Текст книги "Моя дурацкая гордость (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 9

Елизарова ушла, я потупил и потащился следом, в кабинет Юстины, где эта чудная женщина уже взяла в оборот Свиззаровского.

– Всеволод, возьмите эти карточки и раздайте по одной на парту.

Меня всегда удивляло, почему Разумовская не применит Отвращающие чары, как Селиверстов. Или ей просто нравится иметь личных рабов среди студентов? К слову, нас с Псарем она никогда не использовала подобным образом.

Перед самым ударом колокола (только я с удобством устроился за задней партой, собираясь бессовестно лениться) ко мне подошла Светка:

– Можно я сяду с тобой, Марк? – и, не дожидаясь ответа, скользнула на соседний стул.

Я для проформы улыбнулся; все же трахались с неделю назад, и мне понравилось, но потом на боевой магии она попала под заклятие Меркуловой и несколько дней провалялась в больничном покое. Видимо, вчера выписали.

– Как ты?

– О, да я давно в порядке, просто не хотела на пары идти, вот и пришлось врать Варламовой, что тут болит и там ломит.

– Как это не похоже на студентку Каэрмунка, – я лениво огляделся, приметив Псаря с Хьюстоном, Елизарову с Чумаковой и кучку уродцев во главе с Меркуловым.

– Не все студенты Каэрмунка порядочные, это стереотип. Ум и прилежание несколько разные вещи. – Светка достала зеркальце и долго любовалась собой.

– Согласен. – Невыносимо хотелось закурить, но Разумовская не одобрила бы. – Я как раз такой. – Я откинулся на спинку и машинально запустил руку в волосы.

– Какой? – она склонила голову набок и расстегнула верхние пуговицы рубашки.

– Умный, но дурак.

– Мой мозг не может сочетать эти два понятия, – наморщила нос Дубравина. – Человек либо умный, либо дурак.

А она милашка. И подержаться есть за что. Задница на ощупь больше, чем у Елизаровой, и торчит сильнее, а сиськи даже сравнивать смешно. В целом, Елизарова худая, а Светка самое то.

– Не-а. Просто я ненавижу учить заклятия вместе со всеми, чувствую себя тогда частью тупого стада.

– Именно поэтому ты знаешь все чары на два года вперед?

– Угадала. И не только из академического курса. – Колокол только что загнал всех на места, и последние слова я пробормотал. Но Дубравина услышала.

– Покажешь как-нибудь? Что-то из своих умений.

Я почувствовал ее руку на своем бедре.

– Давай после семинара найдем какой-нибудь чулан? – шепнул я ей на ухо и почуял сладкий запах конфет.

Светка хитро посмотрела на меня, изогнула бровь и едва заметно качнула головой.

Пока Юстина объясняла, что нужно делать, Дубравина, глядя на нее с самым заинтересованным видом, добралась до моей ширинки и накрыла ладонью. Я понял намек; ухмыльнувшись, просунул между спинкой стула и ее спиной руку и устроил чуть повыше задницы.

От прикосновений и понимания, где мы находимся, у меня встал. Светка почувствовала и расстегнула брюки, скользнув под резинку моих трусов. На лбу выступил пот, скорее, от того, что вероятность быть пойманными росла с каждым шагом Юстины.

– Вы должны получить предмет, изображенный на вашей карточке. На прошлом занятии мы рассмотрели основные способы трансформации предметов из материй, не являющихся веществом… – По всему выходило, что мы начали изучать чары Воплощения, а я и не заметил.

Левой рукой Светка надрачивала мой хер, а правой помахивала палочкой, довольно успешно делая вид, что увлечена заданием.

– Ты ведь потом сделаешь все быстро? Ты же умеешь? – пропела она, наклонившись ко мне.

– Что – умею? – я следил, чтобы дыхание не стало слишком тяжелым и громким.

– Ну, чары Воплощения.

Конечно, умею.

– Сделаю. – Я обхватил ее кулак и показал, как лучше делать, а сам сполз чуть пониже на стуле, расставив ноги шире. Член пульсировал, сердце колотилось о ребра.

– Разумовская, – я заметил ее не сразу. Юстина ходит как кошка.

Светка молниеносно убрала руку, я сел прямо. Надеюсь, мою вспотевшую морду Юстина списала на духоту.

– Чуть больше усердия, Дубравина, – нахмурилась та, обнаружив, что наша парта пока пуста, и никаких (я мельком взглянул на карточку, думая, достаточно ли прикрыл член) иголок на ней нет.

– Конечно, профессор, – и, стоило Разумовской отойти к Ветроградову и Харе, принялась двигать рукой с удвоенной энергией. Я закусил губу.

Мне нужно было кончить, и как можно быстрее. Иначе нас кто-нибудь засек бы, как пить дать, хотя сидели мы в углу, и Дубравина прикрывала меня собой. Она все делала правильно, даже мастерски, но что-то мешало. Скорее всего, обстановка, присутствие однокурсников и бесконечное кружение профессора по кабинету. Казалось, что я дышу громче, чем говорит Юстина, и я едва не отпихнул руку Светки, чтобы заменить своей, но не хотел выглядеть лузером. Не хватало совсем чуть-чуть.

И я повел себя как тряпка. Посмотрел на Елизарову.

Выхватил взглядом ее шею, ноги, закатанные до локтя рукава и предплечья (в синяках?), вспомнил, как выглядят ее сиськи без всех этих тряпок, и какие они, если полапать.

И я кончил.

Задержал дыхание, чтобы не издавать звуков, крепко обхватил конец рукой, другой рукой сгреб со стола палочку и направил ее на кулак. Сперма исчезала, практически не замарав ладонь.

– Отлично, Исаев, Дубравина, очень хорошо, по десять баллов Рубербосху и Каэрмунку, – оценила Разумовская минут через десять, изучив две ровные длинные иголки, созданные мною. Юстина вроде бы нахмурилась, но ничего не сказала насчет их идентичности.

– Славно передернули, – хихикнула Светка, когда мы выходили с семинара, и я на пару мгновений сжал ее задницу.

Я проверил, застегнута ли ширинка, и решил, что последнюю на сегодня пару, латынь, все-таки прогуляю.

***

Проснулся я от того, что хотел жрать.

Вчера вечером мы со Светкой припозднились, и ноги на кухню уже не шли. Желудок недовольно урчал все утро, но развлеклись мы славно, и я посчитал издержки оправданными.

– Объявили осадное положение? На Виридар движется армия Ведъютантов? – издевался Псарь, глядя, как я запихиваю в себя молочный суп с лапшой, овсянку, омлет, тосты и заливаю все это чаем, а следом соком.

– Прогноз, вытряхивай из сумки учебники, – с серьезной физиономией приказал Хьюстон, – набивай едой!

Мы заржали, и я потянулся за второй порцией каши.

– Дубравина? – подмигнул Гордей, лениво ковыряясь в тарелке с наваленными горкой овощами, беконом и яйцами.

Я кивнул, двигая челюстями.

– Всего выдоила вчера? Всего нашего Эмиссара, – он пошло загоготал и конвульсивно задергался, собирая жопой все занозы, но мне понравилось, что Псарь сегодня в настроении.

– Двинься, – буркнул Никита Верейский, староста Виридара, втискиваясь между мной и каким-то второкурсником. – Еще не все сожрали?

– Ты чего такой с утра пораньше как ужаленный? Вроде еще не успели пиздюлей раздать.

– Успели, – разуверил нас Верейский, накладывая себе кусочки колбасы по одному, потом плюнул и высыпал в тарелку все, что было на блюде. – С утра пораньше вызвала Разумовская, меня и Изабеллу, и велела передать всем старостам… поэтому передаю тебе, Рома, – он повернулся к Хьюстону, и тот отставил в сторону стакан, – что грядет проверка. На будущей неделе в Виридар приедут представители Отделения контроля за чародейским образованием и вытряхнут из преподавателей и старост всю душу.

– Проверка? – я перехотел жрать. Я еще не знал, радоваться или опасаться, но в этом определенно был элемент риска. Хоть что-то новое в протухшей от скуки усадьбе.

– Ага. – Никита уминал за обе щеки, потом внезапно сорвался с места, завидев Корсакова, поставил того в известность о проверке и вернулся к жратве. – Короче, на время визита Советников в академии не должно случиться громких происшествий. Разумовская настоятельно просила сказать это вам двоим трижды. – Он вылупился на нас с Гордеем. – И напоминать каждый день до самого понедельника. Ну вы поняли.

– Кажется, Цареградский чем-то не угодил Магическому Совету, – задумчиво протянул Псарь. – Слышь, Хьюстон, в газетах ничего не писали? О каком-нибудь конфликте между ними, например? Помните, когда мы только поступили, сюда приезжали какие-то чинуши с папками?..

– Они… приезжали по другому поводу, – неловко сказал Рома, и Гордей заткнулся. Я, по правде, тоже забыл, что они приезжали из-за Хьюстона, проверить условия, безопасность, то да се. Поступление в академию инфицированного оборотня, а не оборотня по рождению, всегда вызывало повышенное внимание со стороны надзорных органов. Мы уже потом доперли, когда узнали о Роме правду. Как-то вылетело из головы, помнил только, что была такая проверка давным-давно.

– А. Ну да, наверное, – Псарь замял тему. – В любом случае, мы этого так не оставим. – Он пихнул меня локтем, и я покивал, проглотив последний кусок тоста с вареньем.

– Эй, Рауф! Рауф, иди сюда! – замахал руками Никита, обращаясь скорее ко всему столу Флавальеха, чем конкретно к ней.

Валя, на ходу собирая кудрявые волосы в хвост, приблизилась к нам и подняла брови, мол, что надо? Я поднял ладонь в знак приветствия, она чуть приобняла меня за плечи.

– Цитирую Разумовскую…

Пока Верейский объяснял, какого размера клоака ждет Виридар, подтянулись наши девчонки. Елизарова, услышав новости, так удивилась, что села рядом со мной и даже не заметила.

– Разве Виридар не автономное учреждение? – она водила пальцем по столу. Я подавил желание закурить прямо здесь. Елизарова вызывала во мне потребность дымить.

– Не-а. – Похоже, один Хьюстон ее понял. И Верейский еще. – В конечном итоге, если разобраться, Виридар, как и, скажем, госпиталь Святого Григория, подчиняется Магическому Совету. Просто Цареградский негласно имеет некие привилегии в принятии решений, но в случае спорной ситуации или конфронтации Совет вправе…

– Короче, мы поняли, что Цареградского в любой момент могут поставить на место, а Виридар прикрыть, – перебил я, и Елизарова подпрыгнула, осознав, кто рядом с ней.

– Так или иначе, – встрял Баженов, до этого молча налегавший на булочки, – в эту субботу матч, а дальше, может быть, и жить не стоит.

Елизарова и Челси засмеялись, а меня это почему-то вывело из себя.

– Если мы продуем Флавальеху, я первый вам руки поотрываю.

– Какой строгий капита-а-ан, – поддразнила Маслова, а я про себя сочинял, что буду говорить команде на вечерней тренировке.

– Дубравина-а-а, – взвыл неугомонный Верейский и от нетерпения чуть не смахнул со стола Ромину тарелку.

Светка подошла и, прежде чем обратить внимание на Никиту, обхватила меня за шею и поцеловала в губы. Долго не отрывалась, я уж подумал, что она заснула, а потом прочирикала:

– Ты что-то хотел, Верейский?

Я тем временем делал вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Ну да, потрахиваемся, что тут такого. Елизаровой, опять же, полезно видеть, что да как.

Но она вроде бы отвернулась раньше. И на боевой магии мы писали нудную проверочную работу, которая с легкостью взяла бы все награды на конкурсе самых бессмысленных проверочных работ. Так что потаращиться на трусы Елизаровой или в пылу массовой битвы цапнуть ее за жопу не удалось.

Я подумал – какого хрена? Почему я не возьму Елизарову за руку, не отведу в пустой кабинет или в спальню и хорошенько не вставлю ей, как в прошлый раз? Она же мне позволит. Точно позволит, раз даже Пашкову почти дала.

От этих мыслей член напрягся, мешая отвечать на вопрос, чем вурдалаки отличаются от привидений. Я покосился на Светку, потом на Елизарову, которая посасывала кончик карандаша, и, скрепя сердце и другие органы, признал, что Елизарову хочу больше. Раз в пять, нет, в десять, больше.

Я со злости зачеркнул предыдущий ответ и принялся строчить про виды оберегающих чар продолжительного действия.

Елизарова чуть откинулась на стуле и, собрав волосы руками, непостижимым образом заставила их держаться на затылке, подоткнув палочкой. И никакого волшебства.

Псарь рядом хмыкнул, и я поймал себя на том, что уже минут пять неотрывно пялюсь в спину Елизаровой.

И на обеде тоже. Пока Гордей жрал мясной рулет, рыбу и пирог с яблоками, я сидел перед полной тарелкой, озирался изредка и чиркал в блокноте, лежащем здесь же, среди посуды и приборов. Я неплохо рисовал в детстве, но сейчас выходило что-то непонятное, корявый силуэт и много закорючек.

– На завтраке так налопался, что до сих пор не лезет? – подъебнул меня Псарь и проследил за моим взглядом. – Что, припекло?

– Ты же типа не хочешь слышать об этом дерьме, – твердо сказал я, но, вопреки ожиданиям, он цокнул языком и помотал башкой:

– Лучше говори, чем как осел пялиться. – Гордей заглотил огромный кусок пирога и неопределенно пожал плечами. – Я буду пропускать мимо ушей, потому что твое нытье относительно Елизаровой порядком надоело. Но без нытья получается еще хуже.

– Хуже?

– Ага, – подал голос Прогноз, и мы оба оторопели. – Ты скоро лопнешь.

– Леха как никогда прав, – Псарь потрепал его по макушке и отвесил профилактический подзатыльник. – Сидишь как неудачник, а не как самый популярный капитан за последние двадцать лет, чешешь яйца о Дубравину, а сам… – он не договорил и махнул рукой. – Давай, говори, что тебя гложет, сынок.

Гордей подпер голову рукой и уставился на меня, всем своим видом показывая, что все равно пропустит мимо ушей все мои слова.

– Пойдем, – я схватил сумку и ринулся из-за стола, прямиком в туалет, чтобы убить трех зайцев одновременно: покурить, отлить и выговориться.

Псарь поперся со мной, Хьюстон и Прогноз остались уничтожать обед.

– Я нихуя не понимаю, – сразу предупредил я, выпуская дым. – Елизарова какая-то мутная. Не догоняю, чего она хочет.

– А ты чего хочешь? – лениво вставил Гордей, затягиваясь.

– Да я-то понятно.

– Ничего не понятно, – хмыкнул он. – Если ты имеешь в виду, что хочешь ей вставить, то ты уже вставил, и теперь твои цели лично мне не ясны, – перекривил Хьюстона.

– Я хочу еще. Я хочу с ней трахаться. У меня встает на нее. Блин, Псарь, ты тупой. Меня бесит, что Елизарова трется со всеми этими козлами. Но больше всего бесит, что она делает вид, будто меня не существует. Я ничего не понимаю.

– Телки вообще странные. После того раза было еще?

Я чувствовал себя, как на приеме у знахаря. И, скривившись, помотал башкой.

– Не понравилось Елизаровой, наверное, – Псарь заржал, и руки зачесались врезать ему по морде.

– Обоссаться от смеха.

– Кстати да, – типа в шутку спохватился Гордей и спустил штаны.

– Еще как понравилось. – Я встал рядом. Журчание странным образом приводило мысли в порядок. – Я что, в первый раз, что ли, с девкой был. Понравилось ей.

– Ну вот и скажи ей прямо, – он, кажется, вышел из себя. – Подойди и скажи: пошли, Елизарова, ебаться. И посмотри, как отреагирует, сразу все понятно станет.

– Я ничего не понимаю.

– Ты только присунуть Елизаровой собираешься? – прищурился Псарь. – Нет идиотского желания побеседовать с ней по душам или сводить в Высоты? Ну, помнишь, была такая блажь в прошлом году. Прошло?

– Какие Высоты? Да ты меня слушаешь или нет? Да хоть бы и в Высоты, ты вообще догоняешь, о чем я?..

– Ясно.

Что там Псарю ясно, я выяснять не стал. Да, где-то глубоко зудело, и, возможно, я был бы не против пройтись с Елизаровой до деревни, но следующую вылазку назначили на середину декабря, еще целый месяц. Зачем Псарь спрашивал, я тоже… ага, не понял. Но, тем не менее, решил последовать его дельному совету.

На флороведении я оторвал от тетрадного листа кусок и накарябал: «Буду ждать тебя в раздевалке в десять. Приходи», потом подумал, не дописать ли «хочу тебя», но решил оставить как есть.

Проходя за лейкой, сунул записку Елизаровой в руку и, убедившись, что та убрала ее в карман, вернулся к парням. Прочла ли она сразу или оставила до ужина, я так и не узнал.

На тренировке я старался не думать об Елизаровой. Несмотря на то, что сегодня парни летали куда лучше, все равно команда была похожа на стадо неуклюжих неудачников с руками из жопы.

– Отвяжись, Исаев, – буркнул Бакурин на мое замечание о дряхлости его древнего пегаса. – Купи мне нового, и все дела.

– Я лучше куплю нового игрока, – отбил я и повернулся к Володе: – Неплохо, но старайся двигаться активнее и поддерживать атаки Ласточкина и Бакурина. Тимур! – Наш вратарь нахмурился. – Прикрывай левый фланг тоже, ты постоянно смещаешься вправо.

– Окей.

– Парни, – я посмотрел на Баженова и Клемчука, – работайте битами, как веслами, беспрерывно, иначе утонем. Чтобы от флавальехцев костей не осталось.

– Само собой, – пробормотали те и покивали.

Я скомандовал спускаться и велел завтра собраться пораньше: стадион забронировал капитан Флавальеха, но не упускать же возможность потренироваться перед самым матчем.

Когда все разошлись (дверь раздевалки несколько раз хлопнула), Бакурин вздохнул и громко начал:

– Слушай, Исаев, если тебя что-то не устраивает, говори сейчас, не тяни дракона за яйца. Моя мать, в отличие от твоего отца, не может каждый код покупать мне молодого пегаса, поэтому…

– Да летай ты хоть на ковре-самолете, лишь бы голы забивал, – я раздраженно обернулся и с неприязнью посмотрел на него. Баженов был темноволосый, чуть выше меня, чуть шире в плечах, но он и старше на полтора года. Помнится, я и выбрал-то именно его из нескольких претендентов-середняков, потому что мы чем-то похожи внешне. – Но ты же через раз забиваешь.

– Не хочешь видеть меня в команде? – он странновато ухмыльнулся, будто имел в виду нечто не относящееся к крылатлону никаким боком.

– Тебе пора, Бакурин.

А сам подумал, что надо бы успеть помыться до того, как Елизарова придет. Если придет. Да конечно, придет. Время поджимало, потом воняло на всю раздевалку.

– Да ну?

Я уже хотел напомнить, кто здесь капитан, но тут дверь скрипнула, и в проеме мелькнула тень. Я ругнулся сквозь зубы и мельком взглянул на часы – пятнадцать минут одиннадцатого. Елизарова увидела, что я не один, и встала как вкопанная, явно колебалась.

– Елизарова… проходи, Бакурин уже уходит.

Но она помотала головой и, не глядя ни на него, ни на меня, проговорила:

– М-м, нет, лучше я пойду, я, наверное, не вовремя.

– Елизарова, брось, Бакурин уже…

Но Елизаровой уже след простыл. Я ругнулся громче.

– Она к тебе приходила? – спросил Бакурин, запихивая налокотники под мышку.

– Ну не к тебе же.

Жажда достать палочку и снести ему полчерепа вытеснила из башки все остальные мысли. Ну, кроме, смеси удовлетворения и разочарования.

– Я приглашал ее посмотреть на тренировку. Как только расправится с домашним заданием. – И он вышел.

А Елизарова все-таки пришла.

Я улыбнулся в пустоту, несмотря на паршивое чувство, что меня где-то обманули, взял уздечку для своего Белокрыла и шагнул к двери.

***

– Елизарова! Елизарова, погоди.

После завтрака я догнал ее в коридоре и схватил за рукав. Она обреченно вздохнула и скрестила руки на груди. Мы стояли посреди коридора, в толпе, нас то и дело толкали и пихали. Елизарова просто смотрела на меня, я тупил.

– Исаев, давай быстрее, мне нужно к Залесскому.

– Погоди. Вчера… почему ты ушла? Нет, стой, ты приходила ко мне, правильно? Не к Бакурину?

– Уже неважно.

– Важно, Елизарова. Ты приходила ко мне. – Я как будто убеждал ее, хотя сам знал точно. – Так почему ты ушла?

Елизарова уставилась на меня такими глазами, будто я ни с того, ни с сего перекрасился в блондина, и невпопад спросила:

– Исаев, я красивая?

Я с трудом заставил себя помедлить для приличия. Главное – не ответить очевидное слишком быстро.

– Да, – сделал вид, что для меня это ровным счетом ничего не значит.

– Я знаю, – самодовольно хмыкнула Елизарова, и я опять почувствовал себя говном. – И я знаю, чего ты от меня хочешь. Чего вы все от меня хотите.

– Все? Что значит «все»?

Елизарова закусила губу и снова вздохнула:

– То и значит, надоели все эти намеки. Иногда такое ощущение, что о моих трусах или их отсутствии скоро напишут в «Чародейском Вестнике».

– Но вчера ты пришла сама! – я почти не слушал ее лепет, который казался ненужным мусором. – Сама. Могла бы не приходить, но пришла.

Вот чего мне никогда не понять. Ее действия сильно расходились со словами.

Елизарова промолчала. Я подступил к ней вплотную, толпа понемногу редела, все расходились по кабинетам.

– Так или нет? – с нажимом проговорил я.

– Ты ведь не сказал, зачем звал, – ехидно сказала Елизарова, – может быть, я пришла из любопытства.

– А ты не догадалась, – я прищурился и заметил, что мы остались одни. – Что значит твое «все», Елизарова? Кто-то из уродцев тянет в тебе лапы? Почему ты молчишь? Давно сказала бы, и я…

– Ветроградов и Нестеренко лезут, – она пожала плечами, – считают, что приблудные только и годятся, чтобы их трахать.

Мне стало жарко, кровь ударила в голову. Нестеренко был капитаном сборной Виредалиса и моим давним врагом. Я заставил себя оставаться на месте, а не бежать отрывать им яйца. Елизарова невесело усмехнулась и добавила:

– Ветроградов сказал, что нас специально делают красивыми, чтобы не слишком противно было.

Проглотив идиотский вопрос «кто делает?», я обхватил ее за пояс.

– Тихо. Подожди.

Я склонился к ее рту. Елизарова не сопротивлялась.

– Я не буду лезть, обещаю.

И, вспомнив все эти слюнявые поцелуи со Светкой, которые так нравятся пташкам, прижался к губам Елизаровой. Полностью повторить все приторные сюси-пуси не смог, конечно, но постарался. Елизарова расслабилась и даже как-то обмякла, пока я ее обнимал.

– Елизарова. – Я дождался, когда она поднимет взгляд, и выпалил: – А тебе не приходило в голову, что будь у тебя кто-то… ну типа постоянный парень, то они бы придержали коней, а?

– То есть ты думаешь, лучше спать с каким-нибудь одним из них…

– Да почему из них! – я готов был биться башкой об стену от тупости Елизаровой. – С кем-нибудь. Просто с кем-нибудь одним.

– Например, с тобой.

Мне понравилась мысль о том, чтобы вставлять Елизаровой всякий раз, когда нет семинара, или перед завтраком, или после отбоя, где-нибудь в темном коридоре, или ночью, прикрывшись заклятиями, или… в общем, постоянно. Дальше появились мысли о ее мокрых трусах и горячих сиськах, а потом – о Ветроградове и о том, как недалеко я от него, оказывается, ушел.

Я посмотрел Елизаровой в глаза, сделал безразличное лицо и честно ответил:

– Если ты хочешь.