Текст книги "Подъем, спящая красавица! (СИ)"

Автор книги: Анастасия Разумовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– Они тебе не опасны, – выдохнул измученно. – Илиана… не стреляй по воробьям из пушки.

– По воробьям? Не опасны? Девчонка – ведьма. И притом не самая слабая.

– Фея. Пока что фея.

Илиана стиснула кулаки. Что-то хрястнуло в её руках. Она опустила взгляд и увидела, что сломала стек. Отшвырнула обломки в сторону.

– Фея? Такая юная, такая чистая и добрая, да, Румпель? – спросила вкрадчиво. – Не то, что я: злая и страшная ведьма. Тебе ведь нравятся чистые и скромные девочки, верно?

Румпель тяжело посмотрел на неё красными от недосыпа глазами. Криво усмехнулся. Встал. Подошёл и обнял.

– Илиана. Я не знаю, радоваться мне или печалиться. Ты меня давно ни к кому не ревновала. По-моему, тебе было лет пятнадцать, когда ты устроила мне истерику ревности. Или ещё четырнадцать?

Она гневно раздула ноздри и резко отстранилась.

– Перестань, – прошипела зло. – Ты нарушил мой приказ! Ты ведёшь себя так, словно я – просто грелка для твоей постели, а не твоя королева. Ты вообразил, что, если я с тобой удовлетворяю страсть, то ты можешь забывать о том, кто я⁈

– Эти дети тебе не опасны, – веско повторил мужчина.

– А кто опасен? За этими детьми стоит Анри. Ты забыл? Или ты думаешь, что король – всё тот же тупой мальчишка, которого ничего не интересует, кроме охоты и развлечений? Клянусь, за те годы, которые муженёк провёл в темнице, даже осёл бы поумнел! Ты не понимаешь, как он сейчас ненавидит меня? Да Эрталия утонет в крови междоусобицы! Я выслала погоню, но… Все восстают против меня. Мои гвардейцы переходят на сторону короля, всеобщего любимчика. Все помнят, как он крестил их детей и щедро угощал на пирах всех встречных-поперечных. Тот парень в одних штанах – деревенщина, сын мельника, босяк. Но Анри отдал ему мою сестру! Лишь за то, что Арман рассмешил его и позабавил. А ещё за то, что им вместе прекрасно бухалось. Принцессу! И подарил ему маркизат. Все эти твари помнят доброго Анри. Все эти твари ненавидят злую Илиану. Все меня предают. И ты – тоже.

– Я тебе верен.

Она глянула на него гневно, прикусила алую губу.

– Ты мне это повторишь, когда Анри велит палачу привязать меня к столбу и поджечь. И в этом виноват будешь ты, только ты, добренький Румпельштильцхен, жалеющий мальчиков и девочек, которые – клянусь! – меня не пожалеют.

– Илиана.

Румпель сел на стол, притянул её к себе, заключив между колен, обнял и потёрся щекой о тёмные волосы.

– Илиана, – повторил хрипло. – Ты – фея. Самая могущественная из живущих. Что эти человечки смогут тебе сделать? Почему ты боишься их так, словно тебе снова пятнадцать?

– Ты сумасшедший! Он король, Румпель! Король. Коронованный. За него встанет вся Эрталия, армия… Ты не понимаешь или придуриваешься?

– Что тебе до того? Девочка моя, когда ты поймёшь, что тебе ничего не угрожает? Даже если весь мир вооружится против тебя.

– Мне угрожает мой муж. Муж, которому я изменила, которого я свергла и которого больше пяти лет держала в темнице.

– Помирись с ним.

– Что⁈

– Он был маленьким и глупым, когда обижал тебя. Он получил по заслугам и поумнел. Поговори с ним. Узнай, чего он хочет.

Она зашипела и ударила его в плечо:

– Ты рехнулся⁈ Что за бред⁈ Анри не пойдёт на мир. Теперь, когда он на свободе, и за него – мерзкие людишки! Он ни за что не забудет причинённых ему обид.

Румпель поморщился:

– Детский сад, трусы на лямках. Короли ещё не то забывают, если им выгодно. Поверь, я разберусь и с этим. Илиана, пожалуйста, дай мне время. Сейчас происходит то, что намного опаснее, чем все эти ваши разборки в королевской песочнице. Силы небесные, да какая разница на чей череп давит корона⁈ Возьми и подари ему трон. Ты – фея. Бессмертная. А он – смертен. Пусть погреет задницу на троне лет тридцать. Ну, сорок. А ты сядешь после него.

– Вот как? – хрипло выдохнула она и прищурилась.

– Всё это – такие мелочи. Ты воюешь с воробьями, а между тем в Эрталию пришёл дракон. Или не знаю кто. Неужели ты не чувствуешь? Не замечаешь? Происходит нечто непонятное, необъяснимое. Мы с тобой стали шахматными фигурками в чьей-то искусной игре. И этот кто-то куда опаснее любого из королей.

– Кто?

– Не знаю. Илиана, пожалуйста, дай мне несколько дней. Предложи Анри переговоры. Затяни их месяца на два-три. Дай мне возможность разобраться.

Она смотрела на него странным взглядом, почти грустным, почти с сожалением.

– Я никогда тебя таким не видела…

– А я никогда таким и не был. Потому что вот этого – не было. Никогда.

Королева шагнула к нему, обняла, коснулась губами губ. Из нежного поцелуй быстро перерос в страстный.

– Что с тобой? Всё настолько серьёзно? – хрипло спросила она, закончив тиранить его губы.

– Намного серьёзней.

– Что происходит?

– Я. Не. Знаю. Прошу тебя: не мешай мне сейчас. И ещё: скажи, ты когда-нибудь слышала имя «Дезирэ»? Ты знаешь кого-нибудь с таким именем?

– Дезирэ? Желанный? Какая пошлость. Словно из какой-то сентиментальной сказки. Может быть. Не знаю. Не помню.

Илиана опустила голову, задумалась. Глянула исподлобья:

– Это всё из-за неё?

– Что?

– Эти проблемы, о которых ты упоминаешь, но не рассказываешь, из-за твоего Сорнячка?

– Не знаю.

– Я тебя люблю, – шепнула она и коснулась щекой его небритой щеки. – Румпель… ты – единственный, кому я могу доверять… Ты бы хотел, чтобы я отреклась от престола и перестала быть королевой?

– Я этого не прошу, – насторожился он и поднялся.

Королева привстала на цыпочки и поцеловала его в нос, в лоб.

– Но хочешь? – спросила кротко.

– Хочу.

– И ты будешь любить меня, если я перестану быть королевой?

– Конечно.

Илиана обвила его шею руками, приникла к губам. Жадно, словно лань в засуху. Он вздрогнул и прижал женщину к себе.

– Почему? – тихо спросила она.

– Мне не нравится, как тебя меняет корона.

– Я становлюсь злой? Тёмной?

– Да.

– Хорошо. Я буду доброй. И ты меня будешь любить ещё сильнее?

– Да.

– И мы будем жить только вдвоём?

– Втроём.

Она непонимающе посмотрела на мужчину.

– И кто же будет третьим? Сорнячок?

– Бертран, – устало напомнил тот. – Наш сын.

– Ах… да.

Королева потянула его за руку, и Румпель опустился в кресло. Женщина опустилась рядом с креслом на пол, положила голову на его колени и посмотрела снизу-вверх.

– Ты всегда был рядом, – прошептала нежно. – Всегда. Когда был юным пажом, когда я была глупой девчонкой…

– Ты не была глупой.

– Я была глупой. Слабой глупой девчонкой. Я позволила надавить на себя и выдать замуж за того, кого ненавидела. Но ты не бросил меня. Ты помог мне свергнуть мужа. Ты всегда был рядом. И любил меня…

– Илиана… – Румпель попробовал встать, но женщина уткнулась в его живот.

– Подожди – прошептала мягко. – Ты помнишь нашу первую ночь? Ты помнишь, как ты меня целовал?

– Что… ты… делаешь? – прохрипел он.

По его лицу скатилась струйка пота, а за ней поползла другая. Губы побелели.

– Наш сын… Твой сын, Румпель. Я же видела, как ты иногда смотришь на него… Я родила его, хотя надо было бы выкинуть. Но это был твой сын… Помнишь ту ночь? Анри был на охоте…

– Илиана… что ты наделала…

– Я? Ничего, мой милый. Когда-то я очень любила тебя.

Она встала, наблюдая, как побелевший мужчина заваливается набок, теряя сознание.

– А ты меня предал, милый.

* * *

Румпель раскрыл глаза и попытался сесть. Не получилось. Руки словно разрезала дикая боль.

Каменная клетка. Узкое окно. Кровавая лужа на неровных плитах пола. А нет, всего лишь отблески заката. Запястья и лодыжки обжигает металл оков, от них – раны на коже.

– Не пытайся снять их магией, – промурлыкала Илиана, сидевшая в кресле с высокой узкой спинкой напротив пленника. – Это антимагические оковы.

Он скосил взгляд и увидел собственную руку, почти прибитую к стене тяжёлой цепью. Перевёл глаза на любимую женщину.

– Что это значит?

– Ничего, – она снова усмехнулась, в чёрных глазах сияли отсветы пламени факела, – кроме того, что я никому никогда не прощу предательства. Даже тебе.

Королева встала, подошла и концом гибкого стека подняла мужчине голову. Прищурилась:

– Молчишь? Нечего возразить? А напрасно. Умоляй. Клянись. Вдруг – помилую.

– Илиана, – хрипло прорычал Румпель. – Ты сошла с ума. Без меня ты останешься одна. Против королевства. И против того, что…

Она рассмеялась и носком сапожка ударила его между ног, а затем наотмашь хлестнула стеком по лицу. Пленник дёрнулся, глухо зарычал, до крови закусил губу.

– Ты меня предал, Румпель, – просвистела женщина зло. – Между мной и девчонкой, похожей на меня, но помоложе, ты выбрал её. Скажи мне, она трахается лучше? М-м? А что, если ты перестанешь быть мужчиной, мой милый друг? Если тебя кастрировать и подарить ей, м? В качестве игрушки?

– Я выбрал тебя.

– Лжёшь. Я видела, как вы целовались!

Румпель закрыл глаза. По щекам его ходили желваки, ноздри раздувались, но мужчина всё ещё пытался держать себя в руках.

– Ты никогда раньше не подглядывала за мной, – прохрипел он и слизнул кровь с губ.

– Потому что верила. Напрасно, видимо.

Он пронзил её мрачным взглядом:

– И кто же раскрыл тебе глаза, девочка?

Новый удар по лицу стал ему ответом. Новое глухое рычание пленника.

– Я – не девочка. Я – королева! Ты отпустил её! Их! Ты знал, что она бросила мне вызов! Угрожала мне, мерзавка. Ты отпустил и Анри! Решил избавиться от надоевшей любовницы⁈ Вот только я – королева.

– Отпустил, верно. Так как зовут твоего советчика, моя королева?

– У меня нет советчиков. Я не нуждаюсь ни в чьих советах. Тебя станут пытать огнём и железом, Румпель, и ты будешь не тигром рычать, а блеять тоненько, словно барашек на вертеле.

– Барашки на вертеле уже молчат.

Илиана зашипела, а потом горько рассмеялась:

– Как же я тебя любила! И эту силу и… твою вечную мрачность. Таинственность. И твой проницательный ум. Даже когда ты был совсем мальчишкой, казалось, что ты знаешь что-то такое, чего не знают остальные. Но всё это… всё это оказалось лишь маской. Стоило юной прелестнице растопырить перед тобой ножки, и ты сразу…

Она опустилась рядом с ним на колени, провела пальцем по кровоточащей ране на щеке, потом лизнула её. Её глаза, чёрные, точно ночь, оказались совсем рядом.

– Прости, – прошептала жалобно. – Я причинила тебе боль… Ты был мне другом, когда других друзей не было. Ты был мне… всем, Румпель. Всем. Почему всё пошло не так? Почему ты меня разлюбил? За что? За что ты так со мной?

Он всмотрелся в её лихорадочно блестящие глаза и криво усмехнулся. Лицо свела судорога боли.

– Я не перестал быть тебе другом. И не перестану.

– Но ты полюбил другую.

Румпель закрыл глаза и промолчал. Илиана всхлипнула. Заслонила руками лицо. Прошептала тонким голоском, и на миг словно стала маленькой, испуганной девочкой:

– Я стала старой, я…

– Ты стала злой, Илиана, – устало выдохнул Румпель.

– А она? Она – нет?

– Пока нет.

Илиана поднялась, отвернулась.

– Ты прав, – прошептала тихо, – я стала злой. А ты любишь добрых, да, Румпель? Ты – тот старый пёс, который всем кажется злым, но в глубине души добряк? Ты просто пожалел эту маленькую девочку и поэтому отпустил, да? Может, и мне примириться с мужем и… простить эту… как её… Сорнячок?

Румпель молчал. Илиана резко повернулась к нему и вдруг громко расхохоталась:

– Прощу. Обязательно прощу. После того как сожгу на королевской площади, разорву на части, привязав к четырём коням за руки и за ноги, размажу по земле магией. А потом непременно прощу. И стану доброй и хорошей. И тебя прощу. И Анри тоже прощу.

– Сколько можно хранить детские обиды, Илиана? Вы с Анри были детьми. Вы оба выросли.

Она зашипела, смеясь сквозь слёзы:

– Помириться с Анри? Обнять твою крошку? Что ещё придумаешь, милый?

Подошла и властно поцеловала его в губы. Он попытался отвернуться, но она впилась в лицо ногтями и повернула к себе. Провела языком по рассечённой губе пленника:

– И не надейся. Я их уничтожу. А тебя… тебя может и помилую. Ты слишком хорош в постели. Такими не разбрасываются. Будешь жить здесь. Пёс, прикованный к стене.

– Начни прямо сейчас, – прошептал он, не открывая глаз.

– Начать что?

– Миловать. Скажи, ты встречала Дезирэ? Кто подсказал тебе в нужный момент посмотреть в зеркало?

Она удивлённо уставилась на прикованного к стене любовника. Пожала плечами и фыркнула:

– Какая разница, милый? Главное, не кто подсказал, а что я увидела.

– Найди его. Твой настоящий враг – не Анри. И не девочки. И даже не я. Твой враг – Дезирэ.

– О нет, нет, – рассмеялась королева и встала. – Мой враг – ты. Ты, Румпель. Давший мне присягу и великую магическую клятву. И нарушивший их. Но я победила своего врага. А сейчас мне пора. Не скучай: я ненадолго. Только за палачом схожу и сразу вернусь.

Дверь хлопнула. Румпель рванулся, словно верил, что может порвать заколдованный металл. Не смог. Повис на руках, зарычал бессильно и зло, закрыл глаза и погрузился в себя.

Мир рассыпался, словно мозаика, и невозможно было собрать воедино то, что разбилось на множество мелких осколков. Одно противоречило другому, а всё в целом было просто нереально.

Что-то ускользало от его внимания. Что-то очень-очень важное. Что-то, способное разом ответить на все дикие вопросы и сделать нереальность реальной. И для того, чтобы разгадать это всё, нужно было хотя бы на миг допустить, что невозможное – возможно. Просто потому, что иначе…

И он вдруг вспомнил, как отказывали заледеневшие ноги, как кровоточили ступни, как один за другим падали ребята его отряда. Как не было сил их хоронить. Поначалу трупы заваливали камнями, но затем перестали делать и это. Из святого войска, из торжественной процессии на бесплодных горных кряжах их армия превратилась в голодных бродяг. Вспомнил, как однажды он велел Кармен вернуть украденную курицу в селение, мимо которого они прошли под ненавидящими взглядами крестьян. Крестьян, которые кричали им вслед проклятья и бросали камни. А рыжая девчонка, ухмыльнувшись, в ответ лишь пожала плечами:

– Так ведь все грехи простятся, Этьен, стоит нам добраться до Иерусалима. Крестоносцам всегда все грехи прощаются. А этим подонкам – зачтётся как милостыня. Что делать, если они слишком жадные? Так что, этой курицей мы спасаем их от участи немилосердных.

Он открыт рот, чтобы возразить, и вдруг увидел карие глаза маленького Жака, с безумной надеждой глядящего на него. Совершенно тощего, словно таявшего с каждым часом Жака. Голодные волчьи глаза.

– Да простит нас Бог, – прошептал он тогда и отвернулся.

А вечером молился в шатре, порванном за месяц тернистой дороги, в прорехи которого задувал суровый ветер с вершин, молился, пока не потерял сознание. И в последний момент почувствовал, как чьи-то заботливые руки натянули на его тело шерстяную шаль.

Он знал, чьи это руки.

Дополнение 4

Часы пробили пять вечера. Дракон-инквизитор воровато оглянулся, но никто из прохожих не замечал его угрюмую широкоплечую фигуру в твидовом пальто.

Двери Академии драконов распахнулись. Инквизитор поднял воротник, уткнул в него породистое лицо. Первыми прошли маги, за ними пробежали анимаги, некоторые забыли спрятать хвосты и уши. Степенно, переговариваясь о смерти, прошуршали фейри, некромаги…

Лорд Аэршар терпеливо ждал. Его обострённый, как у всех драконов, слух отчётливо улавливал каждое слово.

Последней на тысяче и одной ступеньке академической лестницы показалась скромная группка обычных человеческих инженеров. Ребята – большинство в очках – что-то горячо доказывали друг другу, не обращая внимания на девчонок, покружённых в собственные думы.

– Да, но! – какой-то приземистый парень поднял палец и размахивал им перед носом белокурой девочки, зябко кутающейся в горчичное пальто. – Почему, скажи мне? Почему изначально, когда энергия была сжата в маленьком объёме пространства, вселенная была столь упорядочена?

– Закон яйца, Эшли?

– С каких пор ты называешь энтропию законом яйца? – рассердился всклокоченный Эшли. – Причём тут вообще яйцо, Осения?

– Мы не можем повернуть время вспять, чтобы разбить яйцо обратно, – терпеливо пояснила девочка. – А, вернее, мы считаем, что не можем…

Дракон-инквизитор вздрогнул и чуть не выронил коробочку из позолоченного вафельного картона. Она! Аэршар выдохнул, выпуская лёгкий парок из ноздрей, и устремился навстречу. Сегодня! Вчера ей исполнилось восемнадцать, и сегодня он отвезёт её в летающий замок и…

– Привет!

От древней стены Драконовой Академии отлип какой-то невысокий мальчишка и шагнул к студентам. И, к досаде инквизитора, Осень внезапно замерла, а затем неуверенно шагнула к белобрысому.

– Уже прошло три года? – дракону показалось, что она растеряна.

И вот как быть? Прибить этого неизвестно откуда взявшегося неизвестно кого? Но ведь эклеры… Лорд огляделся. Меж тем чрезвычайно острый слух продолжал ловить разговор девушки с незнакомцем.

– Прошло.

Осень всё ещё стояла, судорожно стискивая пальцы в вязанных перчатках, а дракон-инквизитор уже нашёл, куда пристроить коробку – положил на одну из кривоногих белых лавочек.

– А я не успела экзамены сдать, – расстраивалась девочка.

– Тебе здесь нравится? – вдруг спросил парень.

– Конечно. Тут телескоп, и мы изучаем звёзды. Ну это факультативно, конечно. А летом была практика по металлу. От горных шахт до сталеплавильного завода. И экскурсия на АЭС, и…

– Осень, ты с нами в «Болтливый Лопух» или как? – оглянулся кто-то из сокурсников.

Они уже прошли, и девушка с незнакомцем остались одни.

– Ник, идите без меня.

Белобрысый задумчиво посмотрел инженерам вслед. Снова обернулся к собеседнице:

– Может, тебе кто-то из сокурсников нравится?

Лорд воспламенел до ушей. Пихнул коробочку на скамейку и замер, жадно прислушиваясь.

– Нет, – она поправила на шее парня малиновый вязанный шарф, такой длинный, что ветер играл им, словно хвостом. – Ну, то есть они отличные ребята. С ними здорово и интересно, но ты же в ином смысле спрашиваешь?

– В ином. Ну а вне стен университета?

– Академии. Нет. Я… как-то не думала об этом.

– Ну и зря.

Осень неожиданно рассердилась:

– Какая тебе разница? Ты словно дуэнья.

Она редко сердилась, и у Аршара сердце сжалось от ревности. Все три сердца. Белобрысый рассмеялся, а затем совсем по-мальчишески натянул Осени оранжевый берет на нос.

– Хочешь, я тебя тут оставлю? – предложил добродушно. – Насовсем.

– А можно разве?

– Почему нет?

– Мне тут нравится. Здесь почти нет магии. Много науки. И все такие… приветливые. А ты? Останешься тут? Ты же наверняка не получил базового образования, ты мог бы поступить на первый курс, я бы помогла подготовиться к экзаменам и…

– Нет.

«Вот и славненько», – обрадовался дракон-инквизитор и заторопился подняться по лестнице, чтобы вмешаться в разговор. Белобрысый активно ему не нравился.

– Тогда и я – нет, – выдохнула Осень.

– Почему? Тебе же тут нравится.

– Потому. Я – твой маяк. И ты ведь пришёл за мной, верно?

– Верно, но…

– Я соскучилась.

Дракон-инквизитор замер. В каком смысле? Да и кто этот тип вообще?

– Какой засранец оставил грязь на скамейке! – завопил кто-то, нарушая уверенность Осени в приветливости жителей Драконьего города.

Лорд обернулся и снова воспламенел до ушей: какая-то старушка, вытянув шею и вывернув её почти на сто восемьдесят градусов, с отчаянием разглядывала кремовое пятно на заднице новенького кашемирового пальто. Дракон поглубже ткнулся носом в воротник и отвернулся, сделав вид невинный и непричастный.

Парня уже не было. И это было бы совсем не плохо, если бы не факт, что Осень тоже исчезла.

* * *

Солнце, словно заправский маньяк, расцвечивало тучи в кровавые оттенки. Осень завершила встречу с купцами и ремесленниками, на которой были приняты важнейшие решения, такие, как создание гильдий, проведение королевский советов гильдий, а так же создание учебных заведений и строительства… нет, не газгольдера. Этого местные технологии пока не позволяли – невозможно было бы создать металлический колокол, чьи швы не пропускали бы газ – а нечто вроде него. Место для хранения газа в глиняных амфорах, прошедший качественный обжиг. Много говорили и перспективах развития королевства, о странных и непонятных для монфорийцах понятия вроде «туризм» и «экология». Осень записывала вопросы, на которые не могла дать ответа, в блокнотик. И в целом всё было… рабочее.

Почти всю встречу Эй просидел на подоконнике тронного зала, сердито поблёскивал оттуда глазами, а, когда убедился, что его маяку ничего не угрожает, спрыгнул во двор и исчез.

После того, как советники разошлись, задумчиво покачивая головами, скептично или воодушевлённо переговариваясь, уставшая студентка поднялась в свою каморку. Приняла душ, переоделась во фланелевую пижамку. И надо было бы поработать над нововыявленными проблемами, но…

– Завтра, – смалодушничала уставшая девушка.

Забралась в постель и провалилась в сон.

Проснулась в полночь. Сердце билось в тревоге. Осень осмотрелась, но… всё было по-прежнему: всё та же широкая кровать, и прохладный ветерок надувает льняные шторы, и… А тогда что тревожит? Она села, обхватила колени и заглянула в зеркало.

Эй не снабдил комнату часами, как Осень его ни упрашивала.

– Зачем? Чтобы ты не высыпалась? Живи так, как тебе удобно. Спи до стольки, до скольки хочешь. Незачем.

И всё же, судя по густой тьме, и вообще по внутреннему ощущению, сейчас было далеко за полночь. Часа два или три ночи. Всё тихо, спокойно… Что не так?

Осень встала, подошла к большому зеркалу, посмотрела на своё отражение. И вдруг поняла: Волка не было. Раньше он всегда спал с ней. Всегда в зверином облике, и его мех был крайне приятен для пальцев.

– Эй, – позвала она тихо.

Ей никто не ответил.

Ну, понятно.

– Эй, не прячься. Я знаю, что ты меня слышишь. Выходи.

Ей снова не ответили.

– Эй! – Осень провела пальцем по стеклу. – Если ты сейчас не явишься, я отправлюсь гулять по городу и… и напьюсь холодного молока. Простужусь и заболею.

Она прикусила губу, чтобы не рассмеяться от собственных угроз. Отошла в сторону.

– Выходи. Ты обещал, что стоит мне тебя позвать…

Из зеркала выпрыгнул волк. Сплюнул крысиный хвостик. Сел, почесал задней лапой ухо. Облизнул кровь с верхней губы. Встряхнулся, обдав её холодными брызгами.

– Отвернись.

Она послушалась.

– Чего хотела? – грубо и раздражённо уточнил Эй.

Он уже перевоплотился, это всегда было слышно по голосу. Глотка зверя придавала какую-то хрипоту и рычание, и слова звучали несколько не по-человечески. Осень обернулась. Эй, Яша, Серёжа, Дезирэ – и кто ещё? – был зол. Он стискивал кулаки в карманах, и губы его кривились от раздражения.

– Что с тобой? – удивилась она.

– Ничего, – хрипло прорычал он. – Мне некогда. Я занят. Что тебе нужно?

Осень шагнула к нему. Парень попятился.

– Я соскучилась. Мне без тебя неуютно.

– Сожалею. Не мои проблемы.

Он отступал и отступал, пока не упёрся в стену. Вздрогнул, оглянулся. Сдвинул брови и враждебно уставился на подошедшую девушку. На щеках его вдруг выступили желваки. Осень впервые видела его настолько раздражённым.

– Что изменилось? – спросила тихо.

– Ничего, – почти просвистел он. – Отпусти. Я занят.

Она коснулась кожи его дублета, закрыла глаза, прикусила губу, но та всё равно задрожала от обиды.

– Я соскучилась по тебе, – всхлипнула Осень и отвернулась. – Но иди, конечно. Ты не можешь мне простить, что я три года тебя не звала? Ты обиделся и…

– Чушь. Для меня прошло не больше суток.

Девушка отвернулась, отошла к окну. Эй двинулся к зеркалу.

– Не уходи, – прошептала она. – Это – твоя комната. Если уж так, то уйду я.

Голос её дрожал и ломался от обиды. Эй замер у самого стекла.

– Ерунда. Оставайся, – буркнул, настороженно наблюдая за ней.

– Нет.

Осень всхлипнула, повернулась и принялась собирать вещи.

– Что за глупость? – прорычал Эй. – Я тебя не гоню. Эту комнату я создал для тебя.

– Не нужно. Я больше не ребёнок. И сама о себе позабочусь. Не всё же мне пользоваться твоей добротой. Надо самой и… И вообще.

Он наблюдал, как она складывает одежду. Её было очень мало: одно платье, три мужских комплекта. А вот книг оказалось очень много.

– Как ты это собираешься тащить? – почти дружелюбно поинтересовался он.

– По очереди.

– Не уходи, – вдруг попросил он.

Осень не ответила. Стиснула губы и продолжила перевязывать тонкой бечёвкой стопки толстых книг. Эй подошёл со спины, обнял и прижал к себе.

– Не уходи, – повторил растеряно, – пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть… Хотел, но…

– Не уйду. Если скажешь, что случилось. В чём дело?

Она повернулась и обиженно посмотрела в его глаза. Сейчас Эй казался почти мальчишкой, и на его лице читались и отчаяние, и страх и растерянность.

– Ты боишься? – догадалась Осень. – Но что произошло.

Он отвёл глаза, облизнул губы.

– Ты стала взрослой, – прошептал с отчаянием. – Ты перестала быть ребёнком.

– И что? Я не понимаю… Мы же так и хотели…

– Ты. Ты хотела. А я – нет. Но я и не возражал… Идиот. Надо было.

– Эй, – Осень испугалась, положила руки на его плечи, – какая разница? Это всё равно я.

Пёс покачал головой, а затем, решившись посмотрел ей в глаза:

– Пока ты была ребёнком, я не мог причинить тебе зла.

– И сейчас не можешь – я же твой маяк, – рассмеялась она.

Но он оставался серьёзен.

– Могу, – выдохнул хрипло. – И сейчас нет того, что могло бы меня сдержать. Не мешай мне держаться от тебя подальше, пожалуйста.

Прижал её к себе, зарылся в волосы, и Осень вдруг услышала, что его сердце бьётся с безумной быстротой.

– Не обижайся, – шептал он, прижимая всё сильнее и сильнее, – не уходи. Я… не хочу, чтобы ты уходила, но… Я не хочу тебя обидеть. Осень, я… Давай отмотаем время обратно?

– Как это?

– Просто прыгаешь в любой другой мир. Запускаешь время вспять. Мир молодеет, и ты тоже молодеешь. А потом меняешь мир. И вот тебе снова пятнадцать. Или семь. Или ты – бессмысленный младенец. Я не предлагаю тебе стать совсем маленькой… Не хочу, чтобы ты забыла меня, и всё, и вообще, но… Давай вернём твои пятнадцать лет? Пожалуйста.

– А я сохраню память? Я не забуду то, что узнала в университете?

– Нет. Если не откатить твой возраст до грудничка, то – нет. Не забудешь.

– Эй, – прошептала Осень, взяла его лицо в ладони и всмотрелась в посветлевшие от страха глаза, – послушай… Я тебя люблю.

Она закрыла глаза и коснулась его напряжённых губ, поцеловала нежно-нежно. Почувствовала, что он весь дрожит, словно загнанный зверь. Эй молча вытерпел её ласку, а, когда она отстранилась, беспомощно посмотрел на неё:

– Нет.

– Что – «нет»? Я же вижу, что и ты меня любишь. Не обманывай меня, пожалуйста.

– Люблю, – неловко выговорил он, звуки словно продирались через губы. – А ещё я тебя хочу. И теперь нет ничего, что мне мешало бы. Понимаешь?

– Да. Но разве это плохо?

– Ужасно, – он аккуратно отодвинул её, снял со своих плеч её руки и выскользнул в сторону. – Не мучай меня.

Осень недоверчиво рассмеялась:

– Эй, ты же не… Ну у тебя же были девушки, а ты ведёшь себя, как…

– Были, – выдохнул Эй. – Поэтому я знаю, чем это заканчивается. Осень, я не хочу тебя хотеть. Давай отмотаем время?

– Мы можем просто не спать, если тебе…

Его губы судорожно дёрнулись. Эй снова стиснул кулаки, и на лбу вдруг проступила голубоватая вена.

– Рано или поздно я сорвусь, Осень. Рано или поздно моё желание станет сильнее моего нежелания. Я – зверь. Я – тьма. Я – зло.

Она замерла. А потом шагнула назад и убрала руки за спину.

– Хорошо, – прошептала, а на глазах выступили слёзы. – Хорошо, если ты так хочешь…

– Хочу.

Дезирэ обернулся волком, перемахнул комнату и запрыгнул в зеркало.

Глава 23

План принцессы Шиповничек

По пути мне пришлось заехать в небольшой уютный городок и купить мужскую одежду. И всё же дворец, в котором когда-то жили брат с сестрой, я увидела ещё до заката. Над его башнями реяли королевские флаги. Вот и чудненько. Я спрыгнула с коня, привязала его к кусту. Сгребла сухие опавшие листья на пригорок в небольшой рощице. Рухнула и провалилась в сон: возвращаться до того, как Арман обретёт человеческий облик, просто не имело смысла.

И мне снова приснилась девочка Кэт.

На этот раз мы пересекали высокие горы, ветер дул в лицо и набивал шатры снегом с вершин. Часть ребят не выдержала и вернулась обратно. Часть погибла от голода и холода. Но Этьен упрямо продвигался вперёд, не обращая внимания на то, что его ноги кровоточат, что кожа потрескалась, что…

На одном из привалов обнаружилось, что Жак бредит и горит в пламени лихорадки. И всё же Этьен не останавливался. Он был одержим идеей дойти до моря. Он твердил, что это испытание – последнее перед великим чудом. И чем быстрее мы пройдём горы, тем скорее станет тепло.

И мы шли за ним. Несли Жака и других больных и умирающих на сложенных шатрах, как на носилках. Хоронили умерших и верили, что это – очищение грехов. Гуго сочинял баллады, а Кармен, которой не было и четырнадцати, теперь казалась высохшей старухой: её лицо похудело, потемнело, нос заострился, веки провалились. И я, наверное, тоже выглядела так. Не знаю. Зеркальце, которое мне подарил Вальжан, я забыла где-то на очередном привале.

С каждым днём нас становилось всё меньше. По ночам я слышала сквозь сонную лихорадку, как Этьен плачет. Мы понимали: надо дойти. Испытание тяжко, но впереди нас ждёт море. И тепло. И фрукты. И, когда мы придём, волны расступятся перед нами, а ангелы спустятся с небес и воспоют на трубах. И там, где плещется неведомое нам море, нас встретит Он в сияющих белых одеждах. И сразу на земле наступит рай.

Этьен говорил, что те, кто травят нас собаками и швыряют в нас камнями, непременно покаются, и добрый Бог их простит. Но я надеялась, что нет. Пусть их вместе с сарацинами поглотит земля! Пусть они вечно горят в аду. Потому что Жак Кривой умер из-за укуса собаки. И Гуго, и Жанна, и Николя, и… Раны гноились, и хватало двух-трёх дней, чтобы покусанный умирал, так и не придя в себя. Может ещё и потому, что мы были так голодны!

После смерти Жака забота о его сестре – крошке Эллен – легла на мои руки. И мне приходилось отвечать на её нытьё, и вообще… Ненавижу детей! Особенно, когда ты и так падаешь с ног, но приходится тащить на спине тяжёлую тушку, а та ещё и хнычет, что хочет есть. А кто не хочет?

Хорошо хоть по вечерам у костра Этьен рассказывал сказки. Про всяких волшебников, добрых фей, злых ведьм, про сироток, которых бросали родители, но те, победив всякие ужасы, становились принцами или принцессами. Эти сказки заставляли забыть хотя бы на время о кровавых мозолях, обмороженных лицах и ногах, и о желудках, стонущих от голода.

Я проснулась в слезах от собственного шёпота:

– Поворачивайте, возвращайтесь домой…

Кто-то гладил мои волосы. Моя голова лежала на чьих-то коленях.

– Шиповничек, – прошептал Арман, – что тебе снилось? Ты так плакала! Но я боялся тебя разбудить.