Текст книги "Мужчины в нашей жизни"
Автор книги: Анастасия Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– Давайте выпьем… за Наталью, – предложил Глеб.
Я машинально подняла фужер, в уме выстраивая схему действий. Коаксил хранится у меня в комнате. Схожу за виноградом, принесу таблетки. Уговорю принять, умолю, ради меня, Лешки, дня рождения, ради всего святого, ради жизни на земле…
– Как элегантно ты сервировала стол, – обычным теплым, приветливым тоном обратилась ко мне мама. – Стоит за тебя выпить.
– А как вкусно ты все приготовила! – обрадовалась я. – Правда, Глеб?
– Очень вкусно. Особенно вот этот салат.
– Тут красная икра, креветки… – всего в салате оказалось двенадцать компонентов. – Я его сама придумала.
– Думаю, ты не скоро еще достигнешь такой виртуозности, – заметил Глеб мне.
– А что мне еще делать в Новотрубинске? Буду виртуозности добиваться – сочинять салаты.
– Ты только меня ими не отрави.
– В Новотрубинске? – переспросила мама тихо. – В Новотрубинске!
Я встала и пошла за коаксилом. Так разволновалась, что совершенно забыла про виноград.
Когда я вернулась, сжимая в руках таблетки, мама как ни в чем не бывало рассказывала Глебу:
– Я бы очень хотела еще хоть раз в жизни взглянуть на океан! Когда-то мы с мужем гостили в Штатах, его коллега пригласил, тоже профессор университета… Меня поразила Атлантика! Океан и море – абсолютно разные вещи! Ведь разные же, Глеб? Вы согласны?
– Да, океан – это мощь. А Наталья всем морям и океанам предпочитает реки… Реки средней полосы России.
– Наталья… Наталья!
– Мама, выпей вот это, – быстро заговорила я. – Выпей коаксил, это надо, Игорь Львович сказал…
Грохнув стулом, мама поднялась из-за стола.
– Игорь Львович? – Она рассмеялась, коротко и резко. – И ты ему веришь?!
– Конечно. Он нам столько раз помогал, это хорошее лекарство, прими… Мы сейчас попьем чаю… Так вкусно пахнет пирог…
– Игорь Львович ждет не дождется нашей смерти!
– Чьей – нашей?
– Твоей, моей, Алешиной!
– Господи, мама… Ну откуда ты взяла? Кто тебе сказал?
– Леонарда! – ответила мама твердо. – Мне это сказала Леонарда. Я только что была у нее на приеме.
– Выпей лекарство. Леонарда – коммерческая аферистка. Я все про нее знаю. Лизин муж был первым браком женат на ней… – Я все тараторила и тараторила, совершенно забыв, что говорить надо мало, медленно и властно. А я только оправдывалась и умоляла.
– Лиза сама аферистка! Бросила Алешу, выкинула его из дома.
– Что ты, мама? Ты что? Она ему квартиру купила…
– Она ничего не покупала. Была в сговоре с бандитами. По ее милости Алеша остался бездомным, и если бы не я… Но теперь я не могу ему помочь… его хотят убить, его поджидает опасность! А тебе…
– А что мне?
– Ты связалась с нечистым!
– Что?! – Я услышала, как Глеб вышел из комнаты.
– У тебя был богоданный, предназначенный тебе судьбой человек. Ты сама растоптала свою судьбу, выбрала нечистого, прокаженного, проклятого в астрале!
Мама тяжело опустилась на стул, уткнулась лицом в тарелку с недоеденным салатом и страшно завыла.
– Зачем ты это говоришь?! Перестань! Прими коаксил.
– Ничего я принимать не буду! Ты хочешь заглушить во мне голос совести!
– Мамочка, я тебя умоляю, послушай!
Задыхаясь от жалости, я шагнула к маме, но она тут же отреагировала:
– Отойди! Ты стала такая же прокаженная, после того как связалась с ним…
Не помню, как Глеб очутился рядом со мной. Обеими руками он держал меня за плечи, повторяя:
– Наталья, пошли.
– Пошли! Пошли вон отсюда, прокаженные! Опершись коленями на стул, мама ритмично раскачивалась и время от времени выкрикивала:
– Прокаженные! Нечистые!
– У тебя губы посинели, – прошептал Глеб. – Если мы сейчас не уйдем…
Взяв его под руку, я вышла из маминой квартиры.
Глава 11
Я не знала, что можно вообще не думать. Ехать в машине, подниматься в лифте, мыть руки, ходить по комнате и не иметь при этом никаких мыслей.
Первое, о чем я, наконец, подумала, – надо присесть. Ноги болят – целый день на шпильках!.. Вот здесь присяду – в кресле, у балкона.
Кресло Лешкино. Неужели он подарит нам эту роскошную мебель? Она же стоит целое состояние!
Не подарит. Да и с какой стати? Он ее на Ленинский перевезет и поставит в своей части квартиры. На своих сорока метрах. А если будет тесно, то и на моих. Так и надо. Лешка молодец! Зачем я к нему приставала?! У него трезвый – нормальный – взгляд на вещи, он не берет на себя лишнего… Когда еще сказал: лечить психические болезни – дохлый номер. Сегодня и я убедилась – дохлый. Хватит, хватит с меня этих ужасов!
Надо позвонить Лешке и сообщить: у матери очередной приступ, приезжай и улаживай ее судьбу. Я больше не могу! Не могу я больше… И еще я выхожу замуж. Правда, он уже все это слышал, тому назад четыре месяца. Ответил: «Ну выходи».
Я объясню – надо найти радикальное средство борьбы с маминой болезнью. Лешка что-то узнавал в свое время: инвалидность, опекунство, социальное обслуживание. Хорошо бы оформить все это сейчас… и как можно скорее, потому что я жить хочу! Хочу иметь семью, растить сына. Я никому не позволю называть моего мужа проклятым и прокаженным! Даже если это сделала в состоянии аффекта моя собственная мать, я все равно никогда не прощу ей этих слов!
Я так хочу любви и нормальной жизни! Я так долго ждала!..
В комнату вошел Глеб с бутылкой сухого вина в руках.
– Сейчас это не самое эффективное средство, но другого нет. Выпей, чтоб успокоиться.
– Я не хочу пить… Ты просто посиди со мной.
Это было лучшим успокоением – прижаться головой к его плечу, спрятаться у него на груди, почувствовать его губы, руки, тело. Как небесное откровение явилась мысль: счастье – это когда замираешь от любви, а не от гнева, брезгливости или ужаса! Я замирала от любви. Любовь жила в моей душе, теле и простиралась далеко, до самого горизонта. Любовь стала моим настоящим и моим будущим. А прошлого у меня просто не было. Потому что я пришла в этот мир для любви, а все, что с ней не связано, не имеет ко мне отношения… Глеб, должно быть, почувствовал это и даже во сне не разжимал рук.
Утром он повез меня на работу. Не позволил садиться за руль, боялся, что после вчерашнего…
– Все нормально, Глеб. Нормально.
Какие скучные, заезженные слова… Как обидно, что я не могу сейчас же рассказать ему о своей любви, которая вчера спасала меня от стресса. Спасала и спасла!
– Все нормально Глеб!
– Вот теперь я вижу, нормально.
В тот день я даже не пыталась работать. Не стала включать компьютер, просто перебирала бумаги в ящиках стола, а коллегам сказала, что провожу ревизию. Сидела, бесцельно выдвигала и задвигала ящики. Потом вдруг позвонил Лешка.
– Натали! Наташка! Ты думаешь, я забыл тебя с днем рождения поздравить?
– Не забыл?
– Как можно? Единственная сестра! Ну, поздравляю, поздравляю. Пожеланий нет никаких – ты у нас само совершенство! Только здоровья, удачи – это все само собой разумеется!
– Леша, нам надо что-то делать с мамой. – Я поспешила выйти в коридор и на свободе поделилась с братом своими вчерашними мыслями.
– Ну слава богу! Наконец-то, Натали, наконец-то. Возраст сравнялся – сразу ума поприбавилось.
– Леш, ты приедешь, поможешь с бумажками?
– Как я могу?.. Хотя, может, я приеду скоро, и уж насовсем.
– Насовсем? Почему? С фрау своей поссорился?
– Да ну ее… – неожиданно выругался Лешка. – И вообще, сестренка, влип я в нехорошую историю.
– Алеш, как с матерью быть? У меня пятого свадьба, двенадцатого мы улетаем из Москвы…
– Найми юриста. Там справки собирать надо… Справок всяких немерено.
– Ты уже нанял одного юриста! – напомнила я.
– Ну чего ты равняешь? Там была безнадега, а тут все законно – мать-то, надо признаться, не в своем уме.
– Ты давно с ней разговаривал?
– Давно… Ты не думай, я не звонил – у меня у самого, как из рога изобилия, всякая дрянь посыпалась.
– А может, ты сейчас с ней поговоришь? Мне как-то неприятно звонить после того, что у нас вчера получилось. Я понимаю, она не виновата, но в то же время…
– Да поговорю, Натали, не проблема! – Мне показалось, Лешке не терпится восстановить мир. – Новости получишь из первых рук.
Новости оказались странными. У мамы не отвечал ни один телефон, ни городской, ни мобильный.
– Попробуй сама, – посоветовал Лешка. – Тебе проще. А я тоже буду дозваниваться.
Я продолжала выдвигать ящики стола, периодически нажимая на клавишу дозвона. Мама не отзывалась. Я шла в туалет намочить губку, протирала пыль везде, где только можно, а мамин телефон все молчал. Я собрала в стопку ненужные бумаги, перевязала бечевкой, хотела отнести их в мусорный контейнер на улицу, и тут мой телефон зазвонил сам. Определитель высветил номер Глеба.
– Немедленно собирайся и приезжай домой.
– Глеб, что произошло?
– Все в порядке. Не оставляй на работе ничего ценного и лучше возьми такси.
– Глеб, я не понимаю тебя!
– Дома все обсудим. Я тоже еду.
Быстро договорившись с Вареновой (она никогда не удерживала нас в офисе, правда, с условием обязательной последующей отработки), я вышла на Каширку, остановила такси и через полчаса поднималась в квартиру.
– Собирайся! – Глеб с озабоченным видом пересекал по диагонали единственную в квартире комнату. – Сегодня мы летим в Новотрубинск.
– Как в Новотрубинск?
– Все изменилось! Уже в ближайшие дни начнутся испытания установки. Необходимо мое присутствие.
– Так необходимо? – Я подспудно надеялась выиграть время.
– Необходимо, безусловно! Возьми с собой минимум вещей, остальное купим в Новотрубинске.
– А как же билеты?
– Уже заказаны. Я продиктовал наши паспортные данные по телефону. В аэропорт надо приехать пораньше – билеты придется выкупать.
– А самолет когда?
– Без пятнадцати восемь. Сейчас три часа. Но если учесть, что в городе пробки, надо торопиться. Ты где оставила машину?
– На стоянке. Еще позавчера. Вчера и сегодня ты сам подвозил меня на работу.
– Хорошо. Я свою машину на стоянку отогнал, квартира на сигнализации… Что еще?
– Наша свадьба.
– Перенесем на весну. Расписаться придется в Новотрубинске. Такой городок, знаешь ли, полувоенный… Нравы почти советские. Иначе нас с тобой просто не поймут.
Я вытащила мобильник и в очередной раз нажала кнопку дозвона – повторила попытку с прежним результатом.
– Глеб, а если я не поеду?
– Ты что? Я не могу ехать без тебя! Не могу, я понял это еще на Памире. Ты объяснила ситуацию на работе?
– Нет.
– Ничего, позвонишь. Причина серьезная – муж едет в командировку! Давай, Наталь, собирайся.
– Глеб, я не могу дозвониться маме. Дома ее нет и мобильный не отвечает.
– Из самолета ей позвонишь. Собирайся, плохо со временем.
Я вытащила из шкафа те немногие вещи, что успела перевезти к Глебу. Специально я переездом не занималась, откладывала на потом.
– Все, Глеб, готово.
– Сейчас должна подъехать машина.
– Тогда я быстро сбегаю на Ленинский. Туда-сюда десять минут.
– Успокойся! Не надо нервничать.
– Я должна убедиться, что с мамой все в порядке.
– Не должна!
– Почему?
– Ты ей уже ничем не поможешь.
– Все равно она моя мать.
– Ее место в психиатрической лечебнице. Рано или поздно она окажется там и без твоего участия. Именно поэтому мы срочно уезжаем.
– Как же ты такое говоришь, Глеб? – Я случайно прикоснулась к своей щеке и только сейчас заметила, что плачу. – Как же так?
– Ты нужна мне, Наталья. Очень нужна, вот что главное, и не надо об этом забывать. Мы улетим в Новотрубинск, поженимся, и у нас родится сын… Я не могу лететь без тебя и не лететь не могу тоже, – добавил он после недолгой паузы, и я заметила, что глаза у него потемнели.
Он с силой притянул меня к себе. По моим собственным представлениям, я должна была замереть от счастья, но вместо этого тихо и упрямо проговорила:
– Все верно, Глеб. Но я не могу оставить маму.
– А помнишь, ты сказала, что готова всегда соглашаться со мной?
– Я и готова, Глеб. Но сейчас ты требуешь невозможного. Давай подождем несколько часов. Давай же, давай, Глеб! Я просто удостоверюсь, что она жива и с ней все в порядке.
– Да что с ней может быть в порядке?! Как может быть в порядке человек, обреченный закончить жизнь в сумасшедшем доме?
– Мне надо убедиться, что она хотя бы жива.
– Это не имеет значения.
– Глеб, это моя мать! И она – человек. Человеческая жизнь…
– Такая жизнь – ничто! Ноль! Пустое место!.. Идем, за нами приехали.
В оцепенении я взяла сумку с вещами, маленькую сумочку с документами, нажала на кнопку лифта, пока Глеб долго и кропотливо запирал замки. Но в лифте оцепенение пропало.
– Глеб, прости, я не могу ехать! Не могу!
– И это твое последнее слово? Твой окончательный выбор?
– Ну зачем ты меня ставишь перед таким выбором? Зачем мучаешь, Глеб? Глеб!!!
– Затем! Наша будущая жизнь не может быть испорчена присутствием твоей матери. Ты все отлично понимаешь! Теперь иди в машину, вон – черная «ауди».
Я сделала несколько шагов по направлению к машине, потом вдруг передумала, прошла мимо, свернула в арку и углубилась во дворы. В черной «ауди» с надсадным дребезжанием заработал мотор, и она, подпрыгнув, рванулась с места. Я не оборачивалась – догадалась по звукам. Так бывает у машин с плохо отрегулированным сцеплением. Как люди не боятся на таких ездить? Создают лишние возможности для аварии, рискуют своей и чужой жизнью…
Глава 12
Дальше – неинтересно. Маму я не застала дома. Квартира все еще сохраняла приметы праздника. Подчеркнутый, будто специально для посторонних глаз наведенный порядок, торжественные букеты в высоких хрустальных вазах…
Посуду после неудавшегося застолья мама перемыла, закуски убрала в холодильник. На столе только валялась начатая упаковка таблеток и ее мобильный телефон. От нечего делать я прочитала инструкцию по применению лекарства.
Таблетки полагалось употреблять при наступлении тяжелых депрессивных состояний. Поскольку депрессивное состояние запросто может закончиться суицидом, коаксил от больных советовали прятать. В качестве противопоказаний в инструкции были названы болезни сердца и желудка.
Мне показалось, не будет хуже, если я проглочу такую таблетку. Правда, пока тяжелого депрессивного состояния у меня нет, но наверняка все впереди. Что произошло у нас с Глебом? Господи, что-то ужасное. Ужасное и, кажется, непоправимое. Почему же я ничего не чувствую? Так бывает: ударишься обо что-нибудь острое локтем или коленкой, и в первую минуту не чувствуешь боли. Боль приходит потом. Боль придет…
Зазвонил телефон. Чужой грубый мужской голос просил «позвать к трубочке Векшину Наталью Павловну». И, услышав, что это я, без заминок и промедлений пригласил меня приехать для опознания трупа женщины…
– На вид лет пятьдесят пять – шестьдесят, русые волосы, среднего телосложения. В ее сумке лежали документы на имя Векшиной Инны Владимировны.
Труп обнаружили сотрудники линейной милиции в пригородном электропоезде Киевской железной дороги сегодня, в половине шестого утра…
Я ответила, мол, сейчас приеду, и спокойно подумала, что очень вовремя приняла таблетку…
Маму подвело сердце. Она не страдала сердечными заболеваниями, хотя, как оказалось, была предрасположена к ним. Регулярное употребление антидепрессантов вызвало к жизни дремавшие недуги. Музыкальный доктор не учел или не захотел учесть побочного эффекта назначенного лекарства, и это стало причиной скоропостижной маминой смерти.
С доктором мы разговорились на похоронах. Он волновался, краснел и бледнел, так что периодически мне приходилось его успокаивать. Я-то чувствовала себя неплохо, вдоволь наевшись маминых таблеток, благо организацию похорон полностью взял на себя вернувшийся из Германии Лешка.
– Скажите, Наталья Павловна, с чего начался у нее новый приступ? – спрашивал успокоенный мной доктор.
– С моего дня рождения, – рассказывала я равнодушно. – Мама взялась все приготовить, а потом куда-то уехала. Когда мы пришли с работы, ее не было дома.
– То есть домой в тот день вы пришли не одна?
– Почему это вас удивляет? Все-таки день рождения…
– А с кем, если не секрет?
– С мужем. То есть с будущим мужем.
– Вот видите! Вам не следовало ее волновать! Замужество дочери – факт, трудно воспринимаемый родителями. Даже здоровые люди переживают. А уж с ее диагнозом! Тем более она переутомилась, много готовила. Я же просил вас в первое время не оставлять ее одну, следить за нагрузками!
Чтобы отвязаться от доктора, я достала из кармана куртки давно вибрировавший там телефон. Меня не интересовало, кто звонит, мне просто опостылело общество этого человека. Доктор бодро зашагал между могилами, а я, наоборот, остановилась, увидев на определителе номер Глеба. Что он хочет мне сказать? О чем мы тогда не договорили? Мне казалось, в природе не существует таких тем… И, не очень понимая, что делаю, я бросила телефон в бурую кучу осенних листьев, возле которой стояла.
Куча была аккуратной, плотно утрамбованной. Телефон не провалился под листья – так и остался лежать на поверхности. Ничего, осень – пора листопадов. Скоро подоспеют новые партии листьев и поглотят телефон. За территорией следят здесь очень внимательно. Это престижное, дорогое кладбище – на нем теперь хоронят не только и даже не столько старых москвичей, но в первую очередь бандитов и новых русских. Представители этих социальных категорий даже после смерти не позволят обидеть себя…
С кладбища поехали на поминки в ресторан. Лешка все решил отмечать в ресторане: и поминки, и девять дней, и сорок…
И как они незаметно прошли, эти сорок дней!.. Мы жили с Лешкой в одной квартире, но я почти не видела брата. Он часто уезжал, не ночевал дома, потом отсыпался и снова куда-то спешил.
– У тебя серьезные неприятности? – спросила я после сорока дней.
– У меня – серьезные наоборот!
– Неприятности наоборот?
– Да, и очень серьезные! – дурачился Лешка.
– Тогда рассказывай.
– Не проблема!
После проигранного квартирного процесса, глубоко потрясенный произошедшим, мой брат возвращался в Германию. В самолете через проход от него сидела группка девушек, лет по двадцать пять – тридцать. Танцевальный коллектив, как выяснилось позже. Все девушки стройные, симпатичные, а одна – более того. Лешка спросил, как ее зовут.
– Виола, – последовал ответ.
– А полностью?
– Виолетта. Виолетта Остапенкова.
Виолетта Остапенкова оказалась не только красивой женщиной, но и человеком непростой судьбы. До двенадцати лет она передвигалась исключительно на костылях – врожденный вывих тазобедренного сустава, не распознанный врачами в раннем возрасте. На лечение нужны были деньги. Мать Виолетты долго стучалась в двери разных фондов – и достучалась. В Фонде реабилитации инвалидов детства нашлась необходимая сумма.
После успешной операции Виола с матерью, прихватив с собой цветы и конфеты, отправились в фонд поблагодарить.
– Скажите спасибо Хрипачу! – улыбнулась председательша. – Если бы не он, не жить на свете нашему фонду.
Назавтра они поехали сказать спасибо. К Хрипачу (что такое Хрипач – фамилия или прозвище, Виоле до сих пор неизвестно) их долго не пропускали, но мать, изнемогавшая от желания сказать спасибо, сумела-таки добиться высокой аудиенции. Хрипач оказался толстым, мрачным и, как правильно заметила Виолина мама, какого-то бандитского пошиба. Денег он не жалел не только на инвалидов детства, но и ни на что вообще. Сообщив об этом матери, он предложил продать ему Виолетту. Мать не поняла, переспросила… и быстро согласилась.
А чего отказываться? Сама всю жизнь прожила на медные деньги. Девчонке пятнадцатый год – читает по слогам, сложить два и два не может. С костылями – какая школа?! Пусть хоть немного поживет по-человечески.
И стала Виола жить по-человечески. О своем житье-бытье она рассказывала Лешке в ганноверской гостинице, захлебываясь слезами. Хрипач содержал ее уже десять лет, оставаясь первым и единственным в ее жизни мужчиной. Да, он поставил ее на ноги, благодаря ему она вышла на сцену, ради нее на деньги Хрипача была создана шоу-группа «Карамболина». Но больше такой жизни она не хочет! Тем более после того, что произошло у них с Лешкой.
Лешка решил действовать как Дон Кихот – спасать от гаремного гнета свою Дульцинею, но тут же был предупрежден сотрудниками службы безопасности танцевального коллектива.
Гастрольная поездка «Карамболины» по Германии завершалась, и брат счел, что и ему больше нечего делать в этой стране. Прилетел в Москву вместе с девушками.
В Москве лавры Дон Кихота опять не стали давать ему покоя. Лешка предпринял безумную попытку найти псевдо-Воронову и вернуть свои деньги, но потерпел фиаско.
– К сожалению, Наташ, ничего другого не остается – нам придется продавать квартиру.
– Зачем? – Я все еще не улавливала связи между грустной Виолиной историей и судьбой нашей квартиры.
– Виола по характеру странный человек. Замкнутый, неразговорчивый, немного даже дикий. К тому же привыкла к роскоши…
– Ты собрался окружить роскошью эту девчонку?
– Я собираюсь на ней жениться…
– Это почему? – спросила я и тут же угадала ответ: Лешке нравится быть героем и первооткрывателем жизни. Для несчастной девочки Виолетты он и есть первооткрыватель и герой. – Но неужели ты не боишься?
– Я должен.
– Он убьет тебя.
– Виола сказала, с ним можно договориться. Силой он не станет ее удерживать. Но прежде чем она расстанется с ним, я должен обеспечить ей достойные жизненные условия. Поэтому, как только вступим в права наследования, с квартирой придется расстаться. А за эти месяцы я подыщу новое жилье для Виолы.
– И для меня.
– Это само собой.
Все ясно. Девочка хоть и несчастная, но не промах! У Блока есть такие стихи, помню, учили в школе:
Поднимались из тьмы погребов…
Брат с ней еще намучается! Но я промолчала. Его жизнь – пусть он в ней разбирается сам, а мне надо разбираться в своей. Удивительно, что только теперь, на тридцать четвертом году пребывания на свете, я постигла эту нехитрую премудрость.
В конце зимы я въехала в новую квартиру. Дом высокий, кирпичный, светло-бежевый, в пяти минутах ходьбы от станции Кольцевой линии метро. При советской власти о таких говорили «улучшенной планировки». Улучшенной по-настоящему была лишь кухня, просторная, светлая, с выходом на лоджию, а все остальное так себе: две комнаты – побольше и поменьше, холл, санузел. Приятно, правда, что квартира недавно отремонтирована. И ремонт хоть и недорогой, но почти художественный, со вкусом…
Всем – продажей, покупкой, переездом занимался Лешка. Все провернул в рекордные сроки, уж не знаю, как это ему удалось. Он отобрал лучшую мебель из родительского дома и поставил ее ко мне в квартиру. А остальную, наверное, выбросил. Кому сейчас старая мебель нужна?
А для Виолы Лешка приобрел апартаменты в пентхаусе. Все заработанные в Германии деньги ушли у него на гнездышко для любимой. Виола собралась с духом и переговорила с Хрипачом. Как и положено благородному разбойнику, Хрипач отпустил пленницу на все четыре стороны и даже «Карамболину» финансировать обещал.
Со дня на день Виола должна была войти в свои новые владения королевой. Лешка, сидя на моей кухне, мечтал об этом с детской радостью и одновременно с тревогой.
Что до меня, то я уже две недели как справила новоселье и теперь активно обживалась на новом месте. Но еще задолго до переезда я сделала для себя одно интересное открытие: я беременна. Открытие не обрадовало, не испугало и не удивило меня. Оно было закономерным финалом той, прошлой, жизни. Точнее, одного ее эпизода.
Больше для проформы я сходила в центр страховой медицины «Зоя», получила письменное подтверждение диагноза, скромный сувенир в подарок и горячие устные поздравления. В центре помнили о моих августовских визитах и приглашали подписать с ними долгосрочный контракт.
– Подумаю, – ответила я.
Мне действительно надо было подумать. Услуги «Зои» стоили отнюдь не дешево, а расходы в ближайшем будущем мне предстояли большие. И прежде всего расходы на няню. Долго сидеть с ребенком – для меня дорогое удовольствие. Месяц-два – больше не получится. Потом придется выходить на работу, и, следовательно, без няни не обойтись. Няня должна быть интеллигентной, опытной, с медицинским образованием, а не иногородней девчонкой, утверждающей, что прекрасно справится со своими обязанностями только потому, что выросла в многодетной семье и воспитала пятерых сестер и братьев. Какими она их воспитала? Чем они болели при этом?
Нет, няню надо искать самую что ни на есть первоклассную. На няне нельзя экономить. Ведь мой мальчик и так будет с рождения многого лишен. Многого, многого… Например, отца. Плохо это? Однозначно плохо!
Но временами, вспоминая Глеба, я думала: неплохо… и даже неплохо совсем!
В начале нашего знакомства Глеб виделся мне ярким, интересным, необыкновенным. Но теперь все это яркое, интересное, необыкновенное представлялось чем-то бесформенным, будто сваленным в кучу. Как листья на кладбище: огненно-красные, лимонно-желтые, а вместе – просто бурая масса. Куча мусора…
Почему же так? Иногда мне казалось, я знаю, как ответить на этот вопрос. Все дело в том, что Глеб совершенно лишен воли – главного свойства человеческого и особенно мужского характера. Он пытался разыгрывать из себя волевого:
– Ты должна во всем соглашаться со мной!
Но в такие минуты отсутствие воли особенно бросалось в, глаза. Потому что воля – это не стремление подчинять себе окружающих. Это потребность делать добро, поддерживать, защищать и, в конце концов, изменять мир к лучшему! А без воли, как без стержня, все, даже самые замечательные, достоинства перемешиваются и получится ровный серый цвет.
В действительности Глеб был не ярким, а серым. Подвергнув его своему заветному тесту, я опрометчиво решила, что результаты могут быть положительными. Просто в душе я мечтала о положительных результатах и приняла желаемое за действительное.
Поэтому, думала я, не увидев своего отца, мой мальчик много не потеряет. Я буду любить его, заботиться о нем, но воспитать постараюсь настоящим мужчиной. Любящая мать может очень много! Материнское чувство станет для меня лучшим проводником в этом сложном деле… Ведь наша мама, даже ослепленная душевной болезнью, все очень точно знала про нас – Лешка и в самом деле находился в те дни на волоске от гибели, а я собиралась выйти замуж не за того человека… Слава богу, что не вышла!
Впрочем, подолгу раздумывать на эти темы мне теперь было некогда. Нескончаемые хлопоты с новой квартирой плюс работа – обязанности заместителя начальника подразделения, а потом и заместителя директора предприятия… Да, вот такую должность пришлось мне занять почти накануне декретного отпуска! Никто нас ни о чем не спрашивал, просто в один прекрасный день Варенова сообщила, что отныне мы не структурное подразделение ларионовской конторы, а независимая компания – «Financinal elefant». Учредители – супруги Вареновы.
– Как так? Почему? – в голос воскликнули Валерия Викторовна и Анатолий Иванович. Они вообще теперь многие вещи делали синхронно.
Александра только пожала плечами. Но вечером я узнала, как так. Мне позвонила Таня.
Таня разыскала меня с большим трудом. С момента нашего последнего разговора я сменила и городской, и мобильный телефоны. Пришлось Тане звонить по нашему старому адресу, добывать координаты риелторской фирмы, выходить на Лешку, да еще подробно объяснять ему, кто она такая.
– Вот молодец, что все-таки дозвонилась. – Я искренне обрадовалась Таниному звонку.
– Да… – протянула Татьяна. – Такая настырность не от хорошей жизни.
– Что-то не так?
– Ты еще не знаешь, что Ларионов прикрыл наш офис?
– Зачем? Что его не устраивало?
– Его-то как раз устраивало все. Налоговой не понравилось только, что Катя часть договоров не проводит через бухгалтерию, а получает за них черным налом.
– К вам налоговая приходила?
– Угу! И застукала нас в лучшем виде!
– А теперь что?
– Как тебе сказать? В принципе страшного ничего нет. Все претензии у них к Ларионову. Они его вроде бы оштрафовали на большую сумму, какие-то деньги Кате пришлось вносить. Она с шефом в пух и прах разругалась. Ларионов кричал, что деньги еще не все, что сейчас они начнут копать, и от греха подальше решил прикрыть наш офис.
Я сообразила, что Вареновы удачно воспользовались ларионовскими неприятностями и буквально из-под носа стянули у него целое структурное подразделение. Структурное подразделение – это не ластик и не карандаш. Оно значительные деньги приносит! И значит, Вареновы на крупную сумму обворовали нашего прежнего владельца. Только это недоказуемо. У «Financinal elefant» все документы в идеальном порядке, все договора перезаключены, лицензии получены. Работай в свое удовольствие!
– Катерина уже ездила куда-то на собеседование. Не взяли! Она думает, ларионовские происки. А Любаша, ты не слышала? Ушла из главного офиса и открыла собственный ресторан.
– Вот это да! Настоящий ресторан?
– Нет, вроде не ресторан – кафе в русском вкусе. У них даже живая музыка есть – балалайки!
– Ну а ты что делать собираешься?
– А как ты думаешь? Работу искать. Ты мне не поможешь?
Я, конечно, была бы рада ей помочь, тем более что и Варенова очень оживилась, услышав о Тане. Молодое предприятие быстро набирало обороты, а среди стажеров иногда попадались такие одиозные личности… Тот же Анатолий Иванович…
– Мы его в завхозы переведем, – вздохнула Александра Николаевна. – У него с хозяйством лучше получится, он сам как тряпка половая!
Анатолия Ивановича в завхозы, на его место Таню, Лейлу с Настей на повышение. И все равно с работой мы пока не справлялись.
– Наталья Павловна, вы не подготовите приказы? У вас такой хороший русский язык…
Мне еще и за секретаря приходилось работать…
Выходные я теперь проводила за городом, уезжала на дачу или в подмосковный пансионат «Сойкино». И в первом и во втором случае были свои минусы и плюсы. В «Сойкине» не надо было беспокоиться о насущном хлебе, а на даче – тихо, пустынно…
По утрам я любила прогуливаться по пока еще заснеженному саду, вечерами забиралась на второй этаж и слушала старые пластинки. Еще летом я предусмотрительно выпросила их у Ольги Константиновны, которая считала пластинки хламом и подумывала избавиться от них.
Однажды, собираясь за город и уже выходя из квартиры, я лицом к лицу столкнулась с Иринкой.
– Кругом! – скомандовала она мне. – Домой ша-а-гом марш!
Пришлось разворачиваться и идти в квартиру.
– Слушай! Как мне надоело тебя разыскивать! Ты это понимаешь, а? Ну что, трудно позвонить сказать, у меня новый номер телефона, новый адрес…
– Прости, Ириш, – оправдывалась я. – Этот переезд, знаешь ли, все так быстро, так внезапно…
– Внезапно! – не сдавалась Иринка. – Пришлось мне тебя по базе данных искать, Лешку твоего дергать! Получается, только я заинтересована в нашей дружбе, а тебе на меня плевать!
– Зачем ты такие слова говоришь – плевать? – Я устало вздохнула. – Столько лет дружим…
