Текст книги "Моя дурацкая гордость (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Мне показалось, будто Елизарова засыпает на ходу, и я с трудом отогнал от себя мысль, что она всю ночь, раз за разом, кончала под каким-нибудь Корсаковым, или Пашковым, или еще под кем-нибудь таким же мерзким, и не успела вздремнуть.

Злость толкала к действию, и я уже занес палочку, чтобы наградить Меркулова и Ветроградова гнойниками на яйцах, но дверь тяжело отворилась и замерла, явив нам Залесского и его усы.

– Что здесь происходит, молодые люди? – как всегда радушно попенял профессор. – Не теряйте времени на войны, лучше потратьте его на любовь, – хихикнул он и пригласил всех в аудиторию.

– Я бы тебе рассказал, что происходит, с цитатами, – бормотал я, стараясь унять дрожь в руках. – Но я тебя, идиота, уважаю. – Палочка упала на стол.

– Хм, а почему Меркулов сказал, что девки с Каэрмунка дают в рот? – как бы между прочим спросил Леха, пока мы гремели посудой и доставали ингредиенты. – Мне не дают.

– Дают-дают, – кивнул Псарь.

– Ты не считаешься, тебе не только в рот дают, – нудно пробухтел тот.

– Слушай, Прогноз, начнем с того, что Меркулов дерьмо и сочинил дикую чушь, – я внезапно вспомнил славных девчонок с Каэрмунка и расценил свой порыв как приступ благородства. – Хорошие там девки и лишнего себе не позволяют.

Хьюстон молчал-молчал, а когда разложил вещи и спокойно сел, выдал:

– Если девушку имеют только в рот, формально она остается девственницей, разве не ясно?

– Чего? – я даже колбу выронил. Рома, похоже, двинулся. – Целкой остается? Да какая целка, если…

– Да такая, – у Хьюстона сделалось такое же выражение, как у отца, когда тот объяснял мне основы контрацепции, – когда будет первый раз трахаться как надо, будут вопли, кровища и все, что полагается.

– М-м, ну да.

Хорошо объяснил, доходчиво. Я раньше не задумывался над этим. Как много вещей, которые не приходили мне в голову!

После обеда народ утопал на свою латынь, Хьюстон, само собой, тоже, и мы втроем слонялись по усадьбе в поисках новых тайников. В последнее время мы находили их все меньше, даже подумали, неужто нашли все? Но потом Псарь сказал, что это не Виридар весь вышел, это мы как-то закончились.

И вот мы слонялись, чтобы доказать самим себе, что еще живы.

Из-за угла послышался шум, Гордей подобрался, но показались всего лишь первокурсники, наши.

– Пошли быстрее, пока их не растащили, тут два этажа! – прокричал один другому. Так оглушительно даже я на стадионе не ору.

– Потише давай, и так башка болит. – Перваков надо ставить на место, пока не выросли. Мы – яркий тому пример.

– Да блин, – парень подпрыгивал на месте от нетерпения, – там девчонки дерутся, такой прикол, мне Болотов сказал!

Его друг, наоборот, притух и скукожился, как намокшая тетрадь с домашним сочинением.

– Может, там помощь нужна, а, Марк?

Он, естественно, знал, как меня зовут, но я на это не купился:

– Из вас помощники, как из дерьма бомба.

– Взрыв-дерьмо очень даже ничего, – ухмыльнулся Псарь. – Где сцепились-то?

– В Южном флигеле! Ну два шага же, не выдавайте нас Селиверстову, мы от него смотались, чтобы…

Мы переглянулись. В Южном флигеле было только два учебных кабинета – латыни и ворожбы, особо туда никто не ходил, там даже портреты не висели.

– Ведите, – приказал я.

Подоспели мы к шапочному разбору.

Маркова отдувалась, как после пробежки, Елизарова щеголяла двумя глубокими царапинами на лице, Сева выглядел оглушенным, а Чумакова грязно ругалась во весь голос. Судя по восторженному выражению морды Псаря, он готов был изменить принципам и вставить ей, не медля ни секунды.

Оказалось, что перед латынью Свиззаровский уселся рядом с Елизаровой и то ли полапал, то ли положил голову на плечо, то ли залез в трусы (но что-то там точно было). Ну и не заметил, как на ворожбу приперлись пятикурсники, а среди них – его девка.

Девка не стала слушать детский лепет типа «мы просто общались» и оттаскала Елизарову за волосы. Та в долгу не осталась и при поддержке подружек наваляла дуре.

Да обе они дуры, Елизарова даже большая дура, чем девка Свиззаровского.

– Ну почему из-за меня телки не дерутся? – громко спросил Псарь, хлопая Севу по плечу. – Делись секретом, Свиззаровский, как заставить пташек кукарекать?

– Отвали, – буркнул тот и побежал за своей. Досталось парню, такой геморрой объяснять, что ты не верблюд.

– О, Елизарова, – я не заметил, как она прошла мимо, и прокомментировал в спину: – Ты это… надевай чулок на голову, пока не вылечишься, договорились? О-о-очень страшная.

Она не ответила, даже не остановилась, прежде чем зайти в аудиторию.

Остаток времени до обеда мы обсуждали случившееся, а на чарологии до меня дошло, кто именно не позволил Елизаровой выспаться этой ночью.

***

– Может, не так уж Меркулов и ошибся?

Я воспользовался тем, что Гордей пошел за семенами к Тропининой, и общим гамом, чтобы наконец-то сказать это вслух.

– Ошибся в чем? – Рома стянул с морды защитную маску и непонимающе уставился на меня. Наверное, просадил все мозги еще до обеда – на чарологии и боевой магии. Шереметьев опять устроил парные дуэли, и Хьюстону в пару достался Меркулов, который, что бы я о нем ни думал, шарил в темной магии получше самого Шереметьева.

– Да в том, что наши девочки уже не девочки.

– Ну, это и так известно, – он попытался отшутиться, но я в кои-то веки шутить был не намерен. – Ты же сам участвовал в процессе избавления наших девочек от этого жуткого недостатка.

– Какого?

Теперь настала очередь Хьюстона считать меня идиотом.

– Девственности, тупица.

– Я не об этом.

– Да понял я, – буркнул Хьюстон и стянул маску на самый подбородок, специально, чтобы я видел его кислую физиономию целиком, а не наполовину. – А вот ты, кажется, не понимаешь, что я не хочу слушать еще и от тебя, что наши девчонки шлюхи. Мне Меркулова хватило.

Сказать, что я удивился, все равно, что ничего не говорить. Опешил. Охуел точнее. Хьюстон злился. Нет, не так. Такими глазами смотрят на ненавистного человека. Так всякий раз смотрел на нас с Псарем Харя.

– Я знаю, что ты сам в это не веришь. – Ненависть исчезла, появилась усталость. – Просто бесишься из-за Елизаровой.

– Да мне нет дела до Елизаровой, сколько раз тебе повто… – я едва не надел ему на башку горшок с навозом, уже даже палочку достал.

– Сколько ни повторяй, ничего не изменится, – припечатал Хьюстон и напялил маску, давая понять, что не хочет разговаривать.

– Такое ощущение, что Наталья за семена из своего кармана платит. – Псарь вернулся от Тропининой. – Отсчитывает строго по четыре штуки. А вдруг я потеряю по дороге, очередь-то как за автографом рок-звезды, и все норовят дать друг другу по морде.

– Дикий вязиль, который получится из этих семян, используется для изготовления чуть ли не половины ядов, – объяснил Рома. – Мало ли кому в голову взбредет вырастить его у себя под кроватью и избавиться от соседей по спальни.

Мне почему-то послышалась угроза в его голосе, а может, воображение разыгралось.

– Ха, да я легче потерплю вас еще полтора года, чем буду заниматься домашним садоводством, – Псарь пихнул Хьюстона в плечо и обнял нас с Прогнозом.

Я через силу поржал.

Сразу после флороведения, не пожрав, я всегда бежал на тренировку, потому что двух часов нам не хватало, а забронировать стадион на три или четыре часа не позволяла Ольга Буренко, наш главный тренер и судья, мол, другим тоже тренироваться надо. С Буренко, в отличие от Устава Виридара, спорить было бесполезно, поэтому я требовал, чтобы парни приходили раньше. Жратва может подождать.

Сгоняв в кампус за спортивной формой, я спускался к полю тем же путем, почти миновал оранжереи, когда услышал какое-то копошение и шепот. Первокурсники почему-то считали, что в усадьбе нет другого места, где можно вдоволь полапать друг друга и полизаться. Что за средневековые представления.

– …я никому не скажу, если ты не хочешь, делов-то. Слушай, Ева, я не шучу, я не могу уже терпеть.

Я резко остановился.

– Подрочи, – сказала Елизарова. Значит, первый точно был Пашков. – Правда, Дим, я-то здесь при чем? Дай мне пройти, иначе мы пропустим ужин. Дима.

Судя по звукам, этот слизень попытался сунуть в рот Елизаровой свой мерзкий язык. Я заставил себя шагнуть вперед и как раз собрался прибавить ходу, но Пашков довольно громко, с надрывом спросил:

– Ты целка, то ли?! Ну ртом хотя бы приласкай, а?

– Отвали, – прошипела Елизарова, – я не буду с тобой трахаться, и не подходи больше ко мне, – наверное, она достала палочку, потому что Пашков явно струхнул:

– Эй, Ева, ты что? Правда, ты меня заводишь, я о тебе постоянно думаю, ничего с собой поделать не могу. Я просто был уверен, что Исаев своего добился, пол-академии про это говорит…

– И ты решил, что раз Елизарову уже кто-то откупорил, все, гуляем, можно звать парней? – Я оставался на месте, эти двое сами выскочили из-за теплицы.

Позже, уже в спальне, я понял, почему вмешался. Потому что этот червяк почти прямым текстом обозвал меня треплом. Откуда, бля, пол-академии могут знать? Елизарова наверняка особо не распространялась, а я сказал только парням. И то не уверен, что Прогноз до конца врубился.

Пашков сунул руки в карманы, Елизарова прищурилась.

– Иди куда шел, Исаев, тебя это не касается, – после недолгого молчания выдала Елизарова, и я уже пожалел, что не прошел мимо. Сколько раз за последнее время я выставлял себя лузером и неудачником? А сколько раз – из-за Елизаровой?

– О, значит, я помешал вам.

Пашков, который допер, что ему ничего не светит, ядовито выплюнул:

– Так вы долбились?

– Еще раз спросишь, и я сделаю так, чтобы ты вообще не смог долбиться. Никогда.

И я, не посмотрев на Елизарову, пошел на поле.

– Долго тебя ждать, Исаев? – проорал, завидев меня издалека, Ваня Бакурин, один из нападающих. – Кажется, это не мы настаивали на том, чтобы тренироваться на голодный желудок.

– Завали, – привычно отмахнулся я, направляясь в раздевалку. – Седлайте пегасов! Буду через две минуты. – Кто здесь, в конце концов, капитан?

– Злой, – обреченно резюмировал Баженов, помахивая битой.

Команда отлично знала, что я могу загонять до смерти, если не в настроении. А настроение Елизарова с Пашковым (и Хьюстон) мне сегодня испортили.

К тому же, парни летали из рук вон плохо, как первый раз на пегаса сели или обзавелись парой чирьев на заднице. Так или иначе, я не выбирал выражения, когда объяснял, какие они все неудачники, и с каким треском мы продуем предстоящую игру.

– Баженов, возьми биту крепче, она у тебя болтается, как сопля, аккуратничать будешь с девками. Володь, осторожнее с финтами, не убей кого-нибудь из нас. Вы все – все! – ни на что не годитесь. В таком виде – нет! Нет. Нет, это все не то, Вить, ты играешь в лоб, так не пойдет. Они, конечно, остолопы, но все равно поймут, куда ты метишь огнеболом.

– Да ничего они не поймут, Марк! Вон Тимур не понял, – Вова прыснул, ткнув пальцем в нашего вратаря. Тимур попытался удушить того голыми руками в перчатках:

– Да пошел ты…

– Мне не до шуток, игра через три дня! – я подлетел к Ласточкину и схватил его за рукав. – Если по вашей вине мы проиграем, я вас всех в жопу отымею, понял?

– А если мы продуем по твоей вине, Исаев? – громко перебил Бакурин (он был пятикурсником, а потому считал себя самым умным, хотя на деле ничем не отличался от индюка). – Тогда мы тебя?

– Я – не подведу. А тебе пора бы выучить, кто здесь капитан, если не хочешь вылететь из команды. – Я боролся с желанием вышвырнуть его прямо сейчас, но замену не найти так быстро.

– Мы тоже не подведем, – твердо отозвался тот.

Я начал понимать, что, пожалуй, был резковат.

– Так, ладно, на сегодня все. Встречаемся в четверг, и до того времени советую научиться нормально летать, если не хотите стать еще большими неудачниками, чем флавальехцы.

Я пришпорил пегаса, тот резко пошел на снижение, и я оказался на земле быстрее всех, выдолбив ботинками две вмятины в траве.

Мы возвращались в кампус, практически не разговаривая. Уставшие, злые друг на друга и самих себя (а я еще и на… в общем, это неважно), крепко воняющие потом. Я чувствовал, как от меня прет.

– Глаз дракона, – буркнул Бакурин и уже приготовился шагнуть вперед, но Дворецкий отказался нас пропустить.

– Пароль сменили еще до ужина. А отбой был пять минут назад, юноши.

– Что? Но… нам никто не сказал. – Еще этого не хватало. Если сейчас он будет ломаться, я за себя не отвечаю. – Мы были на тренировке, открывайте.

– Старосты должны были оповестить всех во время ужина. А без пароля хода нет, будь вы хоть на приеме министра. – У Дворецкого Рубербосха судя по всему, тоже был плохой день.

– Ну, круто, – почесал репу Витек, – мы-то на ужине не были.

– В таком случае, вам придется ночевать здесь.

– Блестяще, – фыркнул Бакурин и начал стаскивать влажную одежду прямо в коридоре. Я тоже чувствовал себя так, будто надел один огромный подгузник, наложил в него и теперь прел. Ткань липла к коже.

Я припомнил, что когда Рома стал старостой, в нашей спальне появилась крохотная дверца в стене. Позже выяснилось, что такие возникают исключительно в комнатах, где живут старосты, чтобы Дворецкий мог передать через нее послание: сообщить о нарушителях или вот таких припозднившихся визитерах, как мы.

– Ну так позовите кого-нибудь из старост, – хмуро велел я. – Позовите Соколова, мужская спальня четвертого курса.

– Я позову того, кого сочту нужным.

– А точнее того, кто находится в спальне, а не в общежитии. Вы же не можете послать записку туда, где нет дверцы. – Я, видит Странник, не думал грубить, но пресмыкаться перед ним не собирался.

Дворецкий удалился с самым обиженным видом.

Я, предположив, что ждать нам долго, стащил с себя тряпки и остался в одних штанах. Тянуло сквозняком, но после сырой духоты самое то. Володя и Витек тоже начали раздеваться, но тут Дворецкий молча вернулся на место, и вскоре дверь открылась. Баженов рванул было вперед, но путь преградила Елизарова в халате. Вова-целка присвистнул, за что тут же получил подзатыльник от Бакурина. Посмотреть реально было на что: халат едва прикрывал ягодицы, и если бы Елизарова не скрестила руки на груди, сиськи определенно оказались бы на всеобщем обозрении.

– Привет, Ева, – Бакурин улыбнулся, как будто прочитал письмо о смерти богатой прабабушки. – Пустишь заплутавших путников?

– Привет… Ваня, – Елизарова запнулась, будто раздумывала, уместнее поздороваться со всеми или только с Бакуриным. Она слабо улыбнулась ему и сразу же перевела взгляд на остальных.

– Пропусти, Елизарова, а? – взмолился Тимур. – Так жратеньки хочется, а у меня в спальне точно есть бутерброд. Если я умру от голода, потом будешь винить себя до конца жизни.

Елизарова явно пыталась строжиться, но не сдержалась и улыбнулась шире, посмотрев на него, а затем посторонилась, пробормотав что-то типа «фанатики».

– Спасибо, Елизарова! – выкрикнул Тимур и одним махом протиснулся в двери. За ним скользнули остальные.

Мы остались втроем. И я, и Бакурин, вне всяких сомнений, поджидали, пока один из нас свалит, чтобы остаться с Елизаровой наедине. Но, наверное, это уже моя паранойя.

Первой не выдержала Елизарова:

– Вы идете или нет? Холодно, – она поежилась, и Бакурин опомнился.

– Да… да, конечно, извини, Ева. – Он как увалень протиснулся между нами и исчез из виду.

Я с силой захлопнул за ним створку и встал к Дворецкому задом, а к Елизаровой передом.

– Что ты делаешь, Исаев? Я замерзла, пусти меня в общагу, – она сверкнула глазищами и стянула халат на груди, но скользкая ткань все равно расползалась.

– Это не проблема.

Я рывком прижал ее к себе, ткань тут же мерзко прилипла к влажной от пота груди, и пока мы с Елизаровой целовались, я думал, что халат придется отдирать от меня вместе с кожей.

Елизарова не просто злилась, она была в ярости. Палочку она, скорее всего, оставила в спальне, и потому не решалась нападать. Все-таки физически я сильнее.

– Ты не надела белье? Или сняла перед тем как выйти ко мне? – я сунул руки в карманы и как можно незаметнее потер поднявшийся член.

– Уйди с дороги, Исаев, или мне придется пойти в кампус другого факультета, – процедила Елизарова, ехидно скривившись. На мордашке появилось такое выражение, будто она знала наперед, как я отвечу.

– Например, в гостиную Флавальеха?

– Она ближе всех, – заявила Елизарова и обогнула меня, но я бросил ей в спину:

– Не валяй дурака, Веснушка, расскажи лучше, как повеселилась с Пашковым.

Она споткнулась о собственные ноги, а когда повернулась, на лице ее читалось отвращение: то ли ко мне, то ли к себе.

– Лучше ты мне расскажи, откуда о нас с тобой знает весь Виридар? И хватит уже меня лапать, и оскорблять (я мельком взглянул на почти зажившие царапины на щеке Елизаровой), и отпускать эти свои намеки на толпу парней, с которыми я трахалась, и задавать тупые вопросы про мои трусы. Ты думал, я сейчас упаду в обморок от счастья, что меня поцеловал сам Марк Исаев? Да таких, как ты, десятки.

– Каких?

– Таких, которые хотят меня поцеловать. – В ее голосе звучало превосходство.

– Да они не поцеловать тебя хотят, дура.

– Имеешь в виду, что они ничем от тебя не отличаются?

– Стоп, Елизарова, погоди. – Сейчас я говорил совершенно серьезно. Мы подобрались к сути. – Намекаешь, что я, такой урод и озабоченный извращенец, силой связал тебя и затащил в пустой кабинет? Ты тоже хотела, Елизарова, – коротко припечатал я, чтобы она доперла. – Ты хотела и дала мне. Я тебя не заставлял.

– Но это не делает меня шлюхой, что бы ты там ни думал.

Елизарова еще сколько-то секунд смотрела мне в глаза, развернулась и, назвав пароль, распахнула дверь. А я стоял и не мог понять, какого черта опять оказался крайним, и почему все телки такие тупые.

Дворецкий пропустил меня без пароля, и от этого стало еще паршивее.

***

Порой я думаю, что, не будь Залесский таким старым, он женился бы на Елизаровой и сочинял для нее оды день и ночь. Ну, а что еще ему оставалось бы делать, у него уже и не стоит, наверное.

– Превосходно, моя дорогая! Как всегда превосходно, Ева! – он заломил руки, закатил глаза, и я совсем уж было собрался бежать за Варламовой, когда его от восторга хватит удар. – Как все-таки жаль, что вы не на моем факультете. – Богдан откровенно любовался Елизаровой, которая сегодня ко всему прочему распустила волосы и, таким образом, обвесилась ими чуть ли не с головы до ног.

– Некоторые студенты вашего факультета, профессор, считают, что у меня не те данные, – ухмыльнулась Елизарова, не глядя на уродцев из Виредалиса. Те подобрались и уставились ей в спину. А я гадал, какие именно данные имеет в виду Елизарова – происхождение или то, о чем говорил Меркулов.

– Ну-у, моя милая, это они просто завидуют более удачливым товарищам из Рубербосха.

Мельком я заметил, что на роже Хари написано подобие согласия с деканом, и запустил в него сушеным червем, но не попал. Влада громко, скептически хмыкнула, а Залесский пошел дальше, к нам с Гордеем.

– Не так хорошо, как у Евы, но все равно сносно, – покивал он, делая пометку в своих записях, – думаю, не меньше, чем «Хорошо», на Высочайшем Чародейском Экзамене.

– Я буду брать у Елизаровой частные уроки, – крикнул я вслед Залесскому. – И расплачиваться натурой, – шепнул на ухо Прогнозу, и тот ожидаемо захихикал. Псарю и Хьюстону я уже не хотел что-либо говорить про Елизарову. Один фыркнет, другой разобидится.

Залесский еще что-то бубнил про экзамен и про «умопомрачительные таланты», намекая на Харю, но я уже не слушал. После окончания пары я планировал выловить Елизарову и вытряхнуть из нее объяснение.

– Никто и не утверждал, что ты шлюха, – начал я без предисловий, оттащив Елизарову в нишу за статуей и уперевшись руками в стену по обе стороны от ее головы. – Вот нахрена придумывать то, чего не было?

Елизарова провела по волосам, перебрасывая их за спину, и я тупо подумал, что они, должно быть, жутко тяжелые. Руки зачесались намотать всю эту гриву на кулак и сжать, проверить.

– Когда ты вслух считаешь парней, которые меня якобы отымели, это равносильно обвинению в проституции. Уж прости меня, глупую, но именно так это звучит. Чего ты хочешь? – внезапно спросила Елизарова, словно продолжала предыдущее предложение. Без точек.

– В смысле? – вопрос сбил с толку. Я не готов был отвечать на него сейчас.

– Ну, чего ты хочешь? – раздельно повторила Елизарова, как для трехлетнего сопляка.

– Ссать и свалить с трансформагии, – я честно ляпнул первое, что пришло в голову.

– С какой целью ты сейчас подошел ко мне? Так понятнее? Чего. Тебе. Нужно? От меня, Исаев, что?

Я, честно, не знал. Если ответить правду – не поверит, если сказать как обычно – даст по морде или просто развернется и уйдет. Поэтому я пожал плечами:

– Ну, чтобы ты поняла, что я не называл тебя шлюхой.

– Будем считать, что я поняла, – Елизарова устало прикрыла глаза, и я уже хотел было воспользоваться моментом, но она продолжила: – Все? Тогда я пошла. – И поднырнула под мою руку.

Я не стал ее удерживать, потому что не представлял, о чем еще спрашивать и что говорить. Положа руку на сердце, я даже вставить Елизаровой сейчас не хотел, но было что-то другое, неясное, смутное, не сформировавшееся в моей башке. Необъяснимо тянуло просто потрогать ее, может быть, под одеждой, помять грудь, но не трахать. Хотя, вероятно, это из-за того, что вокруг было полно народа.