Текст книги "Мужчины в нашей жизни"
Автор книги: Анастасия Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Часть вторая
Глава 1
– А что они еще тебе посоветовали?
Мы сидели на кухне Лизиного таунхауса, по убранству напоминающего скорее пещеру. В интерьере преобладало сочетание темного дерева с грубо отесанным камнем, а на стенах я даже заметила блеклые, неловкие изображения мамонтов, имитирующие, должно быть, наскальные рисунки.
– Что посоветовали? Фитнесом заниматься. Стрижка это как бы камертон моего нового имиджа, требующий безупречной осанки, стройной фигуры и тэдэ и тэпэ.
– Придется потерпеть! Попала в лапы к нашим стилистам – они живой тебя не выпустят, не пощадят! Как не пощадили твои роскошные локоны…
– Ну, с локонами – гениально!
– В некотором смысле. – Лиза согласилась со мной. – Новая стрижка тебе действительно очень идет, и цвет… Только имей в виду, такие прически хороши до тех пор, пока есть филировка. Через несколько недель ты рискуешь обнаружить у себя на голове бесформенную волосяную массу. Но проблемы могут появиться и раньше: колорирование не потерпит соседства с твоим естественным цветом.
– Где же выход?
Лиза засмеялась:
– В нашем салоне. Все равно будешь на фитнес приезжать, заодно навестишь стилиста.
– Хорошо тебе рассуждать! Откуда у меня столько времени?!
– Но ты же на что-то рассчитывала, когда покупала клубную карту, – предположила Лиза.
– А ты в курсе?
– О! Я думаю, все в курсе! Для нас это целое событие. Мне даже уйти сегодня разрешили пораньше за то, что выгодную клиентку привела.
– Значит, ты используешь родственные связи в корыстных целях?!
– Или, наоборот, служебное положение в целях поддержания родственников. – Лиза вышла из кухни и через минуту вернулась, держа в руках зеркало. – Только взгляни!
Я еще раз тщательно изучила свою прическу и пришла к однозначному выводу: произведение искусства. Естественный силуэт, безупречная филировка, красиво подчеркивающая многоцветье прядей: платиновых, коньячно-розоватых, насыщенно каштановых. Прощай, бесславное купеческое прошлое – скучные завитушки, банальный золотистый колор! Из зеркала на меня смотрела независимая жительница современного мегаполиса, деятельная, решительная, обремененная жизненным опытом и интеллектом, но вместе с тем женственная и привлекательная. Это и была я.
– Ну что, довольна? – продолжала Лиза тоном змея-искусителя. – Но помни, красота требует постоянного ухода.
– Поймали вы меня в сеть.
– Да ладно, все ерунда. Надоест, будешь опять со своими локонами.
– Ни за что! – испугалась я и, желая перевести разговор на другую тему, спросила: – Зачем вы превратили свое жилище в цитадель мрака?
– Думаешь, это я? Бог с тобой! Это муж, его проделки! Вдруг ни с того ни с сего ему надоела наша миленькая квартирка – вбил себе в голову, что ему нужен таунхаус. Потом, правда, у меня мелькнуло одно подозрение, почему он не хочет на старом месте жить.
– Ну и почему?
– Его первая жена была ведьма.
– Как это ведьма?
– Колдунья.
– Настоящая?
– По крайней мере, с огромной практикой. Может быть, тебе даже попадались ее рекламные объявления: Леонарда – магия добра и зла.
– Попадались. – Я вспомнила глянцевый разворот «Sweet girl». – Она еще гороскопы составляет.
– По старой памяти Леонарда любила заглянуть к нам на огонек, посидеть, поболтать, выпить чашечку кофе.
– А твое присутствие ее не смущало?
– Она меня не учитывала. То ли просто не замечала, то ли не понимала, кто я такая… Сначала я возражала против нашего переезда, а когда догадалась, почему он все это затеял, смирилась, потеряла бдительность. И вот прихожу на свой новый дом посмотреть и оказываюсь в жилище первобытного человека.
– Ты громко возмутилась?
– Что ты! Он так гордился этим проектом! Пришлось сказать, мол, все хорошо, дорогой, просто замечательно. Я ведь не хотела его расстраивать… А потом, надо быть справедливой: кое-какие приметы современной цивилизации в нашем доме можно все-таки обнаружить.
– Например?
– Бытовую технику. Ужин, как видишь, я готовлю на электроплите, а не в очаге, как это можно предположить с порога.
Лиза вовсю занималась приготовлением ужина – тушила мясо с грибами, резала какой-то хитрый салат, чистила ароматные весенние овощи. Первобытная кухня на глазах превращалась в кухню дорогого ресторана.
– При таком количестве блюд рядовой ужин грозит перерасти в праздничное застолье!
– Тебе надо сказать спасибо. Когда я в последний раз возвращалась с работы в шестом часу? Даже и не припомню. Так что будем считать, это ты подтолкнула меня на кулинарные подвиги. Надеюсь, поужинаешь с нами?
– Спасибо. – Я поблагодарила без энтузиазма.
Оставаться к ужину мне не хотелось из-за Лизиного мужа Саши. Знакомы мы были мало, но я, тем не менее, ощущала в нем некую враждебность. То ли он недолюбливал меня из-за моего близкого родства с Лешкой, то ли я просто не нравилась ему. Возможно, дело вовсе и не во мне, а в холодновато-презрительной манере держаться, усвоенной раз и навсегда этим человеком.
Но из боязни огорчить Лизу приглашение я решила принять.
– А обычно у нас знаешь какие ужины? Кто что в холодильнике найдет, то и съест! Да ты знаешь, тебе Лена нажаловалась, – весело объясняла Лиза, так же весело постукивая ножом по разделочной доске.
Удивительно, что связывает эту легкую, прелестную женщину с молчаливым, вечно хмурым Сашей? А что связывало ее с Лешкой? Мой брат, хотя и немного повеселей, тоже с целым рядом нелицеприятных качеств. «А что связывает нас с Глебом?» – мелькнула у меня мысль.
Выходило – ничего конкретного. Притяжение, невозможность долго существовать друг без друга, планы на будущее: дом, сын… – вещи все довольно эфемерные.
Исключение составлял, пожалуй, вопрос о доме. Очень скоро, максимум через месяц, из сферы фантазий он переместится в практическую плоскость и тогда… А что, собственно, тогда? Я уже придумала, как разрешить этот вопрос легко и изящно. Пусть господа мужчины рыщут по судам и нанимают самых лучших адвокатов, я прекрасно понимаю, чем вся эта история должна завершиться. Точнее, у нее может быть два финала, в зависимости от решения суда. Если квартиру присудят Глебу (а так, вероятнее всего, и случится), я навсегда перееду к нему и свою часть маминой квартиры подарю Лешке. А если Сергей Юрьевич Капошко сумеет-таки совершить невозможное – доказать, что Глеб вступил в сговор с хромоногой теткой, – мы останемся на Ленинском. Правда, Глеб ужасно щепетилен, он даже сейчас сохраняет за собой съемную квартиру. Подтекст в этом деле такой – ни на что твое не рассчитываю. Но я попробую его убедить. Дам понять, что в нашем доме он – единственный хозяин. А мама меня поддержит. Конечно поддержит, только бы она скорее поправилась.
– Как здоровье Инны Владимировны? – спросила Лиза, каким-то чудом угадав движение моих мыслей.
– По-моему, неважно. Хотя врач уверяет, что самый страшный этап уже пройден.
– А я тут позвонила своим знакомым… помнишь, рассказывала о них?
– Что ж они посоветовали?
– Да ничего конкретного! Говорят, заочные консультации – шарлатанство.
– Как же быть? Я ведь на них очень рассчитывала!
– Давай свозим Инну Владимировну к ним в реабилитационный центр. Хочешь, я с вами съезжу?
– Ничего не выйдет. По условиям контракта пациент до полного выздоровления не имеет права покидать клинику.
– Тогда давай пригласим психиатра к ней.
– Этого они тоже не позволят.
– А мы под видом родственника. Скажем, например, что он ее сын. Лешка ведь ни разу не бывал в клинике?
– Ни разу.
– Вот и отлично. И кстати, Елена рвется навестить бабушку. Когда ей лучше поехать?
– Можно завтра. Но… ты не боишься за нее?
– А что? Очень тяжелое зрелище?
– Тяжелое. Но сочувствие, страх, жалость в данном случае исключены. С мамой надо говорить таким тоном, будто ничего особенного не происходит.
– Такое нашей Ленке явно не по зубам! – покачала головой Лиза. – Может, мне с ней поехать?
– Смотри, как у тебя со временем… И потом, твое присутствие очень смутит маму.
– Ладно, придумаем что-нибудь. Я заметила: нужно постоянно думать над проблемой, и тогда обязательно найдешь лучший выход.
– Ты опять ищешь какие-то выходы? – заглядывая в приоткрытую дверь кухни, с улыбкой спросил Саша. Улыбка у него была эксклюзивная – предназначенная одной только Лизе, и никому другому на свете. Заметив меня, он тут же добавил сухо: – Что-то случилось? Почему ты раньше времени вернулась с работы?
– Можешь поздравить меня с первым коммерческим успехом! – расхохоталась Лиза. – В мои сети угодил жирненький клиент! Я схватила этот денежный мешок в охапку и быстренько поволокла в наш салон!
– Что за жирненький клиент? – Саша удивился вполне серьезно. – Ты что, у метро стоишь, раздаешь рекламные листовки?
– Да ты с ума сошел? – веселилась Лиза. – Просто хозяйка недавно сказала нам, мол, приводите своих знакомых и родственников. Вот я и привела Наталью. А она, представляешь, раскошелилась на клубную карту! За это меня премировали досрочным уходом домой.
– Как в том фильме. – Лизин муж кисло взглянул на меня. – Премировали красными революционными шароварами.
Лиза усмехнулась:
– Иди мой руки, сейчас будем ужинать…
За ужином Саша рассказывал о своем новом проекте. Молодая женщина, приобретя студию в новом доме в районе Кутузовского проспекта, пожелала оформить помещение в японском стиле. При этом функциональные моменты ее не волновали. На вопрос о том, какими она видит спальню, кухню, гостиную, заказчица лаконично отвечала:
– В японском стиле.
Тогда он попробовал зайти с другой стороны. Спросил:
– А что такое, по-вашему, японский стиль?
– Минимум мебели, низкой, желательно стеклянной, максимум свободного пространства и цветов! – в мгновение ока выдала дама. – У меня сестра в японском стиле квартиру переделала. Картинка!
Саша покинул студию, огорченный расплывчатостью требований и собственной некомпетентностью. Он плохо разбирался в восточных стилях – работал в основном с европейскими.
– А что тебя смущает? – спросила Лиза, незаметно подкладывая в тарелку мужа салат. – Сейчас нарисуешь низкую стеклянную мебель, завтра сдашь в производство. Все как обычно…
– Ну ты даешь! – От возмущения Саша даже приосанился. – Где ты видела, например, стеклянные диваны?
– Стеклянные диваны? – Лиза изобразила рассеянность. – Где-нибудь да есть.
– Они же разобьются, если на них садиться!
– Ну пусть будет не стекло, а его пластиковая имитация! По виду то же самое, зато практично.
– Ты понимаешь, что говоришь?
– А что? Понимаю…
– Думаешь, приятно сидеть на пластике?
– Так его можно подушками завалить. Хорошенькими такими подушечками в японском стиле. Точно?
– Точно… – Саша взглянул на жену с той же кислой миной, с какой недавно смотрел на меня. – Подходы у тебя дилетантские. Я по дороге на Арбат заехал, два альбома по Японии купил. Сейчас изучать придется.
– Если есть альбомы, тебе вообще бояться нечего… – начала Лиза обрадованно.
Муж страдальческим голосом перебил ее:
– Не могу же я их слепо копировать! Впечатления должны отстояться, только тогда получится что-то действительно оригинальное.
– Я не возражаю. Пусть впечатления отстаиваются, пусть все, что угодно, – Лиза на этот раз отказалась от веселой дурашливой манеры и заговорила серьезно, даже строго, – но только не по ночам. По ночам надо спать! Иначе сердечные приступы, давление… Тебе ведь шестнадцать было уже давно!
К моему изумлению, Саша легко согласился с Лизиным категоричным тоном и обещал закончить просмотр альбомов до двенадцати.
– А что, Наташа, – обратился он ко мне, – можно получить у вас профессиональную консультацию? Или только в офисе по ценам прейскуранта?
– Пожалуйста. – Я приятно удивилась его непринужденному обращению.
Зря его дичилась! Саша нормальный человек, просто творческий и потому немного своеобразный.
– Видите ли, наша компания собирается взять кредит…
– Для чего? – забеспокоилась Лиза.
– У Макара, знаешь ли, грандиозные планы. Хочет мебельное производство открыть.
– А сейчас у вас что?
– Сейчас ерунда, кустарщина. При таких мощностях мы скоро с заказами справляться перестанем.
– Значит, вас волнуют иные проблемы, – заметила Лиза. – Нам не хватает клиентов, вам – мощностей.
– Вот именно, не хватает мощностей! Собирались арендовать цеха на Рязанке, но потом Макар передумал – своим нужно обзаводиться.
– И что? Собственный завод строить будете?
– Завод – это массовое производство, – объяснил Саша. – А у нас «Мебель-эксклюзив». Ну, что вы, Наташа, скажете о кредите?
– Сразу ничего не скажу – приблизительность невозможна в таких делах. А сколько лет работает ваше предприятие?
– Лет восемь, наверное. А что?
– Молодые фирмы имеют право на беспроцентные кредиты.
– Молодые – это как?
– До двух лет. Хотя и прочие могут рассчитывать на льготы при наличии полной финансовой отчетности… Вообще, кредитных программ теперь великое множество, обязательно подберу вам что-нибудь. Позвоните через неделю.
– Спасибо. – Саша улыбнулся вежливой улыбкой хорошо воспитанного, но холодного человека.
И я опять поймала себя на мысли: а что их связывает? При всем несходстве манер, темпераментов, взглядов на жизнь было очевидно, что эти двое – родные люди. И жилище их действительно дом – не пещера и не секция таунхауса, как это представлялось поначалу.
Дом… Это ведь не стены и квадратные метры, за которые отдельные жители нашего города готовы перегрызть друг другу глотки. И не добротный ужин, приготовленный строго к назначенному часу.
А что? Что? Что тогда?.. – вглядываясь в Сашу с Лизой, мучительно соображала я.
Это не праздный вопрос. Я вдруг остро почувствовала: только в доме возможна настоящая жизнь. А ее итогом станет та самая актуализация, по которой страстно тоскует Глеб. И не один он. О людях, сумевших актуализироваться, говорят: состоявшийся. По большому счету в этом и заключен главный смысл нашего пребывания на земле – деньги и вещи всего лишь ступеньки, порой шаткие и сомнительные, на пути к достижению этой цели. Подсознательно к актуализации стремятся все, даже Катя Ястребова, оценивающая мир с сугубо материальных позиций.
– Положить тебе еще мяса?
– Спасибо, Лиз, мне уже пора.
– Подожди, сейчас будем пить чай. У меня варенье есть, земляничное…
Но я уже не могла ее слушать. Захотелось сразу, как по мановению волшебной палочки, оказаться в своем доме. Где он, мой дом? Там, где Глеб! В этом я не сомневалась ни минуты.
– Я тебе завтра насчет Инны Владимировны позвоню… – сказала на прощание Лиза, но я лишь безразлично кивнула в ответ, увлеченная своим новым состоянием.
Меня тянуло к Глебу – домой, и казалось, промедление смерти подобно… Выехав из поселка таунхаусов на шоссе, я вся отдалась счастливому нетерпению, а стрелка спидометра между тем переползла зловещую отметку сто пятьдесят. Нетерпение обернулось дорогим удовольствием.
– Штраф в два, в три, в пять МРОТ… – четко, как диктор телевидения, выговаривал гибэдэдэшник.
– Что такое МРОТ? – не поняла я.
– Минимальный размер оплаты труда, – ответил страж порядка очень быстро и не менее внятно.
Сколько раз видела на бумаге это чудовищное сочетание букв, но никогда не слышала, чтоб кто-нибудь рискнул его озвучить.
– …Двести, триста, триста пятьдесят рублей… Придется у вас права отобрать, чтоб было неповадно!
Я молча протянула ему тысячу и вернулась в машину.
Глава 2
Музыку было слышно уже в прихожей. Незамысловатый, давно знакомый мотивчик… Покопавшись в закромах памяти, я словно наяву увидела полосатый пиджак, надетый на голое тело, длинный шерстяной шарф, повязанный вокруг мощной шеи, лаковый картуз. Остап Бендер в исполнении Андрея Миронова! Мгновенно вспомнились слова его песенки:
О, наслажденье скользить по краю,
Замрите, ангелы! Смотрите, я играю!
Моих грехов разбор оставьте до поры,
Вы оцените красоту игры!
И припев, бывший одно время столь популярным:
Глеб сидел у компьютера. То ли разбирал уже сыгранную шахматную партию, то ли обдумывал ход в еще незавершенной. Он не слышал, как я вошла в квартиру, не повернул головы. Это было кстати. Я долго стояла в прихожей, полной грудью вдыхая воздух своего дома, приходила в себя после сумасшедшей гонки и, наконец, тихо окликнула его:
– Глеб, почему ты играешь в шахматы под такой низкопробный аккомпанемент? Где ты взял эти шариковские напевы?
– Что значит шариковские? – удивился он.
– В духе булгаковского Шарикова. Профессор Преображенский предлагал ему пойти в Большой на «Аиду», а очеловеченный пес наяривал на балалайке «Яблочко». Помнишь фильм?
– Что поделать? У меня и в самом деле такие вкусы. – Глеб развел руками. Занятый мыслями о своих музыкальных пристрастиях, он не заметил перемен в моем имидже и как ни в чем не бывало продолжал: – Завтра утром на Волгу едем, по дороге послушаешь мое любимое радио.
– Подожди, Глеб, на Волгу?..
– Завтра суббота, ты забыла?
– Нет, но…
Субботу я собиралась провести на даче, закончить то, что мы не успели в прошлый раз с Еленой и Лизой.
– Дача – это скучно, – заявил Глеб.
После короткого раздумья я уже не сомневаюсь – скучно. Одно и то же из года в год: грядки, клумбы, цветочки, кустарники, пол на террасе, крыша у сарая…
– Дача – это скучно, – абсолютно искренне соглашаюсь я.
Правда, кроме субботы у меня еще имелись планы на воскресенье. Я хотела поехать в клинику к маме.
– Отдыхать нужно на природе. Представь себе: хвойный лес, вековые сосны, тихая лесная река…
– Волга?
– Дубна. До Волги почти сто пятьдесят километров, мы устанем, захочется передохнуть.
…Полумрак хвойного леса, ярко-голубые лоскутки неба, мелькающие между темными кронами, плеск лесной речки – и все это для нас двоих, для Глеба и для меня… Попрошу Лизу, чтоб в воскресенье она навестила маму…
– Как называется твое любимое радио? – спрашиваю я утром в машине.
– «Шансон»… Нажми, пожалуйста, левую клавишу.
Я лишь слегка прикоснулась к кнопке на панели магнитолы, и из динамиков, как из резко открытого водопроводного крана, в салон полился поток грубовато-примитивной лирики:
– Какая странная песенка. – Я снисходительно улыбнулась.
– Это Новиков, – ответил Глеб, не отрывая взгляда от дороги.
Дмитровское шоссе – опасная трасса: бесконечные извивы и повороты, горки и пригорки, крутые неожиданные спуски. На подъеме взгляду путешественника открываются прямо-таки идиллические картины – низины и холмы, покрытые нежной, молодой травкой, деревушки, живописно разбросанные тут и там и кажущиеся с большого расстояния аккуратно игрушечными.
Увы, вся эта красота только для пассажиров, а водителям достается восклицательный знак в треугольнике – предупреждение об опасностях на дороге.
– Так ты не знаешь песен Новикова?
– Никогда не слышала.
Мы въезжаем в населенный пункт, на несколько километров растянувшийся вдоль шоссе. Вблизи понимаешь: ничего идиллического здесь нет и в принципе быть не может. Обязательные пятиэтажки, серые кирпичные и грязно-белые блочные, между ними – крепостные стены и черепичные крыши суперсовременных коттеджей. Постройки под названием «я памятник себе воздвиг нерукотворный».
– Неужели никогда не слышала Новикова? Его альбом восемьдесят пятого года…
– В восемьдесят пятом году я училась в седьмом классе.
– Ты не понимаешь! Это классика. Я сейчас поставлю диск…
Но знакомство с творчеством Новикова временно пришлось отложить: на выезде из населенного пункта обнаруживался симпатичный придорожный ресторанчик, и мы остановились перекусить. Из дома выехали рано – Глеб ни за что не хотел тратить драгоценное время на завтрак. Зато теперь мы оба чувствовали необходимость подкрепиться.
После вчерашней беседы со специалистом-диетологом (владельцам клубной карты в Лизином салоне эту услугу оказывают бесплатно) я выбрала приготовленную на пару рыбу и греческий салат.
– Попробуйте мед. – Официантка – молоденькая девочка, наверное, уроженка невзрачного населенного пункта, – смотрит на нас, искрясь улыбкой и юностью. – Хороший мед, здешний, нам его прямо с пасеки привозят. А масло – с фермы, тут ферма недалеко… И булочки у нас горячие, мы их сами печем.
Я так и чувствовала, что в этом кафе должен быть мед: шторы и скатерти здесь такого красивого насыщенно желтого – медового – цвета. Ладно, с понедельника буду ходить на фитнес, начнется новая жизнь, а пока…
– Пожалуйста, принесите мед, булочки, масло… и кофе со сливками.
– А знаете, наше фирменное блюдо – мороженое с медом и орехами…
Покинув придорожное кафе – вырвавшись из медового плена, я возвращаюсь в машину и начинаю с азов изучать творчество Новикова. Слушаю тот самый первый альбом, что произвел на Глеба неизгладимое впечатление.
– Тебе по-прежнему нравятся эти песни?
– Не знаю. Теперь трудно сказать. Они для меня часть жизни, знак эпохи.
– Эпохи? Какой? Тебе было двадцать лет, казалось, все впереди и все удастся. Чудное ощущение слилось с мотивами песен, не правда ли?
– Никак не можешь отказаться от мысли, что ты величайший экстрасенс современности? – шутит Глеб.
– Просто пытаюсь понять, чем они тебе так понравились.
– Они мне понравились, потому что они стоящие. Глубокие и лиричные. Все, слушай.
И я слушаю… Опять о каких-то девочках, растворенных в тумане лет. Глеб между тем с непроницаемым лицом смотрит на дорогу. Боится не справиться с управлением на влажном извилистом шоссе или девочек своих вспоминает? Как качалась ночь на каблуках и кувшинки путались в пруду… Пожалуй, в этой песне действительно есть что-то пронзительно лирическое. Не так уж она и примитивна.
Неожиданно лирика оборвалась, уступив место трем блатным аккордам:
Я вышел родом из еврейского квартала.
Я был зачат за три рубля на чердаке.
Тогда на всех резины не хватало,
И я родился в злобе и тоске, —
доверчиво сообщает о себе герой песни.
Вон на что замахнулся автор-исполнитель лирических песен – на исследование психологии социальных низов! Злоба и тоска – еще до рождения, и говорится об этом подчеркнуто спокойно и буднично. Просто констатация факта. Как будто не о себе… И ужасы жизни, вся ее грязь и мерзость, воспринимаются как нечто само собой разумеющееся.
Только первый опыт общения с советскими правоохранительными органами в два счета заставляет нашего молодого человека отказаться от привитого средой образа жизни, так сказать, социально переориентироваться:
В конце песенный герой неожиданно вспоминает о неведомом ему отце:
Во мне гудят твои дурные гены…
Может, то, чем он стал, вовсе не следствие атмосферы злобы и тоски, а лишь действие генетического кода?
Проблемная песня, философская!
Уж не это ли привлекло Глеба? – усмехнулась я про себя.
– Ну что, тебе нравится?
– Нравится.
Я снова соглашаюсь с ним, и снова делаю это легко и абсолютно искренне. Неужели так и буду во всем и всегда с ним соглашаться? Постепенно я совсем перестану существовать, превращусь в продолжение Глеба… Нет, продолжение – это дети, вожделенный сын. А я просто стану его частью. Натальей Мажаровой. Недаром в англоязычных странах, когда женщина выходит замуж, ее официальным именем становится фамилия и имя мужа. Например, миссис Джеймс Смит. А была какая-нибудь Беатрис или Эмили. И я тоже когда-то была Натальей…
Дорога в очередной раз резко ползет вверх, справа в тающей дымке остаются домики и холмы, а прямо над нашим лобовым стеклом повисает рекламный щит с надписью «Дмитрову – 850 лет. Здесь начиналась Россия» под имитацией старинной фотографии: белокаменные зубчатые стены, потемневшие кресты, купола.
Монастыри и храмы города Дмитрова, хрущобы, коттеджи, рынки и воинские части, стеклянные супермаркеты, барачные двухэтажные постройки – словом, все, чем богата российская провинция, проплывает на этот раз за кадром. Мы объезжаем стороной древний город Дмитров и вскоре оказываемся на узком ухабистом шоссе, не менее извилистом, чем предыдущая трасса. Однако и на такой дороге находятся желающие показать себя. Тяжелый черный джип с ослепительно горящими фарами угрожающе мчит нам навстречу, на полном ходу обгоняя лениво трусящую «Газель». За ним с таким же молодецким посвистом проносится золотистая «десятка», дальше – маленькая иномарочка, не желающая, видимо, ни в чем уступать большим «братьям».
Жарким солнечным днем вид включенных фар неприятно поражает. Включенные фары днем – сигнал тревоги. Будто первый год войны, колонны грузовиков, толпы испуганных беженцев, бредущих за ними по пыльной дороге. Где я все это видела? В кино? В своем подсознании? Ведь родилась я почти через тридцать лет после войны. Или это действие генного кода, воспетого Александром Новиковым? Сколько поколений наших предков, гонимых войнами и невзгодами, скиталось по дорогам…
Очередной автомобиль пронесся буквально в двух десятках сантиметров от нас – так быстро и так близко, что я не успела разобрать марку.
– А представляешь, – вспоминаю вслух, – я вчера ехала, наверное, с не меньшей скоростью… Километров сто шестьдесят.
– Что это нашло на тебя?!
– К тебе спешила… домой… Вот! А ты преспокойненько играл с компьютером в шахматы!
– А что я должен был делать? Ты же предупредила: вечером пойдешь в парикмахерскую, на обратном пути, возможно, зайдешь в гости к родственнице.
– Да, сначала все шло по плану, а потом, в одно прекрасное мгновение, я почувствовала, что ужасно соскучилась по тебе. Даже не так! Я вдруг поняла: мое место возле тебя.
– Слабые проблески здравого смысла, – прокомментировал Глеб мое признание в любви. – То, что нормальным людям ясно как белый день, открывается тебе лишь в редкие минуты прозрения!
– И что ты предлагаешь?
– Знать свое место!
Мы смеемся.
Я уже привыкла к дороге – машины, летящие нам навстречу, больше не раздражают меня.
А ведь на этом отрезке пути тоже есть чем полюбоваться – вдоль трассы тянется знаменитый канал Москва – Волга. Сначала из-за напряжения я не замечала его, зато теперь глаз не могу оторвать.
Шоссе извивается и суетится, а канал несет свои воды невозмутимо, прямо, не ускоряясь и не замедляясь. Физика такое движение называет механическим. В механическом величии канала есть что-то завораживающее, но завораживающее зловеще, нехорошо…
Недавно мне в руки попала одна довольно занятная книжка по искусству. Ее автор на все лады втолковывал читателям мысль о том, что любая вещь созидается неким духом. С годами она может состариться, потерять яркость цвета и совершенство формы, но дух от этого сделается еще ощутимее.
Над обветшавшими берегами канала парит мрачный дух сталинской империи. Страшный призрак тоталитаризма…
Кто знает? Возможно, у следующих поколений наших соотечественников современная демократическая Россия тоже будет вызывать не слишком светлое чувство. Тем более ни для кого не секрет: в последнее время демократическое все дальше отходит в сторону, уступая место авторитарному. Официальная идеология рассматривает тоталитарное как единственно реальное средство наведения порядка в нашей стране. И получается, что демократия у нас в принципе невозможна – либо полный хаос и свобода, либо уж закрученные гайки. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Как-то мы заговорили об этом на работе, и Таня рассказала смешной и в то же время злободневный анекдот.
«Депутат парламента приезжает в детский сад и спрашивает:
– Нужна вам помощь?
– Нужна, – кивают воспитатели. – Поставьте нам новые скамейки.
– К сожалению, это слишком дорого.
Депутат вздыхает и направляется в следующее богоугодное заведение, а именно в тюрьму.
– Постройте нам, пожалуйста, бассейн, – просят заключенные.
И депутат изъявляет полную готовность.
– Почему, – удивляется его помощник, – вы отказали бедным детям и согласились помочь преступникам?
– Видишь ли, – отвечает умудренный жизнью слуга народа, – оказаться в детском саду у меня нет шансов. А в тюрьме – больше чем достаточно».
Анекдот Татьяне рассказала дочка. Она вычитала его в учебнике английского, изданном в Великобритании. Если уж британцы сочиняют такие анекдоты, на что рассчитывать нам с нашей авторитарно-тоталитарной закваской. Поиграем еще немного в демократию и опять ценой многих человеческих жизней ввяжемся в великие, бесполезные стройки.
Я отвернулась и стала рассматривать лес – ели, сосны, затерянные между ними островки берез.
– Остановимся? – предложил Глеб.
И я привычно уже согласилась.
В лесу прохладно, сумеречно, пахнет прошлогодней прелой листвой. Весна здесь еще только собирается наступить: деревья едва покрыты зеленой порослью, а под елями, как память о недавно стаявшем снеге, – глубокие лужи. Нам повезло – мы сразу вышли на ровную, будто специально утрамбованную для прогулок тропинку.
– Это, наверное, перелесок, – предположил Глеб. – За ним должны быть участки. Дачники дорожку протоптали…
Я исподтишка наблюдаю за ним: по инерции он продолжает напряженно смотреть вперед, но глаза уже заметно темнеют. Как в тот вечер, когда он рассказывал мне про актуализацию и беспокойно вслушивался в наш с Иринкой телефонный разговор…
– Глеб, тебя всегда будут выдавать глаза! Сколько бы ты ни пытался казаться рассудительным и серьезным!.. – воскликнула я весело.
И тогда он остановился и прямо на тропинке поцеловал меня долгим, как полет в пропасть, поцелуем.
В состоянии людей, летящих в пропасть, мы бродили по лесу. Тропинка вывела нас на поляну, и здесь, устроившись на поваленном дереве, мы выкурили одну на двоих сигарету. Почему у нас так повелось? Странная, непонятно как сложившаяся привычка… Из-за деревьев долетали звуки чужой жизни: грохот мотора, детский визг, голоса. Значит, Глеб прав – за перелеском дачное товарищество…
Потом на шоссе нам попался указатель: садовые участки «Энтузиаст». Но окрестности меня больше не интересовали. Я все еще пребывала в полете, а может, уже и на дне пропасти, ехала молча, с закрытыми глазами… Ехала-ехала и приехала.
– Наташа, выходи, – окликнул меня Глеб.
Я открыла глаза, ожидая увидеть приволжские красоты. Ничего подобного! Наша машина стояла у ворот бежевого разноуровневого особняка с неизбежной башенкой, крытой искусственной коричневой черепицей.
– У тебя здесь друзья живут?
– Это гостиница.
Действительно, «Гостиница «Заречная», – прочитала я фасаде. – ИЧП Заречнов А.Д.».
Мне еще не доводилось бывать в российских частных гостиницах. Вот за границей другое дело. Там этим никого не удивишь. Год назад мы с Ириной ездили в Италию. Тур выбрали относительно недорогой. В агентстве объяснили: цена невысокая только из-за того, что останавливаться придется в частных отелях. В Венеции нам досталось грязноватое, заброшенное здание, наверняка представляющее историко-культурную ценность. На Капри, наоборот, – мы стали первыми постояльцами только что отстроенных фешенебельных апартаментов.
