Текст книги "Мужчины в нашей жизни"

Автор книги: Анастасия Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Если не поступит, пусть идет работать и сама за репетиторов платит.

– Куда она после школы работать пойдет?

– Да хоть как Женя, курьером или продавцом-консультантом.

– Пойдет работать – не захочет учиться. Увидит, что деньги можно по-разному зарабатывать.

– А что здесь плохого? Расширит свой кругозор… Потом поступит на вечернее.

– Ты не представляешь, что такое учиться на вечернем! Я вечернее закончила, врагу не пожелаю. – От возмущения Таня даже ускорила шаг – ни за что не хотела мириться со своеволием дочери. – Пыталась ей объяснить, какое там!..

В кафе продолжать разговор было неудобно: в обеденный час здесь собиралось довольно много народу, играла громкая музыка. Таня закурила, отвернувшись к окну. Удовольствие общаться с официанткой, худой, мрачной девицей в нелепом кружевном кокошнике, досталось мне. Зная Танины вкусы, я быстро продиктовала меню обеда на двоих. Не произнеся ни слова, девица записала наш заказ и исчезла надолго.

– На что уходит жизнь! – сокрушалась Таня. – Сиди тут, жди целый час, на работе какую-то чепуху выслушивай!..

– Ничего, это прощальная гастроль. Придет новая, из ракообразных, при ней неудобно будет выступать.

– Сначала неудобно, а потом – в самый раз.

– А вдруг ракообразная стукнет генеральному?

– Что стукнет? Что, у Королевы крыша в пути? – Таня нервно рассмеялась. – Мне еще в пятницу клиентка звонила, просила: пожалуйста, побыстрее. А я – веришь или нет – сосредоточиться не могу: шик-дент, сервис-кент, мерс-шверс.

– Сейчас все сделаешь. Любаша с Катей обедать пойдут.

Но поработать в тот день у нас так и не получилось. Вернувшись в офис, мы застали там очередную веселую картинку: дверь в Любашин кабинет была распахнута, а посреди нашей комнаты стоял высокий плотный мужчина средних лет. Его младенчески розовую физиономию украшали рыжеватые усы.

– У вас ко мне есть вопросы? – обратился он к нам.

– А вы кто, собственно? – поинтересовалась Таня.

– Варенов Вадим Петрович.

– Простите?

– Моя супруга, Александра Николаевна, будет у вас заместителем начальника.

– Очень приятно. – Почувствовав, что Таня возвращается в свое прежнее недовольное состояние, я приветливо кивнула Вадиму Петровичу.

– Ну так что, девушки, есть вопросы? Спрашивайте, не стесняйтесь!

– Пока вопросов нет. – Я энергично щелкнула кнопкой на мониторе.

– Если будут, вот моя визитка.

Я не успела ответить что-нибудь приличествующее – из Любашиного кабинета вышла сама Александра Николаевна, и наши взоры обратились к ней. Она действительно была из породы ракообразных. Казалось удивительным, что Варенов – мужчина видный и статный (похожий на майоров эпохи позднего совка), взял в жены такую женщину.

– Любимый, ты принес из машины не все папки, – сияя непонятной нам радостью, сообщила мужу новая заместительница.

– Как это не все, моя красавица?

– Не хватает образцов отчетности. – Из щелочек, спрятанных под припухшими веками, в мир изливались реки сливочного восторга.

– Я их на подоконник сложил, моя ненаглядная.

Таня, погрузившаяся было в работу, с любопытством уставилась на них. Но ракообразная красавица нисколько не смутилась Таниным взглядом. Возможно, не мы первые проявляли к ней такой неподдельный интерес.

– Понятно, мой хороший…

– Ну что? – торжествовала после их ухода Королева. – Дурдом на выезде?! – Все так или иначе согласились. – Это он под меня копает!

Под словом «он» Любовь Петровна имела в виду генерального – Илью Сергеевича Ларионова.

– Ну да, – махнула рукой Валерия. – Нужна ты ему больно! Мы для генерального – рыбка мелкая, шушера. Будет он копать под тебя… Выгонит взашей без всяких интриг, если сочтет нужным.

– Шушера? Выгонит взашей?.. – не сдержавшись, взвизгнула Королева.

– А ты как думала? Выгонит, конечно. Пока наш офис функционирует, все нормально… Зачем ему под тебя копать?

Несколько секунд Королева молчала. Потом набросилась на Валерию:

– Что ты глупости говоришь?! А для чего тогда вот это? Зачем он нам эту сумасшедшую прислал! Ты мне объясни, пожалуйста!

– Тебе же нужна заместительница, – ответила Валерия спокойно.

– Такая – не нужна! Сам бы с ней и работал! Мартышка косолапая…

Но в это время в кабинете начальницы зазвонил телефон, и мы лишились возможности насладиться перлами русской словесности, которые с беспечной щедростью Королева-мать расточала в адрес новой коллеги.

– Да, Илья Сергеевич, – произнесла она в трубку после недолгого молчания. – Была, разговаривали… Очень приятная женщина. Да, знающая, толковая… Это сразу видно! Безусловно сработаемся… Коллектив? Я думаю, коллектив мое мнение разделяет.

Коллектив слушал как зачарованный. Вроде бы чему удивляться? Двуличие – довольно распространенная в современных условиях черта. Часто это даже средство соблюсти приличия: пренебрежешь одним, неизбежно нарушишь другое. Но для Любаши это никакое не средство, а среда обитания.

– Еще звонит! – визжала начальница. – Издевается! Садист, заглядывающий в глаза жертве!

Находчивая Валерия достала из аптечки валокордин и принялась отсчитывать капли.

– Сорок! Сейчас быстро подействует! – весело сообщила она.

Приняв лекарство, Любаша удалилась к себе, а обрадованный народ с энтузиазмом взялся за работу. Я тоже открыла нужный документ, но тут приключилась новая беда: мне стали звонить друзья и знакомые.

Кампанию звонков открыла возмущенная моим поведением Ирка:

– Куда ты запропастилась? Трубку почему не берешь?!

– На даче была, поздно приехала.

– Слушай, тут такое!

– Какое?

– Короче, и смех и грех. Знаешь, кого я вместо тебя на пикник пригласила? Люду! Помнишь ту, ненормальную, с дискотеки.

– Да ты что? Где же ты отыскала ее?

– Она мне в прошлой раз чуть ли не насильно всунула свой номер телефона. Я выбросить хотела, да руки не дошли. Ну а когда ты отказалась ехать, дай, думаю, позвоню. Она обрадовалась страшно. Знаешь, она на фейс ничего, и мужику этому, второму бизнесмену, вначале понравилась вроде. Но потом такие фокусы показывала, мы втроем над ней умирали.

– Ну а еще что хорошего?

– Еще? Знаешь, я даже сглазить боюсь.

– Начала, уж говори…

– Этот второй бизнесмен, то есть первый…

– Так второй или первый?

– Ну, в общем, с Людой был Дмитрий, а меня выбрал Николай.

Я была возмущена Иркиным лексиконом.

– Меня выбрал… Ты что, на панели стояла?!

– Наташка, прекрати цепляться к словам! Ты же знаешь, что по большому счету выбирают всегда мужчины.

– Может, и так, – вздохнула я. – Но разве от твоего выбора ничего не зависело?

– А мне без разницы было, оба симпатичные, на хороших машинах, с деньгами…

– Женатые, – подсказала я.

– Ошибаешься! Николай вдовец.

– Значит, тебе повезло больше, чем этой Люде?

– Люде не повезло в тот момент, когда Бог забыл ей вложить в голову мозги!

– Ирка, не гордись! Я вижу, тебя терзает комплекс победителя.

– И вовсе не комплекс! – обиделась в шутку Иринка. – В общем, поздно вечером у тебя есть шансы узнать о подробностях. Настрой свой радиоприемник…

– При чем тут радиоприемник? Ты что, собралась в эфире вещать? – испугалась я.

– Наташка, я шучу, – беззаботно пропела моя подруга. – Я позвоню тебе домой часиков в двенадцать. Умоляю, не засни до этого времени!

– А пораньше не можешь?

– Пораньше никак! Мы через полчаса встречаемся с Николаем!

Спокойная, сосредоточенная речь Лизы звучала контрастом Иркиному воркованию. Парикмахер – самый, по Лизиному мнению, квалифицированный мастер в их салоне – поработал с моей фотографией. От пепельного цвета мне советуют отказаться, но взамен могут предложить несколько интересных нестандартных идей.

– На какой день тебя записывать? – уточнила Лиза.

– На четверг. Нет, на пятницу, – быстро ответила я, представив, как сообщу Глебу, мол, сегодня приду позже, после работы заскочу в парикмахерскую. Разве аллегория души имеет на это право?

Следующий звонок был от музыкального доктора. У него тоже нашлись для меня некоторые интересные новости.

– Инна Владимировна понемногу идет на поправку.

– Я могу ее видеть?

– Да… пожалуй.

Мне показалось, что с мамой все не так хорошо, как доктор пытался представить в начале разговора. Бывают такие случаи – лекарства ликвидируют галлюцинации, но стоит перестать принимать их…

– Скажите, она спрашивала обо мне?

– Да, спрашивала.

– Она по-прежнему считает, что я в Ганновере?

– Нет. Я же сказал, что бред прекратился. Хотя пациентка еще слаба и апатична, с этим этапом лечения, я надеюсь, покончено.

Мы условились, что я подъеду в клинику к семи. Удобнее было бы сделать это в половине восьмого, чтобы опять не идти на поклон к Любаше, но доктор объяснил, что его рабочий день заканчивается в шесть тридцать. Конечно, он может задержаться на полчаса, но не до бесконечности же. Пришлось остановиться на семи.

Последним позвонил Глеб. Увидев на определителе его номер, я торопливо вышла из офиса. Не приведи господь привлечь внимание милейшего коллектива к обстоятельствам своей личной жизни! Им ведь дай только повод, только попади на язык…

…Вчера вечером мы с Глебом расстались почти сразу. Выпили за помолвку по бокалу кьянти, а потом я попросила:

– Иди…

Оставшись одна, вышла на лоджию, которую наши знакомые, ничуть не преувеличивая, называли оранжереей, и долго поливала цветы. Город затихал, погружаясь в сон. Постепенно стало так тихо, что я различала журчание воды и звуки пересохшей земли, жадно впитывающей влагу. Лоджия заполнялась головокружительным ароматом озона…

От озона кружилась голова. От счастья может разорваться сердце. В моем любимом фильме главная героиня признается подруге:

– Мне было так хорошо, так хорошо, что хотелось умереть…

Даже в самые лучшие минуты понимаешь: это пройдет. А что впереди – неизвестно. Расстаться с жизнью в самый счастливый момент – все равно что закончить песню на самой трудной и красивой ноте… Просто расстаться с этой унылой, пасмурной жизнью, превратиться в душу, способную подняться в небо и улететь. Улететь на поиски своего тела. Найти и слиться с ним навсегда…

И что это вдруг случилось со мной? Вообще фантазии и порывы никогда не были свойством моей натуры. Я считала себя скорее рационалисткой, чем фантазеркой. Именно природный рационализм не позволял мне легко сходиться с людьми, тем более с мужчинами. Меня не трогали обычные знаки внимания – подарки, комплименты, красивые слова. Я прежде всего пыталась понять, что за человек передо мной.

Но сейчас мне не хотелось ни в чем разбираться. Нельзя, наверное, всю жизнь прожить от ума. Ведь кроме этого на свете существуют чувства, ассоциации, интуиция. Например, звук льющейся в тишине воды всегда будет возвращать меня к странному состоянию бестелесности, к этому непонятному, счастливому состоянию.

…Оказалось, я ошибаюсь. Достаточно было услышать в трубке голос Глеба, чтобы снова все пережить.

– Я заеду за тобой в девять.

– Хорошо.

Я даже не спросила, куда мы отправимся и чем будем заниматься. Только чувствовала, что вчерашнее настроение с каждой минутой все, сильнее нарастает во мне. Если так пойдет дальше, я вообще лишусь естественного человеческого свойства притягиваться к земле. Оторвусь…

Нет, до конца оторваться не получится – сегодня в клинике нервных болезней меня ждет встреча с музыкальным доктором. Я с ужасом призналась себе, что не хочу ехать к маме. Боюсь ее напряженных глаз, неловких движений, холодного взгляда. Ее неприязни. Мамина трагедия, бывшая все годы неотъемлемой частью моей жизни, показалась мне в ту минуту чем-то неприятным и скучным. Ведь Лешка же не причисляет ее болезни к числу своих личных проблем! А что будет, если я один раз, всего один разочек не съезжу в клинику?

Я набрала нужный номер и осторожно сообщила доктору, что не смогу приехать сегодня – на работе неотложные дела.

Про себя решила: если только он начнет возражать… Но он не возражал…

Дома мне сразу бросился в глаза засохший букет – потемневшие чайные розы на длинных ножках с поникшими головками. Неужели Влад существовал в моей жизни всего несколько дней назад? Ну да, существовал. О нем осталась память, красивая и печальная, – увядшие розы.

Я вспомнила, что Таня всегда сохраняет засохшие цветы – делает целые композиции, украшает квартиру. Мама, наоборот, такие вещи не переносит, считает, что держать их в доме – плохая примета.

У меня, тем не менее, не поднималась рука выбросить букет в помойное ведро. Вылив побуревшую за несколько дней воду, я вымыла и тщательно вытерла вазу и осторожно поместила букет обратно. Несколько лепестков и сухих темно-зеленых листьев упали с тихим шелестом на ковер Островок осени в разгар весны… Влад мечтал заполнить мою жизнь красотой, комфортом, интересными путешествиями. Но разве в этой жизни что-нибудь совершается по плану? В жизни как в природе! Что толку планировать, чтобы в ноябре на деревьях распустились листья или чтоб в июле замерзла река? Природа живет по своим законам, жизнь развивается по своим. Эти законы требуют, чтобы Глеб находился со мной рядом. Остальное абсолютно исключено!

Я собрала сухие листья с ковра и стала готовиться к встрече с Глебом.

Увы, зеркалу нечем было меня порадовать. Как это часто случается, внешне я нравилась очень многим, но не себе самой. Плотного телосложения, как пишут в газетных объявлениях и криминальных хрониках. Ну, не полней Елены – воспротивился внутренний голос. А все же плотного… И даже беспокойства последних дней никак не утончили мою плотность!

Лицо уверенное, сосредоточенное, умное.

– Слушай, ничего тебя не берет! – укорило я свое отражение, накладывая яркий вечерний макияж. – А где же следы смятения, озоновой легкости? Куда девалась женщина? Налицо только аналитик! А вдруг женщина вообще умерла?!

Слишком долго тянулась жизнь до встречи с Глебом! Подспудно казалось: мое женское начало так и останется невостребованным. А может, оно потихоньку стало атрофироваться, как у человека, не встающего с постели, в конце концов атрофируются ноги.

Аккуратные линии сиреневого карандаша немного исправили ситуацию. Лицо стало живее, но проще. Смазливее. Ушла глубина. Чем ее восполнишь? Если попробовать собрать волосы?.. А если распустить?..

Честно сказать, волосы – моя гордость. Густые, крупные локоны. Весь уход за ними заключается лишь в том, что я мою волосы оттеночным шампунем «Золотой блондин» и раз в два месяца захожу в парикмахерскую. Перебрав всевозможные варианты прически, я остановилась на промежуточном – боковые пряди собрала на висках небольшими черепаховыми заколками, а сзади предоставила волосам полную свободу.

Немного старомодно, напоминает пятидесятые годы истекшего XX столетия, но никуда не денешься. Избавившись от имиджа румяной и толстой купеческой дочки, я все равно не превратилась в манекенщицу XXI века. Избрала стиль строгий и простой: на работу – костюмы, светлые блузки, в остальном – классическая джинса. И кстати, вечернее платье, которое я намеревалась надеть сегодня, тоже очень простое. Прямой, слегка приталенный силуэт, воротник – щель, эффектно подчеркивающий шею и чуть приоткрывающий плечи, длина – за колено. Платье сшито из красивого лилового шелка, поэтому я держала его за нарядное.

К платью имелись две пары туфель. Черные без каблуков, метко названные мамой «галошками», и фиолетовые замшевые лодочки на шпильках, купленные, извините за выражение, в «Ж». От шпилек, увы, пришлось отказаться. Опять что-то купеческое. Только теперь уже не дочка, а жена, разрядившаяся ради праздника.

В общем, я сделала все возможное, чтобы выглядеть прилично, и с чистой совестью отошла от зеркала. Никогда не увижу в нем то, о чем мечтаю, а лишний раз расстраиваться какой смысл?

Часы показывали без немногого девять, но было светло, как днем. Я уселась на диван в своей комнате и стала ждать. Глеб появился в начале десятого, принеся с собой особенный запах весенней московской улицы – пыли, влаги, молодой зелени – запах озона, круживший мне голову вчерашней ночью, вызывающий желание подняться в воздух и улететь… Но лететь было некуда. Душа, встретив свое тело, обрела, наконец, покой. Прекрасный сюжет для средневековой гравюры.

– Ты готова?

– Смотря к чему…

– Поужинать в ресторане.

– Пожалуй.

Но он по-прежнему крепко держал меня за плечи.

Я засмеялась:

– Так мы не попадем в ресторан.

– Ты голодна?

– Не очень.

– Вчера я провел мучительную ночь. Ты понимаешь, что поступила жестоко?

– Я поступила мудро.

– Мне тебя не хватало. Я не мог уснуть.

– Это было в последний раз. Ты должен был прочувствовать.

– Я всю жизнь это чувствовал.

– Всю жизнь и еще один день.

– Последний день был самым тяжелым, – произнес он шепотом, и я поняла, что в ресторан мы сегодня не попадем.

Глава 11

Поздним вечером мы стояли у открытого окна, курили по очереди одну сигарету и разговаривали.

– Почему вчера ты не позволила мне остаться?

– Сама не знаю… Просто решила, что так лучше.

– Надеюсь, это не связано с… нашим общим знакомым?

– Уж не ревнуешь ли ты?

– Ревную.

– Не может быть!

– Почему не может? Ты так отчаянно защищала его в одном из наших первых разговоров, называла своим близким… Мне было неприятно, я ревновал.

– Тогда у тебя вообще не было на это прав.

– Вот представь, ревновал без всякого права! – Он грустно улыбнулся. – На обиды, на ревность, на тоску права не нужны. Мучайся себе сколько хочешь.

– Значит, ты мучился?

– Конечно. Мне невыносимо было представить тебя рядом с этим… человеком.

– Но ты не делал мне навстречу никаких шагов.

– Я ждал, что ты сама расстанешься с ним. А на будущее учти: я страшно ревнивый.

– Никакой ты не ревнивый!

– Я тоже так думал, пока не увидел тебя.

– Увидел и что же?

– Понял, что буду драться за свою женщину…

– До последней капли крови? – рассмеялась я.

– Я не шучу.

– Где твое чувство юмора?

– Юмор уместен не во всех ситуациях.

Он бросил за окно сигарету и задвинул штору.

– Ревнивец! – Я покачала головой. – Скажи лучше, за кого ты выдавал меня на банкете?

Небольшая заминка, смущение…

– Ты ведь знаешь за кого.

– А если я начну ревновать?

– У тебя нет повода.

– Как это нет?! Ты целый год провел в Новотрубинске. Должно быть… часто виделся с этой женщиной.

– В последние месяцы я у нее жил. Только это ничего не значит. С тех пор как я увидел тебя, мы с ней даже не говорили по телефону.

– Ты ни разу не позвонил ей?

– Ни разу.

– А она тебе?

– Я просто отключал аппарат.

– Но… может быть, это жестоко?

– Это не имеет значения, как, впрочем, и многое другое. Не стоит разменивать жизнь на мелочи.

– Неправда! Все в жизни складывается из мелочей!

Но Глеб воспринимал этот мир глобально. Как скульптор, стремящийся к совершенству формы, отсекает от камня все лишнее, он обозначил в жизни несколько магистральных направлений и все остальное готов был им подчинить.

До встречи со мной первое место принадлежало работе. Затем шли увлечения: дайвинг, охота, горные лыжи и друзья. Но была еще философия. К ней Глеб обращался нечасто – каждый раз, когда жизнь входила в новую фазу. Так сказать, делала новый виток.

Теперь акценты будут расставлены по-другому. В центр мира Глеб собирался поставить меня, наш союз.

– Ты родишь мне сына.

– Или дочку.

– Сына! – Он настаивал.

Я улыбнулась:

– Сейчас мне ничего не стоит с тобой согласиться!

– А вообще тебе трудно со мной соглашаться?

– Нет, что ты? Совсем нет.

– Я хочу, чтобы ты со мной соглашалась.

– Всегда и во всем? – Я вновь усомнилась в серьезности его слов. – Но почему? Это же ненормально. Это же какой-то… идеализм.

– Иначе нам будет трудно вместе.

Что он имел в виду? Бытовые частности, оказавшиеся не по зубам многим-многим парам? Философские взгляды или увлечение охотой?..

И вдруг я вспомнила нашу первую близость, случившуюся сегодня. В разговорах на эту тему женщины употребляют разные глаголы: ласкал, имел, любил, совокуплялся… Употребляют и непечатные. Понятно, что весь этот стилистический спектр соответствует спектру жизненных ситуаций. И так бывает, и так, и эдак.

Про Глеба нельзя было сказать ни того, ни другого, ни третьего. Но мне показалось, я нашла точное слово. Он обладал. И в жизни, по-видимому, стремился к такому же обладанию. К полному господству, к безоговорочному лидерству. Стремление, плохо соотносящееся с грустными глазами, невзрослым обликом и увлечением философией. Или это просто проявление невзрослости?

– Нам не может быть трудно вместе, – сказала я вслух. – Ты разве не почувствовал?

Он промолчал, обескураженный моим нежеланием подчиняться. На самом деле я готова разделить с ним все – взгляды, идеи, трудности. Я научусь стрелять, плавать с аквалангом, вникну в тонкости учения Фомы Аквинского и рожу сына. Единственное, чему не будет места в нашем мире, – упрямству. Упертости, как выражается Ленка.

– Наташа, я хочу, чтобы ты поняла, это серьезно… – Даже при тусклом свете торшера я заметила: его карие глаза потемнели. – Я хочу, чтобы ты…

Волнуется, подбирает слова. Тоже мне философ! Я обнимаю Глеба без слов.

Мой так и не повзрослевший мужчина, мой рано поседевший капризный мальчик, мой грустный спаниель! Сначала порыв наталкивается на отчуждение, но скоро Глеб теплеет. Мы стоим обнявшись посреди комнаты, прислушиваясь друг к другу, притираясь, сливаясь… и в это время раздается телефонный звонок.

– Не будем подходить, – шепчу я.

– Кто это может быть в такое время?

– Подруга.

– У нее привычка звонить по ночам?

– Сегодня она предупредила, что позвонит поздно.

Глеб не отвечает, но я догадываюсь, что к телефону лучше все-таки подойти.

– Ты что, – недовольно спрашивает Ирка, – уже спишь?

– Пока нет. Мы же договорились, рассказывай.

– Короче, Николай…

Ирка приписывает Николаю все мыслимые и немыслимые добродетели: ум, чувство юмора, щедрость, высокую компетентность, галантность, элегантность… Но я знаю, что и до этого на ее пути встречались весьма достойные мужчины. Только они не приглашали Иринку в ЗАГС. А как настроен в этом отношении Николай? Я не прочь задать ей кардинальный вопрос, но не хочу делать это в присутствии Глеба. Сначала он проявлял интерес к нашему разговору, но вскоре, убедившись, что мне действительно звонит подруга, вышел из комнаты.

На кухне с характерным звуком распахнулось окно. Глеб любит курить у открытого окна – существовать одновременно в двух мирах, уличном и домашнем. Вредная привычка, ведущая к раздвоению личности.

Я думаю о нашем с Глебом последнем разговоре. Мне видится его стройная фигура, почти слившаяся с темным оконным проемом, тонкие аристократические пальцы, глаза, темнеющие от малейшей эмоциональной нагрузки… А Ирка, как заклинание, все повторяет:

– Николай, Николай, Николай…

– Ир, а ты спать не хочешь?

– Да какой там спать! Слушай, а Влад тебе больше не звонил?

– Он больше не позвонит, – отозвалась я сухо.

– А ты не расстраивайся, – сочувствует Ирка. – Мы с Николаем завтра вечером идем в Большой театр. Я тебе после спектакля обязательно позвоню. Не скучай. Целую.