Текст книги "Диверсия в монастыре, aka Монастырский источник"

Автор книги: Анастасия Калько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Тогда я составлю тебе компанию, – сказала Вероника. – В синеозерских домах Мещерского и Грэя я ещё не была.

Они купили билеты в вестибюле отеля и, увидев, что ближайшая экскурсия по дому-музею Константина Мещерского начинается уже через пятнадцать минут, поспешили на улицу.

– Прикинь, Димку срочно вызвали, чуть ли не под конвоем грозились привести, если замешкается, – на ходу рассказывала Тася. – Это что же такое получается? Они его, что ли, подозревают? Да скорее можно было меня заподозрить – все видели, как я этого, ну, Ольминского приложила.

– Я думаю, они будут опрашивать всех нас, – успокоила подругу Ника, – у тебя, кстати, включён телефон? Нам тоже могут позвонить в любой момент.

– Мне бы не хотелось, чтобы это оказался Дима, – призналась Тася, огибая краеведческий музей. – Ты знаешь... По-моему, он мне нравится. И я не прочь продолжить знакомство в Питере... Если он тоже захочет.

После развода Тасе не везло в личной жизни – ещё и из-за ее крутого нрава и профессии, которая наложила отпечаток на ее поведение. Если у неё и завязывались отношения с мужчинами, то очень скоро рушились. И Ника давно уже не слышала от подруги о том, что ей кто-то по-настоящему понравился.

– Хотя, конечно этот Ольминский, – скривилась Тася, – грешно сейчас так говорить, но мне его ни вот настолечки не жалко. Вот его жён я жалела, и Елену, и Агнешку. А его – нет. А ты?

"А мне ещё жалко Витину сестру и ее отца, – подумала Ника, – и я понимаю Тасю. Мне тоже очень не хочется, чтобы убийцей оказался кто-то из наших друзей. А если бы вышло так, что бы я делала? Как бы поступила: по закону сообщила бы следователю о преступнике? Или прикрыла бы друга?"

Они вошли в увитую диким виноградом калитку и оказались в самом обычном дворе одноэтажного дома – белёного, с коричневой крышей и резными ставнями. На стене у крыльца был укреплён корабельный штурвал. Во дворе – клумбы, грядки, беседка, крытый навесом стол и качели, тоже под козырьком. Все они были отгорожены канатиками – значит, это была личная мебель писателя.

Ника впервые была в доме Мещерского, книги которого очень любили родители. А они с сестрой в детстве зачитывались сказками Мещерского и даже ставили его пьесу о волшебном колечке в школьном театре...

В домике полностью сохранилась обстановка тех лет, как будто хозяева всего лишь ненадолго отлучились. Даже в камине аккуратной горкой сложены дрова, а на столе – стопка бумаги и чернильный прибор. У кровати на столике лежит книга с закладкой посередине. "Как скромно жил великий человек, – думала Ника, обходя небольшой, но опрятный и уютный домик, – а ведь им зачитывались даже за рубежом и до сих пор есть поклонники, целые сообщества. А сейчас на первом месте не столько талант, сколько умение перещеголять других, у кого понты круче. Вот бы им получиться у Мещерского: он не гнался за статусными аксессуарами, брендовой одеждой, не работал скандалмейкером, не материл и не бил обслуживающий персонал в ресторанах или гостиницах, не покупал своим собачкам ошейники с бриллиантами и импортные деликатесы по безумной цене, а след в мировой культуре оставил, да какой! А долго ли будут помнить многих теперешних фанфаронов, которые ради пиара и лайков из штанов выскакивают? И много ли чести, если запомнят не достижения человека, а только стоимость его костюмов, скандалы и шлейку для любимой собаки стоимостью в чью-то годовую зарплату?"

Потом ее мысли вернулись к убийству на турбазе и к друзьям. "Наум уже не одну сотню людей спас от ложных обвинений и тюремного заключения по ошибке или подставе. И ещё многих спасёт. Да, на него тоже можно косо посмотреть: живёт на широкую ногу, хвастает. Но я знаю и то, как он ночами не спит, готовя материалы защиты; как рискует жизнью в поисках доказательств невиновности клиента, как ездит в самые глухие места – в тундру, на таёжные заимки, на сибирские рудники... Как он отстаивает права заключённых, с боем отвоёвывает для них свидание с семьёй, перевод в больницу, весточки с воли – пробивает даже самых задубелых бюрократов. Наум душой болеет за каждого клиента, горит на работе. И что с того, если на досуге он норовит пофорсить своим достатком? Чего ему стесняться? Не украл ведь. Кому завидно – пусть сами так же зарабатывают... Или Витя. Да, знаю, есть люди, которые и на него глядя губы поджимают: молодой да ранний, из грязи в князи, дворец на Купеческой, ручные манулы в саду. Но Витя очень много денег и труда вкладывает в Краснопехотское – церковь возле парка отстроена на его деньги, кризисный центр в "Рассвете" – тоже; там же достраивают новое здание под музыкальную школу – все Витя. И не с помпой под видеокамерами, не ради пиара, а зачастую – без всякой огласки, чуть ли не инкогнито – как в прошлом году он нанял Наума для защиты Кротовых в суде. А как он тогда же встал на защиту малого бизнеса, когда Ионов и Астафьев начали давить, закрывать и сносить все подряд, убирая конкурентов своего будущего мегамолла! И бэби-боксы в их области поставил тоже Витя. И везде бы их столько – чтобы ненужных младенцев не выбрасывали на помойку, не закапывали живьём в лесу или не совали в морозилку; чтобы у детей был шанс на жизнь и усыновление. Может, в приёмной семье они будут не лишней обузой, а долгожданными и любимыми. А Тася? Добрейшей души человек, даже на своей работе не утратила человеческих качеств. Иногда она получает за это нагоняй от начальства, но может и записочку потихоньку передать, и лишний пакетик карамелек или тёплые носки пропустить, и насчёт свидания похлопотать не ради корысти, от "борзого щенка" она всегда отказывается, а потому, что искренне сочувствует некоторым из своих подопечных и их родным. А на другой чаше весов – Ольминский. Пользы обществу принёс ноль. Похотливых мужиков, которым он поставлял девушек для утех, я не считаю. Зато горя от него было – не счесть. И девушки, которыми он торговал. И обе его жены, которые из-за него отправились в зону. И застрелившийся Ольбрехт – ценители классической оперы до сих пор его оплакивают. И в Синеозерске он хотел заняться все тем же "бизнесом". И допустить, чтобы из-за него посадили человека, от которого ничего, кроме добра и пользы? Было бы это правильно? Неравноценные чаши весов. Возможно, с юридической точки зрения я мыслю недопустимо. Напиши я статью в таком духе, главный бы меня от Летнего сада до Гутуевского острова поганой метлой прогнал бы. А с человеческой точки зрения права ли я? Если бы виноватыми оказались Витя, Тася или Наум, которые ещё много пользы могут принести обществу и которые так добры и отзывчивы? Неужели правильно было бы лишить их этой возможности из-за этого сутенёра, лжесвидетеля, брачного афериста и мошенника? Нет... Сложно сразу дать ответ. Но похоже и не придётся. Теперь я почти уверена, что Ольминского убил тот человек, который собирается выпустить в городе вирус. А я точно знаю, что это – не один из нас. Вряд ли на турбазу незаметно проскочил кто-то из посторонних. Значит, это был посетитель. Кто-то из работников "Фармы", художник или... Или Дмитрий? Кстати, он ведь уходил куда-то минут на десять, как раз перед тем, как я вышла освежиться к озеру, а потом обнаружила Ольминского... И мы о нем почти ничего не знаем, кроме того, что он сам о себе рассказывает: преподаватель социологии из Питера. И уж очень быстро и легко он влился в нашу компанию, и не заметили, как стал своим!"

Пока они ждали своей очереди в дом-музей Алексея Грэя, автора фантазий и феерий, жившего через три дома от Мещерского, только двадцатью-тридцатью годами ранее, Ника вспоминала недавнюю встречу с Дмитрием в монастыре, а потом – в отеле, его неожиданный интерес к Тасе, непринуждённость, с которой он за три дня вошёл к ним в доверие. По идее, мужчине его возраста и типажа логично было бы обратить внимание на Веронику или Лилю. Но они прибыли уже со спутниками. Из женщин подходящего возраста свободна была одна Таисия. Не за юной Олей же ему было приударять! Конечно, Тася мало подходила преподавателю социологии, – вынуждена была признать Вероника.

Интеллигентный, не повышающий голоса и не раздражающийся по любому поводу Дмитрий не был похож на человека сильных страстей, способного моментально воспылать чувствами, или на комедийного персонажа, на потеху зрителям ухлёстывающего за категорически не той женщиной. Его спокойное лицо и цепкий взгляд говорили о противоположном.

Цепкий взгляд. Вот что ей показалось странным в облике профессора. Совсем как у Витиных "безопасников", прибывших сегодня утром в Синеозерск. Профессионалы своего дела, опытные специалисты по разрешению деликатных ситуаций, исполнители тонкой работы. Вроде тех, кто в прошлом году сжёг "Релакс", позаботившись о том, чтобы при пожаре никто не пострадал. Они же помогали полиции выслеживать и загонять в ловушку "мистера Онима". Наверное, такие мастера служат не только у Вити. И профессионалу такого уровня могут поручить распространить в городе вирус в праздник в расчёте на то, что многие из гостей города уедут уже заражёнными и распространят болезнь дома. Ужасная волна прокатилась бы, наверное, даже за пределами государства. Но заказчику и исполнителю плевать на потери. Кто-то хочет дискредитировать перед выборами Ивана Игнатьевича. А может есть и другое "планов громадье". И профессионал с бесстрастным лицом и цепким взглядом ждёт отмашки, чтобы выполнить свою работу – чисто, аккуратно, без эмоций... Ничего личного. Только работа. "Жесть... Это он не разведку ли делал в тот день? Мы ведь его как раз возле источника повстречали. Место присматривал, где лучше выпустить вирус?.."

– Девушки, ваша группа уже заходит, – поторопила смотрительница Веронику и Тасю.

Предъявив свои билеты, они вошли в калитку и оказались перед совсем маленьким домиком – ненамного больше деревянной избушки под каменным чехлом на Петровской набережной, где жил Пётр Первый во время строительства города.

– Ох, ты, – вполголоса сказала Тася, – Вероничка, ты посмотри, ну и домишко. Я в путеводителе читала, какой он маленький, но не думала, что настолько.

– Грэи жили очень бедно, – пояснила Ника, – и это было их первое собственное жилье, оказавшееся им по средствам.

*

"Видно, неплохо зарабатывают питерские фармацевты, если могут купить себе "Брабус", снимать на неделю люкс в "Синеозерск-отеле" и тратить бешеные тысячи на обед в Залесском, – думал следователь Корнеев, опрашивая Леонида Лапина. Тридцатилетний старший менеджер-консультант фармацевтической компании "Фарма-Нева" явился вслед за Дмитрием Яниным, небрежно запарковав свой джип рядом с "Тавриями", "Ладами" и корейскими "глазастиками" на парковке для посетителей возле суда-ЗАГСа-прокуратуры. "Форсит, гражданин, – думал майор Перов, – от гостиницы до нас быстрее пешком добраться, чем на таком бомбовозе по нашим улочкам пихаться. Или это просто манера такая – ни шагу без машины? Интересно, в туалет он пешком ходит или тоже на машине катит?". Холеный, благоухающий, как склад апельсинов, Лапин щеголял в белоснежных джинсах, щедро усеянных стразами, серебристой водолазке и пронзительно-синей ветровке из какого-то сверкающего и шуршащего тонкого материала. Входя в кабинет, он сунул в карман бальзам для губ.

Перов сразу вспомнил анекдот, над которым они с ребятами недавно хохотали в курилке: "Пойдём от противного, – сказал математик физику, и они отошли от историка в розовой рубашке".

Конечно, в Питере все возможно, удивляться там уже разучились, и где-нибудь на Невском на такого фуфыря никто и не засмотрится – в стразах, с помадой, в блестящей куртке. Но в Синеозерске это было непривычно.

Лапин мимоходом задержался у шкафа, бросив взгляд на себя в стеклянную дверцу. Вторая створка была закрыта фанерой. Корнеев никак не мог выкроить время, чтобы вставить стекло. Створку ещё в прошлом году разбил какой-то барбос, который, услышав, что ему грозит "червонец", попытался выброситься из окна. Парень оттолкнул конвойного, и тот врезался задницей в дверцу шкафа...

Лапин поправил ухоженные белокурые волосы и обмахнул платком предложенный стул. Перов с Корнеевым сразу впились глазами в его платок: тоже белый, похоже льняной, с принтом разведённого моста и Петропавловского шпиля в уголке.

С сомнением взглянув сначала на стул, потом – на свои ослепительные штаны, Лапин сел. Корнеев подумал, что вряд ли такой франт и чистюля воспользовался бы куском трубы, вздумай он с кем-то расправиться. Побоялся бы запачкать прикид или повредить отполированные ногти. Вот если бы Ольминский отравился цианидом, добавленным в бокал с пивом или был застрелен из снайперской винтовки с большого расстояния – это было бы скорее похоже на Лапина.

Хотя, на турбазе этот гламурный красавчик запросто ступил ослепительными ботинками в полосу прибоя, не думая, что может испортить обувь, и плескал водой в лицо так, что промочил спереди весь свитер из тонкой серебристой шерсти и безупречно уложенные волосы, и его даже не беспокоила ужасная для такого пижона перспектива оставить на одежде разводы прибрежного озёрного ила.

Сегодня Леонид тоже был в водолазке серебристого оттенка – видно, знал, что этот цвет лучше всего подходит к его глазам и выигрышно оттеняет явно приобретённый в солярии легкий загар. "Интересно, они там все такие? – неприязненно подумал Перов, щеголявший уже шестой год в одних и тех же джинсах и немарких черных или темно-синих свитерах. Сегодня на нем был один из черных джемперов с изрядно обтрёпанными манжетами и покрытый катышками, с которыми упорно и безуспешно сражалась жена. – Небось и гвоздя не заколотит, и дрель в руках не удержит!". "Платок тоже белый, – тоскливо констатировал Корнеев, – и у Гершвина такой же, и у Янина! Вот тебе и уравнение с кучей неизвестных. Поди-найди, чему равен икс!"

– Да, вышел, чтобы проветриться, и завернул на пляж, – продолжал тем временем Лапин. – Видите ли, в Залесском мы отмечали двойной праздник: день рождения нашего коллеги, Дениса Василькова, и десятилетний юбилей нашей фирмы.

Корнеев кивнул: ясно, продолжайте. "И при чем тут ваши праздники?"

– Поэтому мы, так сказать, дали себе волю, – продолжал Лапин, – и довольно много выпили. Я и решил освежиться озёрной водой, чтобы в голове немного прояснилось. Купаться я не рискнул, хотя смельчаки были. Без тренировки из апрельского озера можно привезти домой воспаление лёгких, да и купаться после обильных возлияний – экстремальный вид спорта, разновидность русской рулетки. Тем более в Ладожском озере.

"Да уж, – подумал Перов, – тут он прав: сколько пьяных за лето спасателям из воды приходится вытаскивать! Кому повезёт – того откачают... И ничему идиотов жизнь не учит: все равно находятся такие: накачаться до бровей, и в воду с разбега! Пьяному-то море по колено... Может, море и по колено, а Ладога таких шуток не любит и не прощает и шутников учит жёстко".

– Потому, – продолжал петербуржец, – я ограничился лишь тем, что слегка умылся водой у берега и вернулся в ресторан. Больше я не выходил, – он обезоруживающе улыбнулся. – Спросите ребят. А потом нас оповестили об убийстве...

Он охотно показал свой белоснежный платок, пахнущий все тем же цитрусовым парфюмом. И спохватившись, воскликнул:

– Ах, да! Незадолго до того, как нам сообщили о ЧП, мы с товарищами курили во дворе и видели, как потерпевший разговаривал с одним человеком из-за соседнего стола. Похоже, что они ссорились. И тот мужчина угрожал потерпевшему, что "покажет" и "устроит", а потерпевший кричал, будто впервые его видит. Но мне показалось, что он узнал этого мужчину и испугался, увидев его на турбазе. А потом потерпевший ушёл, а мужчина остался, смотрел ему вслед и ругался вполголоса.

"Это я уже знаю. Гершвин встретил свидетеля, который едва не устроил жёсткую посадку его клиенту".

– И ещё, – продолжал Леонид, – в той компании, которая одновременно с нами обедала, был один человек – средних лет, высокий, худой, на военного похож...

– Чем именно похож? – уточнил Корнеев.

– Выправкой, – ответил Леонид. – В Питере много военных, так вот, у офицеров очень характерная выправка, и ходят – шаг печатают, очень чётко.

"Янин. По описанию похож. Но ведь говорил, что раньше не сталкивался с Ольминским..."

– Так вот, перед тем, как мы увидели эту перебранку у фонтана, я был в мужской комнате, мыл руки. Рядом стоял этот мужчина, бывший военный, у сушилки. И тут мимо прошёл потерпевший, мелькнул в зеркале. Мужчина резко обернулся и пробормотал что-то вроде: "Ах, вот ты где!". Потом я вышел и пошёл к фонтану, покурить с ребятами, а он ещё стоял около туалетов, что-то набирал на телефоне...

"Или ждал, пока ты отойдёшь, чтобы поискать в помойке подходящий кусок трубы".

На просьбу сдать платок на экспертизу Лапин с улыбкой протянул белоснежное льняное полотнище: "Да пожалуйста. У меня в номере ещё восемь штук. Я всегда покупаю сразу дюжину платков в одном магазинчике на Гостинке... Это торговая галерея в Питере на Невском. Не Пассаж, конечно, но хорошие вещи найти можно".

– Объяснил бы заодно нам, гагарам, что такое Невский, – ворчал Перов, открывая окно после ухода Лапина, – а то откуда бы нам в глуши знать, что это – центральный проспект Петербурга... Так-так, значит, Ольминский и Янину как-то насолил!

– Получается, что и между ними надо искать связь и причины для конфликта.

*

Наум Гершвин захлопнул крышку ноутбука и с наслаждением потянулся в кресле. В Синеозерске он планировал как следует подготовиться к борьбе за пересмотр дела Стефана Вильского и подумал, что недаром этот городок так притягивает к себе пишущую братию. Видно, тут действительно сам воздух вдохновляет, творческая мысль активизируется, и работа спорится. В Питер он приедет уже в полной боевой готовности и на суде хорошенько прищучит эту прохиндейку Анну. Жаль, конечно, что не получится привести к присяге Ольминского и вытрясти из него признание в лжесвидетельстве с корыстными целями. Без него будет труднее выиграть дело. Но трудно – не значит невозможно. Наум очень любил эту жизненную установку и часто повторял слова одного из героев "Бесприданницы": "Для меня невозможного мало!".

Здесь постояльцам бельэтажа разрешалось курить на балконах потому, что не было никаких соседей сверху, которые могли бы пожаловаться на дым, и балконы были оборудованы пепельницами, а массивные двери и оконные рамы не пропускали табачный дым в номера.

Гершвин расположился на балконе в ротанговом кресле у круглого столика со стилизованной под старину пепельницей и закурил, глядя, как в краеведческий музей тянется очередная группа экскурсантов. На этот раз это были шумные ярко одетые иностранцы, обвешанные дорогой фото– и видеоаппаратурой. Их двухэтажный автобус, ярко-красный, как леденец, выпирал из-за угла. "Наверное, всю улицу перекрыл, – подумал Наум, – ну и громадина, вроде поезда "Москва-Адлер"!"

Над улицей снова нависла растрёпанная серая туча, которая все утро поливала город мелким занудливым дождём, и только к обеду на пару часов исчезла. "Ещё и соскучиться не успели", – мрачно подумал Наум, когда небо снова затянуло.

За углом брякнула дверь общего балкона, щёлкнула зажигалка и раздался приглушенный голос:

– Возникли небольшие осложнения. Да, в связи с этим. Ничего, надеюсь удержать ситуацию под контролем. Нет, с этим все нормально. Да, я помню о времени. До связи! Так точно. Понял.

Наум узнал голос соседа из третьего люкса, Дмитрия Янина, социолога из Питера. "О чем он говорил? Какие сложности? В связи с чем? И почему он должен помнить о времени? А это "так точно", прямо как в армии перед старшим по званию!" – Наум закурил вторую сигарету. Что-то его насторожило в этом разговоре и с самого начала озадачивал их сосед. Где это преподаватели социологии зарабатывают столько, чтобы снимать люкс на десять дней, питаться в ресторане и носить обувь от Гуччи из бутика на Конюшенной? Наум сам покупал себе ботинки в этом магазине и знал, сколько они стоят. Да ещё любимый парфюм социолога – хвойный "Мияки" – тоже далеко не из копеечных. "Конечно, не такой дорогой, как мой "Шлессер Ориентал", – провёл себя ладонью по гладкой щеке адвокат, – но не все могут себе его позволить!".

Он знал историю недолгого замужества Таси. Ее муж тоже был преподавателем в какой-то замызганной шарашке, носившей неоправданно гордое название "академии", и алименты платил копеечные. Случалось так, что, когда он приносил тощий конвертик, бывшая жена под каким-то предлогом совала ему подарочную упаковку с бантом: новая рубашка, свитер или ботинки. "А то смотрю, – говорила Тася Веронике и Лиле, – приходит, а башмаки вот-вот каши запросят, еле держатся, а зарплата у него с воробьиную задницу, не накупишься обувки. Ну, я и придумываю праздники – держи, мол, презент на годовщину первого поцелуя у разведённого моста, носи с удовольствием!".

"Конечно же, в Университете у Запесоцкого или в вузах на Ваське преподаватели зарабатывают гораздо лучше, – думал Наум, – но вряд ли могут себе позволить люкс на десять дней, ресторан, Гуччи и Мияки!"

Некстати он, словно угадав мысли Вероники, тоже удивился, что такой рафинированный петербургский интеллигент практически беспримесного типа начал ухаживать за Тасей, которая совершенно ему не подходила.

Нет, Гершвин отнюдь не страдал снобизмом и отдавал должное Тасиному лёгкому весёлому характеру, оптимизму, чувству юмора и дружелюбию. Но он понимал, что не смог бы увлечься Таисией, как женщиной. Грубоватая, резкая, категоричная в суждениях Тася была одного роста с Наумом и раза в полтора тяжелее его при том, что Гершвин при своих 195 сантиметрах роста весил 95 килограммов и был очень крепким спортивным мужчиной. А менее высокий и более худощавый мужчина должен был стушеваться перед такой кустодиевской красавицей, перед ее громовым голосом и манерой жать руку до хруста или хлопать по плечу так, что не все удерживались на ногах. "Хотя, о вкусах не спорят. Может, он предпочитает как раз крупных женщин. Но все остальное настораживает. А уж этот разговор – совсем уже хреново выглядит. Надо будет Витьку пересказать и присмотреться к этому любителю пышных форм. Мы ведь так и не знаем, кто именно собирается выпустить вирус. Ольминский знал, но уже никому ничего не расскажет, а спиритическим даром я не владею. Вот так, – констатировал Наум, давя в пепельнице третий окурок, – если следователь подозревает меня, то пусть успокоится. Живой Ольминский был мне ОЧЕНЬ нужен. На суде по делу Вильской я бы его на свидетельском месте крутил-вертел, как трусы в стиральной машине с отжимом 900 оборотов, но расколол бы на признание в заказухе. А здесь, если бы мы опередили убийцу и успели поговорить с Вадимом свет Аркадьичем, я взял бы этого молодчика за жабры и вытряс из него инфу о тех, кто угрожает их проекту и с кем он должен встретиться!"

Наум посмотрел на часы. Уже через двадцать минут его ждёт следователь. Пора собираться.

Адвокат сменил серую поло, которую носил дома, на рубашку и джемпер, заправил рубашку под пояс джинсов и посмотрел в зеркало, не надо ли побриться. Выглядел он безупречно, но все равно по привычке пробормотал любимую цитату из "Трое в одной лодке, не считая собаки": "Ничего, Сити и не такое скушает!", и вышел из номера.

У столика расположился со спортивным журналом в руках сосед из первого люкса, молодой франтик в белых джинсах.

– Вы тоже к следователю? – спросил он. – А я только что от них. Отстрелялся покамест, – улыбнулся парень. – Такой вот получился квест в нагрузку к культпрограмме, весьма качественный экшен!

– И реалистичный, куда там 7G, – добавил Гершвин, спускаясь по лестнице. На улице он отправил СМС Морскому: "Надо общнуться по делу. Лучше вечером". Ответ пришёл через минуту: "ОК, в 18.00 в баре". Витёк тоже не любит лишних слов.

*

Морской сунул телефон в карман и вышел на балкон, где расположилась Вероника, только что вернувшаяся из музеев.

– В три схожу к следователю, – сказал он, – а в шесть нас будет ждать в баре Наум, хочет что-то обсудить по делу.

– А меня Корнеев вызвал на завтра, – Ника потянулась. – Может, что-то узнаю для расследования. Кстати, как мы решим вопрос с монастырём, Витя? – она поднялась и вернулась в гостиную. – У меня насчёт него самые серьёзные опасения. Можешь себе представить, какая очередь выстроится в воскресенье к источнику? И террористы тоже это понимают и могут выпустить вирус именно туда.

– Я тоже об этом думаю, – Виктор расположился в кресле, закинув ноги на низкую, обитую бархатом подставку. – Да и воду для свячения куличей на всенощной скорее всего возьмут из источника. Значит, в монастыре "время икс" – это субботний вечер, до начала всенощной службы... А монастырская гостиница заполнена до понедельника. Дома паломника там нет. Я велел ребятам раскинуть палатку в лесу у стен обители, но это не гарантирует полного контроля над ситуацией. А если мы начнём торговаться и предлагать любые деньги за подселение новых постояльцев, то можем привлечь ненужное внимание и спугнуть террориста. Я ведь не исключаю, Ника, – нахмурился Морской, – что он или они могли остановиться именно в монастырской гостинице; заблаговременно позаботились о бронировке места. Там до источника рукой подать.

– Да, тут главное – не спугнуть. Остальные объекты уже взяты под контроль, – Вероника сбросила домашние туфли и устроилась с чашкой кофе на широченном подоконнике. – А монастырь практически не защищён. И если мы спугнём хоть одного террориста, он улизнёт и выпустит вирус в другом месте. Репутацию Ивана Игнатьевича перед выборами мы спасём, а вспышку эпидемии прозеваем.

– По этой причине я пока решил не сообщать о вирусе Корнееву и Перову, – потёр подбородок Виктор, – если эти Коломбо и поверят нам, то начнут действовать с грацией асфальтового катка. И опять-таки спугнут террористов. Я ничего плохого не могу сказать о майоре полиции и майоре юстиции...

– Неужели? – поддела его Вероника.

– Ничего плохого о них не скажу, – продолжал Виктор, – но они отнюдь не сильны в многоходовых комбинациях и хитрой стратегии. Добросовестные, весьма сметливые, хорошие служаки, но не стратеги.

– Витя, а ты читал Акунина? – Вероника перелистывала взятую накануне из шкафчика буккросинга книгу в потёртом бумажном переплёте, "Пелагия и Чёрный монах". – Вот эту, – она перебросила книгу Виктору. Морской поймал томик на лету, пролистал.

– О Пелагии не читал, – ответил он, – только фильм смотрел, что-то о собаках... а что?

– Меня эта книга навела на мысль о том, как можно внедриться в монастырь и в субботу проследить за источником, не привлекая ненужного внимания.

– С этого места подробнее, – обратился в слух Виктор.

– Герои книги несколько раз переодевались по ходу действия в монашеское облачение, чтобы беспрепятственно проникать в островной скит, пугать горожан и вести расследование. Как думаешь, сможем ли мы раздобыть 2-3 комплекта монашеской одежды?

– Запросто, – ответил Виктор, – дело пяти минут. То есть, ты хочешь внедрить наблюдателей в монастырь под видом иноков?.. Что, нет? – переспросил он, увидев, как Вероника с улыбкой качает головой. Потом догадался, к чему она клонит, и вскочил:

– Нет. Ну уж нет. И не думай. В монастырь пойдут мои бойцы. Выкинь из головы!

– У твоих ребят на лбу написано, что они – именно бойцы, и никакое облачение не сделает из них убедительных монахов, – возразила Ника. И добавила цитату из книги Акунина:

– Кукулус нон фацит монакум, или "не всякий, кто в куколе – монах".

– Но почему ты?!

– Я столько раз прибегала к маскараду в своих расследованиях, что смогу изобразить кого угодно. И ты в юности блистал на сцене и выигрывал театральные конкурсы. Да и Науму пару раз приходилось переодеваться – в бомжа и бывшего зека с таёжной заимки. Комар носа не подточит!

– Я тебя не пущу, – упрямо нахмурился Морской. – Это безумие. Я уже устал терять любимых людей!

– Это не опаснее, чем было на болотах, – возразила Вероника, – но я оттуда выбралась без царапинки.

– Если бы я знал, чем может обернуться твоя поездка в Новоминскую...

– Не пустил бы? – спросила Ника. – Витя, всегда самое главное – иметь мозги. Если действуешь с умом, то и через минное поле пройдёшь, не задев ни одного проводка. Я так и делаю: всегда задействую мозг. Да и потом, я же там буду не одна, – улыбнулась она. – А с такими рыцарями, как ты и Наум, я буду как за каменной стеной, – она обняла Морского, а Виктор только кривовато усмехнулся в ответ:

– Я боюсь, Ника, что ты по своей природе сочтёшь зазорным прятаться за наши спины и опять рванёшь очертя голову. Да и какой из тебя монах? – он слегка отодвинул от себя Веронику и провёл руками по ее фигуре, задержав ладони на груди и бёдрах девушки. – Думаешь, что ряса все это скроет?

– Витя, ты отстал от жизни. Есть много способов визуально изменить фигуру так, что и родная мать не узнает.

– И все равно я против.

– Тогда придумай что-нибудь лучше, только помни, что время у нас ограничено.

*

"Да, нечасто у нас бывают такие именитые гости, – думал следователь Корнеев, заполняя "шапку" протокола опроса свидетеля и глядя на сидящего перед ним в непринуждённой позе Виктора Морского. Невысокий худощавый молодой человек в джинсах, водолазке и кожаном жилете выглядел очень скромно и совершенно обыкновенно, но это был сам Витька-Святоша, будущий мэр Краснопехотского и некоронованный хозяин своей области. – Совершенно не пыжится, как Лапин; не такой царственный, как Гершвин – но все равно внушает уважение!"

Морской явился минута в минуту в 15.00. Он не выказал никакого недовольства по поводу вызова в прокуратуру и не козырял тем, что его оторвали от важных дел или отдыха. После усыпанного стразами фанфарона Леонида Виктор производил хорошее впечатление. Морской пришёл в прокуратуру пешком. Перов увидел в окно, как олигарх лёгкой походкой пересекает "зебру", и негромко заметил:

– Да, Костя, этому не нужно пыль в глаза пускать и на машине фестивалить, все и так знают, кто он такой.

В коридоре у Морского зазвонил телефон, и олигарх коротко бросил в трубку: "Ясно. Перезвони позже. Я занят" и вошёл в кабинет.

Присмотревшись к нему, Корнеев и Перов поняли, что у Морского есть качество, которого нет у Лапина, Гершвина и Янина – спокойная уверенность в своём превосходстве, властная харизма и прирождённое лидерство. И перед этим скромным парнем следователь и оперативник сразу почувствовали себя на вторых ролях. И удивительно – у них даже мысли не возникло о том, чтобы побороться с Морским за главенство в этом кабинете.

Морской спокойно поведал о том, что в Синеозерск приехал затем, чтобы отдохнуть в дружеской компании перед грядущими выборами. Далеко уезжать он не хотел, чтобы в случае форс-мажорной ситуации прибыть в Краснопехотское незамедлительно. Также он хотел показать достопримечательности Синеозерска своей подруге Веронике Орловой, которая взяла накопившиеся отгулы у себя на работе. Гершвина и Дольскую он знал сравнительно недавно, около года, но в прошлом году Наум Моисеевич оказал ему помощь в одном сложном и деликатном деле. "Вы ведь об этом тоже наслышаны", – заметил Морской, увидев на столе у следователя брошюру, прошлогодний спецвыпуск "Невского Телескопа" с подборкой "Пешки в чужой игре", которую Корнеев взял в библиотеке, где работала его жена. Гершвин и Дольская приехали в Синеозерск позже и случайно оказались их соседями в гостинице. "Просто это – самая респектабельная гостиница Синеозерска, – улыбнулся Виктор, – а Наум Моисеевич всегда выбирает самое лучшее, так что неудивительно, что мы встретились".