Текст книги "Моя дурацкая гордость (СИ)"

Автор книги: Анастасия Эр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Моя дурацкая гордость
Настя Эр

Пролог

Подо мной расстилалась бесконечная равнина: зеленое полотно с редкими вкраплениями синего, красного и желтого – полевых цветов. Старинная усадьба с такой высоты казалась крохотной, размером с грецкий орех, а огромное озеро рядом с ней, – лужицей после дождя.

Я чувствовал силу в крыльях, знал, что могу пролететь еще сотни миль, каждый взмах становился порывом ветра, а люди внизу думали, что это просто погода меняется.

Близился рассвет, и мне тоже предстояло вернуться в человеческий облик. Спуститься на землю. Поляна в окружении вековых кедров, где я обычно оставлял одежду, была надежно укрыта от чужих глаз. О ней знали лишь я и трое моих лучших друзей: Гордей, Рома и Леха.

Остальные считали нас простыми студентами – настолько простыми, насколько могут быть студенты-чародеи. Испокон веков драконы, оборотни, эльфы и люди старались сосуществовать мирно, и в знак вечной дружбы наши предки основали одно учебное заведение для всех своих детей – академию магии Виридар. Расположена она в глухих лесах Сибири, недалеко от местечка под названием Виридарские Высоты. Мы с Гордеем до сих пор спорим, что раньше было названо Виридаром – Высоты или академия, а Рома каждый раз советует почитать «Летопись Виридара», мол, там есть ответы на все вопросы.

Так или иначе, единства не было никогда. Несмотря на то, что учились мы все вместе, разделение на расы поддерживалось делением на четыре факультета. Рубербосх основали драконы, Виредалис – оборотни, Каэрмунк – эльфы, а люди собрались на Флавальехе. Первые магистры, члены Магического Совета, настаивали на том, чтобы вести жизнь тайную, а свои способности скрывать; благо, места здесь вплоть до шестнадцатого века были тихие. Однако с приходом царских войск начали строиться города, населенные инквизами – так мы зовем людей, не владеющих магией. И сейчас, спустя почти четыре столетия, чистокровных чародеев осталось очень мало. А тех, кто точно знает, кем был их предок, драконом или оборотнем, вообще единицы. Я, как и мои родители, не придаю этому значения, хотя знаю, что наш род исходит от драконов. Сам я начал обращаться в прошлом году и пока не рассказал об этом никому, кроме Гордея, Ромы и Лехи. Отец с мамой лишены этой способности. Они талантливые маги, но древнюю силу разбудить в себе не смогли.

Это нормально. Современные чародеи легко обходятся умением творить заклятия при помощи одной только чародейской палочки. Связи с инквизами неизбежно приводили к рождению полукровок, и с каждым поколением истинных магов становилось все меньше, пока они почти полностью не утратили силы, которыми обладали первые магистры.

Кое-кто, особенно оборотни, осуждали кровосмешение и считали, что инквизы должны оставаться в своем мире. Что далеко ходить: родственники Гордея горячо поддерживали движение Ведъютантов, выступавших за уничтожение всех инквизов, у которых обнаруживались магические силы.

– Что, снова Елизарова отшила?

А вот и сам Гордей. Сидит себе на поляне, прислонившись к толстому стволу древнего кедра. Мы с парнями зовем его Псарь, во-первых, потому что отец подарил ему целую псарню в день восемнадцатилетия, а во-вторых (и об этом никто, кроме нас четверых, не знает), потому что он умеет обращаться в адского пса.

– С чего ты взял?

Я надел льняные брюки, которые носили все студенты Виридара, завязал пояс и хмуро глянул на него. На красивом лице Гордея появилось легко узнаваемое выражение собственного превосходства:

– С того, что ты сбегаешь сюда в одиночестве только тогда, когда получаешь очередной отказ от нее.

И то правда.

Всякий раз, когда становилось невмоготу, я покидал академию, брел в Кедровую Чащу, раздевался и взмывал в небо под прикрытием темноты. А Елизарова оставалась здесь, в усадьбе, хотя бы на время мне удавалось выбросить ее из головы и из сердца.

Мы учились вместе вот уже четвертый год, и вот уже четвертый год она давала понять, что я ей не интересен. Я был капитаном сборной по крылатлону – самой популярной игре среди чародеев – и недостатка в женском внимании не испытывал, но как назло нравилась мне именно Елизарова, единственная равнодушная к спорту девчонка. Да она не знала даже до того, как поступила в Виридар, что такое крылатлон, потому что ее родители – инквизы.

Гордей посмеивался, Хьюстон (мы звали так Ромчика) сочувственно пожимал плечами, а Леха Прогноз (иного прозвища с его фамилией Погодин быть не могло) время от времени советовал бросить эту затею.

Как будто это легко. Я бы с радостью, но Елизарова, кажется, поселилась в моей голове. Я закрывал глаза и представлял ее без одежды. Я открывал глаза, подходил к ней и приглашал на свидание, но она всегда говорила «нет». Иногда мне хотелось лезть на стену от бессилия, и тогда… я шел сюда, да. В облике дракона чувства притуплялись, я ощущал легкость и свободу. Свободу от одержимости Евой Елизаровой.

Глава 1

За шесть месяцев до этого.

В конце прошлого года мы с Елизаровой разругались в пух и прах. Она не обращала на меня внимания, я ей слегка нагрубил. После экзамена по чарологии Елизарова меня не на шутку взбесила, и я решил заставить ее ревновать.

– Не расстраивайся, Марк! – очень кстати выкрикнула из толпы Оливия, когда Елизарова наорала на меня, развернулась и свалила. Кудрявая, рыжая Оливия переступала с ноги на ногу, вертела в руках палочку и поводила плечами, будто пританцовывала; демонстрировала шею, усыпанную веснушками, и улыбалась, оглядывая меня с ног до головы. Короче, намек я уловил. – Елизарова как огнебол, тебе не гоняться за ней надо, а бежать куда подальше.

– А за кем гоняться, за тобой, что ли? – в тон ей, как можно громче отозвался я.

Пускай Елизарова услышит, кто здесь лучший. Мысль о том, ослаблен ли галстук и достаточно ли измят воротник рубашки, зудела в желудке и ползала по венам вместе с кровью.

– Может, и так, – она выпрямилась и повернулась чуть боком, коснувшись подбородком плеча. Как будто застеснялась. Слегка покраснела вроде.

– Да ладно? – я закусил нижнюю губу, чтобы не улыбаться во весь рот. Ну, не показывать же, насколько я доволен поворотом событий.

Елизарова, уже усевшаяся рядом с подругами у фонтана, обернулась. Может быть, до нее донеслись обрывки разговора. Хорошо, если так.

– Приходи к нам вечером, – пригласила Оливия, – мы будем отмечать успешную сдачу чарологии.

– А ты-то откуда знаешь, что успешную? – перебил Гордей. Он, в отличие от меня, был застегнут на все пуговицы, ни тени улыбки на губах. Псарь походил на студента, чье мраморное изваяние украшало холл. Топ-Топ, местное привидение, утверждал, что при жизни парень баловался запрещенными эликсирами и заклятиями. Вроде бы Истомный эликсир, самое знаменитое приворотное зелье, изобрел тоже он.

– У меня ни одной четверки в зачетке, – нотка гордости прозвучала заключительным аккордом. Как если бы Оливия пнула камешек, и он попал Гордею в лоб.

– Как отрезала, – Гордей кивнул и просто добавил: – Ты мне нравишься, – а затем вновь вернулся к разговору с Хьюстоном.

Оливия запустила пальцы в густые пряди волос и принялась плести косу, тем самым давая понять, что разговор окончен. Почти.

– Приходи в восемь. И друга с собой прихвати. Марк, – тихо проговорила подружка Оливии, форменная рубашка которой, контрастируя со смуглой кожей, смотрелась ослепительно-белой.

После чего обе ушли, взявшись за руки.

Подруги Елизаровой все это время с интересом следили за нами: Злата медленно жевала жвачку и, задрав юбку, чесала бедро, Челси красила губы отвратительно-привлекательной красной помадой, Милена, поболтав ногами в воде, надевала носки. Сама Елизарова, присоединившись к ним, уселась на бортик и взялась за журнал.

В общагу мы вернулись под вечер, захмелевшие и запыхавшиеся. Мотались в деревню, посидеть в баре и заодно полапать местных девчонок из инквизов. Время подбиралось к восьми. Я собирался все же навестить тех пташек с Каэрмунка.

– Я рассказала Разумовской про твою выходку, – сообщила Елизарова. Завидев нас, она скинула с себя руку какого-то чмыря и поднялась с дивана. Поправила юбку, застегнула верхнюю пуговицу блузки, из чего я сделал вывод, чем именно она с этим чмырем занималась.

Наверное, она имела в виду мое «нападение» на Харю. Я подставил ему подножку, он запнулся, и на моем ботинке остался белый след. Я всего лишь пытался заставить его вылизать мою обувь до блеска. Харя сопротивлялся, а Елизарова посчитала это выходкой. Малохольная.

– Мне все равно ничего не будет, – я пожал плечами и сунул руки в карманы. – Ну, потрачу пару вечеров на то, чтобы добыть волос из жопы единорога или выкрасить розовым скамеечки во внутреннем дворе. Разумовская меня любит.

– Розовые скамеечки – только через мой труп, – заявила Елизарова. – Через десять минут тебе нужно быть в кабинете Уфимцева.

Уфимцев, здешний завхоз, был вредным скрюченным стариком. Говорили, сам он лишен чародейских способностей, хотя родители его были магами. Таких назвали «бракр».

Я повел носом. Пахло от нее не тошнотворно-сладко, как обычно, а как от меня самого после тренировки. Потом, наверное, чем еще-то.

– Ни за что, – отчеканил я. – У меня дела. Видишь ли, Елизарова, парочке птичек из доблестного…

– …и дружественного, – ляпнул Псарь.

– …факультета Каэрмунк не терпится отсосать у меня. Завидуешь?

– Тебе или им? – хладнокровно уточнила Елизарова, помассировав шею. Я заметил небольшие темные пятна у нее в подмышках. Не давал покоя вопрос, чем же они таким занимались с чмырем, что заставило Елизарову вспотеть. Мысль, выраженная одним коротким словом, застряла в мозгу и теперь чесалась. Кожа под волосами чесалась.

– Им, конечно, ты же не по части девочек, – не сдержавшись, я кивнул на чмыря.

– Завидуешь?

– Если я переспрошу «тебе или ему?», будет глупо выглядеть, правда? К тому же, это начнет смахивать на хождение по кругу.

Елизарова фыркнула и повторила:

– Уфимцев ждет тебя. И Чернорецкого тоже.

– Вот еще. Я уже все сказал, Елизарова. Романтическому вечеру с Уфимцевым я предпочту праздник в общаге Каэрмунка, – я склонился к ее уху и шепнул, стараясь не чихнуть, когда рыжий пух защекотал нос: – Но если ты все же согласишься погулять со мной, я останусь и смиренно отправлюсь на отработку.

Елизарова снова фыркнула и поджала губы.

– Ты в любом случае отправишься на отработку. Если ты этого не сделаешь, я приведу Разумовскую. И расскажу, где и как ты проводишь время, – мило прочирикала она.

– Ты этого не сделаешь, – я отступил на шаг.

– Еще как сделаю. Я же староста, – издевалась Елизарова, а я с каждым ее словом чувствовал себя все паршивее. Примерно как в тот день, когда мы проиграли Флавальеху на третьем курсе. Не из-за меня, конечно, просто у нового вратаря руки из задницы росли. – А ты собираешься нарушить с десяток правил, начиная с того, что нам нельзя в чужие общие комнаты, и заканчивая шатанием по коридорам после отбоя.

– Если настучишь, пожалеешь.

– И что же ты мне сделаешь? Заставишь чистить твои ботинки, как Захара?

– Лучше заставлю тебя продемонстрировать твои панталоны, Елизарова, – я чувствовал, как злость пеной собирается на губах.

Она прищурилась. Далеко-далеко – буквально в паре метров – разбился стакан. Содержимое растеклось по ковру, в воздухе запахло виски. И грозой.

Я наблюдал, как на лице Елизаровой расцвела ехидная ухмылка, словно акварель растекалась по влажному листу. Она украдкой покосилась на подружек; Челси показала большой палец. Ладони Елизаровой скользнули к краю юбки и, не успел я опомниться, подол на пару секунд взлетел к ее груди, выставив напоказ клок ткани в мелкую разноцветную полоску и ноги. Две ноги, как у всех. Да вот как у меня самого хотя бы, только не волосатые.

Парни засвистели, девчонки захихикали, давясь в кулаки как дуры. Перваки повылазили, как будто им тут представление.

Елизарова опустила юбку, вдоволь насладилась моим глупым видом (а в том, что вид получился глупым, я поклялся бы) и припечатала:

– А теперь я пошла к Разумовской.

И свалила, закатывая рукава блузки и крепко сжимая палочку.

Пятки чесались догнать ее и проучить. Заставить показать сиськи, например. Или полапать за ляжки. Ничего умнее на ум не пришло в тот момент. И потому я остался стоять.

– Она просто ревнует тебя, братишка, – вставил Гордей, не отрываясь от бутылки имбирного кваса. – Птички-то ничего так.

Я подавил желание залить ему в глотку расплавленное стекло этой самой бутылки.

– Пошли к пташкам, – с трудом выдавил я и направился к статуе Дворецкого Рубербосха, который охранял вход в нашу общагу. – И если по пути мне встретится Елизарова, я за себя не отвечаю.

В общем, с того вечера я решил завязывать с Елизаровой. Только вот подрочить на нее в последний раз перед сном – и все.

***

Первого сентября мы сели в поезд, идущий из Москвы в Виридар, поболтали, поели, заскучали, и я от нечего делать полез в чемодан. Вывалил на кровать носки, банки-склянки, ворох новых рубашек и прочий шлак, заботливо уложенный матерью. Старые рубашки, едва сходившиеся в плечах, отправились в ателье Леди Полянской, где их наверняка выстирали, выгладили, вывесили с небольшой уценкой и продали тем, кто новые себе позволить не мог.

– Что ты там ищешь? – Хьюстон вынырнул из-за газеты и тут же спрятался за ней.

– Эликсир для ускоренного роста костей, – хохотнул Псарь, – он его все лето хлебал вместо завтрака.

– Завали, – беззлобно отмахнулся я.

За лето я вымахал на добрых двадцать сантиметров и почти сравнялся с Гордеем безо всякого эликсира. Мама чуть с ума не сошла, когда накануне отъезда в Виридар обнаружила, что все мои брюки стали мне коротки.

– Клянусь огнеболом, мать инспектировала мою поклажу, – я еще раз перетряхнул вещи. – Ну где же?..

– Не думаешь же ты, что это Анжелика Сергеевна выкрала твой журнальчик, а, Эмиссар?

Эмиссаром меня впервые назвал Гордей, но мы с течением времени позабыли, что это был за момент. В памяти осталось лишь, что «эмиссар» созвучно с моим именем и фамилией – Марк Исаев. Хьюстон утверждал, что у инквизов эмиссары в царские времена выполняли какие-то важные поручения за границей.

– Держу пари, она и к тебе нос засунула, что ты ржешь-то… – огрызнулся я, отбросив в сторону «Высшую трансформагию» и «Курс эликсирики для четвертого курса». Гордей гостил у меня этим летом.

– А я контрабанду не вожу, я законопослушный парень, – помотал головой Гордей. – Хотя журнальчик любопытный был, ржачный. Вот бы замутить что-нибудь этакое с нормальными фотографиями и сунуть между учебников Хари. Слышь, Эмиссар, а потом вытряхнуть весь этот дерьмовый хлам из его сумки при народе, как считаешь? Годный, короче, журнал был, жаль, если пал жертвой Анжелики Сергеевны.

– Да какая это контрабанда, так, чисто Хьюстону с Прогнозом показать, я же не использую по назначению… Вот он! Я его обыскался… – я сдул с обложки несуществующую пыль и разложил перед парнями мятые страницы. – Ну как?

Рома почесал подбородок, перевернул листки, секунд десять пялился на голых девиц и, наконец, выдал:

– Так ты писал, что инквизы…

– Спускают, глядя на эти картинки, да! – я ткнул пальцем в пупок одной из моделей. – Прикинь, у них, наверное, совсем с красивыми девчонками беда. А я считаю, это потому, что все красивые инквизские девки – на самом деле ведьмы и учатся тут, у нас в Виридаре.

– Это ты про Елизарову?

– Да почему сразу про Елизарову? – Я старательно скрывал, что до сих пор думаю о ней, так что Гордей меня порядком взбесил своими предположениями. – Помнишь ту глазастую, которой я вдул? Макеева ее фамилия, Флавальех, чет… а нет, уже пятый курс. Или вот Лаура… Или эта твоя девчонка, Псарь, с… – я поднес ладони к груди и изобразил ими подпрыгивающие при ходьбе сиськи. – Она ведь вроде тоже из инквизов. Да масса классных девчонок из них.

– Парни, – окликнул Прогноз, пытавшийся одновременно стоять на стреме и глядеть в журнал, – дежурные идут.

– Скажи, что нас нет дома, – сострил Гордей, но журнальчик припрятал.

– Так, здесь Исаев и Чернорецкий, – донеслось из коридора, – бесполезно заходить.

Я навострил уши. Бесполезно – это потому что боятся или потому что доверяют-уважают? В любом случае, козырно.

За окном стемнело, и поезд наконец-то прикатился к Виридарским Высотам. Приехали, слава Страннику, не заблудились. Псарь, изображая клоуна, по традиции поклонился деревне, составу и лесничему Савчуку. Хотел поклониться еще и старостам, но нашел только Хьюстона. Ромчику он уже кланялся на вокзале, на что тот ответил замучено-презрительным взглядом.

Словом, Елизарову в поезде мы так и не встретили. Я о ней так и так не думал. Даже не вспомнил, что с нами такая учится.

Выгружались, как обычно, распихивая народ локтями и штурмуя кареты. Перваки толкалась рядом, мешая пройти, зато можно было безнаказанно полапать какую-нибудь однокурсницу. Однако однокурсницы с каждым годом сопротивлялись все меньше, и ощущения от торопливых объятий теряли остроту.

Я коротко прижался к Милене со спины, поздоровавшись для начала, и пристроил ладонь на бедро, а она, вместо того чтобы оттяпать мне полруки, неохотно отодвинулась и назвала козлом. Добавила, что я стал шире в плечах. Обидно. И теперь я – большой козел. В смысле, широкоплечий.

– Удачно просрала каникулы? – спросил я скорее для проформы.

– Слушай, если тебе нужна Ева, так и спроси, не обязательно сначала интересоваться моим самочувствием и состоянием здоровья моей любимой бабушки, – прошипела Милена, – и только потом, якобы невзначай, переходить к сути дела! Не знаю, где Ева, была с Челси, сейчас болтается где-то. Может, с Пашковым.

Это заговор, организованный самой Елизаровой, как пить дать.

– Да сдалась вам эта Елизарова, – спокойно сказал я, повысив голос, чтобы перекричать волнующуюся толпу. – Скажу больше: сейчас твоя бабушка интересует меня гораздо больше, чем Елизарова.

– Да у меня и бабушки-то нет, – буркнула Милена и, подталкиваемая со всех сторон, налетела на меня. – Аккуратнее, – сказала она то ли мне, то ли себе.

Мы втиснулись в Главный зал и повалились прямо за столы.

Пашков несся к жратве, возглавляя свой факультет, как и положено старосте. Я молился, чтобы ректор Цареградский оказался кратким и не оттягивал желанный момент встречи еды с желудками студентов.

Елизарова на праздничном фуршете так и не появилась. Подружки сидели и жевали, а Елизарова шлялась где-то, может, по важному поручению Разумовской или что-то типа того. И все как обычно: Злата чесала ногу, Милена красила губы, Челси достала зеркальце и тупо смотрела в него, не предпринимая ровным счетом ничего. Похоже, считала, что безупречна, и макияж бессилен перед природной красотой.

– Челси, – шикнул я и на полном серьезе спросил: – Ждешь, пока заговорит? И расскажет, кто на свете всех милее, – вдвоем с Гордеем мы сдавленно заржали, на что Чумакова ответила кислой миной и вилкой, зажатой между указательным и средним пальцами. Эдакий стальной фак.

Елизарова нашлась, когда всех отпустили по общагам. Сидела на подоконнике, обхватив ногами Корсакова, старосту третьего курса, и сосалась с ним. Не будь они одеты, я заподозрил бы секс. Даже ужин пропустили, так не терпелось пообжиматься.

– О, а чего это вы не в постели? – громко поинтересовался я и тут же понял, как двусмысленно и как тупо прозвучал вопрос.

– Здесь удобнее, – Елизарова тоже это поняла. Она вытерла губы тыльной стороной ладони и спрыгнула на пол. Корсаков, перемазанный помадой, лишь ухмыльнулся и поправил новенькую повязку. Крепкого телосложения, но не полный, он выглядел старше своих лет. – А вот вы почему не в постелях?

Я расправил плечи. Елизарова заплела волосы в две косы, отпустила челку и

облизала губы

накрасила губы красной помадой.

Она стала слишком яркой, от нее болели глаза.

Елизарова склонила голову набок. Я подошел ближе, оставив Псаря, Хьюстона и Прогноза позади.

– Тебя блюдем, – я нарочито уставившись в вырез ее блузки. Галстука на Елизаровой не было. – Ты уже показала ему трусы? – я кивнул на Корсакова.

– Что ж я, девичьих трусов не видел? – уверенно отбил тот. – Ты, наверное, не знаешь, Исаев, у нас с этим гораздо проще. У меня две сестры, чтоб ты знал.

– Ты трахаешься со своими сестрами? – я, выпятив нижнюю губу, посмотрел на него сверху вниз. Елизарова фыркнула.

– Да нет, это магистры трахаются со своими двоюродными сестрами и троюродными тетушками. А в мире инквизов отношения проще. Тебе… не понять. Ты другой. Правда, Ева?

Кто бы мог подумать, что принадлежность к инквизскому миру можно выставить в таком выгодном свете.

– Да, – кивнула Елизарова, помусолив кончик косы, – Исаев подрастет и превратится в отца благородного семейства.

– Не будь дебилом, Корсаков, Марк не собирается трахаться с тетушками, – перебил Псарь, скорее всего, примеривший ситуацию на себя. Его родичи были одержимы идеей сохранения чистой чародейской крови.

– А с кем же?

Я помолчал, как будто серьезно задумался, поправил на плече сумку и решил быть честным.

– С Елизаровой. – Я притянул ее к себе за поясницу и попытался поцеловать. Пусть Корсаков позеленеет от злости.

Я наперед знал, что ничего у меня не выйдет, да и не настаивал особо: когда Елизарова вывернулась из моих некрепких объятий и обозвала ошибкой природы, я легко сдался и, глядя на Корсакова, пока она не видела, показал ему фак. Тот сжал зубы и кулаки.

– Закатай губу, Исаев.

– Да ты тоже на многое не рассчитывай. – Под ложечкой сосало, это ощущение возникало всякий раз, когда необходимо было доказать свое превосходство над соперником. – Елизарова целка, сиськи свои бережет пуще глаза…

Вопреки ожиданиям, Елизарова и Корсаков растянулись в одинаковых усмешках. Я обрадовался, что сумел задеть за живое.

– Ну гляди, – хвастливо пригласил Корсаков. На лице Елизаровой мелькнуло непонимание, но в следующую секунду она позволила ему накрыть одну из своих грудей ладонью. Корсаков совсем охренел и, нашарив руку Елизаровой, плюхнул ее на свою задницу.

– Тебе пора, Исаев, – твердо приказал Корсаков, оторвавшись от Елизаровой и прищурившись. Я полез в карман за палочкой. Они бесили меня, оба: и Елизарова с дурацкой прической, и тем более Корсаков, не дрогнувший перед четырьмя потенциальными противниками. – Мы вас не трогали, а вы, между прочим, шатаетесь по усадьбе после отбоя.

– Соси, – я сплюнул, не сдвинувшись с места.

– Минус десять баллов рейтинга с Рубербосха.

– Ой, как страшно, мамочки, – я заржал и спрятался за Гордея, – как же я теперь без десяти баллов…

Псарь тоже заржал и жестом попросил идти в задницу. Раз Корсаков с первого раза не понимает.

– Не будь мудаком, Исаев, – равнодушно бросила Елизарова. – Иди в кровать и друзей прихвати.

– Я лучше тебя прихвачу, – нагло заявил я. – Что, уже дала Корсакову? Так, может, и мне обломится разок?

– Слышишь, ты, урод недоделанный… – начал Корсаков, но Елизарова дернула его за рукав и заставила остаться на месте.

Она подошла так близко, что почти наступила на носки моих ботинок, подняла на меня глаза и вкрадчиво произнесла:

– Не хочешь взять слова обратно?

Я молча изучал ее губы и ждал, что вот-вот изо рта Елизаровой выползут черви, подаренные Корсаковым. Я молча оглядел ее шею. Как будто от шеи вообще чего-то можно было ожидать. Я только что заявил, что хочу трахаться с ней, а не со своими чистокровными двоюродными сестрами. Я не испытывал волнения.

– Хочу, – холодно согласился я. – Прости, погорячился. Поцелуешь меня в знак примирения? – я задирался скорее по привычке, и выглядела бравада жалко, к гадалке не ходи.

– Иди спать, Исаев.

И, забрав Корсакова, Елизарова ушла. Наверное, даст ему этой ночью. Назло мне.

– Неплохая попытка, – сочувственно вздохнул Гордей, хлопнув меня по плечу.

В спальне я бросил скомканную рубашку на стул и забрался в кровать, не снимая штанов. Глаза болели. Я снял часы и швырнул их на тумбочку.

Елизарова бесила. Желание полапать ее за жопу было настолько сильным, что я, лежа на спине, засунул руки под себя. Сон не шел. В полудреме мне чудилось, что я стираю с лица следы красной помады.