Текст книги "Самолеты падают в океан"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– И это вас так потрясло? – Мун пристально посмотрел на Мэри. – Действительно, очень неожиданно. Самолет должен был взорваться посреди океана, так же как «Золотая стрела».

Вместо того чтобы как–то реагировать на это замечание, Мэри сказала дрогнувшим голосом:

– Какое счастье, что я не полетела!

– А почему, собственно говоря, вы остались?.. У вас должна быть веская причина для этого.

– Не знаю. Дейли дал мне понять, что может что–то случиться. И тут меня охватил безотчетный страх. Я вспомнила тетю. Она ведь тоже летела в Гонолулу на таком же самолете… И понятия не имела, что ее ожидает в пути… Меня внезапно охватил какой–то панический ужас, и я убежала. Потом мне было стыдно… Но когда я узнала о катастрофе…

– Вы очень любили тетю?

– Признаться, не очень!

– Но зато она вас, по–видимому, любила… По крайней мере, судя по этому, – Мун красноречивым жестом указал на новую обстановку. – Иначе она не оставила бы вам наследства.

– Откуда вы знаете?

– Сказали ваши соседи.

– Шпионите? – с горечью упрекнула Мэри.

– Это моя профессия. Так как же, любила она вас?

– Нет, скорее наоборот. Она обращалась со мной, как с прислугой. Я и сама не понимаю, как это получилось… Может быть, у нее появились угрызения совести… Для меня это было полной неожиданностью… Вы не думайте, что я падка до денег… Но наследство дало нам с Чарли по крайней мере возможность пожениться… Как раз незадолго до ее смерти у нас по этому поводу был разговор. Он признался, что любит меня, но зарабатывает слишком мало, чтобы содержать жену… А тут все сразу изменилось, как по волшебству.

– В самом деле, похоже на чудо. Почему она сделала наследником не любимого сына, а вас, отдаленную родственницу? Наследство, видимо, тоже порядочное? Да?

Мэри молчала.

– Ну то ж, придется осведомиться у нотариуса.

– Сорок тысяч.

– Сорок тысяч? Просто сказочно… Тем более что, как рассказали мне соседи, ваша тетя не имела никаких доходов. Ее единственной собственностью был этот довольно скромный домик. Не так ли?

Мэри побледнела.

– Я вам скажу… Вы ведь все равно узнаете… Она застраховала свою жизнь.

– На ваше имя?.. Интересно, что ее побудило к этому?

– Не знаю.

– Когда она это сделала?

– Перед отлетом. Я ее провожала. Вернее, она поехала одна, а мне велела сделать генеральную уборку. Но Чарли обнаружил, что она кое–что оставила дома, и попросил, чтобы я отвезла на аэродром.

– А не было ли в действительности несколько иначе?.. Вы специально поехали, чтобы уговорить ее заключить страховой контракт в вашу пользу. Правда, мне еще не совсем ясно, как это вам удалось… Но, надеюсь, и это выяснится со временем.

– Неправда! Я тут совершенно ни при чем.

– Поскольку вы больны, мы на этом закончим разговор. Желаю вам побыстрее выздоравливать! Между прочим, помните тот вечер, когда вы зашли за нами, чтобы ехать на званый обед к Брэдоку? Вы тогда были еще бледнее, чем сейчас… Тогда вы тоже говорили, что вам нездоровится, хотя после этого поставили рекорд в марафонском танце с Дейли.

– Не помню.

– Неужели? Вы стояли за дверью нашего номера и услышали голос. Помните, что этот голос говорил?

– Нет.

– «Прекратите расследование! Иначе – смерть!»

– Я ничего не слышала, – испуганно взглянула на Муна Мэри.

– В таком случае вы, конечно, не слышали также и мое предположение, что это нарочито искаженный женский голос?

– Нет… Мне страшно…

– Ну что ж!.. Можете успокоиться словом божьим, – Мун показал на лежавшую рядом библию. – Это, должно быть, ваше любимое чтение?

– Нет. Я только сегодня… Думала, поможет… Это библия моего мужа. Он действительно религиозен. Тетя была такая же… А я верю в бога только по воскресеньям.

– «Красная стрела» взорвалась именно в воскресенье.

– Вы жестокий человек!

Мун был уже у двери, когда Мэри окликнула его.

– Передайте привет мистеру Дейли. Скажите, что я глубоко ему благодарна за то, что он меня предупредил и… – Мэри запнулась. – Мне в тот вечер показалось, что я слышала голос мужа.

– 24-

Дейли настоял на том, чтобы обсуждение результатов проведенных каждым в отдельности поисков состоялось не в гостинице, а в каком–нибудь укромном месте, где их не могли бы подслушать.

– Очевидно, у вас очень важные секреты? – сказал Мун, когда они поднялись на Близнецов.

Несколько туристов, судя по темпераментным жестам – испанцы или итальянцы, фотографировали открывавшуюся отсюда панораму города.

– Смотря что вы считаете важным, – небрежно заметил Дейли. – Я исполнил ваше давнишнее желание и побывал, наконец, в клубе по обмену жен.

– Это, конечно, чрезвычайно важно… – иронически согласился Мун. – Предложите материал Свену. Он сделает из каждой жены десять строчек.

– Не по моей специальности, – отмахнулся Свен. – Чтобы заинтересовать меня в этом клубе, требуется хотя бы небольшое убийство на почве ревности…

– Какая уж там ревность, – проворчал Мун. – Наоборот, все безумно рады отделаться хоть на неделю от своей дражайшей половины. Что же вы узнали, Дейли? Интимные подробности можете опустить! Жены у вас с собой не было, значит не от кого было избавляться.

– Там была миссис Стивенсон… В роли мужа выступал тот самый Чарли, которого мы видели в гостях у Брэдока.

– Уже кое–что! – сразу посерьезнел Мун. – Но пока не вижу, какое отношение имеет это к вашей гипотезе?

– Подтверждает мое предположение, что Фелано воспользовался грешками миссис Стивенсон, чтобы завербовать ее… В этом свете чрезвычайно интересным выглядит другой факт. Накануне катастрофы «Красную стрелу» осматривал Стивенсон. Его сопровождала жена и… – Дейли осекся. – Прекрасная возможность подложить бомбочку.

– Два очка в вашу пользу! – сказал Мун. – Но не радуйтесь слишком. Матч продолжается… Теперь докладывайте вы, Свен.

– Можете меня поздравить! – заявил Свен. – Я стал минитменом. Это было совсем не так просто… По крайней мере для меня. Пришлось шесть часов подряд ругать коммунистов, социалистов, негров, евреев и вообще всех на свете.

– Что же вам удалось узнать?

– Во–первых, они считают Гитлера величайшей личностью нашего века. Во–вторых, ваш президент, по их мнению, коммунист. А в–третьих, – Свен сделал паузу, – они организовали специальные курсы по обучению подрывному делу. У них есть химик. Он изобрел какое–то новое, чрезвычайно эффективное взрывчатое вещество.

– И вы предполагаете, что они произвели первый опыт на «Красной стреле»?

– Честно говоря, больше не предполагаю. Этот негр действительно занесен в черный список. Я видел… Но о том, что он находился на борту самолета, они узнали только из газет после катастрофы.

– Ноль очков! – объявил Мун. – Теперь моя очередь, – и он рассказал о своем визите к Мэри.

– Сто очков в вашу пользу, – резюмировал Дейли. – Мотивы ясны.

– Не только мотивы. Тут все абсолютно ясно. Можно шаг за шагом восстановить каждый этап… Все началось, очевидно, с письма за подписью «Желтый Дракон». Из него Мэри узнает, что на «Золотую стрелу» готовится покушение. Она уговаривает тетю застраховать жизнь. Ситуация просто идеальна для преступника – он заранее знает, что подозрения падут на других.

– Тут есть маленькая неувязка, – возразил Дейли. – В таком случае в ее интересах было показать то письмо, а она его уничтожила. Но зато позже пересказала о нем вам…

– Все абсолютно логично. Мэри боялась, что письмо примут всерьез и обыщут самолет, на котором должны были лететь ученые. Дальше идет как по маслу. Тетушка и заодно еще пятьдесят четыре совершенно невинных человека погибают. Мэри получает страховую премию… Между прочим, тут ей повезло. Контракт на такую крупную сумму, включенный непосредственно перед столь трагически кончившимся рейсом, в иных обстоятельствах вызвал бы пристальное внимание, со стороны страховой компании. Вражда Универсальной с Брэдоком пошла Мэри на пользу. Любое подозрение, что катастрофы вызваны преступлением, противоречило интересам страховой компании. Поэтому Мэри беспрепятственно выплатили страховку. Совершенно непредвиденно хитро задуманный план дает осечку. Мы устанавливаем, что Хай Куанг только намеревался взорвать «Золотую стрелу», но в последний момент, узнав, что вьетнамские ученые не полетят, отказался от своего замысла. В связи с этим мы бы заинтересовались историей со страховкой. Чтобы замести следы, Мэри идет на новое преступление. Поскольку виновники гибели «Золотой стрелы» не найдены, аналогичная участь «Красной стрелы» должна навести на мысль, что обе катастрофы организованы одними лицами. В разговоре с Брэдоком и Мэкхилери я с определенной целью соврал, что в этом деле замешаны люди Фелано. Мэри узнает об этом разговоре и начинает действовать. На всякий случай она не только покупает билет на этот самолет, но и садится в него. Ее расчет – никто не станет подозревать человека, который мог погибнуть вместе с другими. Помните, я сразу высказал предположение, что оставшийся в Санариско пассажир знал о предстоящей проверке. Мэри или подслушала мой разговор с Брэдоком, или выудила эту информацию из Мэкхилери.

– Почти идеальное произведение детективного искусства, – сказал Свен. – Но, рискуя снова очутиться в роли крота, все же позволю себе сделать замечание. Если Мэри знала, что предстоит проверка багажа, как же она не боялась, что адская машина будет обнаружена?

– Признаюсь, что утаил от вас одно обстоятельство. Я не хотел усиливать подозрения против Мэри. Но теперь, когда Мун почти убедил меня, должен рассказать, – покаялся Дейли. – При осмотре «Красной стрелы» Стивенсона сопровождала не только жена, но и Мэри. Так что у нее не было никакой необходимости прятать бомбу именно в багаж.

– Почему же в таком случае ничего не обнаружили? – Мун задумался. После минутной паузы он сказал: – У меня возникла любопытная гипотеза, на которую натолкнул рассказ Свена о новом взрывчатом веществе минитменов. – Мун придвинул план «Стрелы» с обозначением мест. – Свен, вы помните, где сидели?

– Помню. Тут Хай Куанг, а тут я. – Свен показал на шестидесятое место.

– Так я и думал, – удовлетворенно кивнул головой Мун. – Рядом с вами, на шестьдесят первом, должна была сидеть Мэри. Какого цвета была сумка, в которой вы разбили желе?

– Темно–серая.

– В аэропорту у Мэри была сумка такого же цвета, – заметил Дейли.

– Да, сумка, несомненно, принадлежала ей. Поэтому Свену и не удалось разыскать владельца. Помните, Свен, вы говорили, что пламя вырвалось из того места, где находилась сумка? Если моя гипотеза правильна, то мнимое грейпфрутовое желе не что иное, как взрывчатка.

– Гипотеза достаточно безумна, чтобы оказаться истиной, – задумчиво сказал Дейли. – Но при всем безумии она меня не убеждает. Если это взрывчатка типа нитроглицерина, то для взрыва необходимо или сильное естественное сотрясение, или же искусственное, вызванное детонатором. Детонатор с часовым механизмом обнаружили бы при обыске. А если такового не было, взрывчатая смесь могла рвануть в любую минуту. Она же, как известно, без всякого вреда для окружающих пролежала почти до самого прибытия в Гонолулу.

– Да, в этом надо еще разобраться, – согласился Мун. – Но, надеюсь, вы оба согласны, что из всех трех гипотез осталась только одна? У меня нет никакого сомнения, что к взрыву и «Золотой стрелы» и «Красной стрелы» приложила свою нежную ручку Мэри.

– Я все же сомневаюсь, – возразил Дейли. – Как–то не хочется верить, что такая симпатичная девушка оказалась преступницей.

– Ловко же она вас провела! Вы все еще не догадались, почему она так охотно флиртовала с вами. Уж не думаете ли вы, что она считала вас неотразимым мужчиной?

– 25-

Мун рассеянно следил за дорогой. К счастью, машин на этой улице было немного, иначе не избежать бы ему аварии. Один раз, целиком погрузившись в свои мысли, он проглядел красный свет на перекрестке и чуть не наехал на прохожего. Муна мучили сомнения. При Дейли и Свене он делал вид, будто подвел под свою гипотезу прочный, способный выдержать даже землетрясение фундамент. В действительности это было не так. Оставалось много неясных вопросов, в том числе вопрос о детонаторе.

Сквозь открытое окно машины донеслись выкрики газетчиков. Муну показалось, что выкрикивают его имя. Он прислушался.

– Создана сенатская комиссия!.. Почему «Стрелы» падают в океан? Будет ли мистер Мун вызван на допрос?

Остановив машину, Мун купил газету. Выкрикиваемые мальчишками заголовки испещряли первую полосу. Учитывая, что уже третий самолет типа «Стрела» потерпел аварию, а также, что при последней катастрофе погиб член конгресса, сообщал столичный корреспондент газеты, сенат учредил специальную комиссию, которой поручено заняться расследованием воздушных катастроф. Заседания комиссии начнутся на следующей неделе. В качестве свидетелей будет опрошен ряд выдающихся специалистов по авиастроению, а также мистер Брэдок и его главный конструктор мистер Стивенсон.

Мун ни минуты не сомневался, что это новый стратегический ход Фелано. Обстановка для удара сейчас как нельзя благоприятная. Гибель «Красной стрелы» взбудоражила общественность, роль, которую в ней играла Мэри, еще не известна никому. Поэтому комиссии было бы сравнительно легко создать впечатление, что свою гибель «Стрелы» несут в себе. Дочитав до конца, Мун убедился, что не ошибся. Председателем комиссии назначен сенатор Фелано. Корреспондент газеты успел проинтервьюировать его. На вопрос, будет ли вызван на заседание Мун, Фелано ответил: «Думаю, нет. Точка зрения мистера Муна нам и так достаточно известна». Эта мотивировка, конечно, могла убедить корреспондента, но не самого Муна. Точка зрения Стивенсона, например, была не менее известна. Очевидно, Фелано рассчитывал, что нервы Стивенсона не выдержат и, попав под огонь перекрестного допроса, он выболтает тайну «Стрел». Надо было спешить. На удар Фелано надо по возможности скорее ответить контрударом. Но для ареста Мэри не хватало улик. Ввиду того что начальник полиции всячески попытается воспрепятствовать возбуждению дела против Мэри, доказательства и аргументы должны быть абсолютно неопровержимы. Из раздумий Муна вывел полицейский: стоянка в этом месте была запрещена. Мун извинился и поехал дальше. Следующие часы он трудился не покладая рук.

Проверку салона «Красной стрелы» проводили три детектива агентства Пинкертона. Один из них сразу вспомнил сумку Мэри. Он уверял, что тщательно осмотрел ее. Ни о каком двойном дне или двойных стенках не могло быть и речи. Сумка сделана из мягкой имитации кожи. Более того, детектив, думавший как и все люди Пинкертона, что разыскивают бриллианты, проверил содержимое каждой банки при помощи металлического крюка. Его показания обескуражили Муна. Из них явствовало, что никакого детонатора в сумке не было.

Разговор с экспертом по взрывчатым веществам еще более поколебал уверенность Муна. Дейли оказался прав. Эксперт допускал, что неизвестной ему смеси теоретически возможно придать запах и даже вкусовые свойства фруктового желе. Но он же утверждал, что не может представить себе взрывчатку такого типа, способную взорваться без детонатора.

Мун поехал на завод Брэдока. Надо было договориться с ним о тактике выступления в сенатской комиссии. Кроме того, Мун хотел встретиться со Стивенсоном и узнать, не заметил ли тот чего–нибудь подозрительного в поведении Мэри во время осмотра Красной стрелы». Почти одновременно с «конвэром» Муна к конструкторскому бюро подъехала ярко–зеленая спортивная машина. Из нее вышел кавалер миссис Стивенсон – Чарли.

– Должно быть, вы к мистеру Стивенсону? – просил он. – Его сегодня не будет. Ушел домой. Плохо себя чувствует.

– Неужели его так расстроил вызов в сенатскую комиссию?

– Вы угадали.

– Тогда мне придется заехать к нему.

– Непременно сделайте это. Мне показалось, что он очень расстроен. Постарайтесь его подбодрить. Он блестящий конструктор и прекрасный человек, работать под его руководством одно удовольствие, но, знаете, нервы у него, конечно, не в идеальном состоянии. По–моему, слишком переживает все эти неприятности с катастрофами.

– Ладно, еду к нему. До свидания!

– Минуточку, мистер Мун. Я хотел бы поговорить с вами. Может быть, пройдем ко мне?

Немного удивленный, Мун последовал за ним.

В комнате Чарли было много воздуха и света и мало мебели. Хорошая комната для вынашивания конструкторских замыслов. На чертежной доске лежал незаконченный эскиз какой–то неизвестной Муну детали самолета.

– В чем дело? – спросил Мун.

– Прочтите, – вместо ответа предложил Чарли, вынув из ящика сложенный телеграфный бланк.

Мун развернул телеграмму с пометкой «Адресату не доставлено». Текст гласил:

«Гавайи, Пирл–бей, улица Кука, дом «Зеленый холм», миссис Элизабет Р. Гримшоу. Поздравляю дорогую мамочку днем рождения. Желаю здоровья. Многих лет жизни. Сердечный привет дяде. Твой любящий сын».

– Это ваша мать? – догадался Мун.

– Да. А Мэри – моя жена. О ней я и хотел поговорить с вами.

– Слушаю вас.

– По телеграмме вы могли понять, что смерть матери была для меня большим горем. До появления в нашем доме Мэри моя мать была для меня всем. Так что можете быть уверены, что не найдется человека, который желал бы наказания ее убийце более меня… Вы делаете страшную ошибку. Мэри не виновна.

– Человеку свойственно ошибаться… Ведь то же самое можно сказать и о вас.

– Ни в коем случае! Я знаю Мэри, а вы нет. Она не способна даже муху убить, поверьте мне. Будь у меня хоть малейшее подозрение, вся моя любовь к Мэри не помешала бы мне высказать его. Да что там говорить… Если бы я хоть на минуту допускал, что она убийца матери, я немедленно развелся бы с ней.

– Ну что ж! Ваша позиция делает вам честь. Кстати, Мэри так и не сумела объяснить мне, почему ваша мать застраховала свою жизнь в ее, а не в вашу пользу.

– Это объясняется очень просто… Мама, может быть, обходилась с ней излишне сурово, но такая уж у нее была натура. Она и со мной никогда не была слишком ласкова. В действительности у мамы очень доброе сердце. Думаю, она рассуждала так: у меня приличное жалованье и перспективы зарабатывать еще больше, в случае ее смерти мне достанется дом, а Мэри – бедная сирота, у нее ни гроша… К тому же мама, должно быть, боялась, что я быстро растрачу деньги. У меня легкомысленный характер… И в отношении женщин и вообще…

– Извините, мистер Гримшоу, но ваши аргументы кажутся мне не очень убедительными.

– Собственно говоря, был еще один повод, – Чарли замялся. – Мне не очень хочется о нем рассказывать.

– Ваше дело, но если вы хотите помочь Мэри…

– Да, конечно, глупо с моей стороны. Вы должны учесть все. Мне просто больно вспомнить, что я так огорчил маму. Я признался ей, что перестал верить в бога. Для нее это было страшным ударом. Разумеется, знай я тогда, что через три дня она полетит навстречу своей смерти, я не стал бы ее расстраивать.

– Ваша мать собиралась лететь именно в этот день?

– Нет. Это получилось случайно. Мэри сказала, что на предыдущий рейс все билеты проданы.

– Значит, билеты покупала Мэри?

– Да.

– Скажите, а ваша мать забыла что–то дома, когда ехала на аэродром?

– Да. Но какое это имеет значение? Она позвонила из аэропорта. Просила привезти грейпфрутовое желе… Это и смешно и трогательно… Мама утверждала, что такого желе, кроме нее, никто в мире приготовить не может. Оно из особого сорта, растущего только в окрестностях Санариско… Это был гостинец для дяди… Мама была убеждена, что он без ума от этого желе.

– Тогда все понятно. А я–то ломал себе голову: зачем Мэри везла в Пирл–бей желе из фруктов, которые обычно привозят с Гавайских островов?

– Да. Она хотела угодить дяде. От мамы осталось еще несколько банок, а я терпеть не могу это лакомство.

– Вполне понимаю вас. Я лично тоже считаю, что варенье не должно быть горьким.

– Горьким? Как это могло прийти вам в голову?

– Просто так.

– Ничего подобного. Наоборот, мне оно не нравилось именно потому, что чересчур сладкое. Мама закладывала туда гору сахара.

– Вот как?

– В чем дело? – насторожился Чарли.

– Да нет. Я просто удивился такой расточительности.

Мун в эту минуту испытывал глубочайшее чувство удовлетворения. Слова Чарли укрепляли мнение Муна о Мэри. Каждый ее шаг был тщательно обдуман. Будь Мун не детективом, а преступником, он, должно быть, даже восхищался бы поразительной изобретательностью Мэри. Как умело использовала она конек миссис Гримшоу для выполнения своего замысла! Такой же точный расчет проглядывал в истории с покупкой билета.

– Теперь вы верите, что Мэри не виновна? – спросил Чарли.

– Во всяком случае, я вам очень благодарен за этот разговор, – довольно двусмысленно ответил Мун. – Еще раз повторяю: вам делает честь такая позиция. Боюсь, что Мэри на вашем месте поступила бы иначе. Она даже сейчас пыталась бросить на вас тень.

– На меня? – донельзя удивился Чарли. – Никогда не поверю.

– Мы получили таинственное предупреждение, записанное на магнитофонную ленту. Мэри его как–то слышала… Она пыталась уверить меня, что это ваш голос.

Муну показалось, что Чарли вздрогнул.

– Когда она это сказала?

– Сегодня.

– Тогда все понятно! – рассмеялся Чарли. – А я–то подумал бог весть что… Это она просто хотела насолить… Как раз вчера она получила анонимное письмо насчет меня и миссис Стивенсон… Типично женская месть. Это простительно… Но в остальном… – Зазвонил телефон. Чарли взял трубку. – Да, – спокойно сказал он. – Что?! – Его голос задрожал. – Не может этого быть… Никогда не поверю…

Чарли покачнулся. Трубка выпала из его руки. Если бы Мун не подхватил ее на лету, она разбилась бы. Чарли уронил голову на стол.

– Вам звонила Мэри? – догадался Мун. – Она призналась?

– Нет, – мотнул головой Чарли. – Миссис Стивенсон… Мистер Стивенсон покончил с собой…

– 26-

Стивенсон полулежал в кресле. В том самом кресле с выдвижной пепельницей, которое однажды так подшутило над Муном. В той самой комнате, где многочисленные кнопки создавали впечатление, что это не жилое помещение, а контрольный пункт сложного автоматизированного производства. Он лежал в совершенно естественной позе. Если бы не крошечная дырочка в груди, можно было бы подумать, что он жив. Казалось, стоит только нажать одну из кнопок, и кресло примет вертикальное положение, а Стивенсон встанет и как ни в чем не бывало скажет, обращаясь к стене: «Спустись, пожалуйста, вниз. У нас гости!»

Но такой кнопки не было. Создатели этого сверхкомфортабельного дома, где автоматика во мгновение ока выполняла любое человеческое желание, не предусмотрели единственной кнопки, что сейчас пригодилась бы Стивенсону: кнопки для автоматического воскрешения.

В саду журчали водометы для поливки газона, которые никто не догадался выключить. В соседней комнате слышались всхлипывания миссис Стивенсон и тихий, ласковый голос Чарли, старавшегося ее утешить. А здесь Мун, Дейли, инспектор Олшейд, полицейский врач, фотограф и двое детективов почти в полном молчании, прерываемом только краткими деловитыми замечаниями, восстанавливали картину самоубийства.

Правая рука Стивенсона покоилась на подлокотнике. Чудилось, она вот–вот стряхнет в торчавшую из подлокотника металлическую пепельницу серую щепотку сгоревшего табака. Но за секунду до смерти эта рука держала не сигарету, а револьвер, лежавший в двух футах от кресла. Олшейд бережно приподнял тело Стивенсона. В кожаной обивке кресла виднелось отверстие. Олшейд засунул туда пальцы и, вытащив пулю, осмотрел ее.

– Точно! Он застрелился из этого револьвера, – сказал он, словно этот факт нуждался в особом подтверждении.

– В полулежачем положении? – спросил Дейли.

– Нет, – сказал врач, – тогда пуля приняла бы несколько иное, наклонное направление. Когда он стрелял, туловище находилось в вертикальном положении.

– Непонятно, – сказал Олшейд. – Выходит, что кресло в момент смерти было приподнято?

– Миссис Стивенсон утверждает, что ничего не трогала.

– А мне понятно, – проворчал Мун. – Я имел счастье сидеть в этом кресле. – Он поднял руку Стивенсона. – Видите кнопку? Во время предсмертной агонии рука упала на подлокотник, кнопка сработала, пепельница выскочила, и кресло откинулось… Так что тут нет никакой загадки.

– Все ясно, – удовлетворенно констатировал Олшейд. – Итак, факт самоубийства установлен. Остается выяснить мотивы.

– Вы хотите сказать, мотивы убийства? – без всякой интонации спросил Мун.

Олшейд ошарашено взглянул на него. Врач, фотограф и детективы переглянулись.

– Сочувствую вам! – Олшейд пришел в себя. – Ну конечно, горящие самолеты, адские машины, политические заговоры, горы трупов… Такое не проходит даром. Мне бы после этого тоже всюду мерещились убийства.

– А мне мерещится, Олшейд, что вы потеряли на этой службе не только чувство юмора, но и способность анализировать факты. Объясните мне, пожалуйста, как револьвер очутился на том месте, где лежит сейчас?

– Естественно. После выстрела выпал из руки Стивенсона.

Дейли усмехнулся.

– Вы ошибаетесь, его туда положил убийца, – сказал Мун.

– Глупости!

– Совершенно согласен. Вы весьма метко охарактеризовали свою точку зрения.

– А вы, как всегда, полагаете, что ирония может заменить доказательства, – усмехнулся Олшейд. – Я жду…

– Чего?

– Чтобы вы опять сели в лужу, как тогда с письмом «Желтого Дракона».

– Дейли, объясните инспектору Олшейду.

– С удовольствием! – откликнулся Дейли. – Хотя тут, собственно, нечего объяснять… Оружие могло упасть так далеко только в том случае, если выронившая его рука во время предсмертной агонии сделала бы непроизвольное движение в ту же сторону. Но, как мы видим, рука ударилась о подлокотник. Револьвер мог упасть только отвесно…

– И должен был находиться почти рядом с креслом… – дополнил Мун. – Так! С этим покончено. А теперь давайте искать убийцу!

Когда Мун приступил к допросу миссис Стивенсон, он уже знал две вещи. Во–первых, служанка рассказала, что между хозяйкой и ее мужем сегодня произошла крупная ссора. Во–вторых, на револьвере были найдены отпечатки пальцев двух людей – самого Стивенсона и миссис Стивенсон.

– Расскажите, пожалуйста, миссис Стивенсон, как все произошло, – попросил Мун.

– Я уже рассказывала.

– Еще раз.

– Служанка ушла за покупками. Я пошла купаться. На пляже встретила знакомых и задержалась. Прихожу домой… Вижу… – миссис Стивенсон заплакала.

– Служанка утверждает, что в покупках не было никакой надобности.

– Да. Я отослала ее. Она иногда действует Эдварду на нервы. А сегодня он был особенно взвинчен.

– С утра?

– Да. Но с работы он пришел в еще более возбужденном состоянии. Если бы только я не ушла купаться! Может быть, тогда ничего не случилось бы, он бы не покончил с собой!

– Вы уверены, что это самоубийство?

– Эдвард все последнее время находился в подавленном состоянии. – Миссис Стивенсон понизила голос: – С того самого дня, как вы побывали здесь… и он сказал вам… Это все не так, вы сами в этом убедились, но он чувствовал себя виноватым. А сегодня, когда узнал про сенатскую комиссию…

– И только? По–моему, он узнал еще кое о чем.

– Это она вам рассказала? – вспыхнула миссис Стивенсон. – Какая наглость – подслушивать! Я немедленно ее прогоню! Значит, вы все знаете.

– Насчет ссоры? Думаю, что знаю. Речь шла об опиуме.

– Да. Вы мне тогда обещали ничего не рассказывать. Почему вы не сдержали обещания?

– Я тут ни при чем, поверьте мне.

– Не знаю. Во всяком случае, он узнал… Мне пришлось поклясться, что я никогда больше не буду употреблять опиума… Но я не смогла… Кажется, легче умереть, чем отказаться… Сегодня ему кто–то сообщил, что я продолжаю…

– Кто?

– Не знаю… Он пришел с работы страшно расстроенный… Тут ему кто–то позвонил… У нас есть параллельный телефон… Я случайно взяла трубку… Это был мужчина… Сдавленный голос, хриплый, какой бывает у многолетних курильщиков опиума… Он не назвал своего имени… Но Эдвард поверил ему… и… сказал, что отдаст меня в лечебницу… Знаете, есть такие специальные, где лечат от наркотиков… Мне один знакомый рассказывал… Страшные муки… Каждый нерв требует опиума… Хочется грызть стены! – истерически закричала миссис Стивенсон. – Это хуже смерти… Когда Эдвард сказал мне, я даже подумала о самоубийстве…

– Вы, очевидно, собирались застрелиться? – Мун считал, что неплохо расставил ловушку. Если миссис Стивенсон ответит утвердительно, то все станет на свое место. Но она покачала головой.

– Нет… Все что угодно…. морфий… любой другой яд… только не пуля… Я не выношу крови…

– На револьвере нашли отпечатки пальцев… ваших! – резко бросил Мун.

– Я сейчас объясню. Он был в таком страшном состоянии… Сразу два таких удара… Сенатская комиссия да еще эта история. Я боялась за него… Я позвонила Чарли. Про опиум я ему, конечно, не говорила. Чарли ничего не знает. Чарли посоветовал на всякий случай спрятать револьвер у меня в комнате… Не понимаю, как Эдвард догадался, где искать револьвер… Может быть, он подслушал наш разговор?

Когда Мун и Дейли ехали домой, уже вечерело. Над старинной паромной станцией горели красные буквы «Санариско».

– Я все раздумываю, – сказал Дейли. – У меня получается немножко иначе, чем у вас.

– Это только ваше упрямство, Дейли. Ведь картина абсолютно ясна. Стивенсон хотел принудить жену отказаться от опиума. Для нее, как она сама призналась, это страшнее смерти.

– И все же ей незачем было убивать мужа. Могла уйти, развестись.

– В эту минуту она едва ли была в состоянии так трезво рассуждать. Вы, очевидно, не понимаете, что такое опиум. Разве доведенный до отчаяния человек с совершенно расшатанной нервной системой способен хладнокровно оценивать обстановку, особенно в такой момент? Кроме того, я допускаю, что она рассказала мне не все. Возможно, что муж узнал и про этот клуб.

– Почему же она не стерла своих отпечатков? Ведь не будь их, она не навлекла бы на себя подозрения.

– Вижу, вы ничем не лучше инспектора Олшейда, вам тоже надо все объяснять. Подумайте! Я ведь дал ей прекрасную возможность, когда намеренно высказал предположение, что она взяла револьвер, чтобы покончить с собой… Почему она не воспользовалась лазейкой? Да потому, что самоубийство должно было выглядеть достоверным. Этой цели и служила версия, будто она боялась за мужа, история со спрятанным револьвером, телефонный разговор с Чарли… Как видите, она себе даже свидетеля заготовила заранее.

– Олшейда вам все же не удалось убедить?

– Только потому, что он так же упрям, как вы. Он ссылается на пороховой след вокруг входного отверстия пули… Это якобы доказывает факт самоубийства… Ничего это не доказывает, кроме разве его собственной тупости. Я себе ясно представляю такую картину. К ничего не подозревающему Стивенсону подходит жена, за спиной она прячет револьвер. Одно движение – дуло револьвера уперлось в грудь. Выстрел.