Текст книги "Мужчины в нашей жизни"
Автор книги: Анастасия Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Глава 9
На следующий день я навестила маму и узнала, что Лешка утренним рейсом улетел в Германию. В Москве у него не было больше дел.
Мама его поведение не комментировала. Сказала только, все хорошо, что хорошо кончается, и тут же перевела разговор на другую тему.
Сегодня, во время утреннего обхода, музыкальный доктор назвал маму героем и молодцом и велел готовиться к выписке:
– Недельки через две-три будете дома!
Вот это новость! Новость из новостей!
Еще вчера я упивалась собственным благородством, своей способностью жертвовать ради других… Но теперь жизнь потребовала от меня новой, более ощутимой жертвы. Легко было отказаться от сорока метров площади в пользу Лешки. Ведь за мной сохраняется еще сорок, да и жить на них я не собиралась пока. А вот отказаться от долгожданной поездки на Памир, о которой мы столько мечтали с Глебом! В первую минуту мне показалось: я этого сделать не в состоянии.
– Игорь Львович просил тебя зайти. – Мама пришла мне на помощь, заметив мое замешательство.
Для приличия я посидела минут пять, поболтала о пустяках, потом попрощалась и направилась в кабинет к музыкальному доктору.
Беседовали мы довольно долго. О непредсказуемости психических болезней, о фантастическом развитии современной медицины, о лекарствах, которые ставят безнадежных больных на ноги… Вы, наверно, догадываетесь, как мы беседовали: я слушала – он говорил… И вот одно из этих расчудесных лекарств – коаксил – помогло маминому быстрому выздоровлению. Кроме того, она прошла курс массажа, физических упражнений, обязательной музыкальной терапии (куда же без нее?) и к выписке готова хоть сегодня. Однако в клинике ей надо задержаться еще на две-три недели – опасно сразу выходить из-под контроля врача.
– Я все поняла. Большое спасибо, – ответила я грустно.
Доктор истолковал грустный тон по-своему и посоветовал ничего не бояться.
– Если что, немедленно обращайтесь к нам. Вы же убедились, чем чревата любая самодеятельность!
Я правда убедилась и ни о какой самодеятельности не помышляла. Я думала о разбитых вдребезги мечтах об отпуске, потому что в самом начале разговора доктор заявил:
– После возвращения из клиники вы не должны оставлять Инну Владимировну одну.
Что мне оставалось делать? Я честно старалась приучить себя к мысли о том, что отпуск в этом году отменяется. То есть мой отпуск начнется строго по графику, но без Глеба это не отпуск. Я заранее тосковала по нему, к тоске примешивалось чувство вины за вчерашнее.
Обидевшись на Лешку, заодно на весь мир, я вымещала свои обиды на Глебе. Молча вымещала – целый вечер просидела с надутыми губами, называя его про себя беспомощным, слабым, безвольным! Сейчас я вообще не могла понять, с чего такие мысли полезли мне в голову. Совершенно верно – Глеб не умеет работать локтями, плохо себя чувствует в конфликтных ситуациях… Только это не слабость, а благородство! По прихоти плохого настроения я превратила его достоинства в недостатки. И прямо-таки упивалась этими недостатками, раздувала их, как воздушные шары, беспощадно унижая своего единственного…
При воспоминании о таком своем поведении я едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Гадкая! Гадкая! Гадкая!!!» Впрочем, подобные реплики прозвучали бы естественнее произнесенные героиней русской классической литературы, и, следовательно, я не совсем безнадежна – мой внутренний мир организован сообразно национальным канонам. Еще и пословица есть такая: не согрешишь – не покаешься…
Я каялась и тосковала… Тосковала и каялась…
Вечера мы теперь проводили дома. Тихие, семейные вечера. Оба спешили с работы, как к началу какого-то действа. А какое дома может быть действо? Ужин, несколько часов вдвоем – включаем телевизор, пьем сухое вино, по привычке курим одну на двоих сигарету. Я уже освоилась в новой квартире: пересаживаю цветы, запекаю в духовке рыбу, мелю кофе, мою на кухне пол, ругаю Глеба за забрызганное пеной для бритья зеркало и думаю, думаю, думаю…
Оказывается, мне не так и хочется на Памир. Что там делать? Убивать животных? Разве это нормально, когда хочется убивать?
С большим удовольствием я побуду на даче. Поработаю в саду, поболтаю с Ольгой Константиновной, загляну к ней в гости, послушаю старые пластинки. Майский вечер и наш последний разговор с ней кажутся мне далеким-далеким. Ольга Константиновна просила тогда: «Приезжайте почаще, так неуютно сидеть на даче одной…» Я пообещала, и с тех пор не видела ее ни разу.
А если предложить Глебу отказаться от поездки на Памир? Я колебалась ровно минуту, а потом решила – не стоит. Перед командировкой ему надо хорошо отдохнуть. Он устал, а впереди целый год серьезной работы. Да мало ли какие еще испытания впереди.
Я сажусь рядом с ним на диван, всматриваюсь пристальнее и убеждаюсь – устал. Резче обозначились морщинки у глаз, а глаза – напряженные, сосредоточенные.
– Ты чего? – Он ловит мой взгляд.
– Ничего… Так просто. Хочешь чаю?
Устал. Пусть едет на Памир. Дома отдыхать невозможно. От дома рукой подать до работы. На работе, это всем известно, только ответственность и проблемы! После такого отпуска вряд ли исчезнет напряжение, застывшее у него на лице…
А у нас на даче Глебу будет скучно. К тому же он незнаком с мамой. Вдруг присутствие незнакомого человека плохо подействует на нее? Но если я поеду на дачу без Глеба, плохо будет мне…
Такая вот ситуация – кто-то обязательно должен пострадать. Видимо, этот кто-то и есть я. Мама и Глеб, каждый по-своему, такие беззащитные… К тому же мне совсем не хочется уподобляться любимому братцу Леше. И следовательно, Глеб поедет на Памир, а мы с мамой – на дачу. На даче цветы, прогулки, старая музыка… Но ничто не заменит мне Глеба!
– Глеб, ничто мне не заменит тебя! – Я стою на пороге комнаты, сжимая в руках чайный поднос.
– Почему меня надо заменять?
– Ты ведь уезжаешь на Памир…
– Что значит – ты? Мы уезжаем.
– Ты уезжаешь…
Я объясняю – как будто откручиваю назад свои размышления. Последняя фраза, ставящая точку в изливаниях души:
– Маму выпишут из больницы на следующий день после твоего отъезда.
Я опускаю поднос на столик перед диваном, присаживаюсь на краешек, ломаю шоколадку.
– И ты не поедешь? – медленно переспрашивает Глеб.
– Не поеду… Попробуй джем – настоящий крыжовник!
А Глеб так хочет, так хочет, чтобы я поехала с ним! И начинается новая полоса жизненных препятствий – искушения.
– Ты не понимаешь, от чего отказываешься…
Чай давно выпит, опущены шторы и разложен диван, а я все слушаю, от чего мне приходится отказаться: от особой атмосферы гор, от не земных – космических – пейзажей, от непередаваемого чувства, которое испытывает настигающий добычу охотник…
– …От наших вечеров вдвоем, от ночей, от твоих темнеющих глаз, от страсти и нежности, от согревающих душу насмешек… Но если я оставлю маму одну, я буду уже не я.
– Да, – вздыхает Глеб. – Ты будешь не ты. Ты не оставишь…
Эти слова для меня самые важные из всего сказанного им в тот вечер. Они – последнее, о чем я думаю перед сном, и первое, о чем я вспоминаю, проснувшись утром. И потом, в разлуке, скучая по Глебу, я всегда помню все слова. Иногда сопоставляю их с другими, произнесенными им вначале: «Если ты будешь рядом, я, наконец, смогу обрести себя…»
Спокойствие, надежность – вот что для него во мне главное. Женщин на свете много: есть гораздо красивее, привлекательнее, умнее, но хорошо ему только со мной – для настоящей жизни важна человеческая устойчивость. Только в стабильном климате можно реализовать себя.
Об этом и много еще о чем я рассказываю маме. Она протестует:
– Зачем ты себя унижаешь? Ты у меня – красавица и умница. А уж как идет тебе новая стрижка!
– Стрижка идет, но все равно мне далеко до античного образца женской красоты.
– До античного – согласна. Но ведь представление о красоте менялось от эпохи к эпохе. Если полистать альбомы, походить по музеям…
– Мама, не смеши! Ты в конце концов доищешься – окажется, что я похожа на женщин с картин голландцев. На домовитых тетушек в чепцах.
Сначала мама смеется, а потом ругает меня. Чувство неполноценности, по ее мнению, изживается двумя способами:
– Во-первых, самопереубеждением…
– Да что ты? Таких слов даже в словаре не встречается!
– А во-вторых, работой над собой. Работа над собой – это то, чем она мучала меня с детства. Но сейчас я ей благодарна за это. Никогда нельзя успокаиваться на достигнутом, надо стараться стать лучше.
Стараясь стать лучше, я сажусь в машину и через весь город еду в Лизин салон заниматься фитнесом. Плаваю с гантелями в руках, из бассейна перехожу на тренажеры, и – завершающий круг ада – степ.
Степовка – это не только для фигуры, но и для сердца. С ним у меня плохо дело, утверждают врачи, хотя сама я раньше этого не чувствовала. Раз не чувствую, значит, и беспокоиться не о чем. То есть раньше так было. А теперь я забочусь о собственном сердце. Его плохая работа может помешать реализации самого важного в моей жизни проекта – рождению сына.
Может помешать – вчера такой вердикт мне вынесли в центре страховой медицины «Зоя». Зоя – это не имя хозяйки, «зоя» в переводе с греческого – жизнь. У меня есть все необходимое для того, чтобы дать жизнь своему ребенку, может только не справиться сердце.
Врачи суетятся, предлагают на выбор разные курсы лечения, я беру тайм-аут и отправляюсь степовать в надежде, что степовка лучше всего решит проблему моего здоровья.
Решит, наверное, когда-нибудь… Но из спортивного зала я выхожу тяжело дыша и, пока моюсь в душе и одеваюсь, все еще не могу справиться со свистящим, учащенным дыханием.
– Что с тобой?! – всплеснула руками Лиза.
– Одышка. Сердце плохое, – начинаю я, собираясь капитально пожаловаться на жизнь.
– А почему ты совсем забросила фитнес? Месяц почти не приезжала.
– Некогда… Не стоило мне, наверное, клубную карту покупать. Я не устояла.
– У тебя совершенно неправильный подход к жизни! – критикует Лиза. – Ну-ка быстро рассказывай, почему тебе некогда!
Я загибаю пальцы:
– Мама, Лешкин суд, начальница в отпуск уходила, меня и.о. оставляла.
– Я же говорю: подход неправильный, – улыбается Лиза. – Запомни, у женщины три заповеди: учиться, лечиться и отдыхать.
– Ты по заповедям живешь?
– Ой, ну что ты? Какие заповеди! Дом, работа… Как Инна Владимировна поживает?
Я объясняю, что поживает она, в общем, неплохо. С утра мы гуляем по Ленинскому, днем отдыхаем, потом недолго смотрим телевизор и готовим ужин.
– На дачу пока не поедете?
– Мама не предлагает, и слава богу. Я ведь все лето не ездила – трава там в человеческий рост.
– Не может быть! – не поверила Лиза. – Ты загубила такую красоту!
– Говорю же, некогда! Нельзя объять необъятное.
– Наташ, мне Лена сказала, Лешка квартиру потерял. Правда?
– Правда. Сделка, совершенная на основании фальшивых документов, считается недействительной.
– И деньги ему не вернут?
– Конечно нет! Кто ж возвращать будет?
– Елена говорит, он очень расстроился.
– Расстроился – мягко сказано. Так орал на меня по телефону, я думала, у нас в офисе стекла вылетят.
– Он всегда был таким, ты внимания не обращай. Тем более, представь себе, каково в наше время без квартиры остаться. Без квартиры и без прописки.
– Неприятно, кто спорит. Только я, во-первых, ни при чем, а во-вторых, как же мы с мамой допустим, чтобы он остался без квартиры и без прописки?
– К себе его пропишете?
– Ну а как еще?
– А то Ленка думает, что он теперь на ее квартиру будет претендовать. Это последнее место его прописки.
– Я думаю, не будет. Зачем? Ему интереснее в Германии, карьеру делает.
– У него там жена?
– Женщина. Фрау Гросс.
– Ты ее видела?
– Два раза говорила по телефону… на плохом немецком. Я его в университете чуть-чуть изучала.
– Понятно… Ты меня подождешь? Я через двадцать минут заканчиваю, заедем к нам, поужинаем… Лена что творит! Все каникулы от безделья изнывала. Но в один прекрасный день взяла и накупила кулинарных книг и теперь балует нас разносолами. Сегодня плов сделать обещала. Попробуешь произведение своей племянницы.
– Спасибо, Лиз, но я не могу. Мама одна долго, я беспокоюсь… А ты знаешь, что такое плов? Принципы здорового образа жизни запрещают есть мясо вместе с крупами, к тому же сухофрукты, как и любая сладость, создают в организме вредное брожение, мешающее полноценному усвоению продуктов, способствующее болезням желудка и развитию целлюлита.
– Наташ, ты просто ходячая энциклопедия.
– Только благодаря твоим коллегам по салону красоты. Меня этому научил ваш диетолог.
– Да знаю я все эти премудрости! Только соблюдать их – нет сил. А ты неужели выдерживаешь?
– Эта идея маму очень заинтересовала.
– Здорово! У таких больных обязательно должен быть интерес…
Приятно после занятий фитнесом посидеть в кафе, выпить холодной минералки и пообщаться с Лизой. С Лизой мне всегда нравилось общаться.
Дурак наш Лешка, думала я, возвращаясь домой, потерял такую женщину! По сравнению с ней фрау Гросс…
Впрочем, я ничего не знаю о фрау Гросс, только то, что у нее хриплый голос, она грассирует как все немцы, и называет моего брата Алексом. Еще мне ее голос показался недовольным. Или просто несчастным? Кто может быть счастлив рядом с нашим Лешкой?
Я чувствую, во мне еще живет старая обида. Но ведь и Лешка делает вид, будто на что-то обижается. Не звонит, не дает о себе знать. Это должно огорчать маму.
Мама поджидала меня в прихожей:
– Угадай, кто нам только что звонил?
– Лешка! – брякнула я, разглядывая счастливое мамино лицо.
– Ошибаешься. – Мама улыбнулась ободряющей улыбкой. Дескать, не стоит волноваться, я – в норме! – Звонила твоя Ирина. Она собирается подъехать через полчаса.
Мама расстаралась по случаю прихода гостьи: купила торт, фрукты, бутылку шампанского, стол накрыла торжественной бордовой скатертью, а сама нарядилась в светло-серую шелковую кофточку, белую джинсовую юбку и неожиданно стала походить на иностранную туристку, разгуливающую по московскому метро.
– Ирина сказала, у нее вагон новостей!
– Вышла замуж? – догадалась я, вспомнив, что последние наши разговоры были только о Николае.
В июле они уехали в Испанию, и больше Иринка мне не звонила.
– Вышла замуж, переехала в Крылатское, отправила сына учиться в Англию, строит дом по проекту дворянского особняка…
– По проекту дворянского особняка?
– Не веришь? – хохочет мама. – Я тоже не поверила. Но Ира объяснила: купила проект у Музея архитектуры.
– А в Крылатском она как оказалась?
– Там квартира ее мужа находится. Переживут в ней период стройки и – в особняк.
Глядя на Иринку, можно подумать, что живет она в особняке с рождения, а не только еще собирается в него переехать. Ее стиль теперь безупречность – в осанке, прическе, одежде, макияже. Я любуюсь светлыми, естественного оттенка волосами, нежным персиковым загаром, красиво подчеркнутым скромной белой рубашкой и роскошным перламутровым колье. Такие же колье Иринка преподнесла нам с мамой в подарок.
Она изменилась не только внешне – стала медлительной, важной, серьезной. На ней, как на музейном экспонате, появилась некая лакированность.
Впоследствии выяснилось, что я права. Николай – человек заметный в мире бизнеса, всегда на виду. Сначала Ирке было невыносимо сознание того, что на нее смотрят: приходилось сдерживаться, подбирать слова, держать сутуловатую спину прямо. А потом бытие определило сознание. Теперь моя подруга не представляет, что можно сесть за руль восьмой модели «Жигулей», как это делала она еще несколько месяцев назад. Да и вообще, зачем садиться за руль самой – на то есть шоферы! Зачем убирать со стола посуду, если целая комната в квартире отдана горничным?..
Иринка продолжала делиться этими откровениями с мамой, а я убежала на телефонный звонок.
– Наташ, вы еще не спите? – послышался в трубке Лизин голос.
– Нет, все в порядке. Говори.
– Я хочу тебе предложить… У мужа на фирме открывают новое направление – садово-парковый дизайн. Ты бы не хотела воспользоваться их услугами?
– Нет, мне это ни к чему. Вот моя подруга строит особняк за городом. Может, заинтересуется?
– Хорошо, если заинтересуется… Но ведь ты сама говорила, что у тебя проблемы. На даче все заросло, и это огорчит Инну Владимировну…
– Действительно! – обрадовалась я. – Как хорошо ты придумала, Лиза!
– Приезжай завтра на фитнес, привози ключи от дачи. Расплачиваться будете по факту. Все пожелания к ландшафту впишешь в договор.
– Пожелания минимальные – скосить траву, создать несколько клумб. С такими пожеланиями и дилетант справится.
– Ты не думай, Саша сказал, они не дилетанты… Наташ, мне Елена сказала, ты выходишь замуж.
– А Лена откуда знает?
– От Лешки. Но понимаешь, что самое интересное? Он сказал, что твой жених – владелец той роковой квартиры.
– Это не самое интересное! – засмеялась я. – Самое интересное – он сам… Этот владелец, – добавляю вполголоса.
А возвратившись в комнату, слышу, как мама рассказывает Иринке:
– Замужество просто как эпидемия. Натка ведь тоже замуж собралась… за одного очень хорошего человека. Мы ей сегодня платье купили: совершенно без рукавов, а юбка на каркасе. Цвета шампанского… Оригинальное такое!
Глава 10
Все кругом говорили только о свадьбе – спрашивали, удивлялись, советовали. Количество приглашенных на бракосочетание росло день ото дня.
– Лиза и Ленка – обязательно, – поясняю я Глебу. – Ленка – моя племянница, Лешкина дочка, а Лиза – его первая жена, но она мне почти как подруга… Таня – это моя бывшая сослуживица. Так неинтересно звучит – бывшая сослуживица, но Таня совершенно необыкновенный человек… Чем необыкновенный? Ой, Глеб, не знаю, не знаю чем! Внешне такая неприметная – маленького роста, в очках, короткая стрижка… Только внешнее в данном случае не показатель. А моя Иринка… Ну, Иринка, моя подруга, помнишь ты еще ревновал меня к ней, наши телефонные разговоры подслушивал… Подслушивал-подслушивал, а то я не видела!.. Ах, ты меня не к Иринке ревновал!.. Ну вот, Иринка – это подруга, Лиза – родственница, а Таня – бывшая сослуживица. Я хочу, чтоб в этот день со мной были мои самые дорогие люди… Не знаю, Глеб, приедет ли Лешка. Мы можем послать ему приглашение на электронный адрес. Или позвонить. Ну а твоих друзей вообще пересчитать невозможно.
– Вы собираетесь заказывать ресторан? – интересуется моя будущая свекровь.
Очередную субботу мы проводим у нее в гостях в Пущине – знакомимся, обсуждаем предстоящую свадьбу.
– Да, мама. Тот ресторан, где мы отмечали помолвку.
Окна крошечной, но очень стильной столовой с камином и бронзовым, граненым фонариком вместо люстры (в холодное время года здесь, наверное, вечные сумерки) смотрят на заросший ивняком берег Оки. За Окой белеет колоннами усадьба, принадлежавшая некогда поэту Пущину. Я вспоминаю рассказы Глеба: в детстве усадьба была любимым местом их игр, шалостей и прогулок…
– Ах, вы уже и помолвку отметили?
– Так получилось, мам. Само собой, спонтанно. – Взглядом Глеб приглашает меня принять участие в разговоре.
И я опять с упоением рассказываю все сначала…
– Вы знаете, в первый момент я страшно растерялась. По характеру я такой человек – мне совершенно не нравятся авантюры.
– Это в наше время большая редкость. Сейчас почти не осталось порядочных людей. Кругом творится что-то ужасное! Вот вчера, встречаю соседку…
– Аня, – прерывает Анну Сергеевну муж, – пощади Наташу хотя бы ради первого раза. Нельзя так сразу на человека – надо дать ему адаптироваться! Скажите, Наташа, а ваша фамилия как-то связана с почвоведением?
– Связана непосредственно. Я закончила факультет почвоведения в МГУ.
– Так вы дочка Векшина, Павла Дмитриевича?
– Да, я его дочь.
Интересней было бы послушать про соседку, чем воскрешать погибшие родственные связи. Бывшие родственные связи. Навсегда, безвозвратно утраченные…
Павел Дмитриевич – такой… Такой и еще такой! Умный, талантливый, простой в общении. Николай Михайлович знаком с моим отцом со студенческих лет. Он тоже выпускник МГУ, учился на биофаке. Они познакомились, когда в футбол играли – каждый за свой факультет. Отец был нападающим. Очень способным, запросто мог уйти в большой спорт… Потом им приходилось общаться по работе, и отец не забыл старого знакомства, не пренебрег, хотя стал к тому времени маститым ученым. Николая Михайловича это растрогало – он вспоминал об отце тепло, с благодарностью.
– А чем он теперь занимается? Ученые такого масштаба…
– Николай, свари, пожалуйста, кофе, – просит мужа Анна Сергеевна, случайно бросив взгляд в мою сторону. – И вот еще что: принеси коньяк, который мы пили в прошлое воскресенье с Логиновыми. Он там стоит, на полочке. Очень приятный… Ну так вот, встречаю я соседку… Наташа, а признайтесь честно, вам не хочется ехать в Новотрубинск?
– Почему же? Очень даже хочется.
– Современные женщины обычно держатся за работу, тем более, насколько я знаю, с работой у вас дела обстоят прекрасно. Вам не жалко оставлять высокооплачиваемую должность, карьеру?
Нет, мне ни капли не жалко. Отдав десять лет жизни почвам, я по-настоящему так и не прониклась этой насущной проблемой. Да и к ценным бумагам не прикипела душой… Работала, вникала только потому, что деньги были нужны. Как прожить без денег? И помощи ждать неоткуда… А уж карьера – это просто смешно, это уж точно не для меня! Верховодить Катей, Любашей, Валерией (замыкает блестящий перечень моих гипотетических подчиненных стажер Анатолий Иванович) – ну какое здесь удовольствие?!
– С карьерой, Анна Сергеевна, как получится.
– Я тоже так думаю, – поспешно кивает мать Глеба. – Для женщины главная карьера – семья.
Многие дамы старшего поколения высказываются в этом смысле. Что-то такое щебечет Ольга Константиновна и тут же чуть ли не со слезами на глазах бросается поздравлять меня.
– Еще рано, Ольга Константиновна. – Я улыбаюсь смущенно. – Приходите на свадьбу, там и поздравите.
– А когда?
– Пятого октября.
– А сегодня двенадцатое сентября. Еще почти месяц.
Поздним вечером, сидя на террасе, мы с Глебом думаем о том, что будет через месяц. Двенадцатое октября – это совсем не то что двенадцатое сентября. В сентябре во всем еще ощущается безмятежность лета, а в октябре понимаешь – неизбежен скорый приход зимы. Двенадцатого октября мы летим в Новотрубинск. Там сильные ветры, штормит океан. Глеб уверяет: шторм – потрясающее зрелище.
– Потрясающе жуткое?
– Потрясающе красивое.
– Просто ты любишь экзотику – горные озера, океанские штормы…
– А ты?
– Мне больше нравится средняя полоса. Реки, поля. Помнишь, как мы ездили на Волгу? В детстве я иногда мечтала поселиться в маленьком русском городе на берегу реки. Русские города часто стоят на реках.
– А жить будешь на берегу океана.
– Во взрослой жизни это не имеет значения. Во взрослой жизни уже другие ценности, важно не где, а с кем, – шепчу я, наклонившись через стол к Глебу.
До этого мы все вместе пили чай, потом мама ушла спать, а мы засиделись за чайным столом, замечтались, заговорились.
– Все-таки я боюсь, что тебе будет скучно в Новотрубинске. На редкость серый, прозаичный город.
– Скучно бывает только скучным людям!
– А ты не причисляешь себя к ним? – спрашивает лукаво Глеб.
– Поживем в Новотрубинске – увидим… Увидим, когда поживем в Новотрубинске.
– Как ты там будешь, в этом жутком Новотрубинске?! – забыв, что надо изображать степенность, взволнованно спрашивает по телефону Иринка. – Там штормы, дожди, с электричеством перебои и ни одной знакомой души!
– Ты же сама всегда говорила – семья…
– Мало ли я глупостей говорила?!
– Значит, отказываешься от своих слов?
– Нет, не отказываюсь, – поясняет Ирина голосом павы. – Просто сейчас в Москве столько всего интересного. Разных развлечений, удовольствий. Глупо лишать себя всего этого.
– Ничего, вернемся – наверстаем!
Хорошая жизнь делает людей лучше. А очень хорошая – уже нет. От очень хорошей жизни можно потерять чувство реальности, совершать неадекватные поступки и обзавестись вычурными манерами. Интересно, а от очень плохой?..
– Ничего смешного! – отвечает Ирка с достоинством. – И вообще, я позвонила, чтобы поздравить тебя с днем рождения и пожелать тебе мудрости – ты вступаешь в возраст Христа!
Мой день рождения – двадцать шестое сентября, день холодный, солнечный, беспокойный. Порывистый ветер треплет пестрые кроны деревьев, срывает с них листья, и они живописно парят над землей. Полет осенних листьев – торжество эстетики увядания. Осень – это смерть. Но только осенью природа так волнующе красива, так дерзко привлекательна. Смотришь – не можешь наглядеться…
Откружившись, листья падают в застывшую лужу. На морозе вода замерзает, на холоде – стынет. И так же стыну я у приоткрытой двери балкона, вдыхая полной грудью разлитые в воздухе ароматы осени. Ароматы увядания и свежести. Есть в этом противоречивом на первый взгляд сочетании что-то жизнеутверждающее. И если от озоновой легкости весны тянуло подняться в воздух, то от здоровых запахов осени хочется энергично шагать по широкой дороге к самому горизонту. Весна опьяняет, осень – бодрит. Поэтому я больше люблю осень.
– Сегодня такая прекрасная погода! Это ради вас, Наталья Павловна! – Анатолий Иванович предлагает выпить за мое обаяние и красоту – в обеденный перерыв я устроила маленький фуршет по поводу дня рождения.
– Правда, Наталья Павловна! Такая красавица… Что вы в этом ужасном Новотрубинске будете делать? – с выражением суеверного ужаса на лице спрашивает хитренькая Лейла.
– Так она туда с мужем едет! – улыбается Александра Николаевна. – Муж – главный человек, для него и стоит быть красивой.
Да, у Александры все четко! Хоть работу возьми, хоть семейные отношения…
– А по-моему… – щурит накрашенные глазки Настя. Мы с Александрой Николаевной переглядываемся. Понятно, в возрасте двадцати лет хочется волновать умы и кружить головы всем без разбора. – А по-моему… – Под воздействием коньяка и шампанского девушка, пожалуй, поделилась бы с нами своими мыслями о красоте, но у нас в офисе пополнение – еще два стажера, и оба мужчины, при них неловко на такие темы разговаривать.
– У вас новые украшения, Наталья Павловна? – Лейла умело ликвидировала неловкость, созданную подругой. – Вам очень идет!
– Муж подарил сегодня. На день рождения…
…Я все стояла у приоткрытой балконной двери, перебирая в памяти прошлые дни рождения. Менялись лица и обстоятельства, оставалась вечная осень, ее ароматы, краски, настроения… и в это время ко мне неслышно подошел Глеб. Я получила в подарок темно-синий фарфоровый ларец старинной английской фирмы. «Since 1726» – гласила надпись на глянцевой бирочке. В ларце лежала целая коллекция украшений. Именно коллекция. Там было все – браслет, два кольца, серьги, колье, брошь! Оправленная в золото моя любимая бирюза – крупные камни, насыщенные цветом моря, много-много застывших морских капель и брызг.
– Глеб, неужели ты все это выбрал сам?
– Конечно нет. Это мать выбирала.
Анна Сергеевна! При нашей единственной встрече она показалась мне вежливо равнодушной. Сын давно вырос, существует сам по себе. Встретил нормальную женщину. Женитесь, я не против, поживите, а там будет видно. Тогда, по крайней мере, я так расценила ее настроение. Но сейчас, держа в руках драгоценный ларец, я почувствовала: меня любят. Обо мне думают. Меня понимают и мной восхищаются. Не только Глеб, но и его мама.
– Сколько вкуса! – воскликнула Александра Николаевна.
– Не иначе ему женщина помогала. – Валерия даже за праздничным столом не желала выходить из привычной роли ехидны.
– Да, помогала женщина. Свекровь.
По случаю дня рождения я ухожу с работы пораньше. Никаких общественных мероприятий мы не затеваем – хватит с нас предстоящей свадьбы, которая и радует, и пугает своими неожиданными масштабами. Сегодня мы просто поедем к маме на именинный пирог.
Глеб подбирает меня на Каширке. Смеется:
– Тебя издалека видно. Светлое пятно на серой обочине.
Я одета в короткий бирюзовый плащ, на голове белый шифоновый шарф, и на ногах высокие белые сапоги. Взглянула в зеркало, выходя из офиса, и чуть ли не единственный раз в жизни осталась собой довольна…
На заднем сиденье машины – букет.
– Глеб, это мне?
– Их там два, тебе и Инне Владимировне… Мне сегодня прислали адрес нашей квартиры в Новотрубинске. Там, кстати, было несколько фотографий.
– Интерьер? О, как интересно!
– Посмотришь дома вечером. Я перебросил их нам по «мылу». Квартира большая, но район новый, далеко от центра.
– От центра чего?
– От центра города.
– Новотрубинска?
– Зря ты смеешься. Центр есть в каждом городе.
– Наверное. Но из Москвы кажется, в Новотрубинске – что центр, что окраина…
– Это снобизм.
– Это отсутствие воображения. По твоим рассказам я пытаюсь представить себе Новотрубинск и не могу.
– Послушай, Наташа, ты так серьезно относишься к этому городу, будто собираешься поселиться в нем навсегда. Мы пробудем там максимум полгода. Весной вернемся в Москву.
Уедем, вернемся… Сколько всего изменится до весны. Озонная легкость, светские рауты, развлекательные поездки растворятся в прошлом, жизнь будет наполнена заботами о муже и сыне. Когда я в последний раз покидала центр страховой медицины «Зоя», мне вручили распечатку – дни, благоприятные для зачатия. Если один из сентябрьских дней, точнее, одна из сентябрьских ночей действительно оказалась благоприятной, то я вернусь в Москву с сыном. Поселюсь на даче и буду каждый день ходить к нашему озеру. Женщинам, мечтающим о дочерях, рекомендуют ходить в музеи и смотреть на портреты красавиц. Но ко мне это не относится – у меня будет мальчик.
По многолетней привычке я открыла дверь в мамину квартиру своим ключом. Странно приходить сюда гостьей. Впрочем, много чего мне теперь странно…
В квартире было по-праздничному чисто, пахло именинным пирогом – ванилью и сдобой. В холодильнике стояли салаты, заливная рыба, на плите – еще не совсем остывший сотейник с пряно пахнущими кусочками индейки. Все готово для начала именинного ужина. Не было только мамы.
Пошла за хлебом, подумала я и тут же обнаружила на подоконнике два мягких батона. За фруктами, за соком…
Но сок тоже отыскался в холодильнике, блюдо с виноградом – в моей комнате на комоде.
Не найдя себе другого занятия, я стала накрывать на стол, перемывала рюмки, тарелки. Глеб принес из машины купленные по моей просьбе бутылки сухого белого вина. Ничего крепче мама пить, конечно, не станет.
Она скоро вернулась. Усталая, немного грустная, тихо поздоровалась с нами.
Глеб подарил ей букет, поздравил с именинницей.
– С именинницей, – сначала вполголоса повторила она. Потом воскликнула: – С именинницей!
Непонятно кому было адресовано это восклицание. Мы стояли в прихожей, чувствуя неуют и напряжение. Потом сели за стол. Напряжение нарастало.
