Текст книги "Мужчины в нашей жизни"
Автор книги: Анастасия Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Сначала мне показалось, что и в «Заречной» мы с Глебом – первые посетители. То ли вообще первые, то ли первые за последние полгода. Небольшой квадратный холл, каменная лестница с никелированными перилами, абсолютно европейский номер – все это сверкало девственностью – даже не чистотой.
Постельное белье, льняное, прохладное, пахло первым снегом, и странно было, лежа на снегу, видеть над головой стеклянный тонированный потолок. Постепенно пространство стало сужаться: ушли в небытие двустворчатые балконные двери, поблекли, будто стерлись, яркие оранжевые стены, потускнело блестящее зеркало встроенного шкафа. Остался только Глеб – его лицо, глаза. Темно-карие, уже почти черные.
Глава 3
За ужином выяснилось, что гостиница не такая уж и девственная. На момент нашего появления в ресторане несколько столиков было уже занято, и следом за нами в зал вошла еще одна, совсем молоденькая парочка.
Скучая в ожидании заказа, я исподтишка поглядывала на них. Девушка с круглым, плоским, похожим на румяный блин лицом напористо и громко объясняла своему спутнику, что начертательная геометрия для нее – раз плюнуть! И все это благодаря природным способностям – необыкновенному пространственному воображению. Молодой человек очень внимательно, я бы даже сказала, почтительно слушал ее. Он был субтилен, до неприличия юн, но уже начинал лысеть. Казалось, со временем из него должен выйти классический неудачник…
После ужина Глебу предложили сыграть на бильярде, а я поднялась в номер и позвонила Лизе.
– Мы только вернулись, – устало отозвалась она.
– Там вроде прием до семи?
– Не в этом дело. Из клиники мы вышли в четыре, но Ленка…
– Не выдержала? Сорвалась?
– Нет, с Инной Владимировной она держалась в общем нормально. Я потом слышала часть их беседы – у Ленки мобильный с диктофоном.
– О чем они говорили?
– О чем в таких случаях говорят? Как ты себя чувствуешь? Как учишься? Что тебе привезти? Но потом бабушка спросила, читает ли Лена астрологические прогнозы…
– Опять? – испугалась я. – В жизни такой чепухой не увлекалась! Ведь с этих проклятых прогнозов у нее и начался рецидив…
– Ленка примерно так ей и сказала: астрология – чепуха! А Инна Владимировна страшно разволновалась. «Хочу, – говорит, – тебя предостеречь, кроме меня этого никто не сможет сделать, потому что я посвященная. Вот твой папа и тетя Наташа не хотели слушать меня и…» – Лиза прервалась.
– И что?
– Даже не знаю, говорить ли… Да, в общем, ничего такого. Сказала, мол, папа лишился квартиры, а Наташа… как-то она так хитро повернула… смысл такой, что у тебя был жених от Бога, а ты его упустила, и теперь тебя что-то очень нехорошее ждет… А дальше, не поверишь! Кроме меня, заявила Инна Владимировна, ей может помочь ведунья Леонарда.
– Она видела рекламу в «Sweet girl», – объяснила я.
– Она-то, может, и в «Sweet girl», да мы с Ленкой эту Леонарду знаем лично! Это же первая Сашина жена! Помнишь, я рассказывала? Все время таскалась к нам в гости, мы даже из-за нее в таунхаус переехали… В общем, Инна Владимировна разволновалась, сорвалась и Ленку страшно перепугала…
– Представляю!
– Мы уж давно вышли из клиники, а Лена все повторяла: «Вот ужас, вот кошмар!» Я чувствую, она вся как струна натянутая… Три часа по улицам с ней гуляла.
После таких известий у меня язык не поворачивался попросить Лизу съездить к маме еще и завтра. Тем более она обмолвилась, что работает в воскресенье. В салоне красоты наплыв клиентов по выходным. Когда же еще современным женщинам заниматься собой?
А может, и ничего, что завтра никто не поедет к маме. Оказывается, даже первый этап лечения не вполне завершен. Не нужны ей лишние впечатления, разговоры. До положительной динамики еще долго – в прошлый раз музыкальный доктор поторопился обрадовать меня…
Стоило вспомнить о музыкальном докторе, и он тут же не замедлил объявиться. Как обычно в последнее время – с номером художественной самодеятельности. Идеей сегодняшнего концерта стало благородное негодование.
– Как вы посмели?! Как вы могли?! Прислать к ней эту психически неуравновешенную девчонку! Возможно, наркозависимую…
– Вы соображаете, что говорите?!
– Дежурная медицинская сестра утверждает, что девица первой подняла шум!
– Вы ошибаетесь, – я сумела-таки прервать его тираду, – беседа Инны Владимировны Векшиной с ее внучкой Еленой записана на диктофон, и поэтому я в курсе содержания их разговора. Девочка вела себя вполне корректно…
– Возможно, бред был спровоцирован… – Доктор назвал незнакомый мне медицинский термин. – Но мы не виноваты, мы ни при чем. Она шла на поправку, вы сами видели в прошлый раз…
– Да, в прошлый раз она ничего такого не говорила, но…
– И не будет! Не будет больше. – Провал наступательного маневра окончательно перепугал доктора, и теперь он юлил и изворачивался. – Я жду вас в понедельник в любое время. Прежде чем подниматься к Инне Владимировне, зайдите на секунду ко мне. Я вам все, все объясню.
Ну хватит! Довольно с меня художественной самодеятельности! Зайти-то мне к нему, конечно, придется, но теперь я буду умней: поеду в клинику не одна – попрошу помочь Лизиных знакомых психиатров. И пусть он только рот посмеет открыть! Так и скажу: мне не нравится, когда меня водят за нос, хочу знать истинную картину состояния здоровья моей матери!
Лиза легко согласилась мне помочь:
– Завтра вечером я точно скажу, смогут ли они подъехать в понедельник. Смогут, скорее всего. Клиника у них новая, пациентов немного. Вроде как у нас в салоне, – добавила она с легким смешком.
Выработав более или менее логичный план, я посчитала мамину проблему исчерпанной. Дальше буду действовать по обстоятельствам. Возможно, придется сменить клинику, это я тоже имела в виду. Будем надеяться, что Лизины врачи – люди более сведущие и в их заведении мама быстрее пойдет на поправку. Это, конечно, крайний вариант. В идеале хорошо бы завершить курс лечения у музыкального доктора, и чем скорее, тем лучше.
Еще несколько дней назад я готова была ждать сколько угодно – главное результат. Но теперь, сказать по правде, мне хотелось лишь одного: забыть белые коридоры клиники, названия лекарств, наглые уловки медицинского персонала, искаженное бредом мамино лицо. Все, что можно было сделать, я сделала, а дальше – оставьте меня в покое! Мне пора в свою жизнь.
Я возвращалась к этим мыслям во время вечерней прогулки с Глебом. Ночью в гостинице и утром в машине. Иногда делалось болезненно жаль маму. Все предали ее: отец, Лешка, а теперь отступилась и я. Но эти короткие импульсы – угрызения совести, казалось, исходили откуда-то извне и не достигали глубин моего сердца. Оно было переполнено радостью, красотой, любовью, яркими впечатлениями – для горьких чувств и переживаний элементарно не оставалось места…
Поздним утром воскресного дня мы наконец-то добрались до Волги. Стоял первый по-настоящему летний день. Отраженное в реке солнце слепило глаза, но вода была обжигающе холодной. Мы гуляли босиком по песку, стараясь не попадаться в лапы накатывающим на берег ледяным волнам, перепрыгивали через них, смеялись. А в это время очередной катер, проносящийся мимо, поднимал новые бурунчики на водной поверхности.
– Ты даже представить себе не можешь, как тихо было здесь еще лет десять назад, – вздохнул Глеб. – Ни катеров, ни моторных лодок… Никаких признаков жизни, не то что цивилизации!
Возможно, без признаков цивилизации было лучше. Но мне очень нравилось и так. Запахи реки и молодой зелени, ивовые заросли, неприхотливый обед – пиво и сандвичи, – предусмотрительно захваченный мной в гостинице и разложенный теперь на огромном плоском камне… Жаркие лучи солнца и холодок, набегающий от воды…
– Видишь мост? – Глеб указал в даль, залитую солнцем. – Там уже город. Маленький провинциальный российский городок.
– Как называется?
– Кимры.
И хотя нам пора возвращаться, мы все-таки заехали полюбоваться живыми картинками истории. История не такая уж древняя – всего сто лет. Экономический подъем, переживаемый страной в те годы, запечатлелся в разного рода городских постройках – общественных и частных. Теперь его памятники превратились в живописные руины.
На углу главной площади я долго рассматривала длинное трехэтажное темно-красное здание с лепными украшениями на фасаде. Что-то оно мне напоминало… Ну конечно! ГУМ! Только первый в государстве магазин причесан и прилизан, а его кимрскому собрату не так повезло. На нем не то что не потрудились подновить штукатурку – окна не вставили. И вот гуляют по забытому Богом и людьми зданию сквозняки… Хотя почему забытому? Оно же стоит на главной площади города! Но мир равнодушен к этой тихо умирающей красоте. Что имеем – не храним – опять по давно знакомой пословице…
От главной площади лучами расходились в разные стороны улицы. Несколько кварталов старинной застройки – лепнина, эркеры, мозаика, кое-где тяжелые дубовые рамы и двери, оставшиеся с дореволюционных времен, изящные балконы с чугунными витыми решетками.
А дальше – по контрасту – серый кирпич, грязно-белые панели, скучные формы и линии. Тяжелое наследие советской власти… И почему это людям в начале века так не терпелось изменить существующий уклад?
Я задаю этот вопрос Глебу, и он объясняет, что отвращение к нормальной жизни – одно из свойств национального характера.
– Ты знаешь, что период перед Первой мировой войной – единственный в российской истории, когда не было инфляции?
– При Советах ее тоже не было.
– При Советах было много чего другого. Иностранцы, приезжавшие в тридцатых годах в СССР, поражались: неужели революцию сделал этот забитый, робкий народ?
Да, согласилась я, при Советах мыслили другими категориями. Деньги, даже самые незначительные, – это надстройка. Базисное представление о счастье воплощалось формулой: только бы не было войны! Первую часть формулы-заклинания обычно произносили вслух, зато вторую – лишь бы не арестовали, не сослали, не исключили из партии – безопаснее было додумывать про себя. Чем жить с такими понятиями о счастье – лучше уж пусть инфляция!
На это Глеб резонно заметил:
– Каждому досталось свое время. У каждой эпохи свои прелести…
Мы возвращаемся в Москву. Едем другой, незнакомой дорогой. Пересекаем мост через Волгу, оставляем за спиной зловещий канал, извилистую трассу, темный лес, в котором так сладко было лететь в пропасть. На дальних подступах к Москве меня настигает Ирка:
– Ты где, на даче?
– Нет.
– Домой едешь? – уточняет подруга и, не получив ответа, выкладывает сногсшибательные новости: – Вчера ко мне в гости приезжал Николай… До этого мы встречались в городе, ходили по клубам, театрам, несколько раз бывали у него в квартире, – объясняет Ирка между делом, – но вдруг он сам – представляешь, сам! – захотел, познакомиться с моими близкими!
Вера Григорьевна по этому случаю вылизала дом, Ирка напекла пирогов, наготовила салатов. Егору предложили сходить в парикмахерскую, но он высказался в том смысле, что идите-ка вы туда сами, и, опасаясь скандала, мать с бабушкой прикусили языки.
– Ир, я через час дома буду. Перезвоню тебе, хорошо?
– Хорошо, хорошо! – радуется Иринка. – Но ты знаешь, что самое интересное? Николаю так понравились наши места, что он сказал: «Хочу построить здесь дом».
– Дом? – переспросила я. – На вашем участке?
– Если он на мне женится, это будет уже наш участок…
Таким образом, Иринка сообщила мне новость номер два. А потом – и другие новости.
Появление Николая произвело настоящий фурор в поселке. Кем до этого была Ирка в глазах соседей? Матерью-одиночкой? Брошенкой? Даже хуже! А прежние поклонники, как назло, предпочитали развлекаться на стороне… Одним фактом своего визита Николай взвинтил Иркины акции до максимальной отметки. Вечером к ее матери зашла Тося – главная сплетница поселка и буквально засыпала Веру Григорьевну вопросами, безостановочно причитая:
– Дай бог твоей Ирочке! Уж если не ей, то кому? Умница! Красавица!
А сегодня утром Ирка пошла в магазин и встретила там Кешу. Встреча немало удивила ее.
– Мы вообще теперь в этот магазин не ходим! Непонятно даже, за счет чего он еще держится. Продукты – от хлеба до деликатесов все давным-давно возят из Москвы. Но вчера у нас закончился сахар…
– Ну а Кеша что?
– А тоже покупал какую-то муру. Жвачку, что ли, или сигареты. Увидел меня и подкалывать стал. Как маленький!
После развода Иринка сохранила с мужем нормальные человеческие отношения. При встречах они обычно перебрасывались несколькими дежурными фразами, изредка Кеша заглядывал к ней в гости – навестить детей.
– Подкалывать в каком смысле?
– В смысле Николая.
– Да что ты? Как ему не стыдно?
– Не стыдно!
Внешне Иринка мое возмущение разделяла, но я догадывалась, что все это жутко ей нравится. Особенно часть их беседы, посвященная социальному статусу ее нового знакомого. Дело в том, что общественное и материальное положение Николая куда выше Кешиного. Экс-муж имел неосторожность задать вопрос, и Ирка с обезоруживающей прямотой выдала подноготную.
Кеша обиделся:
– Не задавайся!
– И не думала!
Иринка с облегчением перевела дух.
– Ну вот, это и есть самое интересное. Остальное вечером расскажу. Ты мне только обязательно позвони, как приедешь.
Глава 4
Любой взгляд на часы вызывал у меня теперь мощный приступ негатива – я ничего не успевала. Утром едва откроешь документ, как уже слышишь голос новой начальницы – милейшей Александры Николаевны: «Наталья Павловна, помогите! Я тут у вас не понимаю ничего».
«Ну и бардак! И бардак же у вас был!» – восклицает она, выслушав мои объяснения.
На тонких губах играет все та же приторная улыбка.
Крем-брюле – определяю я.
– И как вы только выдерживали?
На столе у Александры Николаевны ничего лишнего – многоярусный лоток для документов, несколько файлов и подставка для ручек с карандашами. Домой она всегда уходит ровно в семь, учит: семья у женщины должна быть на первом месте. А Любаша под настроение могла и допоздна на работе засидеться, и в бумагах тонула, как шлюпка в море.
– У Любови Петровны был другой стиль, – вспоминаю я.
– Странный довольно-таки. – Даже неодобрение новая начальница высказывает с улыбкой.
Я возвращаюсь к своему документу, но ненадолго – раздается телефонный звонок. Лиза передает мне привет от инструктора по фитнесу.
– Тебе рекомендуют попробовать степ. И начать советуют сегодня же.
– Почему именно степ?
– Видишь ли, у тебя проблемы с дыханием. Степ стимулирует работу сердца, дыхательного аппарата, укрепляет икроножные мышцы, естественно корректирует линию бедер…
– Все ясно, – прерываю я Лизино выступление. – К сожалению, ничего сегодня не выйдет.
– Жаль, – искренне сокрушается она. – Очень жаль. Теперь инструктор по степу появится только в четверг.
– Значит, с четверга и начнем.
– А как Инна Владимировна? Были вы вчера у нее?
Я не собираюсь посвящать в свои проблемы коллег, поэтому покидаю офис и продолжаю разговор, стоя у пыльного окна в конце коридора.
…Позвав на помощь Лизиных приятелей, я, увы, сильно перестраховалась. Ложная тревога! С их точки зрения, музыкальный доктор наилучшим образом сочетал в себе профессиональную компетентность и человеческую порядочность.
Случай у мамы тяжелый, запущенный. Но доктор оказался безупречен – назначил правильное лечение, повернул вспять развитие болезни.
– А субботний эпизод?
– Всего лишь неизбежный сбой, – заключили врачи, побеседовав с мамой. – Возможно, она давно не видела внучку. Или не ожидала ее увидеть. Или девочка, сама не понимая того, сказала что-то неосторожное, что-то такое, что могло пациентку разволновать. Могла она сказать что-то?
Да, пожалуй, могла. Каким-то боком вспомнила Лешку, а маме и достаточно: бедный сыночек, квартиру потерял…
Но в целом мамино состояние было оценено со знаком плюс. И выглядела она гораздо лучше: лицо округлилось, исчезли напряжение и усталость. И разговаривала спокойно, даже шутила над собой:
– У меня теперь такой насыщенный график! С утра бассейн, прогулка, после дневного сна – музыка. Выкладываюсь, как спортсмен перед соревнованиями!
Мама любила выкладываться. Жизнь с полной отдачей была для нее естественным состоянием, единственно возможной формой существования.
– Поэтому ты пока не приезжай слишком часто, – продолжала она. – Иногда я очень устаю… А как у вас с Владиком? Надеюсь, все в порядке?
– Все в порядке! – Я смертельно перепугалась. А вдруг мама почувствует обман? – Он привет тебе передает. В следующий раз, если хочешь, мы вместе приедем. – От страха меня кинуло в крайность: я пообещала маме нереальные вещи. Не дай бог, она запомнит эти мои слова!
– Приезжайте. Я буду рада его видеть.
Обо всем этом я собиралась поведать Лизе, но только успела начать – мой рассказ прервала Валерия:
– Наталья, бегом! Тебя Александра Николаевна зовет.
– Вот вы, Наталья Павловна, говорите – стиль. А это как понять?
Я присела у стола и начала изучать таблицу на мониторе компьютера.
– Стиль – это принципы, закономерности, не так ли? А здесь, извините, все свалено без всякой системы.
– Вы не совсем правы.
Мне стало тоскливо и чуть ли не до слез жалко Любовь Петровну. Всеми ее поступками двигала неизжитая с годами потребность во всеобщем восхищении. Для людей она одевалась, наводила красоту. Ездила за границу, ходила в рестораны – все, чтобы потом рассказать. Вблизи это раздражало, на расстоянии – трогало… И работала она хорошо, старалась. Тоже хотела, чтоб похвалили. Только не могла угнаться за переменами – действовала по старинке, как научили когда-то.
– Тут есть закономерность, – объясняю я Александре Николаевне. – Такая и такая.
– Такая? Позавчерашний день, – заявляет новая начальница, выдавая очередную порцию крем-брюле.
– Но она тоже имеет право на существование. – Я неожиданно начинаю спорить, вступаюсь за Любашу.
– Глупо пользоваться устаревшими методиками, когда полным-полно новых! Вы-то, Наталья Павловна, отлично знаете.
Еще пара реплик, и мы вернемся к разговору о стиле. Не нравятся мне эти разговоры – коктейль из крем-брюле и жесткой безапелляционности, поэтому я отвечаю холодно:
– Да, с некоторыми я знакома.
– Будьте добры, приведите этот документ в удобоваримое состояние.
Время неумолимо приближалось к двум. Пунктуальная Александра Николаевна включила в розетку маленький черный чайник, Валерия, пробормотав что-то про социальную опасность подхалимов, ушла обедать, а я, не отрываясь, сидела у компьютера. Приводила в удобоваримое состояние Любашины документы и, покончив с этим, не входящим в мои должностные обязанности занятием (Валерия недаром считает меня подхалимкой!), возвратилась к своим утренним начинаниям.
Срок исполнения документа – вчера. Но спешить нет смысла – от суеты снижается производительность. Я пыталась искусственно затормозиться и неожиданно сделала интересный вывод: чтобы процесс шел эффективнее, нужно найти собственный ритм. Естественный, подходящий, соответствующий внутреннему…
Машинально смотрю на часы. Половина пятого. Кошмар! Надо быстрее!.. Ах, вот в чем дело! Спешка и есть теперь самый естественный для меня ритм. Боюсь не успеть… Дело вовсе не в служебном рвении. Не в стремлении понравиться Александре Николаевне, как намекает Валерия Викторовна. Дело в Глебе…
С его появлением у меня появилось чувство, будто прежняя жизнь проходила как сон. Теперь надо торопиться, наверстывать. Что наверстывать? Куда торопиться? А неизвестно. Но, исходя из этого тезиса, сформировались мои новые биоритмы. Я судорожно барабанила по клавиатуре, выписывала очередной аналитический документ, как выписывают коньками на льду геометрические фигуры. Немного поверхностно и очень четко.
– Совсем, Наташ, заработалась! – ехидно заметила Валерия. – Ну, твое дело! А я – домой.
Независимое поведение Валерии призвано обличить мое гнусное низкопоклонство. Зато она – сама оппозиционность: уходит с работы без пятнадцати семь, при этом отважно стучит каблучками и громко хлопает дверью.
Без пятнадцати семь… Я посмотрела на часы, болезненно поморщилась и с утроенной энергией продолжила терзать клавиатуру.
Через некоторое время мимо моего стола проплыла Александра Николаевна. На часы смотреть не надо, я уверена – сейчас семь ровно.
– Наталья Павловна, вас дома супруг заждался!
Если бы дома… Увы, это не для нас. Мы теперь ведем светский образ жизни. Вчера побывали на презентации в арт-салоне у Игоря, сегодня приглашены на Никитскую к Алле Аркадьевне. А меня по-прежнему тянет домой, так же остро, как в тот вечер, когда я сидела в пещерной кухне у Лизы. Только вряд ли мы окажемся дома раньше полуночи. В очередной раз бессмысленно растратим время, отпущенное судьбой только нам двоим.
Время уходит. Я мучаюсь ощущением уходящего, ускользающего между пальцами времени. Прекрасного времени, перетекающего в небытие. Пока оно не прошло, надо все успеть! Что успеть? Может быть, успеть насладиться?..
В мае даже вечер шокирует яркостью солнечного света и буйством красок, даже наша Каширка в это время года выглядит привлекательно… Наслаждаться! Оглянуться не успеешь, опять придется шлепать по лужам, прятать лицо от ветра, поднимать воротник. А сейчас так приятно подставить ветру лицо! Майским вечером он особенно нежен. И так же особенно нежен Глеб. Я подставляю ему лицо с детской, уже забытой радостью. Окунаюсь в его нежность, как в стихию майской природы… А на часах тем временем – без пятнадцати восемь.
– Она нас приглашала к семи.
– Извинимся. Скажем, я задержалась на работе.
От Каширки до Никитской добрались за двадцать минут – рекордные по московским меркам скорости. По дороге Глеб рассказывал про Аллу Аркадьевну.
Они знакомы невероятное количество лет. Познакомились на работе. Глеб был молодым специалистом, вчерашним выпускником вуза. Алла Аркадьевна – тридцатипятилетней соломенной вдовушкой. По-современному разведенной женщиной с дочкой младшего школьного возраста на руках. Решила пустить жизнь по новому руслу: с мужем рассталась, квартиру разменяла, заодно и на другую работу устроилась.
Сначала они никого не знали в отделе – держались друг друга, как новички. Но скоро выяснилось: в делах Алла совсем не новичок, а даже наоборот – специалист. С двадцати лет конструктором работает. В инженерном ремесле она стала первой наставницей Глеба. Трудилась, лепила из него профессионала.
А вот в повседневной жизни еще неизвестно кто кого наставлял…
– Представь себе мятущуюся тридцатипятилетнюю женщину. Красивую, резкую, нервную, с нестандартным, почти мужским складом ума.
– Ты старался ее успокоить? – с легким волнением допытываюсь я. – Рассказывал про актуализацию?
– В общем, ты права. Она томилась теми же проблемами, которые мне довелось пережить через несколько лет… Иногда я приглашал ее в кафе или в театр. Но она соглашалась редко, стеснялась моей молодости.
– И долго длились ваши платонические… отношения?
– Лет пять, наверное. Пока в отделе не появился новый начальник.
– Которого звали Евгений Сергеевич?
– Когда он появился… как тебе сказать…
– Тебе было грустно?
– Я как раз нашел новую работу – устроился на совместное предприятие.
– Чтоб скорей позабыть Аллу Аркадьевну?
– Что ты! Я не собирался ее забывать. Как видишь, мы до сих пор дружим.
Красавица с нестандартным мышлением и мужским складом ума! Неужели он никогда не был влюблен в нее? Ну хотя бы в самом начале, немножко… Был, наверное, но зачем-то скрывает.
– А как вышло, что ты вернулся к Евгению Сергеевичу?
Глеб рассмеялся:
– Зашел на минутку – остался на всю жизнь! Попросили помочь с проектом, не укладывались в контрактные сроки. Через полгода звонят: не мог бы ты еще. Потом говорят: «Все, Глеб. Без тебя никак!» А мне и самому у них нравилось.
– А Алла? Она продолжает работать?
– Давным-давно уволилась. Кстати, при весьма драматичных обстоятельствах…
О драматичных обстоятельствах я узнала немного позже от самой Аллы Аркадьевны – мы сидели за десертом у нее на кухне.
– Вы, наверное, находите странным наше жилье? – кокетливо поинтересовалась некогда красивая и своевольная женщина, а ныне стареющая мужняя жена.
– Не странным, но своеобразным.
Только представьте: парадные фасады Никитской улицы, элегантная публика, дорогие автомобили. Пока я преодолеваю путь от машины к дому, меня останавливает сухопарая черноволосая женщина.
– Нитикис. – Она беспомощно тычет в карту.
– Никитская. – Легко догадаться, что передо мной иностранка. – Никитская – здесь! – показываю указательным пальцем вниз.
– Бульвар, – четко добавляет моя собеседница.
– А бульвар – там, – указываю я жестом регулировщика.
– Грацио, – отвечает женщина, сверкнув на прощание очками…
Но стоит только отойти на сто метров от праздничной, ухоженной Никитской, на которую приезжают поглазеть иностранцы, и вы окажетесь… вы окажетесь в доме Аллы Аркадьевны. Лучше не замечать того, что творится в подъезде. По крайней мере, когда идешь в гости, можно себе позволить не замечать. Достаточно подняться на один пролет по затхлой каменной лестнице к лифту-стакану, нажать на кнопку и перенестись… в классический коммунальный коридор, длинный и широкий, как Никитский бульвар. По коридору, как по бульвару, гуляют, не здороваясь, незнакомые друг другу люди. Одеты они при этом по-домашнему.
– Нам сюда.
Глеб подвел меня к деревянной филенчатой двери, окрашенной пинатексом или текстуролом. Думаю, что окрашенной, потому что дверей из красного дерева в квартире такого класса не должно быть в принципе. За филенчатой дверью – обычная металлическая, а за ней – полноценная квартирка с кухней, прихожей, санузлом и двумя просторными комнатами. Государство в государстве.
– Это придумала я! – гордо сообщила Алла Аркадьевна. – Муж был страшно против, коммуналка, вонь, грязь! Все равно найдутся желающие, квартиру расселят, и поедешь ты в какое-нибудь Свиблово или в Марьино… А я настояла! Честно говоря, мы оказались в дурацком положении. На пятом десятке, оба – коренные москвичи, и хоть иди квартиру снимай! Хуже, чем в студенческие годы. А знаете, почему получилось так?
Чтобы мне стало все ясно, рассказчице пришлось отступать в глубь веков, на десять, нет, все-таки на пятнадцать лет назад.
– Когда мы встретились с Женей… – Алла Аркадьевна замялась, не зная, как обойти некрасивую сторону истории. – В общем, я к этому времени уже развелась, а он еще был женат, хотя, конечно, брак, сами понимаете, давно превратился для него в обузу. Женя даже домой не хотел идти после работы! Вот до чего доходило.
Скорее всего, причина, по которой Евгений Сергеевич не хотел возвращаться домой после работы, называлась Алла Аркадьевна. Не встреть он ее – проживал бы сейчас по старому адресу, а эксцессы пятнадцатилетней давности забылись бы сами собой. Я почувствовала неприязнь. К Алле Аркадьевне, к незнакомой исследовательнице почв из Норвегии, к ситуации классического треугольника. Я ненавидела их всем сердцем. Влюбиться в чужого мужа – все равно что украсть чужую вещь. А если бы Глеб оказался женатым? Нет, никогда! Ни за что… Но одно дело я, и совсем другое – Алла Аркадьевна.
Узнав о появлении в их жизни третьего лица, жена Евгения Сергеевича сдаваться не захотела. Возможно, она поступила правильно, только ее методы борьбы были неподходящими – разборки, скандалы, причем на уровне администрации предприятия.
– Что только эта женщина не вытворяла! – При воспоминании Алла поморщилась. – Вы, Наташ, не поверите!
Поверю, поверю, размышляла про себя. Я-то знаю, что бывает с людьми в таких обстоятельствах…
Пока соперница металась в исступлении, Алла Аркадьевна не теряла времени даром. Собралась с духом и выдала соломоново решение. Написала заявление об уходе и на следующий день уже не появилась на службе. Удар достиг цели – переполошившийся Евгений Сергеевич явился к ней домой, на коленях умоляя… О чем? Не поймешь… Обо всем сразу: забыть о выходках его разбушевавшейся супруги, простить, понять, вернуться на работу, не покидать… В ответ Алла Аркадьевна только грустно кивала. Не соглашалась и не отказывалась и таким образом довела своего возлюбленного до температуры кипения.
– Он сказал мне: «Алла, все! Я больше не могу!» Не пошел в тот вечер домой, у меня остался.
И они стали жить вместе – душа в душу. Первая жена еще долго негодовала, сын – студент-первокурсник – тоже пытался протестовать, но все это Аллы Аркадьевны теперь не касалось. Для нее начался новый период – она осела дома.
– Тогда-то я по-настоящему поняла: дом – это мое единственное призвание. Да и не только мое. В каждой женщине, я в этом убеждена, живет домохозяйка… Конечно, далеко не все раскрываются… Мы были так счастливы, что наконец вместе! Казалось, чему радоваться? Жили в ужасных условиях. Крошечная квартирка в Южном Чертанове, одна комната. А с нами еще Вероника, дочка моя… Через несколько лет она выросла, и мы поняли: срочно надо покупать квартиру. И тут началось!
Дело в том, что про окраины Алла Аркадьевна слышать не могла. Уроженка Малого Кисловского переулка, она мечтала вернуться в эти края. Мечта в очередной раз столкнулась с грубой действительностью: на сумму, которой они располагали, в центре можно было купить только комнату. Или, если повезет, несколько комнат… И тут у Аллы Аркадьевны возникла остроумная идея создания государства в государстве. Они выкупили угловую часть дремучей коммунальной квартиры в переулке, примыкающем к Большой Никитской. Алла Аркадьевна лично разработала проект перепланировки, закупила отделочные материалы, договорилась с рабочими. Словом, их новый семейный очаг – ее детище в полном смысле слова.
Поставив точку в своих откровениях, Алла ревнивым взглядом окинула кухню. На фоне безупречно ровных белых стен темно-коричневое натуральное дерево выглядело изысканно и богато. Небольшой круглый стол, покрытый жесткой крахмальной скатертью, без преувеличения тянул на символ домашнего уюта. Легкие кремовые шторы на окне, темная ваза богемского стекла на подоконнике, а в ней – спелые, похожие на муляжи, фрукты… Если на минутку забыть, что вся эта красота пустила корни во чреве грязного, пропахшего нечистотами здания, ею можно даже залюбоваться. А если не забывать… Я взяла из вазы, но тут же положила обратно крупное золотисто-желтое яблоко. Меня почти тошнило. Какая гадость! Нарядный дом, счастливая семья, появившаяся на свет в результате насильственной смерти другой!..
– Скажите, Наташа… Глеб ведь никогда не рассказывал мне о вас, а мы с ним – старинные приятели… Но поверьте, приятели, и только. – Расправив на плечах роскошные светлые волосы, Алла Аркадьевна интригующе на меня взглянула. – Скажите, как вы с ним познакомились?
