Текст книги "Приключения 1989"

Автор книги: Анатоль Имерманис

Соавторы: Владислав Романов,Александр Павлюков,Николай Бакланов,Василий Викторов,Владимир Воробьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Мотю уже раздражала эта Пашина привычка держать глубокомысленные паузы.

– Ну сидел парень, что с того? – не выдержал Левушкин.

– Я думаю, это вполне могут быть и бандиты, – выложил Павел. – Почему они должны приехать именно завтра? Разве трудно состряпать направление от какого-нибудь завода и приехать помогать в уборке урожая и овощей?..

– Но ведь надо же, чтоб тебя оставили при складе, – заметил Мотя, – а не послали возить зерно!

– Я об этом и говорю, – кивнул Павел. – Из всех машин не местные только его и наша.

Левушкин был удивлен и даже задет. Паша оказался куда глазастее, чем он.

– Это уже интересно! – загорелся Мотя.

– В том-то и дело! – поддержал Левушкина Павел. – А главное – очень удобно. Пригоняют машину, она примелькалась бортами, цифрами, шофер хорошо изучил все дороги – он же понимает, что и мы готовимся, расставляем засады, значит, надо искать третий путь, третью дорогу! Удобно и остальным. Они приезжают по одному, просачиваются, узнают порядки в банке, примеряются. Ты заметил, что к торговцу редко кто подходит? Они себя не очень выдают, но наверняка все они уже прошли по этой площади, заходили в банк.

– Машина стоит во дворе склада, выехать он может лишь в восемь, – пробормотал Мотя.

– Я думаю, операция назначена не на девять, – весомо проговорил Павел. – Ну посуди сам: в девять площадь пуста, и бандиты как на ладони, их легко перестрелять. Они недаром выбрали самый людный час! Стрелять трудно, кругом люди, паника ещё больше ухудшает обстрел, и этим пользуется банда. Так?

– Надо посоветоваться с Семенцовым, – проговорил Мотя.

– Надо, – согласился Павел.

Вторую половину дня Мотя, наблюдая за ПА 16–97, всё больше убеждался в правоте доводов Павла. Широкоплечий, с сильной короткой шеей шофер из Перми держался в стороне, ни с кем не разговаривал, всё делал молча и с той внутренней неохотой, с какой делают лишнюю работу. И остальные, точно чувствуя в нем чужака, с ним тоже не заговаривали.

Окна в доме Семенцова были наглухо зашторены. Человек неопределенного возраста в кепке понуро стоял на базарчике, глотая пыль от проносящихся мимо грузовиков. «Почему он из банды? – подумал вдруг Мотя. – Что, на нем написано?»

К концу дня Мотя узнал имя и фамилию ПА 16–97: Еремей Босых. «Эх, хорошо бы сделать запрос в Пермь через Дружинина, да быстренько! Как это они раньше не догадались?!» – подумал Мотя и решил посоветоваться с Павлом.

– Запрос уже дали, – успокоил его Волков. – К вечеру должен быть. Я сам разговаривал с Иваном Петровичем… От нашего, естественно, имени… – добавил Волков.

Мотя оторопел. Получается черт-те что! Старший всё-таки он, а решения самостоятельные принимает Волков?! Да ещё через его голову разговаривает с начальством?! Павлу он ничего не сказал, а только кивнул, решив переговорить обо всём вечером. Конечно, ему льстило, что разговор велся от их имени, но можно было бы и предупредить! Интересно, о чем ещё говорил Волков с Дружининым?

К концу работы Баныкин снова позвал к себе Левушкина и выложил ему желтую продолговатую дыньку.

– Говорят, от скрытой формы очень помогает, – многозначительно сказал он. – Зять пробовал…

«После операции этим Баныкиным стоит заняться особо, – подумал Мотя. – Или посоветовать Семенцову…»

– А скажите мне, почему полуторку ПА 16–97 вы оставили при складе? – спросил Левушкин.

– Выполняю приказ товарища Семенцова, это к нему… – сообщил шепотом Баныкин. – Так как? Завернуть дыньку? – угодливо спросил завскладом.

– Заворачивайте! – раздраженно процедил Мотя. Не заходя к себе, он передал дыню хозяйке, чему она несказанно обрадовалась.

Дома, во флигеле, он дал волю своему гневу, ополчившись на Волкова и Семенцова. На первого за то, что тот занимается самостоятельно расследованием, на второго – что не вводит в полный курс операции. «Мы что, в бирюльки приехали играть?! – горячился, меряя шагами комнатку, Левушкин. – И кто здесь главный всего дела? Кто представитель облугрозыска?! Почему нет субординации, нет ясности во всём?.. Чёрт-те что! После операции напишу обстоятельный рапорт Путятину о наложении взысканий! Шерлоки Холмсы чёртовы!..»

В таком гневе его и застала Ольга Алексеевна, приглашая отведать огненный борщ из бурака. На хозяйке была новая ситцевая блузка, синяя в белый горошек и крупные темно-вишневые бусы, которые очень шли к её большим темным глазам. Мотя взглянул на хозяйку, точно только сейчас впервые увидел её: Ольга Алексеевна была на диво хороша и степенной манерой общения, и веселым нравом, и своей красотой. Мотя загляделся на неё и долго не мог отвести глаз. Она смутилась. Покраснел и он и весь ужин просидел молча, не смея больше на неё смотреть.

Увидев в окошко Павла, он быстренько попрощался с хозяйкой и заспешил к нему. Павел его огорошил, сообщив, что из Перми никого не посылали и шофер с фамилией Босых там не значится.

– Значит, мои догадки, то есть наши, полностью подтвердились, – нервно проговорил Волков. – Есть хочется! Ты поел? – Павел потер руки. – Ну как хозяюшка? – Он неожиданно улыбнулся и даже озорно подмигнул Моте. – Ты чего такой задумчивый?.. Теперь дело в шляпе! Машину мы знаем, шофера тоже. Что там на ужин?..

– Борщ! – выдавил улыбку Мотя.

– Да что с тобой?! – Павел напрягся.

Поминая вместе с чертом неизвестного Шерлока Холмса, Мотя, впрочем, и не догадался, что именно благодаря его методу он пришел к важнейшему для себя выводу: Павел не тот, за кого себя выдает. Почему? Очень просто. Машину законспирировал на складе Семенцов, это понятно, чтобы разъезжать и подстраховывать их. Семенцов не мог не доложить об этом Дружинину и, вероятно, с его подсказки это сделал, так как Дружинин считает Мотю новичком и попросил его подстраховать. Значит, Еремей Босых работает у Семенцова. И если бы Волков на самом деле звонил Дружинину, то Иван Петрович в момент бы всё ему растолковал. Вот и выходит, что Волков Дружинину не звонил. А что это значит? Это значит…

Мотю даже пот прошиб, когда он пришел к этому страшному выводу. Ведь выходит, что Волков… ставленник бандитов! Бан-ди-тов! И ему теперь нужно, дурача Левушкина, вывести машину Семенцова из строя, убрать её, доказав Моте, что перед ним бандитское отродье.

Темное угристое лицо Павла с неподвижным маленьким ртом на мгновение окаменело, точно он почувствовал в Моте эту нарастающую тревогу:

– Да что с тобой, объяснишь ты или нет?!

– Да я это… ну, представил, что весь день ходил под его прицелом, – пробормотал Мотя. – Они ведь чуть что – сразу!..

– А-а-а, – Павел почему-то неестественно захохотал. – Во, почуял, каково в деле быть! Мне ведь Иван Петрович сказал, что ты ещё новичок, ни в одной операции не участвовал, поэтому и велел присматривать за тобой да проявлять инициативу. Ничего, брат! – Павел хлопнул Мотю по плечу, подмигнул. – Ещё заматереешь, наберешься и опыта и отваги! Ладно, пойду перекушу, и поговорим подробно. Семенцова слушать особенно не надо! Кое-какие факты Иван Петрович сообщил и о нём. Жди меня, никуда не уходи! Я мигом! – Он подмигнул и вышел из комнаты.

– А я к вам, подхарчиться! А то совсем захирел без вашей ласки да внимания!.. – услышал Мотя его фальшиво-веселый голос.

– Проходите в горницу, я сейчас! – ответила Ольга Алексеевна.

Мотя расслабился, вытер рукой лицо. Семенцов преступником быть не может, это ясно как день, а вот Павла Мотя видит впервые. Павел прибыл из Краснокаменска, и никто в лицо его не знал. Бандиты могли заменить его по дороге, а кроме того… Мотю прошиб холодный пот. Он вдруг вспомнил слова Дружинина: «Мы его проинструктировали и решили сегодня вас даже не сводить, завтра встретитесь, обсудите всё по дороге. Он будет ждать тебя на «форде» СУ 19–91 на улице Советской, у Дома пионеров, это рядом с общежитием». Но машина почему-то подъехала к общежитию, и шофер просигналил. Мотя чрезвычайно этому обрадовался, так как не любил слез и долгих прощаний, выскочил, словно полоумный, и, увидев машину, успел, правда, проверить номер.

Морковина довела Мотю до того, что он напрочь потерял бдительность и конспирацию. Потом это молчание, хотя Дружинин определенно сказал: «Обсудите всё по дороге». Иван Петрович отзывался о Павле как об отменном шофере, а этот вел машину зло, с непонятным остервенением и натугой. Мотя ему ещё сказал: «Расслабься!» Да, всё сходится! Одна ошибка за другой – и вот результат!.. Когда же Павла заменили?.. Скорее всего утром, когда он выехал. Дружинин человек опытный, и он сразу бы понял, что перед ним не Волков, а кто-то другой. Дружинин с Волковым разговаривал, инструктировал, проверял, прощупывал. Здесь ошибки быть не может. Значит, утром, когда Волков выехал. Может быть, прямо на Советской, у Дома пионеров. Мотя замешкался, сумасшедшая Морковина его сбила с толку, задурила голову! И он ничего не заметил. Проспал, прошляпил, даже спасибо сказал. Поделом тебе, поделом! Что же делать?! Прежде всего обезоружить и связать. Да, это главное. Второе – допросить. Сообщники, детали операции. Обещать помилование. Хотя если на нем убийства, то помилования не будет, и он это знает. Паша Волков – на его совести…

Мотя заметался по комнате. Надо обезвредить «Павла». Левушкин вышел в узкие сенцы, на гвозде висела бельевая веревка. Обезвредить и связать!

– Борщ ваш, уважаемая Ольга Алексеевна, – послышался довольный голос Павла, – это… как выигрыш по третьему тиражу займа!..

Ольга Алексеевна засмеялась.

– Не верю я вам, товарищ Волков! – кокетливо проговорила она.

– Чтоб меня черти съели! – захохотал Волков. – Эх, годок бы так пожить, жирок на брюхе завести да ваши разговоры слушать!

– Не вы один такое мне говорите, да только никто почему-то замуж не берет!

– Неужели?! – Павел захохотал и направился ко флигелю.

Мотя вбежал в комнату, встал за дверь, вытащив наган и готовясь нанести удар. Потом подумал: «Э, нет, надо кое-что еще выудить у этого бандита!»

Он метнулся к столу, сел, приняв задумчивую позу. Вошел Павел, что-то попевая себе под нос. Мотя не отреагировал.

– Все голову ломаешь? – усмехнулся Павел, снял ремень, бросив его на спинку кровати, лег, сладко потянулся. Помолчали.

– У тебя вчера что-нибудь получилось? – неожиданно спросил Павел.

– С кем? – не понял Мотя.

– Ну… – Павел выразительно мотнул головой в сторону дома – Она, брат, скажу я тебе…

– Я об этом и не думал, – усмехнувшись, отрезал Мотя. «Вот оно, бандитское нутро, проступает!» – пронеслось у него в голове.

– Ну ты тут не прав, – промычал Павел. – Я поначалу не разглядел, а теперь… Она, брат, н-да!..

– Ты что-то о Семенцове хотел сказать? – напомнил Мотя.

– Да! – спохватился Павел. – Иван Петрович настоятельно просил всё забрать в свои руки, а Семенцову предоставить роль исполнительскую, а то его заносит. Кстати, Дружинин сообщил, что по всем признакам банк будут брать в Краснокаменске, там уж слишком явные приготовления идут. У Семенцова просто фантазия богатая!

– Вот как? – удивленно промычал Левушкин.

– Поэтому я прошу тебя: давай его вызовем, призовем к порядку, и пусть действует только по нашей указке, нашему плану, и чтобы никакой самодеятельности! Никакой.

«Чтобы Семенцов действовал по его указке?! – зло усмехнулся про себя Мотя. – Пора кончать этот балаган!»

Мотя поднялся. Сел на кровати и Павел.

– Мне его наблюдения в трубу вообще кажутся подозрительными! – заявил он. – Моё мнение: либо его надо отстранить, что в создавшейся ситуации невозможно, либо свести всю его инициативу до конкретного исполнения. Давай сделаем так: я набросаю план – где, кто должен находиться и что делать, вызовем Семенцова и скажем; всю ответственность за операцию берем на себя. Вам надлежит делать то-то и то-то! Мы облечены полномочиями Путятина и вам приказываем! Договорились?

– Договорились, – пробормотал сквозь зубы Левушкин.

«Ну, вот, голубчик, ты и раскрылся, – подумал Мотя. – Вот для чего Ковенчук внедрил тебя в нашу операцию, чтобы с помощью нас же захватить банк и оставить очередной «пролетарский привет» Путятину».

– Я вижу, ты не очень согласен? – зевая и снова заваливаясь на кровать, проговорил Павел.

– Да нет, я согласен, – как можно миролюбивее закивал Мотя.

– Ну вот и хорошо, так будет спокойнее, а то он таких дров наломает, что нас потом с тобой ещё и взгреют! – Павел снова зевнул. – Ты знаешь, такой борщ, что не могу, сон одолевает… Я вздремну часик. Но через час ты меня обязательно разбуди, и я всё сделаю! Договорились?..

– Спи, – кивнул Мотя.

Павел мгновенно уснул. Мотя походил по комнате, вытащил наган. Осторожно, боясь разбудить Волкова, достал из его кармана оружие и документы. Карточка на удостоверении была настоящая, но уголок отклеивался и торчал вверх. «Переклеивал», – пронеслось у Моти. В нагрудном кармане лежали талоны на материю со штампом Краснокаменска. «Всё взял у Паши», – вздохнул Левушкин. В водительских правах лежал листок, вырванный из записной книжки. На листке значилось: «Левушкин Матв. Петр., 19 лет, худой, ср. роста, волос светлый, глаза светлые, доверчивые, губы полные, чуть наклоняет голову вправо, когда слушает, часто повторяет слово «значит» и «н-да», видимо, чтобы казаться значительнее, чем пока может. Держится просто, естественно, быстро возбуждается, эмоции, случается, захлестывают, импульсивен, нрав веселый, стеснителен, при этом краснеет. Меткий стрелок, гибок, спортивен. Сын красного командира, рано осиротел, самостоятелен, мышление хорошее, не устоявшееся, требуется воспитание. Тяга к женщине как к матери, потребность в ласке, заботе…»

Мотя вышел из комнаты. Документы и оружие он взял с собой. Нашел толстую палку и накрепко запер дверь. Палку вогнал в проем ручки так, что даже хозяйка без мужской грубой силы не вытащит. Вышел на крыльцо. Может быть, Машкевич дома? Проходя мимо сарайчика, дверь которого была распахнута, Левушкин увидел хозяйку, кормившую кур, и остановился. Его ещё сотрясал озноб после прочтения записки, которую он взял с собой. Это была уже настоящая улика. Даже если б ничего больше не было, а была бы эта записка, и тогда всё стало бы ясно. Потому что свой никогда бы таких записок составлять не стал.

– Прогуляться? – спросила хозяйка.

– Да, воздухом подышать, – кивнул Мотя.

– А товарищ ваш?.. Цып-цып-цып!..

– Отдыхает, просил не тревожить, – стараясь сохранять беззаботность вида и голоса, улыбнулся Левушкин.

– Устает он за баранкой, – согласилась Ольга Алексеевна. – Мой тоже уставал на паровозе. Нелегко, видно, машины эти гонять!.. Цып-цып-цып!..

– Да, сила нужна, – кивнул Мотя.

– Вы на пруд сходите, там девушки у нас гуляют, познакомитесь, – слегка порозовев, предложила Ольга Алексеевна.

– Спасибо, схожу, – откликнулся Мотя, уходя от сарая.

– А что, дело молодое, – продолжала, занятая своим делом, хозяйка. – У нас хорошие есть дивчины!..

Мотя вспомнил о Тасе и вздохнул. Знала бы она, как ему тут нелегко… Мотя вспомнил о Морковиной с нежностью и подумал: «Возьму бандитов и женюсь… Интересно, умеет она борщ варить?.. Борщ – это действительно вещь. Особенно с перчиком…»

VI

Прибежав в отдел, Мотя обнаружил там одного дежурного. Себя открывать он не решился и, назвавшись Петром Петровичем, старинным другом Семенцова, спросил, где можно его увидеть. Дежурный равнодушно оглядел Мотю, заявив, что товарищ Семенцов уже неделю назад, как выехал из города в район по делу о хищении зерна в коммуне «Трудовой путь» и приедет завтра-послезавтра.

– Это точно? – удивился Мотя.

– Как то, что вы стоите передо мной, – усмехнулся дежурный, облизнув полные губы. – Я сегодня говорил с ним по телефону!..

– А где милиционер Машкевич сейчас? – снова спросил Мотя.

– У нас такого нет, – отрезал дежурный.

Перед ним на столе тикали часы, и дежурный, вооружившись лупой, что-то стал поправлять в них, не желая, видно, более тратить времени на пустой разговор.

– Как это нет? – помолчав, удивился Мотя. – А я знаю, что есть! – Левушкин точно вспомнил указание Дружинина о том, что рядом с домом вдовы поселится милиционер Машкевич, который будет держать связь между ним и Семенцовым.

– Вам что нужно, гражданин?! – рассердился дежурный. – А ну-ка, предъявите документы?!

Он снял лупу, поправил ремень и поднялся.

– Николай Кузьмич Бедов, – представился он. – А вы кто будете?..

Николаю Кузьмичу перевалило уже за тридцать. Был он по всему человек сугубо гражданский и в милицию попал скорее по призыву, а не по истинному призванию.

– Что это у вас там, в кармане? – Дежурный указал на оттопыренный Мотин карман, в котором лежал наган, изъятый Левушкиным у Волкова.

– Наган, – плохо соображая в происходящем, отозвался Мотя.

– Чево? – не понял дежурный.

– Наган, вот! – Мотя вытащил наган. Дежурный так и обмер, глядя на оружие. Рука его медленно двинулась к собственной кобуре, но Мотя строго предупредил:

– Сядь! Руки на стол! Ну?!

Дежурный выложил дрожащие руки на стол. Лицо его пошло красными пятнами.

– Где Семенцов? – спросил Мотя.

– В ка-ка-ка-ка… – заикаясь, начал он.

– В коммуне «Трудовой путь», – подсказал Мотя.

– Да! – выпалил дежурный, выпучив глаза.

Делать было нечего, пришлось доставать свое удостоверение. Дежурный долго не верил, а, поверив, повторил то же самое: начотдела в коммуне «Трудовой путь», а милиционер Машкевич в списке личного состава оперработников не значится.

Оба эти сообщения вконец подкосили Мотю. Он рухнул на лавку и стал соображать. Но мысли ворочались с таким трудом, что через минуту Мотя вспотел. Да и мыслей-то, собственно, не нашлось, так, завалящий, но ядовитый вопросик: а кто же враг в данной ситуации?..

Он вспомнил рассуждения Павла. В его доводах был резон… А что, если?.. Семенцов на выезде, значит, кто-то принял телефонограмму об их приезде, его не известил, а сам, назвавшись Семенцовым, действует от его имени. Да и как мог Семенцов ссылаться на Машкевича, коли такой в списках не значится?! Значит, Дружинин говорил не с Семенцовым. Стоп! Тот, говоривший, вполне мог называться Семенцовым и говорить якобы от его имени! Поэтому он скрывается, а их сторожит Машкевич, подсунув им бабенку, пока настоящий Семенцов расследует какое-то хищение о зерне. А записка? Записка! Стоп! Кто такие исчерпывающие данные, даже со словами «н-да» и «значит», мог дать Паше, кроме Ивана Петровича Дружинина! Дурак, ну дурак! Нет, надо ещё поискать такого остолопа, каким оказался Мотя! Стыд и позор красному командиру Петру Левушкину, что родил такого дурня! Лихо! Что же выходит? Выходит, что шофер, как верно определил Павел, бандит, внедрен лже-Семенцовым, он же предложил нелепый план, чтобы отвести все боевые силы в засады, оголить охрану банка и спокойненько его взять!.. Лихо, лихо!..

От этих мыслей у Левушкина поднялся жар, и ему натурально сделалось плохо. Нет, немедля его надо убрать из уголовного розыска и переводить на завод, так как с такими куриными мозгами только грузчиком работать…

Мотя отвалился к стене, и дежурный, наблюдая странную такую картину, налил из бачка кипяченой воды и протянул Моте.

– Плохо вам, товарищ областной оперуполномоченный? – испуганно спросил он.

– Да, плохо, – прошептал Мотя.

– Доктора, может?

– Нет, доктора не надо… – Мотя вздохнул, выпил воды. Не оправдал Левушкин доверия. Ошибка за ошибкой. Что делать?.. Не раскисать же, не пускать себе пулю в лоб, когда столько бандитских сволочей ещё разгуливает по земле!.. Надо повиниться перед Павлом!

Мотя решительно поднялся и помчался обратно во флигель вдовы паровозного машиниста Боровчука. Влетел на крыльцо. Палка была на месте. Мотя с трудом её вытащил, занозив руку, распахнул дверь. Смятая постель, распахнутое окно… Мотя сразу же представил, как Волков, связавшись с Дружининым, обрисовал ему глупейшее поведение Моти, и сердце отважного бойца похолодело от ужаса. А вдруг они будут считать его «провокатором», о котором говорил Дружинин? – эта мысль ожгла Мотино сознание, и он, чтобы не рухнуть, опустился на порог. Он представил себе отчаяние Таси, радость Сивкова, который теперь уж свободно покорит сердце Анфисы, Путятина, сраженного столь злодейским ударом. А Федька, Иван Петрович, Вахнюк! И все они будут повторять: надо же, сын красного командира Петра Левушкина!

Такая чересполосица мыслей и страшных видений доконала Мотю, и он, схватившись за голову, застонал…

Левушкин почти час просидел в комнате, в темноте, прислушиваясь к каждому шороху. О чём только он не передумал за это время. И о Павле, и о Семенцове, и о бандитах. Всё шло вкривь и вкось, и концы с концами не сходились. Но более всего угнетала неизвестность. Хоть иди к банку и стой там с утра до ночи.

Не выдержав сидения в комнате, Мотя вышел и сел на крыльцо. Было тепло. Откуда-то долетал знобящий холодок, наверное, с пруда, легко морозил кожу. Полная луна с грязным пятном посредине висела, как елочный шар среди звезд. «Кто это всё выдумал? – подумал Мотя. – Надо же! Звезды, как стекляшки на елке, вечный Новый год». В юности этот вечный Новый год даже заставил его всерьез мечтать о профессии астронома. Но для этого надо было ехать в Москву, а у Моти не было денег. Да и знаний тоже не хватало. Мотя усидчивостью не отличался. Учитель физики принес как-то на урок атлас звездного неба, и Мотя выучил наизусть всё созвездия. Он и сейчас помнил некоторые: Большая и Малая Медведицы, Кассиопея, созвездие Лебедя…

Мотя отвлекся лишь на мгновение, как вдруг слабый женский стон донесся из дома Ольги Алексеевны. Левушкин вздрогнул, пристыл на месте. Стон такой, точно кто-то заткнул хозяйке рот. Скорее всего её оглушили и связали. Теперь она очнулась, застонала. Бандиты, наверное, давно наблюдают за ним из её окон. Не оборачиваться, без паники! Он ничего не слышал!.. Мотина рука сама потянулась к нагану, но Мотя заставил себя сдержаться! Вместо этого он потянулся и зевнул.

Мотя проделал это спокойно, и получилось даже натурально. Словно он ни о чём не подозревал и собирался идти спать. Мотя повернулся спиной к огороду… Там что-то прошумело, и леденящий укол впился под Мотину лопатку, но он вошел во флигель и закрыл дверь, после чего тут же перевалился через подоконник и, нащупывая рукоять нагана, бесшумно пробрался к дому хозяйки. Сколько их? Трое-четверо? Не больше… Когда пробирался в бурьяне, сильно ожегся крапивой, лицо саднило.

Он легко снял крючок с хозяйкиной двери, прошел сени на ощупь, помня, где что стоит, одна половица скрипнула, но Мотя тотчас убрал ногу. Теперь, стоя перед дверью, ведущей в горницу, он явственно услышал шум и стоны Ольги Алексеевны. Медлить было нельзя ни секунды. Мотя рванул на себя дверь, сорвав крючок вместе с гвоздем, и влетел с наганом а горницу, вопя во всю мочь:

– Не двигаться, дом окружен!

Однако то, что он увидел, заставило его самого остолбенеть. Машкевич с Ольгой Алексеевной сидели в углу за столом в обнимку, прижавшись друг к другу. Столбняк длился минуты две, и обе стороны не в силах были разорвать ужасную тишину, связавшую их крепкими нитями. Мотя, осознав свой позор, что-то забормотал, стал кивать и пятиться, правое веко сильно дергалось. Машкевич почему-то тоже начал едва заметно кивать головой, словно стараясь попасть в такт.

– Зайдите ко мне, после! – наконец выговорил Мотя и на негнущихся ногах вышел на улицу.

Поехав в Серовск, Мотя решил сделать из себя отважною бойца Комиссариата внутренних дел. А для этого – воспитать в себе железную волю. Вот почему – а не в угоду Морковиной – он дал себе слово, что до поимки бандитского отродья не возьмет в рот ни одной папиросы. Две пачки «Красной звезды» он взял с собой на крайний случай, на тот случай, если эта мужская привычка вдруг начнет донимать его с неодолимой силой. Теперь такой крайний случай пришел. Мотя вытащил пачку, распечатал её, закурил. Если у них отношения давно, вдруг подумал Мотя, то как же выглядели Мотины приставания в первый вечер?! А он ещё воображал черт-те что!..

Голова закружилась от табачного дыма. Но едва прошла первая оторопь, Мотя задумался: как же понимать поведение Машкевича? Настоящий боец в такой опасный час всего себя отдает предстоящей схватке…

Не успел Мотя довести эту мысль до логического завершения, как Машкевич уже предстал перед ним. Мотя кивнул, чтобы он прошел в комнату, Машкевич поднялся по ступенькам, задержался на крыльце, точно не решаясь входить, оглянулся. Мотя держал руку в кармане, сжимая наган. Машкевич углядел и это, помрачнел.

– Закрой окно! – приказал Мотя.

Машкевич исполнил. Левушкин, в свою очередь, запер дверь, вытащил наган, положил его демонстративно перед собой на стол, сел. Кивнул на табурет, стоявший возле кровати. Машкевич испуганно дернулся, Мотя схватил наган. Машкевич сел. Мотя глухо проговорил:

– Предупреждаю: стреляю я отменно! Даже в темноте…

– Я не пойму, что все это значит? – облизнув запекшиеся губы, слабым голосом спросил Машкевич. – Мы с Ольгой Алексеевной собираемся пожениться, поэтому я не виноват, что она холодно отнеслась к вам в первый вечер…

– В этих вопросах у меня претензий нет, – ответил Мотя. – Даже наоборот. А вот вопрос, который меня волнует! В списках личного состава отдела НКВД по Серовску человека с фамилией Машкевич нет. – Мотя выдержал победную паузу. – Будем отвечать? Кто, откуда, кем послан?'

– Я из Победни… – тихо проговорил Машкевич.

– Это что такое? – не понял Мотя.

– Село. Являюсь там председателем комбеда, а раньше с Николаем Иванычем Семенцовым сражались в партизанах против Колчака. Он меня и привлек. Говорит, нужен незнакомый человек, чтоб не знал никто, что из НКВД. А тут у меня сестра живет, видимся мы редко, вот я и приехал.

– Как фамилия сестры?

– Бородкина…

– А твоя?

– Бородкин…

– А Машкевич откуда?

– Ну, это Николай Иваныч сказал: будешь Тихоном Машкевичем. Я и согласился, – Машкевич вздохнул.

– А у Семенцова фамилия какая? – продолжал допрос Мотя.

– У него Семенцов…

– То есть как это Семенцов? – не понял Мотя.

– У него своя, он не менял…

Машкевич облизнул спекшиеся губы.

– Та-ак!.. – Мотя усмехнулся. – Семенцов, мне сказали, в коммуне «Трудовой путь». Точно?

– Точно, – подтвердил Машкевич. – Утром был.

Мотя оторопел.

– А сейчас где? – Мотя не сводил глаз с Машкевича.

– Сейчас здесь…

– А мне сказали, что и сейчас он находится там! – повысил голос Мотя. – Это как объяснять?!

– Так вы были в отделе?! – догадался Машкевич.

– Неважно! – отрезал Мотя.

– Так всё правильно! – обрадовался Машкевич, вскакивая, но Мотя дулом нагана посадил его обратно. – Всё правильно! До Победни, то есть до «Трудового пути», минут сорок езды. Николай Иванович специально туда ездит, чтобы звонить и сообщать всем, что он там, дабы не вспугнуть бандитов

– Зачем?! – не понял Мотя.

– Его предупредили товарищи из центра, то есть ваши товарищи, что идет утечка сведений, у бандитов налажен, мол, какой-то особый канал связи и необходима строжайшая конспирация. Вот он и придумал такую оказию. А в Победив все ребята свои, не продадут!.. – обрадовался Машкевич.

– Н-да… – промычал Мотя.

Сообщение Машкевича походило на правду. Ещё более убеждал его простодушный и радостный вид, даже в темноте Мотя видел, как блестели его глаза.

Левушкин почесал затылок.

– А машину с шофером зачем он внедрил на склад? – спросил Мотя.

– Про машину не знаю, – вздохнул Машкевич.

– А почему в столь грозный час находишься не на боевом посту?! – горячо спросил Левушкин. – Теряем бдительность, товарищ Бородкин!

– Мне, собственно, товарищ Волков велел за вами присматривать, а сестра живет через дом, вот я и навел контакты с Ольгой Алексеевной… – пробормотал Машкевич.

– Как это присматривать? – опешил Мотя.

– Ну охранять, что ли… – вздохнул Машкевич.

Мотя мог предположить что угодно, но услышать такое он не ожидал. «Либо он меня подозревает, либо он действительно внедрен бандитами и теперь хочет меня изолировать… – пронеслось у Левушкина. – А Семенцов с его маскарадами?..»

– Где сейчас Семенцов? – спросил Мотя.

– Дома, – ответил Машкевич.

– Пусть придет, – попросил Левушкин.

Машкевич кивнул, поднялся и ушел. Мотя остался один. Лампу он не зажигал, попыхивая папироской. Вскоре послышались шаги. Мотя взвел курок, потушил папиросу, затаился. Неизвестный осторожно поднялся на крыльцо, прошел в сени, остановившись перед дверью. У Левушкина пересохло в горле. Вода в кувшине стояла на столе, но всё внимание Моти было приковано к двери, за которой стоял неизвестный. И вдруг Мотю обожгла мысль: он сидит спиной к окну, смотрит на дверь и открыт для выстрела сзади. Холодок пробежал по спине, Мотя физически ощутил жжение под левой лопаткой, в сердце больно кольнуло. Дверь распахнулась. На пороге стоял Павел.

VII

– Ты чего? – увидев нацеленный на него наган, хмуро проговорил он.

– Ты в сенях стоял?

– Докуривал…

Павел вздохнул, сел на койку.

– Ты уходил куда-то?.. – спросил Павел.

– Да, прогуливался неподалеку.

– Никого не видел?..

– Нет, никого…

Павел тяжело вздохнул.

– Пока ты прогуливался, кто-то вошел, вытащил мои документы, наган и закрыл дверь на палку… Сволочи!

Павел застонал, точно от боли, закрутил головой.

– А я как убитый заснул! Может, она что-то подсыпала? – растерянно спросил он.

– Вряд ли… – помолчав, отозвался Мотя.

– Я уже пошел Дружинину звонить, но не смог! Духу не хватило…

Павел помолчал, глядя в пол.

– Я провел маленькое расследование. Ольга Алексеевна постоянно была во дворе, никого из чужих не видела. Окно никто не открывал. Значит, это могли сделать трое: ты, хозяйка и Машкевич. Тебя и Ольгу Алексеевну я исключил сразу. Остается Машкевич. Вот что я узнал. В списках личного состава Серовского отдела милиционер по фамилии Машкевич не числится. Кроме того, сам Семенцов находится в Победне. Не хочется даже предполагать такое, но возможно, что Семенцов и Машкевич лица подставные…

Не успел Павел договорить, как послышались шаги и прибежал Машкевич. Он был взволнован и от волнения долго не мог выговорить ни слова.

– Николая Иваныча нет, – растерянно пробормотал он и развел руками.

– Как нет? – прошептал Павел.

Он поднялся и заходил нервно по комнате.

– Жена говорит: «Он… в Победне»… – еле выговорил Машкевич.

Он побелел, произнося эти слова, испуганно взглянул на Мотю.

– Она ещё передала, чтобы мы следили за окнами…

– Что значит: «следили за окнами»? – не понял Павел.

– Ну, Николай Иваныч предупреждал, что если окна будут распахнуты, значит, бандиты едут…

Павел со значением взглянул на Мотю, как бы подтверждая: ну вот, я же тебе говорил!

– Хо-ро-шо! – промычал Павел. – Ты, Тихон, пока к себе иди и будь там. Но не спать. В любую минуту можешь понадобиться. Оружие есть?..

– Есть! – кивнул Машкевич.

– Давай! – энергично тряхнул головой Павел.