Текст книги "Мужчины в нашей жизни"

Автор книги: Анастасия Соловьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Внезапно я пожалела о том, что Глеб отказался пожить у нас на даче. Маме после больницы рекомендовали долечиваться в санатории, поэтому она еще не скоро на дачу попадет. Рано или поздно проблемой придется заняться мне. Не бросать же наш дивный сад на погибель! Тогда чего тянуть? Чем раньше я появлюсь на участке, тем меньше сложностей у меня возникнет потом. Короче говоря, план сегодняшнего дня приобрел вполне конкретные очертания: рынок – больница – дача.

Все-таки лежание на диване не моя стихия – по натуре я деятельный человек. Живу по принципу: если неотложных дел на сегодня нет, их надо выдумать. Зачем? Это ищет выхода кипучая энергия, дарованная мне Богом. Неужели вся энергия так и уйдет на ценные бумаги, мамины прихоти и устроение Лешкиных дел? А чем я еще занимаюсь? В сущности, ничем. Общение с Владом не требует от меня напряжения. Другое дело, если будет семья, и особенно ребенок…

Но тут я почувствовала, что в своих размышлениях начинаю ходить по кругу, помыла посуду после завтрака и стала собираться на дачу.

Глава 4

Дни бывают короткие и длинные. Долгота дня прямо пропорциональна полученным впечатлениям: чем их больше, чем они ярче, тем длиннее кажется день.

Сегодня день у меня долгий-долгий: от утренней разборки с Владом до недавней беседы с дачной соседкой Ольгой Константиновной пролегла вечность.

– Наталья! Ты что же это совсем одна?

Вроде бы невинный вопрос, а как здорово сформулирован. Сразу пришлось рассказать все: и про маму, и про Лешку, и про Елену. Исследовав поверхностный слой нашей семейной почвы, Ольга Константиновна начала углубляться – спросила про Влада. И наконец, посчитав рекогносцировку законченной, заговорила о собственных горестях.

Горести или радости – это как посмотреть. Главное, что их причиной стало осуществление заветной мечты Ольги Константиновны. Обе ее дочери, Алена и Арина, как и хотела мать, вышли замуж за иностранцев. Не за каких-нибудь поляков или, не дай бог, нигерийцев, нет – за настоящих европейцев. Аришка – за голландца, Аленка – за англичанина. А хорошо ли, плохо ли – судите сами.

Аришка, ровесница нашего Лешки, уже двадцать лет живет на Западе. В Москву не приезжала ни разу, изредка только отправляет матери приглашения, которыми, по причине финансовых трудностей, Ольга Константиновна может воспользоваться далеко не всегда. А недавно дочка прислала фотографию – сидит у себя дома на диване в нижнем белье, а рядом новый друг – пожилой араб. С мужем Аришка давным-давно развелась, детей нет… В общем, так сложилось, что старшая дочка для Ольги Константиновны существует почти номинально.

Зато младшая – реальней некуда!

В отличие от сестры Аленка выходить замуж не торопилась. Работала тренером в фитнес-клубе и методично выбирала. И выбрала. Разумеется, иностранца, как мама советовала. Ее избранником стал немолодой женатый англичанин. Что он делал в Москве и чем вообще занимается, мы до сих пор не можем понять. А спросить почему-то неудобно, хотя Ольга Константиновна – женщина разговорчивая и от нас ничего не скрывает. Не спрашиваем же потому, что и так ясно: не очень-то Аленкин муж преуспел в этой жизни. Мало, оказывается, быть англичанином.

Но это теперь всем стало ясно. А тогда Аленка вступила в борьбу за свое семейное благополучие – родила девочку Алису. Англичанин не выдержал натиска и развелся. Они поженились, Аленка получила британское гражданство.

А толку что? Сначала жили в гостинице, потом переехали в муниципальный дом в северо-восточном предместье Лондона. Чтобы добиться права на этот дом, Аленке пришлось родить сына Оливера. У него с рождения аллергия на все продукты, кроме рыбы и груш.

Сын – болезненный, муж – раздражительный и угрюмый. От тоски Аленка время от времени сбегает к матери в Москву. Со слезами на глазах Ольга Константиновна выпроваживает ее обратно. Не дай бог, дочка повторит судьбу матери – останется одна с двумя детьми на руках…

– Что будешь сажать в этом году? – исчерпав тему невеселой Аленкиной жизни, поинтересовалась Ольга Константиновна.

– Цветы, – объяснила я. – По дороге купила однолетнюю рассаду и флоксы. Мы с мамой на флоксах просто помешаны, а старые уже все отцвели. Вдоль дорожек посажу фиолетовые и нежно-розовые, а у беседки – белые. Будет очень красиво.

– А огурцы посадить не хочешь?

– Зачем? Теперь же ведь все продается.

– Правильно, я тоже не хочу. Тыкву только посажу. Мне пшенная каша с тыквой нравится.

Мы с Ольгой Константиновной обсудили планы посадочных работ и скоро разбрелись по своим фазендам воплощать эти планы в жизнь.

Недолго покопавшись в земле, я переключилась на уборку дома, но, приведя в порядок второй этаж, вернулась в сад. Воздух, краски, птицы поют… А я, как проклятая, вожусь с прошлогодней пылью. Я перенесла шезлонг с террасы на улицу и решила передохнуть.

Услышав, что я еду на дачу, мама пришла в восторг.

– Ты смотри там не перетруждайся! – без конца повторяла она.

Но потом надавала такое количество поручений, которое не выполнишь, даже перетрудившись до потери сознания. Про гороскопы она забыла. Раздумала меня замуж выдавать или попросту устыдилась своего наивного увлечения. Странно, но забыла и я. И про Владика, и про Лешку, и про квартиру. Приехала на дачу – будто распростилась с сегодняшней реальностью. Зато здесь ожили призраки прошлых лет.

Но бог с ними, с призраками. Вот мамино настроение мне явно не по душе. Резкие перемены при ее заболевании ничего хорошего не сулят. Я подумала, что после праздников обязательно свяжусь с доктором из клиники нервных болезней. Его методика лечения музыкой имела успех, и некогда робкий, начинающий медик превратился теперь в лощеного профессионала. Я по-прежнему прибегала к его консультациям – иногда ограничивалась разговорами по телефону, а время от времени наведывалась в клинику. Доктор выказывал недовольство заочной формой лечения, хотя расплачивалась я такими суммами, будто форма была самой что ни на есть очной. Он принимал деньги, повторяя:

– Все равно никаких гарантий. Вот если бы Инна Владимировна приехала сама.

Но при маме о клинике нельзя даже заикаться – она считает ее своим страшным позорным прошлым, домом скорби, и ни за что не захочет ехать туда…

Между тем вечерело. Солнце уже сильно склонилось к западу. Глядя на пламенеющую полоску заката, я так глубоко погрузилась в мысли о своих бедах, что не сразу обратила внимание на звук подъехавшего к дому автомобиля. Только услышав сигнал, я поняла, что приехали ко мне. Подумав ровно мгновение, я поднялась и пошла открывать. У ворот стояла машина Влада.

Значит, он все понял! Я испытала самую обыкновенную радость – простую, земную, женскую. И Влад, будто угадав мое настроение, вышел из машины и на глазах у всей нашей улицы обнял меня. Еще сегодня утром он не решился бы на такое!

Мне было очень хорошо стоять рядом с ним, ощущать на плечах его руки, близко-близко видеть глаза, чувствовать дыхание.

– Я приехал к тебе насовсем… если не прогонишь, – произнес он тихо.

Я улыбнулась:

– Не прогоню.

Больше мы не говорили об этом – объятие у калитки лучше всяких слов скрепило наш будущий союз.

Потом, сидя на террасе и поглощая привезенную Владом черешню, я деловито строила планы на будущее. Медовый месяц мы проведем в Испании. А в Москве поселимся на Ленинском проспекте.

– Ты знаешь, мама ведь не совсем здорова. Я не собиралась говорить об этом сейчас. Но все равно придется, позже или раньше – какая разница?

– Ты имеешь в виду ангину?

– Нет, я имею в виду другое.

И дальше стала объяснять, что именно я имею в виду. Если вдруг его испугает мамина болезнь…

– Наташ, – прервал Влад мою речь. – Послушай, я сейчас скажу тебе кое-что, только ты не волнуйся. Я сначала не мог понять…

– Господи, ты о чем?

Оказывается, он весь день сегодня разыскивал меня. Был у нас дома, заезжал в офис и, отчаявшись, позвонил маме в больницу.

– Она говорила со мной как-то странно. Сказала, что тебя теперь трудно будет застать, со дня на день ты улетаешь в Ганновер, чтоб заменить там Алексея. Только тогда он сможет вернуться в Москву.

– А она не сказала, что я на даче?

– Нет, про дачу я сам догадался. А она все про Ганновер, про Лешу, про его неприятности.

– Скажи, она была спокойна?

– Нет. Если бы я не знал Инну Владимировну, пожалуй, назвал бы ее манеру агрессивной, но…

– Дай мне, пожалуйста, телефон, – перебила я.

Но тут же поняла, что не смогу воспользоваться телефоном Влада – я не знаю на память номера Лешки. Боже мой, что он натворил! Одним расхлябанным жестом перечеркнул годы моего кропотливого титанического труда – позвонил и рассказал маме про квартиру. Я старалась уберечь ее от малейшего негатива, а он без предисловий выплеснул все.

Я бросилась в комнату и вытащила из сумки телефон. Так и есть! Сначала Лешка позвонил мне – вот его номер на определителе, а не дозвонившись, подступился к матери. Наверное, подумал, что это даже лучше: пусть она уговаривает меня судиться с Глебом Мажаровым.

– О! Натали! – развязно приветствовал меня брат. – Я тут тебе обзвонился.

– Да? – отозвалась я холодно. – А еще кому ты обзвонился?

– Ну, матери позвонил, – сознался он немного воровато. – А чего, нельзя?

– И выложил все без утайки?!

Лешка промолчал.

– Ты до стресса ее довел. – Я уже не могла сдерживаться, говорила все громче и громче, почти кричала. – Стресс, врач сказал, на девяносто пять процентов заканчивается рецидивом.

– Да брось ерундой страдать. – Лешка усмехнулся. – Мать в здравом уме и твердой памяти. Чего ты наговариваешь на нее?!

Я понимала, что дальнейшие разговоры бессмысленны. В прошлый раз, когда с мамой случилось несчастье, брат посоветовал определить ее в интернат. По мнению Лешки, лечение душевных болезней – выброшенные на ветер деньги и время. И сейчас от него никакой помощи не дождешься. Какая там помощь, даже наоборот!

– Значит, так, или ты приезжаешь в Москву и разбираешься с Мажаровым, или я отдаю ему ключи.

– Наталь, ты чего?

– А ты чего?

– Меня, ты понимаешь, не отпускают с работы. Босс отъехал на пару недель, а без него никто этого сделать не может.

– Я все сказала. И запомни: мне не до тебя. Сейчас непонятно, что с мамой. И еще у меня одно известие – я выхожу замуж.

– Поздравляю. – Лешка окончательно скис. – Надеюсь, твой жених – человек порядочный.

– А сам-то ты порядочный?! Если да – немедленно приезжай в Москву и улаживай свои дела сам!

Отжав связь, я еще несколько минут стояла посреди комнаты и жадно, как рыба, выброшенная на берег, хватала воздух ртом. Ну и свинья же у меня братец! Ну и эгоист! Только и думает, что о себе.

– Наташ, иди ужинать! – крикнул Влад с террасы.

И я горячо поблагодарила судьбу за то, что Влад оказался рядом. Вдвоем пережить горе гораздо легче.

Он поил меня чаем, подкладывал в тарелку бутерброды, уговаривал поесть, успокоиться, подождать завтрашнего дня, гладил мои руки и волосы. Я глотала чай пополам с собственными слезами, сгорая от ненависти к Лешке, от боли за мать и странной болезненной нежности к Владику. Чем я смогу отплатить ему за любовь и заботу? А вдруг ничем? Изо всех сил я прислушивалась к своему сердцу, но в нем бушевали иные чувства.

Ночью мы долго лежали без сна, слушали соловья и опять, но уже гораздо осторожнее, чем поначалу, мечтали о будущем. В какой-то момент я почти успокоилась. Влад был так ласков, едва ли не раньше меня угадывал любое мое желание. Мне тоже хотелось сделать что-то хорошее для него. И я знала, что надо сделать. Просто остаться рядом.

Утром мы приехали к маме в больницу. Дело обстояло еще хуже, чем можно было предположить. Вчера вечером с мамой случился нервный припадок. Вела она себя так, что перепуганному персоналу пришлось обратиться в психиатрическое отделение, благо у них в больнице имеется и такое. В психиатрическом отделении приемные дни вторник с десяти до четырнадцати и четверг с пятнадцати до девятнадцати. Мы все же попытались проникнуть туда, но никто не вышел на наш звонок.

– Теперь только после праздников, – объяснила проходящая мимо медсестра.

Мы молча вышли из больницы и вернулись на дачу.

Остатки праздничных дней прошли для меня в адских мучениях. То я бросалась на клумбы, то пыталась развести костер и сжечь мусор, оставшийся после зимы, то вдруг вспоминала о Владе и неслась готовить обед. Ни одно дело не получалось довести до конца – все падало из рук, не клеилось, не сходилось. Однако, за что бы я ни бралась, постоянно помнила о телефоне и с интервалом в двадцать минут набирала номер музыкального доктора. Абонент все время был недоступен.

Затем погода испортилась, пошел дождь, садовые дела пришлось отложить на потом. Закутанная в плед, я сидела на террасе и пила кофе, заботливо сваренный Владиком.

– Поедем в Москву, – предложил он. – День завтра предстоит нелегкий, а мне еще надо домой заглянуть.

– Поедем, – согласилась я.

И в это время раздался телефонный звонок.

Я сразу узнала голос музыкотерапевта. Оказывается, в праздничные дни он проходил курс лечения покоем в деревне в Муромской области. С несвойственным обычно раздражением я заметила, что представители его профессии рано или поздно приобретают сходство со своими пациентами. Почему бы не сказать по-человечески: ездил в деревню?

– А что у вас? Что-то стряслось? – поинтересовался доктор тоном любопытного экскурсанта.

Или глупо рисовался, или я права – у него самого крыша съехала.

– А у нас, похоже, ничего хорошего. – Как умела, я воссоздала картину маминой болезни. – Но это все с чужих слов, я еще не разговаривала с ней.

– Необходима госпитализация.

На этот раз доктор ответил нормально, без кокетливой рисовки. Вопрос о госпитализации представлялся ему серьезным еще и потому, что с ним сопряжены внушительные суммы денег. Музыкотерапевт не замедлил их назвать.

– Хорошо, – вздохнула я. – Когда нам лучше подъехать?

– Давайте завтра, до одиннадцати.

Чтобы немного успокоиться, по дороге в Москву я пыталась мысленно расписать свой завтрашний день. С утра – звонок начальнице. Любаша обожает всякие свадьбы-помолвки и вообще любые истории, в которых фигурируют мужчины. Объясню, что выхожу замуж, потом сделаю загадочную паузу, намекну на проблемы и попрошу разрешения не появляться завтра на работе. Наверняка Любаша снисходительно отнесется к моей просьбе.

– Сначала медовый месяц, потом – свадьба? – последует ее добродушная реплика.

В восемь часов я должна быть в маминой больнице. Главное, заполучить документы – анализы, выписки из истории болезни. Думаю, процедура займет не меньше часа. Завтра среда – в психиатрическом отделении день неприемный. Возможно, меня вообще не захотят видеть. Придется заплатить. Тогда сразу все бумажки подготовят и с улыбочкой отдадут.

Потом к музыкотерапевту. Мама не захочет. Надо будет ее уговаривать, требовать, умолять. Я стала лихорадочно придумывать аргументы. В лобовое стекло автомобиля хлестал усиливающийся дождь, слышались раскаты дальнего грома. Над городом сгущались сумерки, хотя до вечера еще далеко. Машины неслись по шоссе с включенными фарами. Я последовала примеру других водителей.

…Надо сказать маме, что, встретившись с музыкотерапевтом, она поможет Лешке. У людей с душевными болезнями своя логика – им нравятся парадоксы… А лучше вообще ничего не объяснять. Сказать – мы едем домой, и просто отвезти маму в клинику. Это, может быть, немного оскорбительно, зато спокойнее.

Следующий час уйдет на общение с доктором, и к двенадцати я, наверное, освобожусь. Если так, зачем откровенничать с Любашей? Я поймала себя на мысли, что ни с кем не хочу делиться известием о предстоящей свадьбе. Ну с Иркой еще куда ни шло. А с остальными… без особой нужды… Какой смысл? Да и когда она теперь будет, эта свадьба? Конечно, не раньше полного и окончательного маминого выздоровления.

Остановив машину у парадного, я не решалась из нее выйти. Сидела, окруженная густыми сумерками, а по крыше и в окна барабанили крупные капли. Потом дождь превратился в град.

Пока буду устраивать маму в клинике, Влад съездит на рынок. Купит фруктов или ягод. Мама обожает клубнику со сливками… А вечером можно будет еще раз приехать, если, конечно, разрешит доктор.

Многое теперь в нашей жизни зависит от доктора. А еще больше – от воли слепого случая. Попробуйте переговорить с любым психиатром, он непременно завершит беседу словами: можно лишь прогнозировать, точно ничего обещать нельзя, все непредсказуемо. Или еще чем-нибудь в этом роде…

Погода понемногу успокаивалась, и я наконец-то выбралась из своего укрытия на свободу.

Надо было что-нибудь приготовить к приходу Влада, но холодильник оказался пуст. Пачка масла, литровая банка икры и прокисшая клубника. Клубнику придется выбросить, а с икрой можно сделать бутерброды к чаю.

Намазывая бутерброды икрой, я вспомнила о Глебе. Интересно, до чего он договорился с Лешкой? Но может, Лешка вообще не звонил ему? Глеб существует в ожидании Лешкиного звонка, а завтра, чтобы попасть на работу, ему придется преодолеть расстояние в восемьдесят километров. И потом столько же, чтобы вернуться домой. Он тоже жертва Лешкиного произвола… Усталые карие глаза, мальчишеская челка… Если братец ничего не решит за неделю, я просто отдам Глебу ключи. Для Лешки это будет хорошим уроком. Не все же ему над людьми издеваться… А для Глеба это будет подарком…

Бутерброды на этот раз показались мне не такими вкусными. То ли я наелась икры надолго, то ли даже самые распрекрасные деликатесы скучно поглощать в одиночестве. А с Глебом было так весело! Несмотря на то что у нас обоих случилась ужасная неприятность (тогда я еще, как последняя идиотка, рассматривала Лешкины неприятности как свои собственные), за ужином мы от души хохотали! И за завтраком. Над моим знакомым, над его подружкой, над хромоногой теткой, так ловко одурачившей нас всех…

Хотя, скорее всего, это была эмоциональная разрядка. Отходняк, как выразился однажды музыкотерапевт. Посмеялись – разошлись. Осталось воспоминание. Немного странное, но хорошее.

Глава 5

– Ты что, до сих пор в Москве? – В мамином облике читалось дикое, нечеловеческое напряжение. Она держалась неестественно прямо, говорила негромко, четко, механически. – Немедленно поезжай в Ганновер.

– Я как раз собираюсь, но…

– Здесь исключены любые но! – не глядя на меня, произнесла мама. Я чувствовала, что ее угнетают какие-то кошмары, но с присущим ей мужеством она старалась не поддаваться им. – Билет ты, по крайней мере, купила?

– Прежде чем покупать билет, я должна удостовериться, что с тобой все порядке.

– Обо мне не беспокойся. Сейчас я должна защитить своего сына.

– Каким образом?

– Единственно в данном случае возможным.

– Ты не могла бы объяснить?

– Недаром я просила тебя принести журналы с гороскопами. Все астрологи сходились в одном: Скорпиону со дня на день грозит опасность. Алеша ведь Скорпион.

– Скорпион, Скорпион. – Я поспешно закивала.

– Теперь выход один – умолить звезды.

– Ты разве знаешь, как это сделать?

– Нет, я не знаю. К счастью, в Юлином журнале был опубликован телефон. Хорошо, что я додумалась его записать…

– Чей телефон?!

У меня не хватало сил вести беседу в этом неживом, размеренном ритме, выдерживать паузы, которые, по мнению мамы, должны придавать ее словам особую значимость.

– Леонарды. Она может решить любые астральные проблемы, – продолжала мама все так же безэмоционально.

– И ты уже позвонила ей?!

– Я бы ей давно позвонила. Но эти люди из отделения отобрали у меня телефон.

– Из отделения? Из милиции?! – Я уже чуть не кричала. Невозможно выслушивать шизоидный бред и соглашаться с ним, как я решила это делать сначала. – Господи, мама, что ты говоришь?..

– При чем здесь милиция? – холодно отозвалась она. – Телефон у меня забрали эти садисты в белых халатах. Разреши воспользоваться твоим.

Пора брать дело в свои руки. Ведение переговоров с колдуньей-авантюристкой сейчас для меня недоступная роскошь. Музыкотерапевт назначил время – одиннадцать. Меньше чем через час я должна уже быть на работе! Однако если начать спор с мамой, она может упереться и вообще откажется переселяться в другую клинику.

– Я телефон в машине забыла…

– Тебе придется спуститься за ним.

– Хорошо.

Я выбежала в коридор, судорожно соображая, что делать… Лешка! Вот кто смог бы ее уговорить. Причем на логику уповать не надо… Преодолевая неприязнь, я набрала телефон брата.

– Натали! – обрадовался он. – Ты необыкновенно кстати. Ну что, посылочку мою получила?

– Какую посылочку?

– Я тебе все в лучшем виде отослал – деньги, доверенность…

– Что за доверенность?!

– Генеральную… Можешь начинать процесс против этого… Как его?.. Поджарова? Зажарова?

– Мажарова, – тихо подсказала я и, помолчав, добавила: – Леш, я не буду этим заниматься.

– Ты что?! Обалдела? Может, хватит играть в дурацкие принципы?

– Играть в принципы?! А ты знаешь, откуда я звоню?.. Из коридора психиатрической больницы!

– Психиатрической?! Подожди… Почему психиатрической?

– Потому что у мамы рецидив, и она лежит в психиатрическом отделении!

– Наталь… Честно слово, ведь не хотел… – Впервые я услышала в голосе брата нотки раскаяния. – Я не думал, что она так к этому отнесется.

– Ладно, Леш. Хотел не хотел – не имеет значения. Но ты теперь сам понимаешь, некогда мне заниматься твоими делами.

– Да чего ими заниматься?! Только адвоката найми… как мое доверенное лицо.

– Только нанять адвоката?..

– Я тебе и адвокатскую контору посоветую, которая на недвижимости специализируется.

– Ладно, попробую. Но учти, ничего не обещаю. Если от меня потребуют еще чего…

– Да не грузись ты досрочно, ничего не потребуют.

– Слушай, Леш, ты можешь поговорить с матерью?

– Когда?

– Да прямо сейчас! Скажи ей, что для успешного решения проблемы с квартирой она должна временно пожить на Любимовке.

– Чего-чего?

– Ну, понимаешь, она страшно переживает за тебя, собирается звонить каким-то колдуньям… Ничего не сделаешь, это болезнь. А мне надо, чтобы вместо звонков колдуньям она поехала со мной в клинику нервных болезней… помнишь, в ту, где она лежала в прошлый раз? Я уже с врачом договорилась, но боюсь, она меня не послушает. А ты теперь для нее авторитет.

– Еще раз: чего говорить?

– Что-нибудь в том смысле, что переезд в другую больницу поспособствует решению квартирного вопроса. Намекни, что там есть нужные люди.

– Где там?

– В клинике!

– Натали. – Мне показалось, Лешка даже развеселился. – Ты смеешься над матерью?

– Просто так легче ее уговорить. Законы мышления больного человека не подчиняются обычной логике. Я еще в прошлый раз заметила.

– Ну валяй, – согласился брат. – Попробую. Вернувшись в палату, я протянула маме трубку:

– Это тебя. Лешка. Говорит, что-то важное узнал.

Не давая Лешке слова вставить, мама принялась рассказывать о Леонарде как о последней инстанции в решении квартирного вопроса. Мол, только она может влиять на звезды. Братец, должно быть, опешил, и я испугалась, что их беседа закончится ничем. Но тут мерный мамин монолог оборвался.

– Куда переехать? – удивленно переспросила она. – Зачем? Там легче будет выйти на Леонарду? Кто знает ее домашний телефон?.. Так… и я могу у него сразу спросить! Пока спрашивать не надо? Алеша, почему ты не хочешь, чтобы я говорила по рабочему, для этого они и рекламу дают! – Мамина речь постепенно оживлялась. – Не доверяешь секретарям? Понятно. Пока не спрашивать про телефон? Ты сам спросишь? Хорошо. Когда мне тебя там ждать?

– Ну что? – Я с трудом дождалась окончания их странной беседы.

– Поехали! – Мама, еще несколько минут назад бледная и словно одеревеневшая, теперь буквально пылала энергией. – Едем скорее! Теперь я точно знаю, как ему помочь… – бормотала она безостановочно.

Наблюдая за тем, как мама переодевается, я отметила дрожь в руках и болезненную неточность движений. Пуговицы на блузке она застегивала со второго раза, с прической справиться не сумела – еще недавно казавшиеся платиновыми, а теперь седые пряди неопрятно повисли вдоль лица.

– И как ты ему поможешь? – угрюмо спросила я.

Уже не рада своей неумной затее с Лешкой.

– Поедем. – Мама взглянула на меня с досадой. – Когда у тебя самолет?

– Вечером.

– Значит, завтра Алеша будет в Москве.

Я не стала ни спорить, ни разубеждать, понадеялась на музыкального доктора…

Брат перезвонил после обеда, когда я уже приехала на работу:

– Тебе передали?

– Да, – подтвердила я, – передали…

…Не успела я войти в наш офис, как на меня налетели со всех сторон:

– Ну Наташка! Тихоня-тихоня, мама у нее, видите ли, и брат! А сама мужиков меняет, как перчатки.

Громче всех, естественно, кричала начальница – Любовь Петровна.

– Каких мужиков? – мысленно я еще беседовала с маминым доктором.

– Не прикидывайся, – засмеялась Катя Ястребова, Любашина заместительница, прозванная в коллективе Подпевала Номер Раз. – Кто это ждал тебя на синем «опеле» в последний предпраздничный день?

– Так это Влад…

– Какой такой Влад? – возмутилась самая сдержанная наша коллега Таня Платонова. – Ты нам о нем ничего не рассказывала!

– Как же не рассказывала? – Я вздохнула. – Он иногда звонит мне по рабочему, и я говорила…

– Ты говорила, что Влад – пустое место.

Действительно, говорила зачем-то… хотя за язык никто не тянул.

– Мне так казалось раньше…

– А теперь перестало казаться? – фамильярно расхохотался девятнадцатилетний Женька – офис-менеджер, секретарь, курьер и еще бог весть кто по совместительству. Даже он, не стесняясь, принимал участие в обсуждении моих личных проблем.

– Перестало, Жень. Тебе, может, странным покажется, но иногда так бывает… во взрослой жизни.

Женя смутился и замолчал. Инициатива нападения перешла к Любаше.

– Ну и что? Перестало казаться – и что?!

– Посмотрим… – Посчитав беседу законченной, я подошла к своему столу и включила компьютер.

– А если ты потеплела к этому Владу, – Катя бросилась выручать патронессу, – разреши узнать, кто сегодня с утра пораньше разыскивал тебя!

– Кто разыскивал? Я не знаю.

– Не знает она!

– Темные волосы с проседью и такая, – правой рукой я сделала в воздухе беспомощный жест, – стрижка?..

– Темный с проседью пока не появлялся, – серьезным тоном произнесла Катя, изо всех сил стараясь сделать позабавней наше ток-шоу. – С утра приходил шатен.

– Русый… среднерусый, – уточнила Любаша, избегавшая иностранных слов.

– Не знаю русого. Может, это клиент, вы просто не поняли.

– Он сказал, по личному делу, – объяснила дотошная Таня.

– Да ладно, этот еще придет. Ты нам про темного с проседью расскажи, – попросила молчавшая до сих пор Валерия Викторовна.

– Темный с проседью – это наша беда…

Родной коллектив не потерпит никаких тайн! Без особой охоты я стала пересказывать коллегам свои первомайские приключения, а сама все вспоминала слова доктора:

– В том, что у вашей мамы случился рецидив, нет, вероятнее всего, ничьей вины. Болезнь прогрессировала уже давно. Отсутствие постоянного врачебного наблюдения…

Это я во всем виновата! Надо было настоять, потребовать, умолить: «Мама, раз в три месяца будешь показываться доктору… или хотя бы раз в полгода!» Меня ведь предупреждали!

– …Вот и вся история про темного с проседью.

– Кошмар!

Любовь Петровна встала во весь свой могучий рост и заходила по комнате. Одета она была в серый брючный костюм из плотного льна: просторные брюки и глухой, без лацканов, жакет, деликатно покрывающий бедра. Поверх жакета на манер пионерского галстука Любаша повязала пестрый платочек.

– Костюм новый, в Праге купили, – довольно улыбнувшись, сказала начальница, почувствовав мой заинтересованный взгляд.

– Вам идет.

– Он дорогой! В пересчете на наши деньги четыреста баксов.

Женя хотел сострить по поводу того, что баксы – не наши деньги, но тут в комнату заглянул охранник и сказал, что к Наталье Павловне Векшиной пришел посетитель.

Посетителем оказался тот самый утренний шатен, спровоцировавший приступ любопытства у специалисток по ценным бумагам. Впрочем, их тут же постигло разочарование: шатен передал мне Лешкину доверенность, ксерокопии некоторых документов, попросил пересчитать деньги. Как только я убедилась, что все правильно, он поспешил удалиться.

– Мне все передали, – объяснила я Лешке.

– Когда к адвокатам пойдешь? – Надо отдать должное, любое начатое дело брат стремится довести до конца.

– Попробую завтра.

– Чего робеть?! Попробую… Сразу подписывай договор и дальше занимайся своими делами.

– Да какими там своими!

– А что? Будешь возле матери сидеть? – В голосе Лешки послышалось негодование.

– Леш, я боюсь, тебе придется приехать, – начала я торопливо и сбивчиво. – Понимаешь, она верит, что ты должен появиться. Она ждет. Твой приезд поможет ей выздороветь…

– Ты не мытьем, так катаньем решила заставить меня приехать! Видела, сколько там денег? Половину можешь себе взять… Ну понимаешь, что я не могу! Не мо-гу! Как тебе еще объяснять? Я не мо-гу при-е-хать сей-час! Ты хочешь, чтоб я озвучил детали?

– Нет-нет, что ты! Просто для мамы…

– Я тебе когда говорил, что лечить эти болезни – гиблое дело? Бесполезняк. Что толку? Ты ее пять лет опекала, как маленькую, – и все равно…

– Я не опекала ее!

– Лучше бы нашла себе нормального мужика!

– Думай, что говоришь!

– А что? Теперь замуж собралась! За кого? За этого недоумка Влада?

– Много ты понимаешь. Главное, чтоб человек был надежный.

– Это тебя мать научила? – кипятился брат.

– Это меня жизнь научила.

– Ой, не надо, пожалуйста…

– Ладно. – Я чувствовала, что пора заканчивать этот бессмысленный, к тому же оскорбительный для меня разговор. – По мобильному говорим, это, между прочим, дорого стоит. Я к адвокатам завтра схожу, а ты подумай все-таки…

– Я же тебе объяснил…

Не слушая отчаянные Лешкины вопли, я отжала связь.

Общая беда человечества заключается в том, что у каждого своя правда. Своя представляется всем без исключения истиной в последней инстанции, а чужую даже не хватает сил выслушать до конца… Лешке нужно во что бы то ни стало остаться в Германии, маме жизненно важно, чтобы он приехал в Москву. Любовь Петровна мечтает, чтобы все знали: у нее много денег, Катя – чтобы свекровь оставила им с мужем квартиру, а сама переехала к дочери. Зато спросите, что об этом думает дочь. Она вам много чего интересного расскажет и по этому поводу, и заодно о самой Кате.

Ближе к вечеру мне позвонил Влад. В клинике мы едва успели перекинуться несколькими словами – я ожидала приема доктора, Влад спешил на рынок за фруктами для мамы.

– Меня даже не пустили к ней! – возмутился он. – Сказали, что пакеты передадут.

– Не удивляйся, это такое место… Теперь нам только передачи останется посылать: мама не особо хочет меня видеть, и доктор сказал, чтоб я к ней пока не заглядывала.