Текст книги "Мужчины в нашей жизни"
Автор книги: Анастасия Соловьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Глава 9
В пирожных почти не было теста – орехи, шоколад и сливочный крем. Лиза отрезала себе половинку, а мы с Ленкой не удержались и съели по два каждая.
– Сегодня придется не ужинать, – пробормотала я, успокаивая нездоровую совесть.
– Ну чего ты переживаешь? – засмеялась Лиза. – На воздухе всегда хочется есть! А после обеда можно пройтись.
– Это без меня, – отрезала Ленка. – Я сейчас буду «Клон» смотреть.
– Посуду помой.
– А кто ее всегда моет?! Ты думаешь, Наташ, она хоть что-нибудь дома делает?! Да ни в жисть! Я должна и готовить, и убираться! Один раз курицу пожарила, и то мне придется вымыть посуду.
– Не заводись! Я много работаю.
– Ряботаю, – передразнила Ленка.
– Не хочешь – не мой. Придем с прогулки, сама помою. Пошли, Наташ!
Поверх открытого джинсового сарафана Лиза накинула темно-синий шерстяной жакет и вышла на улицу. В саду уже вовсю ощущался вечер. По усыпанной росинками траве скользили длинные лиловые тени, птицы смолкли, воздух застыл, словно тоже собирался уснуть. Дойдя до калитки, я почувствовала озноб. Пришлось идти домой за свитером.
– У тебя только что мобильник звонил, – оторвавшись от экрана, сообщила Ленка. – Чего ты его в сумке оставляешь? Таскала бы с собой!
У самой Ленки телефон неизменно болтался на шее, и, даже лежа на диване, она не хотела снимать его. Я сунула мобильник в карман и вернулась к Лизе.
– Ну, где будем гулять? – спросила она.
Мы вышли за калитку и побрели вдоль нескончаемого забора Ольги Константиновны.
Земли у нашей соседки очень много. Огромный участок приобрел ее муж – начальник местной железнодорожной станции. На участке он выстроил дом, трехэтажный, с двумя верандами, и обнес его высоким забором, который выкрасил коричневой краской. Теперь забор сильно облез, дерево стало серым, местами почти черным, а хозяина дачи давно уже нет на свете. Вскоре после того, как строительство дачи завершилось, мужа Ольги Константиновны обвинили в каких-то должностных махинациях, и от сердечного приступа он скончался в тюрьме. Вина его до сих пор не доказана и не опровергнута… Я оглянулась на мрачную громаду забора и предложила Лизе:
– Пойдем к озеру.
– Пойдем. – Лиза зябко запахнула жакет. – Холод жуткий, а днем жара, как в пустыне.
– Думаешь, почему? – спросила я машинально.
– Так чего думать?! Экологическая катастрофа, разрушается озоновый слой, предохраняющий землю…
Я не дослушала – отвлеклась на звонок мобильного телефона. Определитель высветил неизвестно чей, но смутно знакомый номер. Убедившись, что это не Лешка и не Любаша, я сказала «алло».
– Куда ты пропала?! – Голос Глеба слышался так ясно, будто сам Глеб стоял рядом со мной на тропинке, ведущей от дачного массива к озеру. – Я весь день тебя ищу!
– Что значит – пропала?
– И к телефону не подходишь!
– А что случилось-то?
– Как это что? Сегодня с утра я зашел к тебе…
– Зашел ко мне? Зачем?
– Ну зачем заходят к невесте? Хотел тебя увидеть. Игорь нас на выставку приглашал. Забыла?
– Знаешь что, Глеб? Перестань, а? Никакая я тебе не невеста!
– То есть как это не невеста? А банкет? Мои друзья? Ты что же, решила всех обмануть?!
– Это ты решил! Заставил меня сыграть в дурацком спектакле!
– Вот уж не думал, что ты все так превратно истолкуешь.
– Нечего было истолковывать! Ты что мне сказал на прощание?! Молодец, хорошо сыграла роль!
– Ну… я не совсем правильно выразился… – Он немного замялся.
– А по-моему, ты выразился очень точно, что имел в виду, то и сказал.
– Ну все, Наташ. Через полчаса буду у тебя. При встрече поговорим.
– Меня нет дома.
– А когда ты вернешься?
– Когда захочу!
– Наташа, – теперь Глеб говорил тише и не так уверенно, – нам нужно поговорить! Скажи, куда я могу приехать…
– Не надо никуда приезжать!
– Когда мы увидимся?
– Не знаю.
– Ты ведешь себя некорректно.
– То же самое могу сказать о тебе!
– Пожалуйста, позвони, когда вернешься домой.
– Это будет завтра…
– Как завтра?
– Хорошо, я позвоню… хотя мы уже не в том возрасте, чтобы устраивать КВН!
Я отключила связь, чрезвычайно довольная собой. Съел, экспериментатор! И запомни: я] тебе не подопытный кролик! И не химическое оружие, чтобы меня разрушать! Задумал очередную хохму? Увы, тебя ждет на этом пути крупное разочарование, мой обожаемый женишок!
И слово-то какое дебильное – невеста! Так и представляется румяная, толстая девушка в белом платье и в длинной фате, положительная, серьезная… Как говорит наша Ленка, булка с маслом и с изюмом. Мне стало особенно неприятно потому, что когда-то я была именно такой. Уйму сил потратила, чтобы изменить имидж!
Неужели его гости действительно решили, будто я приехала из Новотрубинска? Ну да, некоторые решили, а он не стал возражать. Хвастался, наверное, что встретил в провинции свой идеал, а предъявить народу некого. Стоп, а почему некого? Вроде бы они поругались… наверное, из-за жилья! Провинциалка рассчитывала, что в столице у нее будет квартира… но потом все изменилось. Возможно, она решила, что Глеб банально обманывал ее и в Москве ему негде голову приклонить. Я как-то в насмешку выдвинула такую гипотезу, а он и не стал ее оспаривать.
Итак, с идеалом в очередной раз пролетели. Любимая женщина оказалась на поверку всего лишь меркантильной предательницей. Как об этом расскажешь друзьям? Да и историю с квартирой озвучивать тоже не очень приятно. Значит, Глеб не от хорошей жизни взялся за этот спектакль. И меня пригласил на главную роль! Кого еще? А я подвернулась очень удачно. Конечно, он мог нормально попросить, но помешала гордость. Объяснения достаточно унизительны, а Глеб ужасно самолюбив…
– Так мы идем к озеру? – В начале нашего разговора с Глебом Лиза деликатно ускорила шаг и ушла далеко вперед, а теперь вернулась. – Ты чего стоишь на дороге, как Лотова жена? Плохие новости?
– Нет, ничего. Нормальные новости. Пожалуй, даже интересные. Как посмотреть.
– Как посмотреть… – повторила Лиза рассеянно.
Мы пересекли березовую рощицу и, наконец, увидели озеро – большое, темное, таинственное, с лунной дорожкой посередине.
– А ты знаешь, как часто я вспоминаю эти места?
– Почему? – удивилась я.
– Мы здесь гуляли с Лешкой. Был холодный апрель, снег лежал даже в городе…
– Зачем вас в апреле понесло на дачу?
– А куда еще нам было деваться? Мы уходили с лекций, садились в поезд…
– Чтобы у озера погулять?
– Конечно нет… В доме тоже был страшный холод – пар шел изо рта. Лешка топил печь, потом уже делалось жарко.
– Вы могли пойти в московскую квартиру. Родители все время работали.
– Лешка тебя боялся. Говорил, что ты обязательно все расскажешь матери, и тащил меня на дачу… Весна долго не наступала, и в один такой день, солнечный, ветреный, но очень холодный, нам надоело сидеть в доме, и мы пошли сюда, к озеру. Я почему-то часто теперь его вспоминаю. Я вся продрогла и назавтра слегла с температурой, а когда выздоровела, было уже почти лето. Я стала легально приезжать к вам на дачу, помнишь?.. Сколько тебе тогда было лет?
– Тринадцать, – высчитала я. – Ты мне казалась безнадежно взрослой. Взрослой и красивой.
– Представляю, девушка старшего брата…
– Но потом я тебя раскусила! Ты даже не умела чистить картошку.
– И ты, вместо того чтобы научить, подняла бедную девочку на смех.
– Для меня это было дикостью! Взрослый человек, и не может сделать такую ерунду.
– Я в детстве жила с мамой и с бабушкой – отец бросил нас. Меня берегли, жалели. Я так и пошла по жизни с печатью неполноценности.
– Прекрати, ты прекрасно готовишь. И все остальное у тебя тоже в порядке.
– Теперь – другое дело. Но ты не представляешь, сколько мне пришлось потрудиться, чтобы вывести злополучную печать. И вот иногда я мысленно возвращаюсь в тот апрельский день, когда первый раз пришла на озеро… Я думала, что счастлива. Но счастье оказалось таким обманчивым, призрачным, как солнце в апреле. Яркое, но холодное. Столько, столько всего пришлось потом пережить! – Лиза внимательно поглядела на лунную дорожку и точно не увидела ее. – Ты знаешь, как я Ленку воспитывала? Как меня в детстве, только наоборот.
– Вот она и выросла наоборот.
– Да, сейчас вижу. Развязная, порой грубая. А что поделаешь? Полноценного человека могут воспитать только полноценные родители.
– Но в общем Ленка – нормальная девчонка. Особенно если не придираться.
Лиза не ответила. Наверное, мыслями перенеслась в тот солнечный апрельский день, а может быть, и еще куда. Чужая душа, как известно, потемки.
Мы почти молча обошли вокруг озера, замерзли, устали до одеревенения. Пришло время возвращаться домой.
– Зато уснем как убитые, – с улыбкой произнесла Лиза. Она уже преодолела свое меланхоличное настроение и была, как обычно, спокойна и весела.
– Хорошо бы! – вздохнула я.
Но, оставшись одна в своей комнате, снова стала думать о Глебе. Он вовсе не собирался ни над кем издеваться. Только хотел, чтобы я ему помогла. Ну, я и помогла.
А для чего он позвонил сегодня? И почему не позвонил вчера, если действительно считает меня своей невестой? Почему не сказал мне об этом прямо? А заметил ли он, как неприятно поразило меня слово «роль»? А что, если я ошибаюсь в своих догадках и впереди у нас новые трюки и приключения? А хочу ли я, чтобы все это было серьезно с его стороны? А что такое для меня Глеб?
В бесплодных рассуждениях прошла половина ночи, половина дня ушла на досыпание, и поэтому половина дел осталась незавершенной.
– Ничего, Наташ, приедем в следующие выходные, – утешала меня Ленка.
Но я сомневалась, что племянница так же успешно, как в этот раз, отобьется от своих друзей. Да и почему она должна предпочесть мое, а не их общество? На Лизу я тем более не рассчитывала: новый муж, вернувшись из тверской командировки, звонил ей с регулярностью один раз в сорок минут.
Но все-таки настроение у меня было превосходное. За два дня мы успели много всего переделать, да и просто приятно провели время. Лиза, несмотря на небольшие странности, совершенно очаровательна, а Ленка… Про Ленку и говорить нечего! Ленка, причем с момента рождения, стала едва ли не самой сильной моей привязанностью. Мне в то время только исполнилось шестнадцать, и я играла с Лешкиной дочерью, как с живой куклой, часами не спуская девочку с рук.
Мои спутницы, кажется, тоже остались довольны поездкой. На обратном пути Лиза оживленно щебетала мне о своей работе, что, сказать по правде, случалось с ней не так уж часто. Бывшая Лешкина жена не очень-то любила болтать. И Ленка немного смягчилась, не лезла больше выяснять отношения, не качала права.
– Ты теперь где стрижешься? – будто невзначай спросила Лиза.
– Нигде не стригусь. Разве не заметно?
– Почти заметно… Хочешь посетить наш салон?
– Ваш салон? Косметологию?
– У нас недавно парикмахерская открылась. Цены ради привлечения клиентов пока низкие, а стригут великолепно.
– Я у них стриглась, – напросилась на комплимент Ленка. – Тебе нравится?
– Нравится. Только чересчур смело.
– Ну, объяснишь, мне смело не надо. Они не просто стрижку делают – стиль создают.
– Как ты думаешь, а если мне покраситься в пепельный?
– По-моему, пепельный старит, – заметила Лиза. – Пепельный почти как седина… Впрочем, я не очень разбираюсь в ваших блондинистых оттенках. Ты с мастером посоветуйся. Они тебя прогонят через компьютер.
– Прогонят через компьютер! Ты разве не знаешь, что в парикмахерскую надо с краской приходить?
– Не знаю! У меня нет таких королевских привычек – я сама дома крашусь.
– Понятно.
– А хочешь, я покажу им твою фотографию, и они решат, подойдет ли тебе платиновый цвет?
– Покажи.
– Завтра вечером я перезвоню. Ты будешь дома?
– А где мне еще быть? – Я усмехнулась. – Только звони попозже, пожалуйста. После работы мне, может, придется в клинику съездить.
– Да мама не возвращается раньше десяти!
Я остановила машину у кирпичного двухэтажного дома с вмонтированными в черепичную крышу мансардными окнами. Лиза с Ленкой обитали в таунхаусе – новомодном жилище, занимающем промежуточное положение между обычным городским домом и коттеджем. От коттеджа это гибридное дитя архитектуры заимствовало многоуровневость, ограду и участок в несколько соточек у крыльца. Но коттедж – это еще и некая индивидуальность проекта, и прекрасная возможность не иметь никаких дел с посторонними. А таунхаус, увы, лишь секция длинной, уходящей вдаль улицы однообразной постройки. И к слову сказать, на противоположной стороне располагалась точно такая же. То есть индивидуальное подменялось унифицированным. Впрочем, моих родственниц эта унификация нисколько не огорчала. Они весело и шумно простились со мной и вскоре исчезли за оградой.
Я доехала до конца улицы, удивляясь, до чего у наших архитекторов бедная фантазия. Таунхаусы, как крепостные стены, обступали неширокое шоссе с обеих сторон. У лесопарка достраивали последние секции здания.
Мне вспомнились Аленкины фотографии, которые в первые годы ее замужества частенько демонстрировала нам Ольга Константиновна. Аленка на фотографиях обычно жалась к обочине – основное пространство занимали бесчисленные одинаковые домики или линии таунхаусов.
– Это Лондон… – с восторгом шептала Ольга Константиновна.
Потом мы поняли, что это особый Лондон, точнее, его особый район. Британское правительство не оставляет своих граждан даже в трудных обстоятельствах. На этот случай и существуют в северо-восточной части города такие кварталы.
А у нас таунхаусы доступны далеко не всем. У ворот стоят престижные машины, к окнам лепятся антенны-тарелки. Народ, одним словом, не бедствует.
Развернувшись, я прибавила скорости – навстречу полетели аккуратные, чистенькие, как на картинках, дворики, палисадники, зажигающиеся в сумерках окна… Через несколько минут моя машина въезжала на Кольцевую дорогу.
…Не стоит сегодня звонить Глебу. Пусть он, во-первых, поймет, что виноват. Во-вторых, лучше сначала сходить в парикмахерскую и предстать перед ним во всем великолепии.
А что это даст? Ну, произведу я на него впечатление. Он скажет что-то типа своего коронного: вы необыкновенная и неземная… Я почувствовала, что не смогу поверить его словам. А если так, зачем менять имидж и делать прическу? Ирка права: чуть-чуть он мне нравится, безусловно. Может, и не чуть-чуть. Только дальше-то что? Что мы будем делать вместе? Ничего не хочется начинать с человеком, которому не веришь…
Пусть сначала заставит меня поверить, пусть убедит. Специально не стану стараться. Но если он сможет, если действительно мечтает увидеть меня своей невестой… Нет, это право надо заслужить!
В отличие от многих современных женщин я вовсе не дорожила, тем более не кичилась своим одиночеством. Я прекрасно отдавала себе отчет: одиночество – состояние вынужденное. И я устала от одиночества. Стремясь покончить с ним, я решилась на крайнее – выйти замуж за Влада, которого (теперь-то уж можно честно признаться) не любила ни капли. Чтобы примирить себя с мыслью об этом браке, пришлось сочинить целую сказку в бюргерском стиле: ремонт, новые шторы, магазины, семейные обеды по субботам. Кто сказал, что семья должна быть овеяна пошлостью? Семья – это не общий быт – такой вывод я сделала еще в первом браке. Семья – это отношения двух людей. Отношения с человеком, которого любишь, понимаешь… который интересен тебе, несмотря на количество совместно прожитых лет… И еще на которого ты всегда можешь положиться.
Я не замедлила подвергнуть вновь созданному тесту первого мужа, Глеба и Владика. Примерила к ним систему вопросов, как парикмахер, загнавший в компьютер фото клиента, примеряет цвет, длину и форму прически.
Первый муж… Накануне свадьбы я чувствовала себя влюбленной безумно. Но что это было за чувство? Сейчас мне трудно судить о переживаниях девочки, отделенной от меня настоящей более чем десятком лет. Зато известно доподлинно – чувство было. И после свадьбы тоже было чувство, только негативное. Я уже не любила, не понимала, не слушала… И испытания на надежность мой бывший муж не сумел пройти. Значит, его фотографию надо отправить в корзину или просто удалить нажатием клавиши «Del».
Фотография Влада необычайно четко высветилась на моем мысленном мониторе. Румянец, голубые глаза, пшеничные волосы – разве можно не полюбить такого мужчину? Внешнее у Влада гармонично сочеталось с внутренним. Его жизненный идеал – то самое «бытовое» благополучие. Я, решив связать с ним свою судьбу, не случайно рисовала в сознании столь приземленные картины. Ради объективности признаем, что Влад – человек порядочный и надежный. Это хорошо. Но для того чтобы создать счастливую семью, явно недостаточно. Поэтому красивую и качественную фотографию второго респондента должна постигнуть судьба предыдущей.
Наконец, Глеб. Грустный, насмешливый, мальчишески трогательный… Разве могла я сравнивать его с кем-то другим? Наверное, любовь – это когда мир поделен на две части: он и все остальные, он – и всё остальное. Причем части неравнозначные. Первая во много раз больше, интереснее и значительнее второй. Как заставка на рабочем столе монитора. Где-то по краям помещаются папки и файлы: мама, Ленка, ценные бумаги, Лешка, Иринка, музыкальный доктор… Если поднапрячься, можно продолжить этот небольшой список. Но все существует на фоне любимого человека, все озарено его присутствием.
Я сохранила фотографию Глеба на мысленном мониторе. Или держу ее там уже давно? Уже давно этот человек хозяйничает в моем сознании и в моем сердце. И значит, нет смысла откладывать звонок. Встретимся сегодня же, немедленно! И обо всем расскажем друг другу…
Нехитрые приготовления к свиданию заняли у меня от силы двадцать минут: заложив дачные шмотки в стиральную машину, я приняла душ, сделала легкий макияж и ознакомилась с содержимым холодильника. Увы, с исчезновением из моей жизни Влада ситуация с продовольственными запасами стала меняться к худшему. Но все же в холодильнике нашлись шоколадные конфеты, жестянка кофе, неизвестно как туда угодившая, масло, сыр и даже бутылка итальянского сухого вина кьянти.
Захлопнув дверцу холодильника, я взяла в руки телефон.
Глава 10
– Ты бы видела ее, Кать!
– Да я представляю, Любовь Петровна.
– Она как будто из породы ракообразных. У них тоже совсем шеи нет. Голова, грудь и брюшко. Сама от горшка два вершка и кривые ноги!
– Вот кошмар-то! – захлебывалась притворным возмущением Катя.
– Что ноги, был бы человек! – улыбнулась Валерия Викторовна, единственная из наших сотрудников не скрывавшая своего иронического отношения к Любаше.
– Человек? Ты думаешь, он тебе хорошего человека пришлет?
– А почему ж нет?
– Ну посмотришь на нее! Рожа прыщавая, нос картошкой, глаза… как у больной собаки…
– Это как?
– Глаз почти не видно под веками. Я еле разобрала, какого они цвета.
– И какого же?
– Какого-то мутного, желто-серого.
– А я тебе скажу, Люба, с лица воды не пить!
Валерию явно забавляло Любашино смятение. В другой ситуации Королева-мать сумела бы дать насмешнице достойный отпор, но сегодня обиды приходилось глотать безропотно. Дело в том, что высшее начальство решило заняться кадровыми перестановками. В Черемушках открывался новый офис, и Кате предлагалось возглавить его.
В нашем же офисе Катю должна была сменить никому не известная тетка, по слухам хорошая знакомая генерального. Кроме этого, о ней было известно немного: сорок пять лет, непрезентабельной внешности, до поступления к нам служила в каком-то банке. Любаша заранее опасалась новой заместительницы и хотела, чтобы в их будущем конфликте сотрудники были на ее, Любашиной, стороне. Потому-то, наигранно кротко потупившись, она согласилась с Валерией:
– Не пить, – но, немного подумав, добавила: – А все-таки…
Меня, как и Валерию Викторовну, потешал переполох нашей Королевы. Всем взяла Любаша, но – нервная, мнительная… Все-то ей кажется, будто люди ее ненавидят, завидуют, будто кто-то к ее благополучию подбирается и хочет ее этого благополучия лишить.
А ведь, если немного пораскинуть мозгами, Любаша сама призывает на свою голову праведный гнев людской! Вот, например, сегодня. Пришла на работу и с порога пустилась хвастаться, как выходные провела: в воскресенье они с мужем ездили за одеялами для новой квартиры (квартира, между прочим, не где-нибудь, а в жилом комплексе «Платиновые ворота»), потом завернули в салон красоты (она там красоту наводила, а муж ждал в машине, как верный пес), оттуда прямой дорогой в ресторан «Шик-модерн». А закончили они свой поход в «Сервис-денте». К стоматологам заехать пришлось потому, что за обедом у Любаши слетела коронка. В «Сервис-денте» с них содрали почти две тысячи долларов.
– А знаете, как получилось?! Администраторша увидела в окно, что мы на шестисотом «мерседесе» подъехали, – сообщила Королева-мать тоном бедной родственницы и обвела сотрудников торжествующим взглядом, – и тут же взвинтила цены.
– У вас вроде была «БМВ», – напомнила Таня.
– Это когда было?
– На Новый год.
– Мы три месяца как машину поменяли.
Я уже давно перестала понимать, когда Любовь Петровна врет, когда говорит правду. Но главное, сама начальница тоже заблудилась в лабиринте своих фантазий. И перед кем она старается? Кому рассказывает про «Платиновые ворота», шестисотые «мерсы», про послушного мужа и ресторан «Шик-модерн»? Тане, Валерии Викторовне – одиноким женщинам, содержащим на свою зарплату почти взрослых детей, да еще оплачивающим их обучение? Лицемерке Кате, одержимой идеей стяжания всевозможных земных благах? Малолетнему Женьке – сыну уборщицы и охранника? Ясно, что, так или иначе, эти люди сравнивали жизнь Любаши со своей собственной, и сравнение получалось не в их пользу. Конечно, до зависти опускались далеко не все. Но я уверена, что Таню, как и меня, дико раздражал этот треп. А Валерия Викторовна и не собиралась скрывать иронии.
И правильно! Начнешь тут иронизировать! Сегодня мы не работали все утро – то Любаша вспоминала про новую заместительницу, то плавно переходила к своей воскресной одиссее. А потом придется сидеть допоздна. Объема работы нам никто не уменьшит!
Хорошо бы из всей Любашиной чепухи выудить информацию о грядущих кадровых перестановках на фирме! Но скоро я поняла – пустые надежды. Подойдя в очередной раз к волнующей меня теме, Любовь Петровна снова сбивалась на цифры: цены на одеяла, на услуги «Сервис-дента», на обеды в шикарном ресторане.
Зачем мне вникать в чужую жизнь, если у меня есть своя собственная?
Вчера вечером Глеб мгновенно подошел к телефону. В его голосе не осталось и намека на прежнюю уверенность и ироничность. Я догадалась: он весь вечер прождал моего звонка и, может, даже решил, что звонить я передумала.
Потом тем же тихим, надтреснутым голосом он говорил мне о своих чувствах. Но это уже потом. Сначала мы долго пили чай и обсуждали какие-то неважные вещи.
– Как ты провела выходные?
– Ездила на дачу. А ты?
– Был у Игоря на выставке. Он снимает арт-салон недалеко от «Новослободской».
– Много на выставке посетителей?
– Немного. Но при мне купили одну картину. Игорь сказал, это большая удача.
– Хорошая картина?
– Беспредметная живопись. Эпигоны Кандинского… А ты что делала на даче?
– Цветы сажала. Хочешь немного выпить? У меня есть сухое красное вино.
Мы выпили по бокалу кьянти, по-прежнему, как острые углы, обходя все мало-мальски серьезные темы.
– Какие цветы посадила?..
– А ты хорошо разбираешься в искусстве?..
Вопросы часто оставались без ответов, а ответы произносились невпопад. Но почему-то надо было продолжать эту странную беседу, которая вследствие непринужденности формы могла не иссякнуть до самого утра.
После кьянти я предложила перейти в комнату, и здесь все изменилось. То ли Глеб вдруг вспомнил, зачем пришел ко мне, то ли просто настало подходящее время.
– Пришло время поговорить, – сообщил он торжественно, но мы почему-то замолчали.
Молчание продлилось, наверное, несколько минут и завершилось взрывом хохота.
– Ничего себе – поговорить…
– Ты что заканчивала? – неожиданно спросил он.
– Университет, факультет почвоведения.
Я снова чуть не расхохоталась, потому что вспомнила анекдот, считавшийся хитом у нас на факультете: «Девушка, вы на почвоведении учитесь?» – «Сам дурак!»
– А почему ты спрашиваешь?
– Видишь ли, я не знаю, как тебе объяснить… А ты никогда не занималась философией?
– Философией? – Я недоуменно пожала плечами. – Нет, знаешь ли, не занималась. Я человек практический по натуре.
– Ладно. Будем исходить из реальности. Ты, конечно, представляешь себе, что философских школ в мире великое множество…
Начинается КВН! И об этом разговоре я мечтала? Присутствием этого человека собиралась осветить свою жизнь?! Неужели я нужна ему только для того, чтобы экспериментировать и издеваться?! Я даже не могла прервать его монолога – обида и негодование комком застряли в горле, малейший протест мог обернуться ливнем слез.
– …Школьником-старшеклассником я увлекался философией. Платон, Аристотель, Фома Аквинский…
– Слышала о таком, – зачем-то процедила я.
– Потом увлечение, конечно, прошло, многое забылось. Но вдруг вспомнилось. В тридцать лет я ощутил дикое недовольство собой. Причиной было, как бы тебе объяснить?.. Фома Аквинский определяет весь жизненный процесс с помощью двух категорий – потенциальное и актуальное. В каждом заложен какой-то потенциал, задача человека его актуализировать, реализовать.
– А я считала, что Фома Аквинский – философ религиозный…
– Вообще-то религиозный, но эта его идея универсальна, по-моему.
– Настолько универсальна, что ее авторство давно приписывается общечеловеческому здравому смыслу…
– И вот я понял, что ничего не делаю для актуализации своего потенциала. Я начал искать, поменял работу, получил второе образование, перекроил всю жизнь… и решил, что дело не во внешних переменах… Моя новотрубинская разработка имела громкий успех. Его называли прорывом в инженерной мысли, но я испытывал все то же недовольство собой. Более того, я почти убедился, что актуализация для меня недостижима. Я думал так еще ночью тридцатого апреля, сидя в новотрубинском аэропорту. А через несколько часов увидел тебя, стремительно шагающую через наш двор, и сразу все понял… про актуализацию. Если ты будешь рядом, я, наконец, смогу обрести себя. Ты будешь?
– Но ведь ты говорил… – Пораженная столь необычным поворотом разговора, я с трудом подбирала слова. – Ты говорил, что ничего не зависит от внешних обстоятельств…
– В том-то и дело, что ты для меня не внешнее обстоятельство. Ты – часть моей души. А может быть – ее аллегория… извини за банальность и вычурный слог.
Он замолчал, и мы долго сидели в тишине.
Я не задвинула шторы, не включила свет и теперь любовалась полной луной, по-хозяйски смотрящей в мое окно.
Кажется, средневековые люди считали, что Луна вместе с Солнцем и звездами движется по небесному своду вокруг плоской, стоящей на трех китах Земли. Картина мира в те времена была очень четкой, хотя и примитивно условной. Человечество тяготело к конечному результату – все назвать по имени, обозначить, определить. Происходящие вокруг перемены тоже понимались прямолинейно и однозначно – все в мире движется по прямой от потенциального к актуальному. А излюбленным приемом средневековых художников была аллегория – весьма сомнительное художественное средство. Разве через предметы материального мира передашь сложные философские категории и жизненные перипетии, мельчайшие смысловые оттенки, связи?
Странно, что Глеб – инженер, современный человек – оперирует средневековыми понятиями. И странно, что я, почти незнакомая для него женщина, вдруг показалась ему аллегорией его собственной души. Считается ведь, что увидеть собственную душу можно лишь после смерти…
Странно, но красиво. Такое юношески-романтичное, почти сказочное видение мира! Но в общем, и я ушла недалеко от Глеба, поместив его фотографию на монитор своего мысленного компьютера. Просто каждый использует подручные инструменты: он привык философствовать, я – смотреть на экран.
– …Я понимаю, ты хочешь подумать.
– Ты ошибаешься.
– Отказываешь мне?
Я покачала головой.
– Значит, ты выйдешь за меня замуж?
Я кивнула.
У обыкновенных людей в таких случаях принято подойти и поцеловать невесту. Но разве можно поцеловать собственную душу? Ею хорошо любоваться на расстоянии…
– Пойдем обедать, – не обращая внимания на Любашино выступление, предложила Таня.
– Господи! – вскрикнула Любаша. – Время-то второй час!..
– Скоро половина, – высунулась из-за компьютера Валерия Викторовна.
– Вы идите обедайте, – распорядилась Любаша. – Мы с Катей попозже пойдем.
– Во «Второй этаж»? – уточнила Таня, когда мы вышли на улицу.
– А куда еще?
– В «Болтай и жуй», в «Дуэт»… Ты что, забыла, какие заведения есть поблизости?
– В «Дуэте» голодно, одни пирожные и фруктовые салаты. А «Болтай и жуй» так подорожало!
– У тебя что, финансовый кризис? – не поверила Таня.
– Почти, – призналась я, зная, что Татьяна не станет задавать лишних вопросов.
– Ничего, скоро зарплата. Я такое платье Машке на выпускной приглядела!
– Какого цвета?
– Неоднотонное: от темно-серого до нежно-голубого и сиреневого.
– Мне нравится голубой. Хотя он теперь не очень моден.
– А какой моден? Оранжевый? Розовый? Но он надоел. А потом, Маше розовый не идет, у нее глаза голубые.
– На это теперь не смотрят: голубые, серые. Сделайте только подходящий макияж.
– Да не хочет она макияж! Вообще косметикой не пользуется. Из принципа.
– Это пройдет! Смешные они в этом возрасте. – Я улыбнулась, вспомнив нашу Елену.
– Что-то пройдет, а что-то останется! Сейчас наломает дров – потом всю жизнь расхлебывать будет, – нервно заговорила Таня. Должно быть, сильно переживает за дочь.
Какой смысл в этих переживаниях? Каждый человек сам выбирает судьбу. Другое дело, что в возрасте семнадцати лет сделать правильный выбор очень трудно. И прибегнуть к совету родителей тоже нелегко. Почти как шагнуть на землю с двадцатого этажа. Последние годы второго десятка жизни – вот по-настоящему переходный возраст! Свои жизненные навыки еще не сложились, а мамины уже не подходят.
– Ты представляешь, что она мне заявила? – не сдержавшись, продолжала Татьяна. – Не буду, говорит, поступать на гостиничный менеджмент!
– Как это?
– Вот так! Тридцать долларов каждую неделю платили репетитору по математике, пятнадцать – по экономике. А она, представляешь? – выдумала! Пиар! Там экзамены: литература, история и плюс к тому печатные работы нужны.
– А вдруг она почувствовала к этому склонность? У каждого человека есть некий потенциал, который надо актулизировать, иначе…
– Потенциал! – возмутилась Таня. – Она думает, мой потенциал неисчерпаем! В этом году платила за одних репетиторов, в следующем буду за других!
