Текст книги "Шпионка-2 (СИ)"
Автор книги: Анастасия Вернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
Глава 15
Мы медленно шли по сонному городу. Стродис был довольно серым – приземистые домики построены исключительно из тёмных, невыразительных тонов, выцветший камень на дорогах, чёрные экипажи, люди, больше напоминающие тени...
Крис не произнесла ни слова с тех пор, как мы покинули квартиру Эстана. Она быстро прекратила плакать, но удар пришёлся на слишком ранимое сердце. Её пришибло безразличие другого человека, и теперь она закрылась в себе.
На её поникшую фигуру, вялые шаги, бледное лицо тяжело было смотреть. Я пыталась что-то у неё спросить, как-то разговорить, но она не реагировала.
Моей задачей по-прежнему оставалась охрана Крис. И хотя мысли превратились в стаю пчёл, слетевшихся на мёд, и грозивших разорвать голову изнутри, я не позволяла себе расслабляться и придирчиво контролировала обстановку.
Поставить свои проблемы выше безопасности охраняемого объекта – худшая ошибка воина.
Но была ли я воином? Нет, неправильный вопрос. А была ли я вообще хоть кем-то?! Раньше – да, безусловно. Сирота. Будущий конс-маг. Та самая шпионка.
А теперь?
Я до последнего надеялась, что Алан был просто добрым дядечкой Лунером, который не рискнул убивать во мне последнюю надежду. Поначалу для меня всё выглядело, как странное стечение обстоятельств. Припёрлась в мой сон какая-то тётка, сказала, мол, Майки, вообще-то будущее видят те, в ком течёт древняя кровь. Я, почему-то поверившая этим глупым словам, побежала к Алану. Он сжалился и подтвердил припадки моей больной фантазии.
И подтвердил, что тоже видит будущее, чтобы... чтобы... я не чувствовала себя ущербной?
Боже, какая глупость.
Я тяжело вздохнула и принялась проверять обстановку. Крис медленно шла рядом, словно зомби. Людей на улицах было немного, большинство из них заходили и выходили из магазинов, молодые девчонки заворожено рассматривали манекены с одеждой. Я убедилась, что подозрительных объектов нет, и уставилась вперёд.
Моё оправдание словам Алана было притянутым за уши, но всё же логичным, правильным. Я бы с лёгкостью могла поверить этой цепочке событий, даже объяснений требовать не стала бы.
Только всё упиралось в один случай. Вернее, разговор, которому когда-то я не придала особого значения...
... а зря.
Утро в деревне Лунеров всегда начиналось рано. Жители племени привыкли к труду, а он требовал больших усилий, раннего подъёма и желания работать, иначе просто нечего будет есть и негде жить.
Шёл первый месяц, как меня покинули все, кого я знала. От Золина не было никаких вестей. Никто не сообщил мне, как в итоге разрешилась ситуация с ранением Эстана. От Дины я так и не получила ни одного письма.
Труд стал моим спасением. Когда руки были чем-то заняты, а голова сосредоточена на решении поставленной задачи, мысли не скатывались к пессимизму, депрессии и угнетению. Я забывала, что осталась ни с чем. Забывала, что у меня самой больше не было ни одного мало-мальски близкого человека.
Меня напрягали по самым разным делам: подстриги вон те кустарники, прополи двадцать грядок с клубникой. Что? Прополола? Так быстро? Ну иди ещё в цветах поройся. Полить не забудь. Тут вон у Подснежника перераспределение алкоголя – иди-ка, помоги. И с этим справилась? Слушай, а не поможешь дыру в крыше заделать? Там ещё Марфе надо помочь картошку посадить... но сперва поле вспахать надо... что, и это сделаешь?
К концу месяца кожа на руках стала облезать. Я часто таскала воду из ледяных источников, поэтому мало того, что отморозила конечности, на них ещё и цыпки появились, которые в конце концов потрескались и стали кровить.
У меня болело всё тело – особенно спина, потому что постоянно приходилось то нагибаться, то разгибаться, то тяжести таскать. К концу дня я чувствовала себя овощем, зато спала, как убитая. Без всяких снов и тупых дум на ночь.
Какие-то там уродливые руки меня мало заботили... пока их не увидел Алан.
Он заметил, что я насобирала кучу заноз, таская полена, а потом ещё и костяшки пальцев в кровь содрала.
Мужчина пришёл в мою лачугу вечером, когда свеча уже почти догорела. Я как раз слопала какую-то гадость, даже не разобрав, что это было? Каша? Суп? Может, вообще макароны?!
Безвкусная была еда, только бы желудок наполнить, чтобы он не бурчал и не раздражал... окружающих.
– Привет, – низким голосом поздоровался мужчина, придирчиво оглядывая мой домик. И чего тут было оглядывать? Постель, стол, два стула, четыре стены. Ещё пол. И окно.
– Что-то ещё надо сделать? – насторожилась я, потому как предводитель Лунеров редко баловал мой скромный уголок своим вниманием.
– Сделать? Нет, ты и так нам заменяешь половину рабочих рук.
– Это плохо? – Я напряглась ещё сильнее. Меня пришли отчитывать за трудолюбие?
– Конечно, плохо. Такими темпами все мои люди совсем разленятся.
– Эмг? – издала я крайне странный звук.
Только спустя несколько мгновений до меня дошло – это ж была шутка. Фальшиво улыбаться было поздно, поэтому я просто повернулась к Алану и стала на него смотреть.
– Ты не хочешь подойти к лекарю? – спросил он, не выдержав жутковатого молчания.
– Зачем?
– Я видел твои руки, ещё немного и их придётся отрубить.
– Ха-ха. – Странное у него чувство юмора. – Руки как руки.
Я наглядно продемонстрировала предмет нашего спора, ужаснулась и поспешно спрятала их от греха подальше.
– К лекарю не пойдёшь? – спросил мужчина, довольно изящно выгнув бровь.
– Нет, – покачала головой.
– Так я и думал.
Он оторвался от стены, к которой прислонился плечом, и в несколько шагов преодолел разделяющее нас расстояние. Затем схватил стул и одним ловким движением поставил его с другого конца стола. Он сел, и тут же раздался жалобный треск доживающей последние дни конструкции. Алан с непроницаемым лицом, сделал вид, что ничего не слышал и принялся раскладывать на скатерти всякие штучки.
Он принёс вату, бинты, йод, и ещё что-то непонятное.
– Эм? – Я проявила потрясающее красноречие. – Вы хотите меня... того? В смысле вылечить? В смысле – подлечить?
Алан вздохнул и скупо улыбнулся.
– У меня есть к тебе одна просьба, – сказал он. – Обращайся ко мне на "ты".
– Вы взрослый, это как-то неправильно, – глупо брякнула я.
– Я не знаю, какие правила действуют в твоём мире. В моём нет таких жёстких рамок. Обращайся ко мне на "ты", пожалуйста.
– Ну, как хоти... чешь, – безразлично пожала плечами.
– И чего сидишь? Давай руки, – поторопил он.
– Спасибо, конечно, за помощь, но я обойдусь без чужой заботы. С руками я сама могу разобраться.
– Ты хочешь ослушаться прямой приказ предводителя Лунеров? – Алан красноречиво выгнул бровь.
– Угу, вот прямо видно, что никаких рамок у вас нет, – проворчала я, но сдавшись под тяжёлым взглядом мужчины, положила руки на скатерть ладонями вниз.
– Тебе не кажется, что ты перетруждаешься? – хмуро спросил он, после того, как аккуратно коснулся пальцем с мазью самой глубокой ранки, а я поспешно одёрнула руку, зашипев от боли.
– Кажется, – не стала спорить, – но всё равно буду, – воинственно сказала, с подозрением наблюдая за чужим пальцем с мазью.
Он сделал выпад в мою сторону, и я аж шарахнулась вместе со стулом.
– Майки, – недовольно сказал Алан, – что ты как маленькая?
– Ну это больно!
– Значит, прыгать с обрыва в реку не больно, а обработать небольшую ранку – больно?
– ДА! – чуть не прорычала я. – И вообще, не надо напоминать мне об этом.
– Стыдно? – усмехнулся мужчина.
– Больно, – хмуро буркнула в ответ.
– Ладно, прости. Давай сюда руки. Потерпишь немного, зато инфекция не попадёт.
Я только поплотнее спрятала ладони в карманах штанов.
Алан недовольно взглянул на моё упрямое лицо.
– Ну хорошо, – устало вздохнул он, – как с этим справлялись твои родители?
Я сперва удивлённо подняла брови, а затем как прыснула со смеху, выдавив:
– Кто?!
– Мама с папой. – Предводитель Лунеров моего веселья не разделил.
– Вам не сказали? Я си-ро-та, – довольно беззаботно проговорила я.
Алан посмотрел на меня с искренним непониманием.
– Ты этому рада?
– Вы серьёзно? Как этому можно радоваться? Типо: "Хэй! Смотрите! А у меня нет мамы с папой!"?!
– Майки. Я понимаю, что тебе тяжело, но, во-первых, сбавь обороты, а во-вторых, дай сюда руки, – холодно проговорил предводитель Лунеров.
Я насупилась, недовольно засопела, но приказ исполнила. Когда мои ладони легки на стол, пришлось опустить голову и позволить волосам прикрыть лицо, чтобы спокойно стискивать зубы, когда раны начинали щипать.
– У тебя не может не быть родителей. Они есть у всех, – вновь сменив тон на рассудительный, сказал Алан.
– Биологические есть. Только они меня бросили.
– А не биологические?
– Они мне не родители, – вяло отгавкнулась я. Всё моё внимание было сосредоточено на болевых ощущениях.
– Они тебя вырастили, – не согласился мужчина.
– Ой, никто меня не растил! Тётя умерла, а дядя спился. Я сама себя растила!
Алан тяжело вздохнул, словно говоря: "Угораздило же приютить такую вспыльчивую девчонку". Ну вот и... вот и... выгнал бы меня!
– Ай!
– Прости, – покаялся мужчина. – Тебе в ближайшее время нельзя работать. Я запрещаю.
– Чего?! – Я аж голову вскинула. – Нет! Нет, я должна! Если я не буду работать, то... то...
– Что? – спокойно уточнил мужчина.
– Как мне спать тогда?
– Лекарь даст тебе успокоительной настойки.
– А днём?! Как мне днём жить?!
Алан прекратил измываться над моими руками. Он хмуро отложил флакончик с мазью, вытер пальцы о салфетку и внимательно посмотрел на меня.
– Тебя мучает то, что твои друзья уехали?
– Они мне не друзья, – огрызнулась я. Посмотрела на костяшки пальцев с маленькими крапинками крови. – Мы много пережили вместе, но друзьями так и не стали.
– Мне так не показалось.
– Да вы живёте в деревне и разговариваете с кошками, вы и о жизни-то ничего не знаете!
Алан вздохнул.
– Майки, успокойся.
– Да спокойна я, извини... те. Ой, без "те".
– Ну?
– Что "ну"? Хотите послушать историю о том, как я осталась одна? И, нет, знаете, это будет не из серии "ой, меня никто не любит, прыгну-ка я с балкона!", хотя там вокруг человека вся семья увивается. Я на самом деле одна. У меня не осталось никого. Это вы... ты хотел услышать?
– Вокруг тебя целое племя, – Алан сказал это лишь бы что сказать.
Я опустила голову и ударилась лбом об стол, да так и осталась сидеть в скрюченной позе.
– Не отбирайте у меня работу. Это всё, что у меня осталось. Я не могу спать, не могу есть, не могу даже ходить спокойно. Мне очень, очень плохо. А когда я работаю, я об этом не думаю. Как-то и не приходит в голову, что я своими руками лишила себя будущего, что подруги у меня больше нет, что всех лораплиновских друзей я потеряла. Что родные родители подкинули меня на чужое крыльцо, что приёмные оказались тиранами... вернее, дядя оказался тираном, довёл тётю, меня... короче, пожалуйста, не надо меня добивать.
Из всей этой длинной, путанной и несколько пафосной речи я пыталась донести до него одно: пока я забываюсь в работе, моё тело не разлагается на мелкие кусочки.
Но Алан услышал в этом что-то своё...
– Биологические родители подкинули тебя на крыльцо чужого дома?
Я поглядела на него, вздохнула грустно (ну, тупой человек, что с него взять?), и выдавила таким тоном, словно разговаривала с психбольным:
– Да.
– С чего ты это взяла?
– В смысле – с чего? Тётя так сказала.
– Я, конечно, не эксперт, но подкидывать младенца довольно рискованное занятие. Тебе не кажется? Может, тётя соврала тебе?
– Господи, да чего вы прицепились к моим биологическим родителям! – отчаянно взвыла я, а кулаки жёстко ударили по столу. – Они меня бросили! Бро-си-ли! Что в этом слове непонятно? Вообще-то, моя тётя заполнила графу на документах, что они могут меня найти! И что? Нашли? Не нужна я никому – ни своим родителям, ни чужим!
– Уверен, ты ошибаешься, – непрошибаемо сказал Алан, сохраняя совершенно нейтральное выражение лица.
– В чём?!
– Как минимум в том, что не нужна настоящим родителям. Как правило, если люди оставляют своих детей, у них на это есть веские причины.
– Да чего вы их защищаете?
– Я не защищаю, а призываю посмотреть на ситуацию не так однобоко.
– Однобоко?! И что же заставило их меня бросить?! Да ну! Даже знать не хочу! Они всё равно либо умерли, либо спились... и умерли!
Алан высоко задрал бровь.
– С чего ты взяла?
– Ну если они меня так любят, как вы говорите, то уже нашли бы! А раз их до сих пор нет, значит, они умерли. И вообще, это уже неважно. Мне с ними жилось бы хуже, я уверена.
– Как знаешь, – пожал плечами мужчина. – Я в любом случае не могу тебе позволить работать с такими руками. – И, прежде чем от меня послышался стон отчаяния, он добавил: – Но у меня есть вариант, чем тебя занять на это время.
– Надеюсь, не вышивать крестиком? – искренне скривилась я.
– Я могу потренировать тебя в магии.
– Серьёзно? – Я ошарашено замерла. – Вы хотите стать моим учителем?!
– Вообще-то я хотел тренироваться сам, а ты могла бы стоять рядом и смотреть.
– Да уж, в мою Академию вас никогда бы на работу не взяли, – проворчала я.
– Значит, с рассветом приходи завтра к озеру. И, Майки, у меня к тебе большая просьба: если уж ты живёшь тут, не надо мне "выкать", хорошо? Всё-таки не чужие друг другу люди.
... я замерла перед швейцаром. Он долго и внимательно смотрел то ли на меня, то ли сквозь меня. Казалось, работа окончательно его доконала.
– Я к господину ван Залену, – хрипло проговорила.
Нам с Крис открыли дверь, пропустили внутрь. Мы шагали по отполированному полу, глядя в свои искажённые отражения.
– Люди злые, – тихо сказала я, и эти слова внезапно заставили принцессу посмотреть в мою сторону. Впервые с того момента, как мы вышли от Эстана. – Они думают только о себе. Всегда. Они делают честные глаза и предают, улыбаются и врут... заботятся и бросают. Мне очень жаль, Крис, что ты испытала это на себе.
– Я его обидела? – всхлипнула принцесса, когда мы встали на диск. – Это я виновата?
Маг воздуха взмахнул руками, "лифт" поехал вверх.
– Кто знает, почему он так поступил, – глухо ответила я. – Наверное, у него была веская причина. У любого действия есть причина. И последствие.
Как только мы поднялись на нужный этаж, к нам тут же вышла Джен.
Не знаю, караулила она нас, или увидела в окно и пошла на встречу, но у неё было довольно взволнованное лицо. А когда она увидела зарёванную принцессу, то пугающе побледнела, и ускорила шаг.
– Что случилось?! – воскликнула она, её низкий голос эхом отразился от сияющих лоском стен.
– Эстан ей сильно нагрубил, – спокойным голосом отчиталась я. Командир лучников приняла девушку в свои руки и ласково обняла. – Ой, да. Передай моему отцу, что я к нему попозже загляну. Мне нужно вернуться в Академию.
Секунда. Другая. Непонимающий взгляд. Удивлённо вскинутые брови. Слегка приоткрывшийся рот. Хмурые брови. Недоверие.
– Он тебе... сказал?
Я почувствовала, как подо мной развернулась пропасть и затянула в свою бездонную пучину.
– Майки... – хрипло прошептала Джен, когда поняла, что случилось. – Стой, Майки. Ты не так всё поняла. Это... это не я должна была тебе сказать. Он собирался, но... послушай, тебе нужно с ним поговорить.
– Нет, не нужно, – ледяным голосом выдавила я.
Повернулась на пятках, и с воинской выправкой пошагала к лифту. Мне нужно было дойти. Идеально прямая спина. Чеканный шаг. Руки прижаты, голова приподнята.
Встала на диск. Посмотрела на Алана, который выбежал к Джен, когда она что-то ему крикнула. В ушах гудело, я даже его слова разобрать не смогла. В памяти великолепно отложилось только отчаянное "прости", которым Джен пыталась искупить вину перед отцом, которому не хватило смелости объясниться с дочерью самому.
Диск ехал невообразимо медленно, но я успела скрыться с их глаз.
Только на первом этаже позволила себе расслабиться. Швейцар – единственный, кто увидел мои слёзы.
Я – сирота. Навсегда.
***
Команды магов формируются под руководством опытных воинов. Эти воины повидали достаточно, чтобы сходу определить: сойдутся эти четверо магов или нет.
Сумеречный лес – не место для дружеских компаний. Не место для влюблённых парочек. Не место для эгоистов и себялюбивых личностей.
В Сумеречный лес отправляются профессионалы, которые готовы поступиться с чувствами и действовать во благо команде. Или во благо операции. В зависимости от того, какой был приказ.
Кларисса Йельская сказала предельно ясно: даже не смейте думать о любви.
Я ещё мысленно удивилась, почему? Нет, понятно, романтические отношения – это хороший способ воздействия. Но любовь ведь многогранна. Любовь – это не обязательно сю-сю-сю и ми-ми-ми.
Вся эта ситуация внезапно показала мне, что на самом деле имела в виду Кларисса. Дело не в том, что привязанность можно использовать, как рычаг давления. Дело даже не в том, что на задании свою любовь можно потерять.
В Сумеречном лесу человек остаётся один на один с собой.
Он один.
Что бы ни происходило – он всегда один. В любой ситуации, даже если рядом есть люди, они тебе не помогут. Единственный, на кого ты можешь рассчитывать, это ты сам.
Всё, что тебе остаётся – упиваться одиночеством.
– Ты чего так долго?! – прошипела Дина, встретив меня возле ворот.
Я слегка повернула голову, медленно соображая, почему я её не заметила? Не могла же она из кустов выпрыгнуть.
– Так получилось, – виновато пожала плечами и протянула ей бейджик.
– Вечно у тебя всё наперекосяк, – вздохнула подруга.
Она даже не представляет, насколько права.
– Тут всё спокойно? Меня никто не хватился? – осторожно спросила я, медленно двигаясь к главному входу в учебное здание.
– Ну, Дерек сказал, что тебя не будет на четырёх парах.
– Их же пять сегодня, – напомнила я, чувствуя, с каким отчаянием тело не желает идти ни на какую учёбу.
– Спецкурс, от него не отмазаться, – грустно вздохнула Дина.
Сама она записалась на актёрское мастерство. Видимо, особой радости ей это тоже не доставляло.
– Я, наверное, не пойду, – тихо сказала я. – Что-то... у меня ноги болят.
– Матильда, не придуривайся, – хмыкнула Дина, заметив, как я сама смутилась, не ожидав, что ляпну такую банальщину. – Зайди сперва в общагу, а потом топай на спецкурс.
– В общагу мне точно неохота идти. На этот долбанный спецкурс всё равно только самописка, да листок нужен. И арбалет.
Дина весело рассмеялась. Странно. Что я такого сказала? Пошутила и сама не заметила? Ну, Майки, приехали.
– Слушай, Сэм строго настрого мне приказал отвезти тебя сперва в общагу.
– М? Золин? – брякнула я, после чего сама же и вздрогнула. Но вокруг почти никого не было. – Зачем?
– Не знаю, но лицо у него было серьёзное. Так что иди.
– Ох...
Спустя десять минут притупленного состояния, когда каждый шаг давался с невообразимым трудом, и четыре лестничных пролёта, из-за которых я успела запыхаться, стало ясно, почему Золин так хотел видеть меня в моей же комнате.
Он проник сюда немногим раньше и успел смыться, оставив после себя... тарелку супа. Ещё тёплого. А рядом лежал свитер – не его, конечно. Он, походу дела, его купил. Для меня.
Я настороженно осмотрела помещение, выискивая ещё какие-нибудь странные знаки. Как минимум – разъярённую Дарину, возмущённую тем, что тут всякие парни шастают. Я бы, конечно, стала виноватой, на которую спустили бы всех собак.
Но соседки в комнате не было.
Был суп. И свитер. Мягкий такой, ворсистый, с широким воротом, чтобы без проблем можно было спрятаться от морозного ветра. Естественно, на вещи не было ценника – чтобы я долго думала, какую конкретно сумму придётся отдать (но сперва скопить), и в итоге решила бы ничего не отдавать.
Интересно, мягкие свитера спасают от одиночества? Они греют? Обнимают? Свитер – может стать лучшим другом?
– Слушай, приближается время твоей безвозвратной старости. Кто-то же должен будет носить тебе таблетки от маразма!
– Пожалуй, я найму тебя в пожизненное рабство.
– Когда-нибудь твой дом снесёт «случайным» потопом. И тебя вместе с ним.
– С другой стороны, мне не придётся пить таблетки.
Я зло смахнула слёзы. Остервенело потёрла глаза, включила воду, умылась, высморкалась в раковину (вечно эти сопли текут, стоит только заплакать!). Схватила самописку, листок, и вяло побрела на пару.
Дина права: не стоит пропускать спецкурс.
Занять мысли чем-то глупым – вот единственное спасение.
– Тебя что-то тревожит?
– Нет, с чего бы.
– Майки, вроде ты уже давно усвоила, что от меня бесполезно что-то скрывать.
Я подняла глаза. Такое красивое небо. Извилистые облака, голубая гладь, тонкие солнечные лучики и... хмурая туча, виднеющаяся вдали. Я вздохнула. Туча была далеко, но там, ближе к горизонту, небо было тёмно-синим. Дождь приближался неумолимо.
Я бы могла отсрочить непогоду. Но что плохого в дожде? После него поднимается лёгкая дымка, а от дороги пахнет приятной свежестью и сыростью.
– Не нужна я никому – ни своим родителям, ни чужим!
– Уверен, ты ошибаешься.
– В чём?!
– Как минимум в том, что не нужна настоящим родителям. Как правило, если люди оставляют своих детей, у них на это есть веские причины.
Взяли, да вырубили весь мой сад. И вот что это такое?! Ну кто будет любоваться газоном?! Зачем он вообще нужен?!
Конечно, заведующим нет дела до того, что этот сад значил для студентов. Или хотя бы для одной студентки. Сад был красивым. И садовник у него был добрый, заботливый, отзывчивый.
И времена тогда были простыми.
– Ты чего такая нервная?
– Привычка.
– Поговорили?
– Вам-то какое дело? Чего вы вообще сюда пришли?
– Судя по всему, у вас друг к другу полно претензий. Хотел убедиться, что ты осталась жива.
– Да лучше бы я сдохла. Вы шпионите за мной?
– С какой стати? Вы орете, как стадо голодных кошек. Не услышать вас просто невозможно.
– Кто вы вообще такой?
– Алан.
По ощущениям казалось, что прошла целая вечность. Но в Академии время словно замерло. Я будто и не уходила отсюда. Никто не заметил моего отсутствия. Не то что бы мне очень хотелось объяснять свои прогулы проф-магам, но...
Помню, в лораплиновской Академии я всё никак не могла найти тихое, уютное место. В нашей Академии было не так. У меня существовали любимые укромные уголки – нулевой этаж, к примеру. После того, как студенты убедились, что никаких потайных ходов там нет, это место никого к себе не манило.
Ещё крыша.
Я редко выходила туда, всего три или четыре раза за всю учёбу. Но попасть туда вполне возможно, постоять рядом с выступом – тоже. Посмотреть на панораму города. Опустить взгляд, почувствовать, как перехватывает дыхание от высоты и... сделать шаг назад.
– Ты не поела, да?! – оскорблёно возмутился Золин вместо приветствия.
Надо же. Я и не заметила, как добрела до нужной аудитории. Подняла взгляд, посмотрела на взъерошенного парня.
– М... нет.
– Вот, вот она – благодарность за мою заботу! – наигранно (или взволнованно?) проговорил Золин.
Несколько студентов удивлённо покосились в нашу сторону. Мы, как обычно, ждали своей очереди, чтобы попасть в кабинет.
– Не нужно было ничего приносить, – хмуро буркнула я.
– Угу, у тебя всего лишь нет ни еды, ни тёплой одежды, – внезапно зло огрызнулся парень.
От его реакции я подавилась собственной. У меня уже созрели в голове ответные колкости, но пришлось их проглотить.
– У меня есть еда, я кушаю в столовой, – напомнила осторожно.
– Можно было просто сказать "спасибо". – Золин выглядел слегка смущённым. Похоже, сам не ожидал, что так сорвётся. Ну ничего, бывает. Не всегда же нам быть мягкими и пушистыми. – Как там мой брат?
Как Эстан? Он облил меня грязью. Ранил Крис. Побурчал на твой счёт. Сказал мне, кто мой отец.
– Хорошо, – пожала я плечами. – В смысле, лучше, чем был.
– Он что-нибудь сказал на счёт нашего дела?
– Да. Сказал, что конс-магу можно доверять, – я говорила предельно кратко. Если кто и подслушивает, то не поймёт, о чём речь.
– Неожиданно. – Золин уставился в пол. Лицо у него было какое-то бледное. – Что ж, он редко ошибается.
– Ты чего такой странный? – Я настороженно оглядела друга с ног до головы. – Опять за сочинение переживаешь?
– Э-э... да.
– Успокойся. Ты лучший, и прекрасно об этом знаешь. Тебя похвалят. И вообще всё будет хорошо.
Золин недоумённо покосился на меня.
– Ты тоже сегодня странная.
Просто Алан оказался моим отцом. Я моргнула, натянуто улыбнулась и повторила:
– Всё будет хорошо.
Дверь аудитории отворилась. Из помещения стали выходить студенты. Мы ждали, пока поток отмучившихся "зомби" прекратится, и впустят "свежую кровь".
– Можно тебя кое о чём попросить? – неожиданно тихо спросил Золин.
– Ну да, конечно.
– Оценишь моё сочинение?
– Прямо сейчас? – Я удивлённо подняла брови.
– Нет, когда я буду читать.
– Там опять что-то душещипательное?
– Надеюсь, – пожал плечами парень.
Мы зашли в аудиторию, расселись по своим местам. Прохор Авдеевич глотнул водички из бутыли и, прочистив горло, принялся вещать:
– Меня невероятно удивляет ваше отношение к учёбе! Как будто это нужно не вам, а мне. Я, конечно, ценю, что вы бережёте мои нервы. Но ещё раз повторяю: не сдавать работы нельзя!!!
Конечно, злой и оскорблённый взгляд достался мне. Он прямо так и вопил: "Матильда, если тебе этого не надо, то просто не приходи сюда! Халтурщица!".
– Ты что, опять не сделала? – Золин тоже удивлённо покосился в мою сторону.
– Не до того было, – тихо буркнула в ответ.
Парень выкладывал на стол кучу вещей из рюкзака. Я смущённо посмотрела на свои самописку и листочек. Мда.
– Ты чего, все свои монатки из общаги притащил? – пробурчала я.
– Только самое необходимое.
Из необходимого у него были: гора учебников, причём по тем предметам, что вообще никак не касались спецкурса; четыре самописки (я и одну-то с трудом находила, а тут!); стопка листков; пирожок.
– Это ещё что? – Я удивлённо посмотрела на последнюю вещь.
– Это тебе. – Золин одним ловким движением подвинул еду на мою сторону парты.
– Э?
– Ты как-то сказала, что в столовке вкусные пирожки. Вот я его и взял. Прямо как чувствовал, что суп ты не поешь!
Перед глазами внезапно предстал недожаренный блин, намертво прилипший к полу. Я меланхолично посмотрела на еду, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
– Зачем ты это делаешь? – непонимающе спросила.
Золин ответить не успел, потому что Прохор Авдеевич злобно призвал студентов к тишине и порядку, после чего официально начал занятие.
– Сегодня мне не хочется терроризировать вас своими замечаниями. Давайте сделаем так: кто хочет, чтобы его работу разобрали, поднимите руки. Вами сегодня и займёмся.
Золин, конечно, был среди активистов. Я же попыталась сделать вид, что меня не существует.
– Отлично, Сэм, тогда с тебя и начнём. А Матильда напомнит нам тему сегодняшнего сочинения.
Я затравленно покосилась на соседа по парте.
– Что такое любовь, – одними губами проговорил Золин.
– Что такое любовь, – повторила я.
– Спасибо, Сэм. – От преподавателя ничего не укрылось. Он меня окончательно невзлюбил. – Выходи сюда, читай громко и с выражением.
Золин выполнил всё так, как его и просили.
Он написал сочинение на тему "Что такое любовь?".
Он вышел перед нами, уверенно выпрямился и, поймав чей-то взгляд, улыбнулся, подмигнул, а затем прокашлялся и начал читать.
Громко.
С выражением.
– Я могу сравнить любовь со смертью. Любовь, как и смерть, трудно спутать с чем-то. Когда ты умираешь, ты никогда не назовёшь это "простудой". Когда ты любишь, ты никогда не назовёшь это "влюблённостью".
Я хмыкнула. Сцепила кулаки и уткнулась в них подбородком. Хотелось лечь и забыть обо всём на свете, но я должна была пережить это занятие. А затем пережить последующие часы. И ещё. И ещё. Просто пережить.
– В этом мире можно ко многому отнести слово "любовь". Любовь к музыке, любовь к природе, любовь к человеку, эта жизнь наполнена любовью. Я бы хотел выделить самую банальную, но самую непростую любовь.
Золин перевернул листок другой стороной. Я внезапно заметила, что его руки слегка дрожат, а голос стал на порядок ниже.
– Любовь к девушке – это ужасно. Когда ты любишь, ты становишься полной размазнёй. У тебя начинают трястись руки, и появляется странная нерешительность. Ты понимаешь, что должен думать о чем-то важном, но все твои мысли абсолютно тупые. Ты думаешь о любви. О ней. И ты превращаешься в простую тряпку, потому что всем нам с самого рождения вбивали, что мужики должны быть сильными, решительными и рациональными. А когда ты влюбляешься, ты сперва вообще не понимаешь, что происходит. От рациональности не остается и следа, а внутри появляется тупое щекочущее чувство, и ты сидишь, и в ужасе думаешь: "Это что, те самые бабочки?!".
Чем влюбленность отличается от любви? Когда ты влюблен, тебе хочется петь и плясать от счастья. Когда ты любишь, хочется утопиться. Когда ты влюблен, тебе кажется, что твоя девушка идеальна. Когда ты любишь, ты видишь каждый её недостаток, но становишься сумасшедшим, потому что понимаешь, что тебе плевать. А ещё из-за любви ты превращаешься в какого-то полоумного маньяка. Тебе хочется убить любого парня, который подойдёт к твоей девушке. Возможно, это бред – про подкашивающиеся колени, потеющие ладони и поцелуи под луной. Не знаю, этого мне испытать не доводилось. Но одно я могу сказать точно: если человек хоть раз полюбит, он уже никогда не будет прежним.
Я поймала его взгляд. Золин смотрел прямо на меня, одновременно меняя листки. Он взял вторую бумагу и прочитал самое последнее предложение:
– Так что же такое любовь? Любовь – это когда она говорит, что обожает пирожки, а ты, как идиот, воруешь их из столовой. Любовь – это когда тебе не всё равно, что она с самого утра ничего не ела.
Чувствуя, как стынет в жилах кровь, я опустила глаза.
На столе лежал пирожок.
