Текст книги "Моя дурацкая гордость (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 2

– Эмиссар! Эмиссар, мать твою, очнись, ты спишь в картошке, а я хочу ее сожрать.

Цареградский нынче был в ударе. Поднялся из-за стола под бодрое урчание желудков и начал поучать. Поучал-поучал, пока Разумовская не заткнула. Болтал про то, что Ведъютанты активизировались, и что все должны быть осторожными. Особенно инквизы.

Короче, я заснул на пустой тарелке. А проснулся, когда еду уже воплотили, и теперь она вкусно пахла.

– Ты почему меня не разбудил? – я взбесился, вытряхивая из-за шиворота картошку.

– Я пытался, тряс тебя, – пожал плечами Псарь. – Ты ответил «соси» и продолжил храпеть.

– Мне снилась Елизарова, – я не стал вдаваться в подробности.

– Поняфно, – просто отозвался Гордей с набитым ртом. – Вдул ей во сне, ну, скажи?

– Жри, пока горячо, – посоветовал я и завертел башкой.

К чему был этот сон, я так и не догнал, но вел я себя там, во сне, как распоследний мазохист.

– Это ты зря, – мудро заметил Хьюстон, – сны с пятницы на субботу вещими бывают.

И они с Псарем загоготали, пугнув пару первокурсниц.

Набив животы до отвала, мы отправились восвояси. Рома повел новеньких по многочисленным лестницам – проходить тесты перед регистрацией на факультеты, а мы с Гордеем и Лехой пошли коротким путем. Елизарова сидела на подоконнике, обхватив ногами придурка Корсакова, и сосалась с ним. Не будь они одеты, я заподозрил бы секс. Еще я заподозрил, что Хьюстон не соврал насчет снов.

– О, а чего это вы не в постели? – задав вопрос, я тут же понял, как двусмысленно и как тупо он прозвучал. А еще понял, что уже задавал его.

– Здесь удобнее, – Елизарова тоже это поняла. Она вытерла губы тыльной стороной ладони и спрыгнула на пол. Корсаков, перемазанный помадой, лишь ухмыльнулся и поправил новенькую повязку. Крепкого телосложения, но не полный, он выглядел старше своих лет. Совсем взрослым. – А вот вы почему не в постелях?

– Не твое дело, – грубо отрезал я. – Ты гляди, жопу не простуди, Елизарова, а то продует, язвами покроешься.

– Твоими молитвами, – кисло улыбнулась она и скрестила руки на груди.

– Свали уже, Исаев, – нетерпеливо высказался Корсаков и палочкой указал на картину, скрывавшую потайную дверь.

Я прошел мимо, задев его плечом, и с отвращением бросил на ходу:

– Счастливо оставаться, голубки.

Они бесили меня оба, просто так, безо всякой причины. Хотя у Корсакова форма носа уродская – бесит. А у Елизаровой веснушки. Бесят.

Бесят.

***

Два месяца прошло, а Елизарова не переставала меня бесить.

– Профессор, у Исаева ошибка в формуле! – Елизарова подняла руку и завопила на весь кабинет.

Зубы скрипнули. Мне почти удалось усыпить внимание Селиверстова, домашнее задание я не готовил и импровизировал на ходу. У меня непременно получилось бы, не будь в аудитории Веснушки Елизаровой.

– Можно я буду звать тебя Мозг, Елизарова? Ты же им думаешь. Все думаешь-думаешь, учишься-учишься, бедняга, голова скоро лопнет и волосы дыбом встанут, – получив «Удовлетворительно», я старательно вымещал на ней досаду: шагал рядом с Елизаровой и дергал то за рукав, то за волосы. Злился я отнюдь не из-за оценки, а из-за того, что трюк не прокатил.

– Да, Исаев, а я тебя буду звать Член. По той же причине.

– Не обязательно было сдавать меня Селиверстову, – я развернулся и встал в дверях, не пропуская Елизарову в аудиторию. – Пять юнтаров за вход. Можно натурой.

– Только не плачь, Исаев, вот такая я подлая. Привыкай и свали с дороги.

– Пять юнтаров, Елизарова, – поддразнил я. – Как там Корсаков поживает, кстати?

– Любит меня, – Елизарова задрала нос и махнула косами.

Я презрительно скривился.

– Мои соболезнования.

– Что здесь происходит, Исаев? – Разумовская выросла посреди коридора с кипой бумаг. Она смахивала на коршуна с добычей в клюве.

– Проверяю у Елизаровой домашнее задание, – я как всегда не растерялся. – Вам помочь, профессор?

– Помогите, – смягчилась Разумовская. Меня она любила.

– Не надорвись, Исаев, – шепнула Елизарова и просочилась в аудиторию.

Весь семинар я донимал Елизарову: уселся позади нее и заклинанием поднимал краешек юбки. Когда Елизарова запихала подол под жопу, принялся пихать руки ей под мышки и щупать сиськи.

– Елизарова, что вы вертитесь как на еже? – сделала замечание Разумовская. – К середине занятия ваши брови должны быть желтыми, приступайте.

– Убери руки, козел, – прошипела Елизарова краем рта.

– Ты не заплатила за вход, Елизарова, – я извернулся и на мгновение накрыл ладонями ее груди. Они были горячими и мягкими.

Елизарова двинула мне локтем в нос. Я беззвучно выругался и руки с сисек убрал. Потом играючи перекрасил брови в бордовый, сотворил из ничего зеркало и принялся размазывать по щекам капли крови. Машинально вывел букву «Е» и плюнул на это дело. Моя любимая команда, взявшая первое место в Лиге Крылатлона, называлась «Единороги», но крови на остальные буквы все равно не хватило бы. И места на лице тоже.

Перед самым звонком я написал на спине Елизаровой: «У меня сиськи в веснушках» и слился из кабинета, прежде чем подружки доложили ей о послании. К вечеру Елизарова от надписи избавилась, но до тех пор Пашков и Меркулов довели ее до нервной трясучки просьбами «показать».

– Ты – длиннорукий козел, – заявила Елизарова, столкнувшись со мной нос к носу у статуи Дворецкого.

– Я угадал? – как ни в чем не бывало откликнулся я и потянулся. Мышцы приятно покалывало после тренировки, волосы хранили запах свежего ветра. Елизарова вопросительно подняла брови, и пришлось пояснить: – У тебя действительно веснушки там? – я глазами указал на вырез ее блузки.

– Я же не спрашиваю, есть ли у тебя родинки на яйцах, – отбрила Елизарова.

– Покажи. – Не отрывая взгляда от ее шеи, я избавился от налокотников.

– На губу не наступи.

Она попыталась обойти меня, нахмурилась, несколько рыжих прядей выбились из прически и завивались, обрамляя лицо.

– Ты целка, Елизарова? – я не давал ей пройти и теснил к стене.

Елизарова почти не сопротивлялась – в пустынном коридоре бесполезно было звать на помощь или тянуться к палочке, тем более я все равно оказался бы быстрее. Она улыбнулась и спокойно ответила вопросом на вопрос:

– Тебе-то что?

– Покажи сиськи.

– Только после тебя.

– А у меня нету, – я выпучил глаза. – Ты чего, Елизарова?

– Покажешь яйца – покажу сиськи. – Она подергала себя за косы и сдула челку со лба. Достала из кармана помаду и зеркало. – Начинай, – и принялась мазюкать губы.

– Так я угадал? У тебя там веснушки? Не даешь посмотреть, дай хоть потрогать.

Я стиснул ее, ухватил пару раз за грудь, прежде чем Елизарова вывернулась из моих рук и демонстративно отряхнулась. Сиськи опять были горячими.

– Длиннорукий козел. – Елизарова спрятала тюбик и поправила блузку.

– Веснушка с сиськами, – отплатил я той же монетой, подбирая с пола налокотники.

В общагу я вернулся, перемазанный помадой, так и не добившись от Елизаровой ничего определенного. Дворецкий, пропуская нас, пробормотал, что теперь ему тоже любопытно узнать ответ на мой вопрос.

***

– …вы, Исаев, если бы пожелали, могли сравняться в искусстве приготовления эликсиров с Захаром и… – Богдан Залесский, преподаватель эликсирики, склонил голову на бок и добродушно прищурился.

– Нет, спасибо, – бросил я и, не глядя на Зорина, добавил: – Не хотелось бы чем-то быть похожим на мистера Харю.

– …и с Евой.

Я запнулся, но тут же взял себя в руки. Этот старик играл на нервах филигранно, точно так же, как пристраивал любимчиков на тепленькие места в Магическом Совете. Псарь как-то предположил, что Залесский делает так не специально, однако всякий раз попадает по нужным струнам. «Бывают такие телки, знаешь, – задумчиво тянул Гордей, растянувшись на кровати и задрав ноги на стену, – всегда бьют точно по яйцам, без промахов. Вот Богдан такой же».

– Я имею в виду ваш эликсир, – Залесский еще раз с удовольствием втянул носом ароматные пары, поднимающиеся от моего котла. – Превосходнейший образец Истомного эликсира, мальчик мой, так и тянет снять пробу.

Истомный эликсир был весьма популярен среди девок, потому что с помощью него можно было заполучить понравившегося парня, хотя бы на время.

– Да, давайте кого-нибудь споим, – подал голос Ветроградов. За спиной Залесского, до сих пор любовавшегося напитком, он легко пихнул в плечо Меркулова, и тот понимающе подмигнул. – Исаев спит и видит, как бы заняться с Елизаровой… – Ветроградов приоткрыл рот, как изнемогающая от возбуждения девица, и недвусмысленно качнул бедрами в такт словам: – …до-пол-ни-тель-ной элик-си-ри-кой.

Дебилы из Виредалиса заржали. Залесский развернулся, на лице его нарисовалось вежливое любопытство. Я пнул соседний стул и уже уперся ладонями в колени, чтобы подняться и начистить свинье пятак, но меня одернул Псарь.

– Держись, Эмиссар, – процедил Гордей сквозь зубы, однако сам схватил со стола палочку. – Все херня.

Конечно, все херня.

Мой план тоже, потому что разваливался он на глазах. После того, как Елизарова в очередной раз отшила меня перед летними каникулами, прямо в вагоне Виридарского состава, я решил завязывать с ней. А я-то, придурок, ее в Москву звал, в гости. Вот и пусть сидит в своем Екатеринбурге хоть до старости.

Псарь тогда, в июне, подошел к делу серьезно.

– Раз уж мы завязываем с Елизаровой, – изрек он, доставая огромный лист, – нужно составить план. Рисуем календарь, – объявил Псарь и взмахнул палочкой. По листу поползли бисером чернила, собираясь в линии и обозначая сентябрь с октябрем. – Летние месяцы не берем, с глаз долой – кобыле легче, – отчаянно перепутав две поговорки, Гордей пробормотал под нос заклинание, и на листе появился список запретов.

– «Не выпендриваться. Не разговаривать с Елизаровой на темы, не касающиеся учебы. Не разговаривать с Елизаровой на темы, касающиеся учебы…» – я фыркнул, а Рома тем временем вставил:

– Можно сократить до «не разговаривать с Елизаровой вовсе».

– «Не смотреть на сиськи Елизаровой». Ставь реальные цели, Псарь! – возмутился я. – Она же их не прячет.

– Да у нее сисек-то нет, – снисходительно осадил Гордей. – Это уж я так, на всякий случай написал. Исправим на «вообще не смотреть на Елизарову».

– «Не отказывать себе в желании передернуть. Дрочить регулярно, после еды и перед сном». Ты придурок, – я заржал. Пункт мне понравился.

– Каждый день будешь отмечать, – Гордей сотворил из воздуха планшет и красный карандаш, – сколько пунктов ты выполнил. И если выполнил все, сможешь позволить себе в качестве награды… передернуть лишний раз.

– Все херня. Лучше позволю себе трахнуть Арину.

– Ты же ее бросил.

– А она меня нет. К тому же, я бросил ее ради Елизаровой. Типа неправильно трахать другую девку. Нельзя лапать за жопу другую девку и думать, что скажет на это Елизарова. Ну ты понял. А теперь уже насрать. И, если принять за истину, что девки друг другу все сливают так же, как мы, то Елизарову ждет серия увлекательных рассказов о том, как Марк Исаев трахает Арину Савельеву в раздевалке. Пусть поблюет.

Конечно, все херня. Особенно если учесть, что Ветроградов не совсем соврал. Совсем не соврал.

– Что, Ветроградов, – протянул я, ни к кому конкретно не обращаясь, откинулся на спинку стула и почесал палочкой висок, – не перепадает дополнительных занятий, пока не напоишь Истомным эликсиром? – Я старался оставаться спокойным, но чувствовал, как по спине стекает капля холодного пота. – Быва-а-а-ет. Что ж поделаешь, коль рожей не вышел.

И тут влезла Елизарова со своим писклявым голосом:

– Я не занимаюсь с отсталыми. Ой, в смысле, с отстающими.

Меня тряхануло. Девчачье стадо тупо захихикало, как одно большое пористое облако, ссавшее моросью сверху уже которую неделю.

– Ну-ну, Ева, не будь так жестока, – добродушно отозвался Залесский, не заподозривший никакого подвоха и не заметивший сальных взглядов Ветроградова и Меркулова. – Уверен, Марк при желании достигнет успехов.

– Вряд ли, профессор, – прочирикала Елизарова. – Он слишком часто падал с пегаса, пока играл в крылатлон. Последствия уже необратимы.

Елизарова нынче сидела с подружками – с тех пор, как расплевалась с Харей. Они все, как одна, были с милыми мордашками, хорошими сиськами и приличными мозгами, и разведка донесла, что как минимум двое из них были не прочь замутить со мной. Особенно настроения эти были сильны после первого в году матча. Рубербосх просто размазал Виредалис по полю, и взгляды однокурсниц, не говоря уже о новеньких, стали однозначно жадными.

Мне мигом стало жарко, я обернулся и взглянул на оскалившуюся Елизарову, мысленно помахав ручкой поощрительному сексу с Аришей.

– Судя по твоему блестящему выступлению на трансформагии, ты падала не меньше, – процедил я и передразнил ее голос: – «Ну-у, трехэтапная трансформация… это когда превращение происходит… в три этапа». Спасибо, мисс Очевидность, без вас мы бы не догадались.

Теперь покатились парни. Лающий хохот Псаря и визгливый смех Прогноза пощекотали Ромчику переносицу и заставили улыбнуться.

Если я чем и гордился по-настоящему, то это своими успехами в трансформагии. Нифига не мастерством игрока или, скажем, повязкой капитана команды. Разумовская, хоть и грозилась уже который год отчислить нас с Псарем из Виридара, никогда бы так не поступила: на парах я всегда демонстрировал что-нибудь эдакое, за что полагалось баллов тридцать, а то и сорок. Разумовская благосклонно кивала, сдержанно хвалила, Ветроградов с дружками кривились, девки восхищенно вздыхали, и даже Елизарова завистливо хмыкала. Елизарова вообще разумно оценивала чужие способности и, вполне ожидаемо, кусала локти, что у нее этих способностей нет. Гордей, предпочитавший демонстрировать свои таланты на занятиях Селиверстова, театрально аплодировал, а я поглядывал на Елизарову. Она шептала что-то на ухо Чумаковой, и та сдавленно хихикала.

Меня обсуждали, как пить дать.

На долю секунды наши с Елизаровой взгляды встречались, но секунда проходила, и она возвращалась к скучному заданию профессора.

– Никогда не думала, что тебе нечем больше похвастать, кроме как успехами в трансформагии, – улыбнулась Елизарова. – Становишься заучкой, Исаев.

– У тебя и этого нет, – я, как дурак, попался на дешевую приманку.

– Да, – небрежно отозвалась она, – вчера были дела поважнее, чем домашнее задание по трансформагии.

Колокол заглушил смешки и присвисты.

– Ита-ак, – Богдан взмахнул руками, – кыш-кыш, все свободны, домашнее задание – реферат о свойствах Истомного эликсира. Вы отлично поработали. И да, двадцать баллов Еве и Захару. И Марку десять, да-да, конечно… До свидания, до свидания.

– Чем это ты была так занята вчера, а, Елизарова? – переорал толпу Пашков, распихивая локтями студентов Флавальеха, чтобы оказаться рядом с ней. – Неужели у тебя появился парень?

Пашков специализировался на флороведении и считал свое умение заставлять цветы распускаться в сотни раз быстрее, чем положено, огромным преимуществом, если речь шла о девушках.

– Главное, что не ты, Дим, – серьезно ответила она.

Я знал, что Елизарова встречалась с каким-то на первом курсе. И еще с каким-то – другим – в конце второго. А еще я знал, что Пашков давно хочет залезть Елизаровой в трусы. И еще какой-то с пятого курса – тоже хочет.

– Трахалась где-то, – каркнул Ветроградов. – С кем-то.

– Со мной! – выкрикнул я, как мне показалось, дружелюбно-шутливым голосом. – Она только притворяется, что я ей противен, правда, сладкая?.. – я протянул руку и схватил Елизарову за краешек рыжих волос. – На самом деле, хочется…

И сам я еще как хотел, ничем не отличаясь от каких-то там.

– Хотелка не выросла, – издевательски отбила Елизарова. И пошла вперед.

Тоже мне, цаца. У меня-то выросла. И от привычки рисовать, как болван, ее инициалы на всем, что под руку попадет, я почти избавился.

***

Класс уже тошнило от любви. Истомным эликсиром Залесский не ограничился и на следующем занятии велел разделиться по трое, чтобы приготовить антидот. Пока Псарь ходил за водой и кромсал ингредиенты, а я листал учебник и жевал веточку мяты, Злата растрепала, что Елизарова и Корсаков живут недалеко друг от друга, вот и снюхались летом.

Елизарова за соседним столом хихикала громче приличного и шепталась с Челси. Залесский смотрел на безобразие сквозь пальцы. Елизарову он любил.

Я вернулся к вареву и перечитал инструкцию.

– Тут сказано, что э-э-э… «для эффекта наилучшего добавить в снадобье кипящее слюну того, кто силою к себе привязал…»

– Эй, Елизарова! – заорал Псарь на весь кабинет. – По инструкции ты должна харкнуть в наш котел!

– Ты читаешь задницей, Чернорецкий, – покачала головой Елизарова, словно сожалела о скудных умственных способностях Гордея. – Нужна слюна человека, который использовал Истомный эликсир. Я ничем таким не поила ни тебя, ни Исаева, ни тем более Челси, – она хмыкнула и улыбнулась подружке, – и никого в себя не влюбляла.

– Почему, Марк очень даже не прочь полюбить тебя. Разок-другой, – Псарь затрясся от беззвучного смеха.

– Зачем Еве Истомный эликсир? Она и так красивая, – не отрываясь от работы, оценил Свиззаровский. Друг, с которым он переглянулся, кивнул.

Самым скверным во всем этом было то, что Свиззаровский встречался с девушкой, он ее любил и бросать не собирался. Стало быть, комплимент отвесил искренне и без задней мысли, посадив меня в лужу дерьма.

Ветроградов громко хмыкнул.

– Ну-ну, – замахал руками Залесский, как курица-наседка, – и без слов ясно, что Ева у нас красавица. Думаю, молодые люди меня поддержат, – он подмигнул им, и я подавил желание надеть Залесскому на башку котел с полуготовым антидотом.

Елизарова промолчала. Как отмороженная молчит, когда хвалят. Привыкла, поди, к собственной красоте.

– А теперь, – возвестил Залесский, будто собрался раздать всем по мешку конфет или Авось-настойки, – мы проверим, увенчались ли наши труды успехом. Нам нужен доб-ро-волец! – он игриво покачал указательным пальцем.

Авось-настойка готовилась четыре месяца, но она того стоила: приняв ее, можно было участвовать в любых спорах, делать ставки, подбрасывать монетку, и всегда судьба была на твоей стороне – пока не закончилось действие настойки, конечно.

– Можно мне? – я вызвался скорее по привычке. Подтянул штаны и поперся к столу.

– Я рассчитывал на вас, Исаев, – обрадовался Богдан. – Сейчас мы напоим Исаева Истомным эликсиром, – он ухватил меня за плечо и развернул лицом к курсу, как пуделька на собачьей выставке, – а после дадим ему противоядие.

– После того, как насладимся эффектом, – вставила Елизарова, и девчачье стадо, как водится, захихикало.

– Это что, получается, я полезу целоваться к какому-нибудь Меркулову? – я пришел в ужас. – Нет, спасибо, я пас.

– Ну что вы, – старина Богдан сложил руки на пузе и уставился на меня, – Истомный эликсир Владимира вызывает у меня сомнения, а все потому, – обернулся к зассавшему Меркулову, – что он недостаточно усерден в подготовке к практическим работам. Посему, – Залесский вновь расцвел, – мы снимем пробу с зелья, которое получило бы на Высочайшем Чародейском Экзамене высший балл.

– Хари, – прыснул Псарь, за что получил от меня сушеным скарабеем в глаз.

– Думаю, логичнее будет, если… – Залесский сиял.

– Профессор, нет, – застонала Елизарова, сползая на стуле.

– Да, Ева!

– Не-ет, – захныкала она, зная, что нагоняя от Богдана не получит. – Можно я спрячусь в шкаф?

– Ты там не поместишься, – влезла Катя Моран.

– Это ты там не поместишься, корова жирная, – взъерепенилась Челси.

– Ита-ак, – Богдан достал из кармана крохотный пузырек. – Пейте, Исаев, и пусть вам повезет с антидотом.

– А Елизаровой все же придется харкнуть в наш котел, – почесал затылок Гордей.

Я откупорил флакон и принюхался. Пахло очень вкусно. Желудок заурчал. Сейчас я окосею и буду грязно приставать к Елизаровой при всем курсе. Огребу по морде и нахлебаюсь бурды из собственного котла.

– Наслаждайся, Елизарова, – я смотрел ей прямо в глаза, делая глоток.

– Заметь, Елизарова, три четверти девчонок в этой гребаной усадьбе отдали бы мочку уха, чтобы оказаться на твоем месте…

– Почему мочку?..

– А туда сережки вставляются.

– Я сейчас описаюсь от счастья, Чернорецкий…

Весь этот словесный мусор я пропустил. Зелье сползло по пищеводу и ударило в голову. Я пошел на запах: от Елизаровой несло за милю, и я приблизился к ней, ткнулся носом в шею, коснулся губами кожи. Сердце колотилось о ребра, как будто хотело переломать их. Руки не слушались, шарили по телу Елизаровой, в рот лезли волосы, выбившиеся из кос. Я задыхался от раскаленного добела желания орать во весь голос признания в любви.

– По-моему, он ведет себя как обычно, – протянула Злата.

Я почувствовать жжение в щеке, в горло потекла ледяная слизь, и в тяжелой голове прояснилось.