Текст книги "Я и мой оригинал (СИ)"

Автор книги: Анастасия Солнцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Да, – по губам девушки скользнула едва уловимая улыбка. Скорее, это была даже не сама улыбка, а её тень, призрак. – И даже ближе, чем ты можешь представить.

– У меня богатая фантазия, – мрачно заметила я. – Много чего могу представить.

– Тогда представь себе вот что, – повысила голос Амрита и пошагала в противоположном от выхода направлении. Туда, где склеп вроде как должен был закачиваться, но чем дальше она шла, тем резче отступала тьма. Как будто, под влиянием её движения, границы склепа сдвигались, расширяя и увеличивая помещение. При этом я не слышала никаких других звуков, кроме звука её шагов, звука стучащих о каменную поверхность женских каблучков. И только когда впереди вспыхнула дюжина продольно выстроенных в ряд деревянных столбов, которые венчали всполохи огней, я поняла, что стена, виденная мной за постаментом с чашей была ни чем иным, как иллюзией.

– Занятно, – проговорила я самой себе и, подхватившись с пола, ринулась следом за блондинкой.

– Человеческое дитя, ребенок, захваченный как трофей, был объявлен членом королевской семьи и признан равным сидхе, – начала рассказывать Амрита, пока я следовала за ней по каменной дорожке, извивающейся между массивными, грубо высеченными в камне и наполовину погруженными в воду фигурами птиц и животных, напоминающими последних лишь очень отдаленно, да и то надо фантазию подключать. Подсвеченные живым огнем, они тускло светились, словно отражая льющийся на них свет. Вода, окружавшая извилистую дорожку с обеих сторон также неясно светилась, но уже изнутри, как если бы кто-то установил на дне несколько светильников, вот только самого дна не разглядеть, слишком мутная вода, напоминавшая большой декоративный садовый пруд. Вот только садовый пруд обычно не внушает чувства страха и трепета, как если бы ты вдруг оказался в древнем капище, где приносились человеческие жертвоприношения. Есть в подобных места нечто такое, отчего становится жутко, приподнимаются волоски на затылке и руках, и ты невольно начинаешь прислушиваться к каждому шороху, к каждому дуновению ветерка, словно пытаешься расслышать что-то сквозь века. Только что? Предсмертные стоны бьющихся в агонии жертв? Ритуальные песнопения ослепленных своей верой жрецов? Мольбы, обращенные к богам, которые уже не слушают?

В целом, от места, которое до сего момента было скрыто обманом, буквально веяло обрядовостью и культом поклонения.

– Звучит как претензия, – проронила я, как только Амрита умолкла. Сделала шаг – и ткнулась ей в плечо. Выглянула вперед и поняла, почему девушка остановилась. Кажется, мы пришли.

Замерев в неестественно ровной позе, беловолосая барышня с благоговением, запечатлевшимся на лице словно маска, взирала на стену, уходящую высоко вверх. Задрав голову до хруста в шее, я попыталась разглядеть, где же она заканчивается, но то ли это была еще одна иллюзия, то ли стена действительно упиралась в буквальном смысла в бесконечность, но конца и края ей видно не было. Но самым примечательным были не размеры стены, а то, что на ней было изображено. А вернее, выдолблено.

– Наскальные рисунки, – поскребла я затылок. – Пещерная живопись. Круто. Уровень австралопитеков. Молодцы, так и до питекантропов эволюционируете.

– Понятия не имею, о чем ты, – отчеканила Амрита, посмотрев на меня так, как будто я только что осквернила её персональную святыню, сплясав гопак на костях предков.

– Я тебе потом…расскажу, – неловко усмехнулась я и отошла в право, становясь рядом с ней. – Если это не изобразительное искусство древних цивилизаций, то что это?

– Наша история, – величественно вздернула подбородок Амрита.

– Как-то паршиво она выглядит, эта ваша история, – вырвалось у меня. Покосившись на медленно сатанеющую блондиночку, я поспешила добавить: – Наверное, во всем виновата пыль! Вы бы её смахнули, что ли… негоже так реликвии запускать…

Моё бормотание прервало стальное:

– Вот ты, – и она указала пальцем в нечто, лишь отдаленно напоминающее человеческую фигурку.

– Больше похоже на знак вопроса, – проворчала я, щурясь и пытаясь рассмотреть невнятную закорючку. – Или на запятую.

– Это ты, – с нажимом в голосе повторила Амрита.

– Знаешь, я не помню половину своей жизни, но почему-то уверена, что даже в детстве не была похожа на знак препинания, – флегматично заметила я.

– Ты была похожа на разъяренную помидорку, – неожиданно зло хохотнула Амрита, зажимая рот ладошкой. – Это выглядело очень забавно.

– Помидорку? – не веря своим ушам переспросила я.

– Да, – кивнула беловолосая, убирая руку от лица. – Ты была маленькой и пухленькой, с коротенькими ножками и ручками. Те не ходила, а переваливалась, и со стороны казалось, будто ты вот-вот покатишься. Твое лицо часто было красным, из-за того, что ты вспыхивала как спичка каждый раз, когда испытывала сильный эмоции. Не важно, что это было – радость или грусть, плакала ты или смеялась – от тебя буквально летели искры, а потом ты загоралась, как маленький костер. Это доставляло многим неудобство. Твои няньки носились за тобой, пытаясь не допустить пожара.

21.

– Значит, это началось еще в детстве, – вслух заметила я и шагнула ближе к стене, рассматривая малопонятные символы, выглядевшие так, словно их выбивали в стене чем-то тонким и острым. И чем дольше я смотрела, тем яснее проявлялись рисунки, словно проступая изнутри камня, а их смысл становился отчетливее и очевиднее, как если бы мой мозг из задворок памяти выудил некую инструкцию по распознаванию древних письмен. – А что насчет способностей суккуба?

– Что? – теперь уже Амрита недоуменно переспросила, так, словно ослышалась, воззрившись на меня с выражением глубокой озадаченности.

– Ну, знаешь, суккуб, – невнятно развела я руками в воздухе, пытаясь изобразить что-то, не пойми что, но способное разъяснить суть вопроса. – Существо женского пола. Питается человеческой энергией. Выглядит как человек, живет как вампир.

– Я знаю, кто такие суккубы, – оборвала меня Амрита. – Но почему ты заговорила о них?

– Потому что это – я, – и приложила руку к груди. – Я – суккуб.

Ресницы девушки отчетливо дрогнули, а веки распахнулись шире. В глазах заплескался откровенный ужас.

– Это невозможно, – сорвалось с её резко побледневших губ.

– Почему? – нахмурилась я, не совсем понимая столь странную реакцию.

– Потому что ты не была суккубом, – выдохнула Амрита, оседая на пол. – Ты им никогда не была.

Я успела подхватить девушку под локоть лишь у земли, когда её колени уже стукнулись о неровные камни, из которых была выложен путь к стене.

– Теперь все становится понятнее, – длинными тонкими пальцами вцепляясь в собственное горло, прошептала Амрита, выглядя слегка безумно.

– Рада за тебя, мне вот ничего не понятно, – проворчала я, размышляя, надо ли мне пытаться поднять девушку, которая неожиданно показалась очень тяжелой или же пусть морозит попу дальше. Край её платья окунулся в воду и ткань, намокнув, всплыла на поверхность. Я уже потянулась, чтобы вытащить подол из воды, как Амрита рванула вперед и вцепилась в мою незащищенную руку неожиданно острыми ногтями.

– Что б тебя, – злобно зашипела я, шарахаясь в сторону.

– Это все объясняет, – словно в бреду судорожно зашептала Амрита, заглядывая в мои глаза, как будто пытаясь разглядеть там что-то, о наличии чего она до этого момента не подозревала.

– Что? – раздраженно рявкнула я, пытаясь отобрать свою руку обратно.

– Это объясняет, почему чаша не признала тебя, – продолжила шептать блондинка.

– Очень интересно, – едва сдерживаясь от того, чтобы не макнуть девицу белой макушкой в воду, – но ни черта не понятно!

С минуту она разглядывала моё лицо ошалевшим взглядом с легкой ноткой надвигающейся истерики. Со стороны она в этот момент напоминала дикую кошку, которую посадили на горящие угли.

– Смотри! – неожиданно подхватилась она с пола с резвостью горного козла. Не отпуская мою руку, она поволокла меня вдоль стены, в противоположный от того, где мы стояли, угол. Следом за ней волочилась не только я, но и мокрый подол её платья, оставлявший темные следы на камне. В какой-то момент мне показалось, что следы начали меняться, как будто оживая, но тут меня дернули вперед, и я едва не стукнулась носом о затылок Амриты. – Вот!

И она указала на участок стены, где были выбиты четыре рисунка, которые, судя по объединяющей их линии, составляли единую смысловую композицию.

– Это, – тонкий палец ткнул в прямую вертикальную черту, утолщенную снизу и сужающуюся к верху. – Меч Света. Это, – полоска, прочерченная наискосок с заметно прорисованным краем, напоминавшим наконечник, – копье Луга. Это, – полуовал на трех кривоватых ножках, – котел Дагды. Это, – закрашенный прямоугольник, в который бьет молния, – камень Фаль. А это, – нечто, похожее на изящно изогнутый кубок, – чаша Тривии.

– Последнее мало похоже, – проворчала я. – С пьяну рисовали, что ли?

Мой ехидный выпад был услышан, но проигнорирован, вместо ответа Амрита указала на следующий рисунок.

– Богиня передала дары своим детям, сидхе, – на этот раз рисунок выглядел детальнее, хотя и узнать в человекоподобном силуэте богиню было достаточно затруднительно. Очевидно было одно – пять предметов торжественно передали коленопреклоненным существам, протягивающим вперед руки в молитвенном жесте. – Однако по прошествии времени все дары были утеряны. Согласно надписи, оставленной на чаше, тот, кого признают своим владельцем все пять даров, сможет собрать их и воззвать к богине. И тогда она вернется, чтобы вновь одарить своих детей любовью и благословением.

– Странные у вас традиции, конечно, – вынуждена была заметить я. – Но с учетом того, что ритуализм затмевает суть религии, наверное, объяснимые.

– Вот, здесь начинается твоя история, – с нездоровым азартом Амрита проволокла меня за уже изнывающую болью руку еще пару метров вперед и указала на другой рисунок. И как только я присмотрелась к неровным бороздам в светло-бежевом камне, тут же сообразила:

– Дикая охота, – вырвалось у меня против воли.

– Да, – с неуместным восхищением выдохнула Амрита. – Первая Дикая охота короля Аэрна. Тогда он был еще в статусе ис-радая.

– Не похож, – пробурчала я, так как в нескольких пересекающихся линиях, окруженных такими же, только чуть поменьше, действительно было трудно узнать нынешнего правителя.

– Дикую охоту всегда возглавляет наследник трона, – заунывным голосом завела Амрита. – В периоды, когда наследника еще нет, или он слишком мал, Охота не проводится. Считается, что только потомок королевской крови способен удержать ту магию, которая вырывается в моменты, когда призрачные всадники проносятся по земле. Когда-то очень-очень давно Дикая Охота проводилась дважды в году – в день летнего и зимнего солнцестояния. Охотничий гон легко проносился по миру людей, собирая души умерших и забирая тех, кто приглянулся. В основном, забирали души магов и других могущественных существ, от них можно было получить больше энергии. Но потом врата между мирами закрылись после поражения фоморов в войне с человеческими магами.

– Ммм, – заинтересованно протянула я, а сама в этот момент боялась не то, что отвести взгляд от беловолосой, боялась даже моргнуть. – И что же было дальше?

– Люди победили, – не заметив моего состояния, равнодушно продолжила Амрита, растеряв свой пыл. – Фоморы оказались повержены, практически вся их армия осталась заточенной в мире людей, лишь немногие успели вернуться обратно до того, как проходы между мирами закрылись. Врата захлопнулись, отрезав людей, фоморов и людей друг от друга. Воплотилось древнее предсказания – “пришлые падут”. Но Дикая Охота должна была продолжаться, правда с тех пор сидхе для входа в мир людей приходилось прибегать к помощи ведьм по принципу “услуга за услугу”. И сидхе в глазах людей превратились в призраков. В тот раз, когда Аэрн впервые возглавил кавалькаду охотников, ему тоже пришлось взывать к ведьме и договариваться с ней. Правда, она обманула его, начав закрывать проход раньше, чем закончился охотничий гон. И Аэрн в наказание забрал у неё ребенка. Девочку пяти лет с удивительно чистыми глазами и такими рыжими волосами, словно сам первородный огонь был у неё вместо шевелюры.

И Амрита направила свою длань на рисунок, который уже показывала – маленькая закорючка, похожая на запятую.

– Моя мать не могла быть ведьмой, – ровно проговорила я. – Просто не могла быть. Моя мать – суккуб. Иначе быть просто не может.

– Дело в том, что ты, – Амрита перенаправила руку на меня и, медленно выставив палец вперед, грубо ткнула им меня в лоб, – это она, – палец переместился обратно на рисунок, – и не она одновременно.

– Хочу обратно свою прежнюю жизнь, – застонала я, роняя голову на грудь. – Тогда все было намного проще: убивай людей, получай за это деньги, пей.

– Когда Аэрн принес забранного у ведьмы ребенка во дворец никто не верил в то, что девочка проживет дольше недели, – уже быстрее забубнила Амрита. – Она была слаба, очень слаба. Её дыхание постоянно прерывалось, грудь судорожно вздрагивала, ребенок заходился в тяжелом кашле. Смерть буквально дежурила у её изголовья. Никто из королевских лекарей не мог помочь, все лишь разводили руками, утверждая, что ребенок скорее всего уже родился больным, а переход с кавалькадой из мира людей в мир сидхе окончательно подорвал его и так слабое здоровье. Девочка была уже одной ногой в могиле и это понимали все. Все, кроме…Аэрна. Каким-то образом он успел привязаться к ребенку. Даже поразительно, чем таким могла захватить все его внимание больная человеческая малышка. И все же, он не отходил от неё ни на шаг. А когда лекари, которые не умели лечить человеческих детей, сдались, объявив ребенка неизлечимо больным, наследник трона ночью забрал девочку и ночью принес его в адиттон – священный зал, посвященный Нимфее, где в её честь регулярно проводились церемониалы. Входить в него было запрещено всем, даже членам королевской семьи, под страхом смерти. Но Аэрн не задумываясь нарушил все предписания. Магией выбив двери, он возложил практически бездыханную малышку на алтарь и стал молиться. Он молился долго, несколько закатов и несколько рассветов успел встретить Аэрн стоя на коленях. До тех пор, пока первые лучи вновь восходящего солнца не коснулись головки малышки. Красным золотом заискрились волосы ребенка. Девочка прерывисто, очень тяжело и словно через силу вздохнула, конвульсивно задрожала и…больше не выдохнула. В ярости Аэрн выхватил собственный кинжал из ножен и воткнул его в алтарь, случайно задев тонкую кожу безвольно лежащей детской ручки. Кровь брызнула на белую, отполированную до блеска поверхность и через мгновение цветы, что обвивали алтарь, распустились. Это стало началом.

Амрита умолкла, я подождала несколько минут, рассчитывая на дальнейшее развитие истории, но не дождалась.

– Начало чего? – едва не рявкнула я.

– Всего, – просто ответила Амрита. – Когда малышка в следующий раз открыла глаза, она уже была полностью здоровым ребенком. Вот только от человеческого в ней осталось мало. Её глаза изменились, из светлых они превратились практически в черные, темные, как сама ночь. А кожа, наоборот, стала такой белой и тонкой, что сквозь неё просвечивались вены. За нарушение запрета на вход в адиттон Аэрна заключили под стражу. Одна из негативных сторон бессмертия – наказание может длиться вечно. Его наказание было страшным и длилось практически год. Целый год, будучи закованным в цепи и помещенным в подземную тюрьму, он был обречен испытывать голод, который невозможно было утолить. А через год явилась маленькая рыжая девочка и освободила опального принца. Ухватившись маленькой ладошкой за оковы, она за несколько минут расплавила их, не моргая глядя принцу в глаза. В ту же ночь девочка была объявлена дочерью короля Аэрна и наследницей престола. Прежний король, отец Аэрна, был убит собственным сыном на дуэли.

– Король умер, да здравствует король, – продекламировала я.

– Аэрн очень любил свою дочь и пусть она ему была не родная, но он был привязан к ней сильнее, чем к сыну, родившемуся через восемь лет после описываемых событий. Все знали, включая Альмода, который хоть и был также объявлен наследником престола, но вынужден был считаться с неродной сестрой, что вздумай король сложить полномочия, трон достанется дочери ведьмы. Кстати, о самой ис-рейне было запрещено так говорить – как о не родной, приемной дочери. И хотя сидхе знали её истинное происхождение, все до самого последнего рыночного торговца были обязаны относиться к ней как к высокородной сидхе королевских кровей, будущей королеве. Поначалу, никто не понимал, почему так произошло. Допустим, король полюбил малышку, как собственное дитя, но объявлять пришлого человеческого ребенка ис-рейной и вверять трон, а вместе с ним и судьбу страны – это было уже слишком. Но никто не возмущался, потому что главы Домов поддержали решение короля. И лишь, когда девочке исполнилось девятнадцать, и она выступила в качестве хозяйки первого Зимнего бала, была раскрыта правда. На рассвете, когда кровь ребенка пролилась на алтарь, вокруг него распустились не просто цветы. Это были тот самый Благоприятный Цветок с Небес, который согласно преданию способен цвести лишь в присутствии Первой из сидхе. И Аэрн понял, что это знак. Цветы…цветы указали на ребенка, как на будущее всех сидхе. Именно по этой причине Аэрн не позволил казнить ребенка и согласился на бессрочную пытку, хотя ему давали выбор – или он убьет ребенка собственным мечом или отправится в темницу, но кто-то должен был понести наказание за вход в священную обитель Богини. Уже после освобождения Аэрна стало известно, что на дарах Богини, тех самых, что она дала перед уходом, появилось имя принцессы. Это могло значить только одно.

– Боюсь услышать, что именно, – яростно почесала я затылок.

– Судьба рыжеволосой малышки – собрать все пять даров и воззвать к той, что ушла.

– И все? – удивилась я, нервно дернувшись. – Так просто? Просто позвать? Как Деда Мороза?

– Я тебя опять не понимаю, – процедила сквозь зубы Амрита, закатывая глаза.

– Я сама себя не всегда понимаю, – растерянно подергала я себя за растрепавшиеся волосы.

– От самой принцессы правду не скрывали, – подавленно заметила Амрита. – Она с самого детства знала, что её долг – послужить на благо обоих королевств. Почему обоих? Когда королева Неблагого двора узнала о том, что девочка воскресла на алтаре Богини в окружении распускающихся белых цветков со стеблями, тоньше человеческого волоса, она тоже обо всем догадалась. Но лишь после Зимнего Бала Аэрн позволил объявить девочку принцессой Неблагого двора. Он не хотел, чтобы возложенные на ис-рейну надежды стали давить на неё еще сильнее. Трудно расти в условиях идеологии самопожертвования, зная, что должен отдать жизнь ради других и при этом понимая, что это не твое решение. Тебе просто не оставили выбора.

– Самопожертвования? – вздрогнула я всем телом, как хлыстом стеганули.

– За все надо платить, – расправила плечи Амрита.

– Только не говори мне, что и здесь необходимы человеческие жертвы, – едва не заорала я.

– Нет, не человеческие, – сухо отрезала белосоволосая. – Принцесса перестала быть человеком, как только жизнь вернулась в её испустившее дух тельце. Богиня наградила её силой. Силой великой и одновременно страшной. Силу, с которой дочери ведьмы не под силу было справиться в одиночку.

Девушка взмахнула рукой и словно повинуясь этому движению громко зашипев вспыхнул ярке огонь. Крупные языки пламени устремлялись вверх, в темноту, но их мощи не хватало, чтобы полностью осветить то, что она скрывала.

– Но зачем? – пораженно прошептала я.

– Боги мало, чем отличаются от своих созданий. И они тоже ошибаются, – губы девушки горько изогнулись в некоем подобии насмешливой улыбки. – Они влюбляются, разочаровываются, страдают, гневаются, отрицают и принимают.

– Она влюбилась? – мой рот в изумлении распахнулся.

– Она любила, – мягко поправила меня Амрита, усмехнувшись самой себе. – Она любила, любила того, кто был её полной противоположностью. Всемогущего мутанта, сочетание несочетаемого. Соединение того, что никогда не должно было объединиться в одном существе. То, что никогда не должно было появиться на свет. И все же, когда они встретились, она не могла оторвать от него глаз, а когда они расстались, она не могла перестать думать о нем.

– А потом? – громко прошептала я, всматриваясь в лицо Амриты, эмоции на которой менялись с калейдоскопической скоростью, словно кто-то перелистывал слайды или перещелкивал изображения проектора. Сейчас на нем отображалась тихая, безмолвная, покорная печаль, которая рождается после того, как голос сорван от яростных воплей, а руки сбиты в кровь.

– А потом она его потеряла, – глядя в пол ответила девушка. – Хотя никогда им и не владела.

– И поэтому она ушла?

– Женщины, – грустно рассмеялась девушка, пытаясь скрыть блеск повлажневших глаз. – Даже будучи богинями, они руководствуются странными мотивами. Возможно, это тоже была жертва. Жертва ради любимого.

Развернувшись на каблуках, девушка пошагала обратно той дорожкой, которой мы пришли. Пройдя несколько метров, Амрита остановилась, присела у края и опустила руку в воду, глядя на неё с невыразимой тоской на лице. Как будто вода скрывала что-то очень близкое её сердцу, что-то, что было ей дороже всего на свете.

– После Зимнего Бала принцесса приступила к выполнению своего долга. Три года ей понадобилось на то, чтобы собрать четыре дара. Пятым последним даром была чаша Тривии, которую та никак не желала отдавать, несмотря на то, что на поверхности чаши имелось имя новой владелицы. Назначенный бой не состоялся, Тривия была убита, а дочь Аэрна вместо того, чтобы вернуться во дворец с последним даром, пропала. Вернее, все думали, что она пропала. Сидхейское царство – сердце этих земель. И только принцесса могла заставить это сердце вновь биться. Все искали наследницу, в то время, как она скрывалась здесь. Измучанная, измотанная, раненная, хватающаяся за те остатки веры и надежды, что в ней еще сохранились.

Она еще не успела договорить, как меня накрыло страхом. Это был не просто животный страх, основанный на базовом инстинкте выживания. Это было всеобъемлющее чувство, утягивающее на дно первичных фобий, с которыми мы приходим в этот мир. Что-то настолько безграничное, что рождается вместе с тобой и остается внутри навсегда, периодически появляясь в сопровождении томительного ожидания. Ожидания, когда однажды ты откроешь глаза и поймешь, что этот страх поглотил тебя. И не осталось ничего, кроме него.

– Она решила уйти, – не знаю, почему сказала это, не знаю, как эта мысль вообще пришла мне в голову. Но как только я произнесла это вслух, поняла, что это и была истина. – Принцесса.

22.

– Она ушла, чтобы стать кем-то другим и этим она частично повторила судьбу Нимфеи, – Амрита вновь начала водить рукой в воде и чем дольше она это делала, тем более темной, как мне казалось, вода становилась.

– Кем? – спросила я, даже не задумываясь над вопросом. – Кем она хотела стать?

– Я не знаю. Знаю только, что она верила в то, что делала. Как верила в том, что спасала этим не себя, а всех нас. Именно это всегда отличало её от других – она пыталась помочь всем и всех защитить.

– Защитить всех – невозможно, – сквозь комок в горле проговорила я и тоже приблизилась к воде, которая заволновалась, забурлила и пошла волнами, набегая на дорожку и отступая обратно.

– Это ведь была я, да? Ты рассказывала обо мне, – из горла вырвался судорожный всхлип, который я не смогла до конца подавить. Амрита не ответила, а я продолжила, не в силах остановиться, не в силах замолчать: – Все смотрят на меня и говорят мне, какой я была. Но никто не хочет посмотреть на меня и увидеть, какой я являюсь сейчас. Они смотрят, но не видят, просто глазеют, представляя себе другого человека. Это странно, знаешь? Слушать рассказы о самой себе и не помнить этого. Ощущение, как будто я…брожу по музею имени самой себя. Гид отчаянно плох, а экспонат всего один, да и тот основательно пообтрепался, потрескался и покрылся полью.

– Ты не сильно изменилась, – Амрита шумно выдохнула. – У тебя та же внешность, тот же голос. Вот только внутри тебя…тьма, которой раньше не было. Это чувствуется в тебе. Ты надломленная, озлобленная, мрачная. Похожа на маленького одичавшего волчонка. А стоит заговорить – как холодом веет, как будто приоткрыли дверь в старый, заброшенный, затерянный в густом непроходимом лесу склеп.

– Прости, что это стало для тебя откровением, – с насмешкой выдавила из себя я.

– Что с тобой случилось? – моргнула Амрита.

Я безразлично развела руками.

– То же, что случается со всеми. Жизнь, наверное.

– Неужели ты уходила ради этого? Ради этой боли, которая подпитывает негасимый костер ярости, пылающий внутри тебя?

– Расскажи, что тогда произошло, – проигнорировав вопрос, попросила я.

– Тогда…, – начала Амрита и тут же умолкла, запнувшись. – Я не знаю. Ты использовала зелье из чаши, а также заклинание. Какое – я тоже не знаю, но предполагаю, что получила ты его от Тривии. Хотя эта догадка выглядит странной и маловероятной. Тривия являлась одной из тех, кто был достаточно силен, чтобы жить без оглядки на большинство. Ей было плевать на то, что все считали тебя избранной и ждали, когда ты совершишь ритуал. Она не верила в возможность возвращения Первой из сидхе. Но…она была единственной, кто мог помочь тебе воспользоваться чашей, чтобы получить желаемое. А ты желала вернуться в мир людей. Будучи отмеченной Богиней, ты обладала магией, обеспечивающей тебе в том числе и долгую жизнь. Но только в пределах этого мира. Не являясь сидхе, возвратившись в мир людей, ты скорее всего погибла бы от обрушившихся на твою голову тех сотен лет, которые прошли, пока ты была среди сидхе, ведь время здесь и время в человеческом мире течет иначе. Ты это знала. А потому решила пойти другим путем. Ты решила переродиться. Но тебе важно было сохранить данную тебе магию и прийти в новую жизнь с тем знанием, с которым ты уходила из прежней.

– Я убила себя?

– Кинжал в сердце – очень лаконично и очень действенно, – уныло протянула Амрита, продолжая играться с водой, которая теперь больше напоминала нефть. – Тело ис-рейны было сожжено на погребальном костре, но едва он догорел, как из пепла выпорхнул птенец. Его белые перышки были припорошены серой пылью, а на шее, прямо под клювом, виднелось красное, словно свежая кровь, пятнышко. Точно такое же пятно появилось на шее у принцессы, после воскрешения на алтаре. Король Аэрн хоть и был вне себя от горя, но сообразил, что был совершен магический ритуал. И приказал привести к нему того единственного, кто мог знать о твоих планах.

– И кто же это?

– Мой брат, Тиарн. Его долго допрашивали, пытали, но он не сломался. Король начал терять терпение и решил пойти другим путем, воспользовавшись присутствием того, кто поможет развязать Тиарну язык. И стражники короля пришли за мной. Это сработало, Тиарн все рассказал, но меня его откровения уже не спасли.

Она умолкла и отвела в сторону пряди волосы, приоткрывая вид на край щеки, шею и ухо. Ахнув, я отпрянула, увидев вместо белоснежной гладкой кожи, чернеющие и слезающие струпья.

Лицо Амриты начало меняться на глазах, как в жутких фильмах, когда ужас происходящего настолько глубок, что невозможно отвести глаз, словно оказавшись в ловушке собственного страха.

Кожа девушки иссыхала, утончалась, скукоживалась, оголяя череп. Глаза западали, чернея. Волосы осыпались вниз подобно мертвым листьям. Платье обращалось в лохмотья, рваными кусками повиснув на ссутулившимся скелете.

Я попятилась, когда скелет медленно повернул ко мне своё изуродованное лицо, как-то очень плотоядно щелкнул челюстями и хрустнул шеей. Не успела я окончательно испугаться, как раздался всплеск и из воды вынырнуло что-то, похожее на плотную тень, приземлившись прямо передо мной. Следом такой же звук раздался с другой стороны, и всё новые и новые сгустки тьмы, лишь отдаленной напоминающие человеческие фигуры, падали передо мной. Когда выпрыгнула пятая по счету тень, фигуры вдруг разом зашевелились и двинулись на меня.

Я выставила вперед руки в защитном жесте, отступая назад и пытаясь призвать огонь. Итогом всех моих стараний стали незначительные огненные вспышки, сорвавшиеся с ладоней, после чего я зашаталась, ощущая, как слабость охватывает тело. Давно, слишком давно я не питалась.

А тени подходили все ближе и ближе, я уже чувствовала исходящий от них затхлый запах испорченной, несвежей, застоявшейся воды. Говорят, вода не может испортиться, но эти тени были явно с истекшим сроком годности.

У меня все еще оставалась надежда как-то избежать встречи с этими истекающими черными потоками созданиями, но когда я уперлась спиной во что-то твердое и холодное, надежда растаяла. Я понятия не имела, умеют ли тени смеяться, но, кажется, ближайшая ко мне довольно усмехнулась, хотя у неё не то, что рот, даже лицо отсутствовало.

– Кажется, вечер перестает быть томным, – пискнула я в тот момент, когда отросток тени, напоминающий руку вцепился мне в горло и приподнял мою бесполезно потряхивающуюся тушку над землей, пару раз вроде как случайно ткнув затылком об стену с рисунками.

– Брррбударрррбуль, – раздалось непонятно откуда.

– Шо буль-буль? – попыталась разобрать я, ведь если со мной хотят пообщаться, невежливо изображать внезапный приступ глухоты, хотя и очень хотелось.

Но тень отвечать не захотела и просто отправила меня в полет, который окончился оглушительным погружением в воду.

***

– О, выловил, – радостно гаркнул знакомый голос.

И меня, ухватив за шкирку словно нагадившего не в тот лоток котенка, выхватили из воды, не самым бережным образов швырнув на сушу.

Перед глазами все плыло, мозг болтался в каком-то мареве, а все тело сотрясал конвульсивный, надсадный кашель, причем ощущения были такими, словно я едва не проглотила собственные легкие.

– Полегче, – что-то костляво-острое постучало по спине. – А то ты сейчас сама себя наизнанку вывернешь.

Я лишь отмахнулась, стряхивая с себя чужую руку и зашлась в еще одном приступе кашля.

– Я бы предложил тебе воды, – все в той же снисходительно-насмешливой манере продолжил голос. – Но не думаю, что из этих луж стоит пить.

И я, наконец, узнала его, узнала этот голос.

– Сам ты лужа, – сквозь спазматическое содрогание выдавила я. – Вертикальная и бесполезная.

– Полегче на поворотах, девочка, – в ответ прошипели мне и, судя по интенсивности неприятного запаха, шипели прямо в лицо. – Я тебя выловил, я же могу тебя обратно и отправить. В бесконечное, так сказать, плавание.