснул. И теперь уже до самого утра спал крепко, глубоко, без всяких сновидений.

* * *

Поднялись чуть свет, когда над песками стояла розовая мгла и крупные звезды на светлеющем небе еще не успели погаснуть.

Саша проснулся с ощущением усталости. Страшно не хотелось вставать. Сейчас бы снова завалиться – и спать, спать до бесконечности, пока на смену этой тяжести не придет благодатное ощущение упругости и силы мышц. Не вставая, рукой отодвинул полог палатки. В утреннем полумраке прохладно чернели очертания ближних барханов. Усман уже навьючивал лошадей. Куликов и Раджаб хлопотали возле очага, который дымил и никак не хотел разгораться. Нет, теперь уже не полежишь. Хочешь не хочешь, а надо подниматься…

С кряхтением, испытывая отвращение ко всему на свете, Саша выполз из палатки.

«А что, может, пробежку сделать? Как говорится, клин клином выбить…»

Отчаянно рванул по склону вниз. Тысячи иголок сразу вонзились в тело. Но все-таки выдержал характер и пробежал метров пятьдесят. Увы, облегчения не наступило. Напротив, к усталости прибавилась слабость, на лбу даже выступил холодный нот. Чуть прихрамывая, с бледным от страданий лицом, тяжело поднялся обратно к палатке.

Огонь в очаге уже разгорелся и теперь полыхал ослепительно ярким пламенем. Поставленный на него прокопченный чайник помолчал немного и тоненько начал посвистывать носиком. Куликов сыпанул из пачки на ладонь зеленого чая. Подумал – и добавил еще. Дожидаясь, пока чайник закипит, взглянул на подошедшего Сашу и, безошибочно определив его состояние, сказал сочувственно:

– Что, тяжело, брат?

В глубине души тронутый таким неожиданным участием, Саша чуть было не кивнул в ответ, но тут же подумал, что не нужно показывать своей слабости; поспешно отвернулся, словно дым ему ел глаза, и постарался ответить как можно непринужденнее:

– Да ничего особенного.

– С непривычки, конечно, тяжело, – уверенно сказал Куликов. – Я вот тоже давненько не ездил на лошади, вчера проехался верхом, а сегодня чувствую: тело-то побаливает. А ты ведь вообще первый раз сел на лошадь, а?

– Ну, почему же?.. – попытался было возразить Саша, но Куликов не дал ему договорить:

– Ладно-ладно! Меня-то не обманешь. Видел я, как ты подходил к лошади. Небось всю жизнь прожил в городе и убежден, что булки растут на деревьях? Лошадей только на картинках и видел, а?

Чайник пронзительно засвистел. Куликов снял его и поставил на песок. При этом немного обжег пальцы и подул на них. Глянув на молчащего Сашу, с лукавым выражением спросил:

– Знаешь, как полинезийцы детей учат плавать?

– Как? – машинально сказал Саша, хотя сейчас это его меньше всего интересовало.

– Бросают со скалы в море. Малыш хоть и не умеет плавать, но начинает барахтаться – срабатывает, понимаешь ли, инстинкт самосохранения. Пока он барахтается, взрослые смотрят на него, не предпринимая ни малейших попыток ему помочь. Начинает тонуть – вытаскивают. Немного отдышится – снова в воду. Нам, цивилизованным людям, привыкшим дрожать над своими чадами и боящимся, как бы они где не оцарапались или, упаси боже, не забрели в воду выше колен, подобный способ обучения житейским навыкам может показаться даже жестоким, а для них, привыкших смотреть на жизнь просто и ясно, в этом нет ничего особенного. Зато после таких уроков их дети плавают как рыбы и никогда не боятся моря, потому что еще в младенчестве сами, своими усилиями перебороли страх перед ним.

– А к чему вы мне все это рассказываете? – с кислым выражением спросил Саша.

– Да так, просто к слову пришлось.

Открыв крышку чайника, Куликов бросил туда заварку. Обернулся к Саше и сказал:

– Ладно, давай пить чай.

* * *

Снова – пески.

Знойный воздух дрожит, переливается мелкими жидкими струйками.

В который раз Саша переменил положение в седле – сел боком, слегка изогнувшись всем телом вправо. Вот так вроде бы лучше. Меньше чувствуются толчки. Хотя толчков, собственно, нет – лошадь идет на редкость ровно.. Просто все тело ноет тупой, непрекращающейся болью, и, чтобы хоть немного успокоить ее, он принимает то одно положение, то другое, но все его ухищрения не приносят результата.

«Неужели всю дорогу придется так мучаться? Хоть слезай с лошади и топай пешком. Впрочем, далеко ли уйдешь в пустыне на своих двоих?»

Чуть впереди покачивается на гнедой лошади Куликов, нахохлившийся, молчаливый. Неужели и он, как сам признался в этом, после вчерашнего дня чувствует себя неважно? Внешне не заметно. А может, просто сдерживает себя. В самом деле, что толку скулить? Легче-то все равно не станет. Остается одно: терпеть. Терпеть, как бы худо тебе ни было. Одному Усману хорошо. Едет себе – и в ус не дует. Знай песни поет…

В самом деле, хорошо отдохнувший за ночь Усман находился в прекрасном настроении и всю дорогу, вот уже третий час подряд, низким сипловатым голосом заунывно тянул на узбекском языке какую-то песню, тягучую и однообразную, как окружающие их пески. Слов разобрать было нельзя, только доносились отдельные протяжные звуки:

– А-а-а… и-и-и… о-о-о!..

«И как ему только не надоест? – с раздражением думал Саша. – Тоже мне, солист выискался!»

Прямо перед ними в знойном желтом мареве показались какие-то строения. Откуда они здесь, в песках-то? Наверно, просто мираж. Ну, конечно! Где-то Саша читал, как перед уставшими и мучимыми жаждой путниками появился оазис с тенистыми садами и журчащими фонтанами. Теряя остатки сил, они последним рывком бросились вперед, но мираж быстро рассеялся – вокруг была все та же безжизненная, знойная пустыня. Там лее что-то писали о природе миражей. Вроде бы сам оазис существует в действительности, но только за сотни, а то и за тысячи километров от этих мест и с помощью какого-то сложного оптического эффекта, вызванного, кажется, разницей температур воздуха или чем-то еще, вдруг возникает в пустыне перед взором утомленных путников…

С ожесточением, стараясь избавиться от этого ненужного обмана, Саша протер глаза. Но ничего не исчезало. Видение становилось все ближе и отчетливее… Впрочем, ни тенистых садов, ни журчащих фонтанов не было. Почти сливаясь с желтоватым фоном пустыни, торчали остатки каких-то стен такого же желтого цвета, полуобвалившиеся, неведомо как возникшие среди безжизненных песков.

Когда подъехали к краю странного селения, то оказалось, что оно уходит глубоко вниз и явно извлечено из небытия человеческими руками – виднелись разбросанные ведра, носилки, лопаты, – а возвышавшийся по соседству огромный холм по всем признакам – к нему вела протоптанная дорожка – образовался из вытащенного отсюда песка. В самом центре, где стены были обнажены до основания, отчетливо угадывались признаки когда-то существовавшего жилья. Виднелись переходы, похожие на улочки. На небольшой площадке, представлявшей слабое подобие дворика, у стены полусогнувшись сидел черный бородатый человек: маленькой, напоминающей детскую, лопаткой он разрывал песок и такой же маленькой щеточкой осторожно обмахивал место, которое только что копнул. Он настолько был увлечен своим занятием, что не заметил подъехавших всадников.

Лошадь под Усманом тоненько заржала. Бородатый поднял голову и некоторое время вглядывался в них, словно недоумевая, откуда могли появиться люди. Потом энергично поднялся, отряхнул руки и, проваливаясь ногами в песок, по осыпающемуся склону полез наверх.

– Археологи? – спросил Куликов.

– Они самые и есть, – ответил бородатый, немного запыхавшийся от подъема. – А вы каким ветром к нам?

– Попутным. Вот ездим по отарам. Заодно решили заглянуть и в ваши края.

– Что ж, милости просим! А, и Усман с вами? Привет, старина! Ну, с ним вы не пропадете – он эти пески как свои пять пальцев знает. Из города давно?

– Вчера только прилетели.

– Почту, случаем, не прихватили с собой?

– Ну как же, вот велели вам передать…

Бородатый не взял, а буквально выхватил сумку, которую протянул ему Куликов, и, обернувшись, неожиданно заорал во все горло:

– Ребята, почта-а-а!

Какой-то миг древние стены безмолвствовали под солнцем, потом между ними, словно сказочные гномы, появились люди, такие же бородатые и черные, одетые во что придется; не обращая внимания на приехавших, они кинулись к сумке с письмами.

– Дети! Совершенные дети! – добродушно произнес кто-то рядом.

Саша оглянулся. Голос принадлежал высокому худощавому человеку, который подошел позже всех. Не принимая участия в общей суете, он с ласковой усмешкой наблюдал за происходящим. Как и остальные, одет он был в выгоревшие шорты, поджарое тело загорело до черноты, на голове торчала старая соломенная шляпа, в одном месте немного порвавшаяся и заделанная какими-то веревочками. Встретившись взглядом с Куликовым и сразу определив в нем старшего среди приехавших, он церемонно приподнял шляпу и представился:

– Начальник экспедиции профессор Платонов!

«Профессор?» – не поверил Саша. Внимательнее вгляделся в него. У профессора была стройная, почти юношеская фигура и крепкие жилистые руки, привыкшие к физическому труду; только лицо, сухое, вытянутое, с морщинами у глаз, немного впавшие виски да наполовину седая борода говорили о том, что этому человеку немало лет. Куликов со столь же отменной вежливостью раскланялся с ним и объяснил, что они сюда заглянули по пути, переночуют и двинутся дальше.

– Приютим дорогих гостей, – сказал Платонов. – Вы моим ребятам столько радости принесли…

* * *

После захода солнца темнота опустилась сразу, словно кто-то накрыл пески, а вместе с ними и крохотный лагерь археологов огромным черным пологом. Невидимая в темноте пустыня затаилась где-то поблизости, огромная, чужая, наполненная таинственными шорохами и непонятными звуками.