Текст книги "Приключения 1989"

Автор книги: Анатоль Имерманис

Соавторы: Владислав Романов,Александр Павлюков,Николай Бакланов,Василий Викторов,Владимир Воробьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Мы присоединимся к вам, как только начнется концерт, – сказал он.

– Смотри, Фикри, как бы тебе не пришлось заменить джин водкой, – я пошарил в объемистой Наташиной сумке и показал ему этикетку.

Сегодня даже Ольга была на высоте, и мы не пожалели, что взяли её с собой. Не успели новоиспеченные супруги устроиться рядом с нами, как она тут же выдала самое наболевшее:

– А вы уже купили себе дочку?

– Мы сначала купим сынишку, – серьезно ответил Фикри.

– Это тоже хорошо, – одобрила Ольга.

Прощаясь, Фикри успел шепнуть мне: «Я всё равно поймаю их, вот увидишь!»

У выхода я улучил момент и спросил Сами:

– Ты случайно не знаешь некоего Хакима Халеда?

– Знаю. Откуда ты… – Сами немного замялся, потом сказал: – Мы поедем к нему. Когда все будет позади.

15 ДЕКАБРЯ

Мы с Титовым ехали к линии прекращения огня, причем впервые за много дней по прямой, и я воочию убедился в правильности его предсказаний. Теперь каждый день приближал нас к развязке. Оставалось сдать последние полтора десятка позиций, и всё. Правда, как будет выглядеть это «всё», оставалось для меня не совсем ясным.

Ясно было одно – мы сделали всё, что могли, и даже больше. Пустыня, тысячелетиями дремавшая под жарким солнцем, стряхнула с себя расслабляющую истому и была готова защищать своих сыновей. Было бы, конечно, в тысячи раз лучше, если бы по её потемневшей от старости коже протянулись вены оросительных каналов, неся в себе простейший и вечный эликсир молодости – воду. А пока пустыня ожила для того, чтобы снова, в который уже раз, похоронить в себе врагов.

Накануне Титов преподал мне ещё один наглядный урок по вопросу о превратностях судьбы. Вечером я долго уговаривал его заночевать в прифронтовом городе. Несмотря на то, что линия прекращения огня проходила всего в нескольких километрах от его кварталов, там по-прежнему работала офицерская гостиница. Но ни белоснежные простыни и ванна, ни вкусный ужин не соблазнили Титова. Он наотрез отказался ночью ехать в город.

– Дорога простреливается, – упрямо твердил Титов.

– Так днем она ещё лучше простреливается! – Я не видел никакой логики в титовском упрямстве.

В результате мы заночевали во фронтовой инженерной бригаде в пустом блиндаже, где, кроме голых коек с металлическими сетками и керосиновой лампы, ничего не было. Пустыня вокруг показалась мне мрачной и враждебной, не то, что у нас в лагере, где она при ярком свете луны, казалось, исходила мягким серебристым сиянием. Может быть, неприятному впечатлению способствовало изрядное количество крыс в блиндаже, которые почему-то изрезали зубами пластиковое дно моей сумки.

В бригаде все спали, когда мы приехали, и дежурный офицер оказал нам максимум гостеприимства – напоил чаем и угостил ужином, а потом отвел в этот блиндаж. Ночью он больше ничего для нас сделать не мог.

Утром дорога подтвердила титовские опасения: километрах в пяти от места нашего ночлега пришлось объезжать солидную воронку. По правую сторону от полотна валялся искореженный мотор грузовика, по левую – рама с обугленным кузовом.

Титов тактично промолчал. Ночью мы ничего не слышали, да и взрыв ракеты, наводящейся на тепловое излучение мотора, вряд ли был громким.

Для того, кто впервые ехал этой дорогой, она осталась бы в памяти просто черной полоской асфальта, нагретого палящими лучами солнца до температуры утренней сковородки и приятно контрастирующего своим цветом с окружающей яично-желтой пустыней. Простенькая ассоциация для заскучавшего туриста перед тем как достичь цели путешествия – прекрасного до волшебства города на берегу бирюзового залива, где можно до бесконечности отдаваться ассоциациям, сидя в бассейне, наполненном целебной водой, или валяясь на золотом песочке пляжа.

Всё это было. И всего этого уже не было.

Пустыня покрылась шрамами фронтальных и рокадных дорог, по которым изредка пылил «уазик» или грузовик, но которые могли в любую минуту предоставить свою утрамбованную и затвердевшую, как камень, глину десяткам разнообразных машин. Изредка виднелись курганы ракетных позиций, увенчанные не знающими усталости радарами. Всё остальное – и люди, и техника – ушло под землю, растворилось в море песка.

А город на берегу залива лежал мертвым. Сразу за его окраиной песчаные пляжи уродовали стрелковые ячейки и пулеметные гнезда, а бирюзовые воды несли в себе огромные рогатые шары, терпеливо подстерегавшие добычу.

Не думаю, что есть более леденящее душу зрелище, чем улицы покинутого жителями города. Он не был сильно разрушен или, боже упаси, сметен с лица земли. Те повреждения, следы которых несли на себе его здания, можно было принять и за последствия средней силы землетрясения: в них не было ярко выраженной специфики войны – больших пожаров и снарядных и пулевых оспин. Жителей выгнал отсюда страх, и они покинули свои дома, не желая даже думать о возможности продолжать жизнь под пятой оккупантов.

Сменив гражданскую одежду, город стал фронтом, передовой со всеми вытекающими отсюда последствиями.

У Титова была здесь своя задача, в детали которой он меня посвящать не собирался. Он искал что-то на карте, потом Ахмед медленно вёл машину по городским улицам. Иногда мы останавливались, и Титов обходил то или иное здание сначала кругом, потом заглядывал внутрь.

Я ни о чем не расспрашивал Титова. Мне было вполне достаточно того, что, как в немом фильме, проходило у меня перед глазами. Ахмеду то и дело приходилось объезжать груды обломков, бывших когда-то человеческими пожитками, и тогда он ехал по тротуару, почти прижимая машину к стенам домов. Железные шторы, закрывавшие витрины на первых этажах, были сорваны или причудливым образом покорежены взрывной волной, и, заглянув внутрь, можно было догадаться, чем здесь торговали.

Когда я выходил одновременно с Титовым, чтобы размять ноги, под подошвами сапог противно скрипело стекло. Толстое витринное смешалось с оконным, покрылось слоем песка, пыли и мусора из покинутых квартир. Откуда-то появлялись уже успевшие одичать собаки и с опаской подходили, нервно втягивая в ноздри полузабытые запахи человеческого тепла и пищи. Они останавливались в нескольких шагах и застывали, словно предаваясь воспоминаниям. Те, которые родились и выросли без человеческой ласки, лишь скалили желтые клыки из темнеющих дыр подъездов с сорванными дверьми. Город теперь принадлежал им, и они не хотели его уступать.

Всё это: и дома с пустыми глазницами окон, и брошенные впопыхах человеческие пожитки, и собаки, хозяйничающие в городе, – походило на кошмарный сон или на декорации к какой-то жестокой пьесе. Да это и были декорации той пьесы, что вот уже тысячелетия не сходит со сцены и не меняет своего страшного названия – «война».

Мы проехали город из конца в конец, не обменявшись ни единым словом, и покатили дальше на север вдоль линии прекращения огня, на которой вот уже много месяцев не прекращался этот самый огонь.

На следующей нашей остановке Титов приказал Ахмеду поставить машину в стороне от дороги. И мне:

– Тебе со мной ходить не обязательно, они проводят, – Титов показал глазами на вышедших из штабного блиндажа офицеров.

Несмотря на титовское суровое немногословие, я прекрасно понял, что он просто бережет меня от опасности, и взорвался:

– А в последний путь тебя кто проводит? Тоже они? – Впервые я обратился к Титову на «ты», и он слегка растерялся. – Нечего играть в благородных девиц.

– Ну ладно, что ты, пошли, – успокоил он меня, как ребенка, который хотел пойти с папой на футбольный матч.

– Идите след в след. Здесь минное поле, – предупредил один из офицеров и пошел впереди, слегка пригибаясь.

Вообще-то последние дни на той стороне вели себя сравнительно тихо. Такая тишина случается летом, в ясный солнечный день, когда вдруг ни с того ни с сего замолкают птицы и листья осин и берез прекращают свой шепот. Человек всё ещё радуется прекрасной погоде, а природа уже примолкла в преддверии грозы, хотя тучи даже не успели высунуть краешек черного лоскута из-за горизонта. Обманчивая тишина.

На нас, правда, не распространялся зыбкий закон этой напрягшейся тишины, и Титов вёл себя так, как и положено на передовой, не забывая при этом жестом показать мне, что нужно делать – ползти, перебегать или ложиться. Мы и так представляли собой отличную мишень, а стоило остановиться на несколько мгновений, и любой средней руки снайпер, вооруженный винтовкой с оптическим прицелом, мог выбирать, в какой глаз влепить пулю – в правый или левый.

Титов занимался тем, что на уставном языке называется рекогносцировкой на местности, а в книжках про войну – разведкой. Только в книжках разведчики обычно добывали «языка», а Титов то, что добывал, помечал на своей карте.

Так мы проехали вдоль линии прекращения огня километров шестьдесят, и наши упражнения в топографии, видимо, успели надоесть на той стороне, потому что когда мы остановились в шестой или седьмой раз, и что мне очень понравилось, в какой-то безымянной деревушке, глинобитные строения которой могли служить прикрытием, а невысокий минарет наблюдательным пунктом, из блиндажа вслед за офицерами вышли солдаты с ручными пулеметами, а справа и слева от нас расчехляли безоткатные орудия.

– Они готовятся выкатить танки на прямую наводку, – сказал один из офицеров, видимо, тот, который должен был нас сопровождать.

– Успеем, – ответил Титов.

– Мы откроем огонь, как только они их выкатят, – сказал старший.

Проскочив на рысях деревушку, мы так неожиданно для себя оказались на открытом пространстве, что без всяких жестов одновременно шлепнулись в теплый песок и замерли, вглядываясь в неширокую полоску ничейной земли, естественные возвышения которой были искусно подсыпаны с той стороны и превращены в огневые точки и укрытия для танков. Об их присутствии можно было догадаться по легким сизым облачкам выхлопных газов, поднимавшихся вверх над линией укреплений.

Когда мы вернулись, мне показалось неосмотрительным покидать эту глинобитную иллюзию безопасности, тем более что офицеры справедливо утверждали, что все дороги пристреляны противником с точностью до сантиметра, но Титов вдруг улыбнулся странной на вспотевшем, с приставшими песчинками лице мальчишеской улыбкой:

– Так уж и все пристреляли.

Офицеры переглянулись.

– Есть тут одна запасная дорожка, – сказал Титов, – прямо в город. – И показал жестом Ахмеду: – Вылезай!

Титов сел за руль, посадил рядом меня с картой в руках, и мы погнали прямо в пустыню. Обалдевший Ахмед трясся на заднем сиденье: Титов управлялся с машиной как-то лихо, по-кавалерийски.

Всё оказалось точно. Дорога была, правда ею уж давно никто не пользовался. Дорога слилась с пустыней, и следовать её поворотам мог только человек, обладавший незаурядным чутьем, выработанным многолетней привычкой к опасности.

Титов затормозил сразу за первыми домами небольшого пыльного городка. Ни одного выстрела сзади не последовало.

– Это была предпоследняя точка, – сказал Титов, вылезая из машины. – Последняя будет самой спокойной. А сейчас давайте перекусим. – И попросил: – Промысли, Алеша, чего-нибудь прохладительного.

Я взял с собой Ахмеда, и мы постучались в первый попавшийся дом. На глинобитном, тщательно подметенном полу копошились двое малышей. Девочка постарше собирала в углу глиняную посуду в большой металлический таз, чтобы помыть её после обеда. Кроме полок для посуды и огромной кровати, похожей на нары, в комнате ничего не было. Поднявшийся с кровати старик объяснил Ахмеду, где находится лавка. Мы вышли.

– Мы жили точно так же, когда я был маленьким, – сказал Ахмед.

– А потом?

– Потом я выучился на шофера, и мы переехали.

– Что ты будешь делать, когда всё закончится?

– Может быть, останусь в армии, а если нет, устроюсь механиком. Мои дети будут учиться.

– Значит, выбрал всё-таки невесту?

– Ещё нет, – схитрил Ахмед, чтобы оправдать свои будущие отлучки.

Последняя точка оказалась действительно спокойной. Это была персиковая роща, по ней ходил старик крестьянин и аккуратно складывал созревшие персики в большую корзину, не обращая никакого внимания на остовы нескольких сгоревших грузовиков и парочку подбитых танков, стоявших среди невысоких персиковых деревьев. Мы прошлись по роще, осторожно выглядывая из-за деревьев, и я подошел к старику и угостил его сигаретой.

– Это твоя роща?

Старик утвердительно кивнул головой.

– И ты не боишься? – Я показал на танк с разбитой башней и сползшей гусеницей.

– На всё воля аллаха, – ответил старик, – я уже стар, чтобы бояться. Да сохранит он ваши дни, – старик приложил руку к сердцу и низко поклонился.

– Спасибо, отец.

Старик протянул корзинку с персиками:

– Выбирайте, угощайтесь.

Обратная дорога всегда кажется короче. Титов даже улыбался, словно ехал домой, а не в наше брезентовое палаццо. Я понял, в чём дело, когда он спросил:

– Слушай, а ничего, если мы в форме завалимся к Абдулу?

– Хуже будет, если мы к нему вообще не завалимся. Я помру с голоду, а отвечать будете вы.

– Командуй, – сказал Титов, и мы въехали в город.

Абдул – старший официант небольшой чистенькой шашлычной, которую мы с Титовым облюбовали для наших холостяцких вылазок. Таких заведений с десятком столиков в городе, наверное, сотни, практически в каждом микрорайончике. В нашем микрорайончике самым миниатюрным, чистым и симпатичным было заведение, где работал Абдул.

Состоит оно из прихожей, где справа находится очаг и мраморный прилавок для разделки мяса и овощей, а слева касса с телефоном и радиоприемник над ней. Тут же шкаф для посуды и эмалированных кастрюль с острыми маринованными закусками и соусами, за занавеской умывальник. Перешагнув через пару ступенек, попадаешь в зал с шестью столиками, покрытыми разноцветным пластиком. На потолке большой вентилятор. На столах цветы. В противоположной от входа стене устроено нечто вроде витрины, подсвечиваемой разноцветными лампочками. На её полках открытый Коран, бюстик Президента, статуэтки. Над витриной цветная фотография Президента в рамке и два скрещенных национальных флажка.

Слева – занавешенный вход о крошечный отдельный кабинетик, отделанный в восточном стиле, насколько его понимает хозяин заведения. Стены расписаны зелеными, красными и золотыми узорами, на полу ковер, сидеть нужно на низких пуфах, а стол бронзовый, круглый, с загнутыми вверх краями. В кабинетике гораздо более душно, чем в зале…

Титов почему-то стеснялся своей пыльной военной робы, хотя к Абдулу ходят вкусно и недорого поесть, а отнюдь не демонстрировать туалеты.

Подросток-официант успел только поставить тарелки, положил салфетки и приборы, принес, по местному обычаю, кувшин холодной воды и стаканы, как с улицы донеслись знакомые голоса, и в заведение вошли улыбающиеся Семёнов и Вовка. Завидная синхронность, учитывая, что они занимались тем же, чем и мы, только с севера на юг.

– Вот вы где, – завопил Вовка, – скрываетесь, вместо того чтобы друзей пригласить.

– По этому случаю… – начал Семенов.

– Никаких случаев, – сказал Титов, – мы просто целый день ничего толком не ели. Алеша, зови Ахмеда с его приятелем.

Подошел Абдул, чтобы принять заказ. Я попросил его принести нам салат из свежих помидоров с луком и перцем и маринованный салат из огурцов и редьки с перцем и оливками, потом суп с зеленой фасолью и по полкило шашлыка на брата.

– Хватит для начала?

– Пивка бы, – не унимался Семенов.

– Уже сделано, – мальчик тащил с улицы бутылки с пивом для нас и кока-колой для водителей.

У Абдула можно встретить совершенно разных людей. Сюда иногда заходил одетый в обноски полуслепой старик с маленькой девочкой лет шести – на вид безработный или мелочной торговец из тех, что торгуют в трамваях и на улице грошовым товаром, на который редко найдешь покупателя. Приходили поесть шашлыка окрестные лавочники, хорошо упитанные солидные люди с перстнями на пальцах, не спеша уплетали большие порции, почти всегда без приятелей и никогда с женами. Забегали по двое, по трое молодые ребята из близлежащего колледжа, быстренько обедали и спешили дальше по своим делам. Иногда те же ребята приходили с девушками. Тогда Абдул носил кушанья в кабинетик, а из-за занавески слышался веселый смех.

Сегодня, видимо, в день получки, пришли с соседней стройки рабочие с осевшими за день на лицах и на руках пятнами цемента и песка. Они не набрасывались на еду, а жевали медленно, как бы с трудом. Их мышцы только-только перестали дрожать от целого дня, с рассвета до заката, тяжелейшего, без помощи каких-либо механизмов, физического труда. Они совершенно не обращали внимания на окружающих, говорили о своем.

После сухомятки, а иногда и диеты последних дней мы, наверное, казались людьми с необитаемого острова.

– Вот так бы каждый день, – промычал с набитым ртом Вовка

– Нет уж, лучше сидеть на хлебе и воде, чем каждый день совершать такие вояжи, – отозвался я.

– Ладно вам, – сказал Титов, – всё это мелочи жизни. Бывали ситуации и посложней. Неприятно, конечно, когда ты вроде зайца. Но ведь надо кому-нибудь работать и на будущее.

Это меня заинтересовало.

– Значит, то, что мы делали до сегодняшнего дня, уже пройденный этап?

– В какой-то мере, – уклончиво ответил Титов. – Ты ведь изучал теорию вероятностей?

– Кладете в мешок белый и черный шарики, – протянул Вовка.

– Так вот, – продолжал Титов, не обращая внимания на Вовку, – тот, кто больше предусмотрит этих самых вероятностей, выигрывает.

– А конкретнее? – не отставал я.

– Конкретнее посмотрим недели через две. Рассказал, если бы знал. Но смысл такой: как только инициатива перейдет в наши руки, а это будет после того, как они поймут, что превосходства в воздухе уже нет, надо будет выбирать пути для наступления, чем мы сегодня и занимались. В сугубо предварительном порядке, конечно.

– С тех пор, как это началось, я в каком-то тумане, – попытался я объяснить Титову то, что меня мучило, – мы строим позиции, изрыли уже всю страну, строим дороги и понастроили их бог знает сколько километров. Теперь, кажется, всё. А мне непонятно, что же будет дальше?

– То, что будет дальше, знают сейчас не больше пяти человек. Мы узнаем об этом часов за двенадцать до начала. Не раньше. И не стоит мучиться, Алеша, – Титов положил мне руку на плечо, – мы сделали всё, что от нас зависело. Главное теперь терпение.

– Ты, Алеша, хочешь знать детали, – вмешался рассудительный, как всегда, Семенов. – Их не знает и не может предугадать никто. Но факт остается фактом: налеты прекратились.

– Они ищут противоядие, – предположил Вовка.

– Противоядия нет, – сказал Титов. – Но проверить они попытаются. Не так легко отказываться от уверенности, что ты хозяин положения.

– Не переживайте, ребята, – успокоил Семенов. – Без нас не обойдутся. Хотя бы потому, что мы теперь ориентируемся в пустыне лучше, чем в подмосковном лесочке.

– Спасибо за утешение, – сказал сытый Вовка. – Лесочек бы сейчас пошел на пользу.

На улице уже разноцветным неоном горели вывески магазинов и кафе, у подъездов кинотеатров стояли толпы людей, яркие витрины снова объявляли о распродаже, и к ним, как железные опилки к магниту, тянулись покупатели и зеваки, в ночные кабаки спешили первые туристы, чтобы поскорее набраться экзотики.

– Запомни, Алеша, – Титов обернулся ко мне с переднего сиденья, – труднее всего работать ради будущего. Тем более не просто работать, а рисковать жизнью. Это то же самое, что сажать деревья, которые неизвестно когда дадут плоды

– Лишь бы в конце концов дали.

– Дадут, – уверенно сказал Титов, – обязательно дадут.

18 ДЕКАБРЯ

– Нужно поставить ещё один дивизион, – сказал Титов, – Кроме тебя, ехать некому. Так что собирайся. Вот карта, смотри, – Титов смахнул со стола остатки спартанского завтрака, развернул карту и, не обращая внимания на мое удивленное лицо, стал уверенно водить по ней желтым от крепкого табака пальцем.

– Нельзя ли помедленней? – попросил я, зная, что наверняка заплутаюсь, если не представлю себе весь маршрут воочию.

Титов смерил меня оценивающим взглядом, словно говоря: «А я был о тебе лучшего мнения», и вернул палец на исходную позицию. Он так подробно втолковывал мне маршрут не потому, что волновался персонально за меня. В бригаде действительно остался в наличии только штаб с ротой охраны и управления и две роты из батальона Фаиза. По точкам на карте, где работали подразделения бригады, можно было изучать географию страны.

– Сделаем так, – подытожил Титов. – Поедешь с одной из этих рот. Проследи, чтобы запасли воды и продуктов суток на трое – на всякий случай. Мы с Сами заглянем к вам перед отправкой.

Трогать с места и тормозить – коронные номера Ахмеда. Поэтому часовой в батальоне внимательно следил, не поднимая шлагбаума, как Ахмед выполнит на этот раз свой маневр, и прочухался только тогда, когда я заорал ему в самое ухо:

– Тревога!

Солдат было решил, что неправильно отдал честь, и беспокойно перевел взгляд на Ахмеда, ища совета, как поступить в создавшейся ситуации, но тот сделал вид, что происходящее его никак не касается, и сидел за рулем со сверхсосредоточенным видом.

– Тревога! – повторил я уже тише, солдат бросил автомат за спину и помчался к штабному блиндажу, где висел кусок рельса.

Во всех случаях жизни я предпочитаю количеству качество, поэтому отряд получился таким: сорок шесть солдат, два грузовика с едой, горючим и инструментами, два бульдозера на трейлерах, грейдер и водовозка. Титов возражать не стал, когда я через полчаса позвонил им с Сами и сказал, что всё готово.

Пока Титов осматривал колонну, Сами отвел меня в сторону:

– Там неподалеку должен быть Фикри. Возможно, вы даже встретите его по дороге. Будьте осторожны и смотрите в оба. И ещё, – Сами понизил голос, – Абу Султан из страны не выезжал. Это точно.

– А что их сиятельству делать в пустыне?

– Сейчас всё решается там. За солдат не волнуйся, они свое дело знают. И возвращайтесь, как только закончите.

– Ждем тебя завтра к 11.00, – попрощался Титов.

Как только мы вырвались с грунтовки на шоссе, я остановил колонну и собрал водителей и сержантов. Пользуясь титовской картой, мы ещё раз прошли весь маршрут, договорились, где встречаемся в случае поломки или других непредвиденных обстоятельств, и я отпустил всех, повторив:

– Держите дистанцию не меньше пятнадцати метров, если начнете отставать, сигнальте клаксоном. Что бы ни произошло, встречаемся, где договорились.

Километров через десять я перестал выглядывать в окошко, чтобы убедиться, что все машины на месте. «Чего волноваться-то, – успокаивал я себя, – солдаты как солдаты. Ты их знаешь не один месяц. Только что говорят на другом языке, вот и вся разница». И всё-таки под ложечкой посасывало. Я хотел выполнить задачу тютелька в тютельку и вернуться точно в 11.00 и уже представлял себе, как будет улыбаться довольный Сами и добродушно ворчать Титов, обнаружив какое-нибудь отклонение от устава.

Известно, что однообразие утомляет больше всего. Всё та же пустыня, та же черная лента дороги, от которой змейками поднимается вверх горячий воздух, и от этого начинает мерещиться, что мы вовсе не едем по дороге, а плывем по какой-то странной бесконечной реке под убаюкивающее урчание мотора, и голубое небо без единого облачка тоже не имеет конца, как и желтый безбрежный песок.

Встречных машин не попадалось от самого города, и поэтому мы с Ахмедом с интересом вперились в быстро приближавшуюся, но пока ещё бесформенную точку. Через минуту она уже напоминала очертаниями какое-то странное горбатое чудище на колесах. Бульдозер на трейлере.

– Наш, – сказал глазастый Ахмед, – Ибрагим, здоровый такой.

Я отрицательно помотал головой.

Ахмед для наглядности надул щеки, но получился не здоровый, а толстый, и тогда он отпустил руль и показал руками. Я с опаской покосился на пустой руль, хотя давно пора было привыкнуть к ахмедовскому артистизму.

– Останови машину, – я соскочил с подножки и приготовился махнуть трейлеру, если шофер не узнает нас и не затормозит сам. Трейлер затормозил. За огромным Ибрагимом Ахмед не разглядел Фикри.

– Слава богу, Фикри, принимай команду. Да и Ибрагим более чем кстати, – после того как я увидел бульдозериста в деле на том самом труднейшем плато, я был уверен, что он нам пригодится.

Фикри обошел колонну и пересел ко мне в машину. Я развернул пакет с бутербродами, достал фляжку с водой и сервировал этот достаточно изысканный завтрак на заднем сиденье. Ахмед повел носом и слегка снизил скорость. Фикри оторвался от фляжки и гаркнул на Ахмеда:

– Держи скорость не меньше восьмидесяти!

– Мы же успеваем, Фикри.

– Будет песчаная буря. Вот почему мы так спешили вам навстречу.

Титовская точка на карте оказалась небольшой, сплошь глинобитной деревушкой с полутора десятком домиков. Когда-то случайная экспедиция пробурила здесь артезианский колодец, и жители смогли отвоевать у пустыни несколько гектаров под апельсиновые деревья. И ещё крестьяне разводили голубей, в каждом дворе было по две-три голубятни с конусообразными крышами. Сама позиция находилась в двух километрах отсюда.

Фикри не стал загонять колонну в глубь деревушки, так как наше место было на позиции, но до прихода ракетного дивизиона оставалась ещё масса времени, и ему, видимо, не хотелось дергать людей: пусть расслабятся после марша, покурят, поговорят.

Я взглянул на небо. Ни облачка.

– Это ничего не значит, – уловил мои сомнения Фикри, – через час-другой всё изменится. Будет темно, как ночью.

От толпы солдат отделился Ибрагим, подошел к нам и по-уставному вытянулся.

– Что, Ибрагим?

– Местные жители видели здесь чужих.

– Когда? – Я опередил Фикри. Интуиция, кажется, не обманула Сами.

– Вчера вечером.

Я полез в машину за картой. Хотя это всё равно, что искать иголку в стоге сена. А дивизион? Дивизиону без нас позицию не найти, тем более в бурю. Запутаются в полевых дорогах, потеряют направление и в лучшем случае встанут где-нибудь. Но задание всё равно будет сорвано.

– Этих неизвестных я беру на себя. На двух машинах мы успеем обшарить ложбину у высохшего озера, – Фикри быстро прочитал карту, – а ты, Алеша, возьми на себя дивизион.

– Хорошо, Фикри. Будь осторожен. Прихвати с собой кого-нибудь из крестьян.

– Не переживай, – улыбнулся Фикри и полез в кабину грузовика, – главное за тобой.

– Сделаем так. Ты, Ибрагим, – я посмотрел на бульдозериста, – проедешь со мной только половину дороги и остановишься вот здесь, – я показал точку на карте, – и будешь ждать, пока я не пойду обратно с дивизионом. Если будет нужна твоя помощь, я тебе скажу, если нет, присоединишься к нам и займешь место в хвосте колонны. Остальные остаются на позиции и встанут так, чтобы светом фар помочь нам сориентироваться в темноте. Я возьму с собой трех солдат. Одного – в кабину к тебе, Ибрагим, двоих – ко мне. Пригодятся в случае чего. Всё. Поешь как следует, – добавил я, – и возьми сухой паек и воды.

– Мне надо заправить бульдозер.

– На всё полчаса, буду ждать тебя здесь, – с Ибрагимом, несмотря на мой приличный рост, можно было разговаривать только снизу вверх, мне почему-то всё время хотелось назвать его кузнецом, уж очень его облик подходил к этой тяжелой, мирной и умной профессии.

Сидя на обочине, я смотрел, как из кузова одного из грузовиков вылезли двое солдат и направились к нашей машине.

– Можно сходить за кофе? – спросил Ахмед, сумевший уже разнюхать, где находится миниатюрная деревенская лавка-харчевня.

– Давай.

На позиции мне делать было нечего, да я и не собирался вдаваться в детали. Дожидаться, пока у каждого солдата будут застегнуты все пуговицы на штанах, – пустое дело.

– Вот что, Ибрагим, – сказал я, глядя на огромные ладони с темными заусенцами и царапинами от постоянной работы с металлом, – если мы поедем вместе, я потеряю слишком много времени.

– Понял

– Будешь ждать меня здесь, – я снова вынул карту, – узнаешь?

– Развилка шоссе и проселка.

– Правильно. Стой там как вкопанный и жди меня.

Машина неслась по шоссе так, словно мы удирали от погони, а я гадал, сколько же времени было у нас в запасе? Сколько черного дорожного серпантина успеет проглотить «уазик», прежде чем придется двигаться на ощупь?

Погода начала портиться, когда мы свернули с шоссе на грунтовку. На южной закраине неба появились нездоровые красные пятна. Сначала они просвечивали, словно куски человеческой кожи, под которой пульсирует кровь, потом стали увеличиваться и темнеть, слились вместе и, поглотив небо на горизонте, двинулись дальше. Казалось, что купол неба над нами закрывали огромной, тоже сферической, заслонкой, искусно сделанной из единого куска тщательно отполированного красного металла. Однако это было не так. Закрыв солнце, заслонка сделалась прозрачной, будто на самом деле была из стекла, и стало ясно, что она состоит из бесчисленного множества мельчайших красноватых частиц. А на юге ветер уже поднимал к небу желтый песок. Там ещё больше стемнело.

Мне почудилось, что мы попали в огромную колбу, где невидимый алхимик проделывает опыты, заполняя её клубами красного ядовитого дыма. Прорывавшиеся иногда лучики солнца придавали окружавшему нас волшебству фантастическую марсианскую окраску, и проселок под колесами начинал казаться одним из каналов, которые так долго интриговали землян. Наконец солнце исчезло совсем, устав сопротивляться стихии, и по стеклам и тенту зашуршал поднятый ветром песок Ахмед держал где-то под пятьдесят, и солдатики мотались на заднем сиденье, как горошины в сухом стручке.

Однако такая роскошь продолжалась недолго. Через полчаса мы уже двигались черепашьим шагом, неизвестно для чего включив фары. Чувствовалось, правда, что день ещё не ушел, продолжался, над сплошной пеленой песка слабо угадывалось небо. Если бы не часы на руке, ощущение времени было бы давно потеряно, так же, как и ощущение пространства. Нас привязывал к земле только этот накатанный проселок, и Ахмед вцепился в него глазами, боясь потерять последнюю нить, обещавшую хоть какой-то выход из окружавшей нас темноты. Дорога казалась мне сейчас пуповиной, связавшей два живых организма – двигавшийся где-то (а может быть, уже вставший) вдоль дороги дивизион и материнское лоно позиции с укрытиями, блиндажами и бункерами, где сидят сейчас солдаты со знакомыми лицами и ждут нашего возвращения. Сейчас я старался не думать о Фикри, главное – найти и привести этот дивизион.

В машине было уютно, и агония дня не казалась в теплой кабине трагедией. Просто стало темно, как и полагается ночью, хотя на циферблате часов стрелки показывали семь вечера. Струи песка, поливавшие «уазик», напоминали проливной дождь, дробный стук его каменных капель заглушал даже шум мотора.