Текст книги "Малышка с секретом (СИ)"
Автор книги: Анастасия Абанина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
В этот момент, в горницу вошла весьма спокойная и довольная матушка с Боянкой на пару.
– Ты чего тут расшумелся? – спросила матушка, проходя к печи и взявшись ее разжигать.
Отец замер так и не сделав очередной шаг, обернулся к ничего не подозревающей жене и как-то заискивающе, и злобно спросил:
– И ты еще спрашиваешь? – сощурив глаза, проговорил батюшка. – А то, что дочери твои, что даже не просватаны еще, уже родины видели, это ничего? Это тебя не заботит? – все громче и громче говорил батька, заводясь по новой.
Матушка растеряно и возмущенно смотрела на него, замерев у печи с полотенцем в руках.
– Ты чего это голос на меня повышаешь? Да ежели хочешь знать, я узнала, что они там, когда уже поздно было их разгонять… – выкрикнула в ответ обиженно матушка. – Да и к тому же Боянка и не видела ничего, а Ведка Сении помогала и вот та, тоже вовсе не прочь была, что твоя дочка там осталась…, да она даже помочь сумела… – с нотками гордости в голосе ругалась мама. – И Рогнеда хвала богам жива осталась, благодаря твоей дочери между прочим, хоть и слабая еще… Так что не че на меня тут орать!.. Я за ними обеими проследила и ничего дурного они не увидели… Понятно? – бушевала матушка, бросив в отца полотенце и выбежала из избы.
Отец стоял как столб, с неопределенным выражением на лице. Боянка, во время родительского диалога, присев тихонько на лавку, виновато глядела в тол. А я же просто рассматривала произошедшую на моих глазах сцену, не зная, что и думать. Батька отмерев, яростно топая сапогами тоже вышел. Сестрица проводив его взглядом, тяжело вздохнула, встала и принялась греть еду на обед. Я тоже поднялась, чтоб ей помочь. Мы все делали молча, чувствуя за собой вину в ссоре родителей.
– Да уж, вот так дела… – думала я, расставляя миски и ложки по столу. – Хотя отца можно понять, нам же по идее еще детей рожать, а такое зрелище может не то что напугать, но и напрочь отбить любое желание спать с мужем, а уж тем более рожать ему кого бы то ни было. А батюшка видимо очень переживает за наше душевное равновесие.
– Пойду кликну всех к столу. – сказала я сестре и вышла.
Пройдя через сени, где близнецы успели натоптать и дорожкой, от открытой входной двери, шли кучки пыли. Я вышла на крыльцо. Воздух был полон летним зноем и тяжело проникал в легкие, будто высушивая их при каждом вздохе.
– Понятно почему близнецы спорили, кто пойдет свиней кормить. В такую жару только дома бы и отсиживаться… Прямо испанская сиеста. – думала я, проходя за избу в поисках родных.
Выйдя из-за угла, увидела умывающихся из ведра у колодца близнецов и Зелеслава. Они раздетые по пояс, весело охали, плеская на себя холодной колодезной водой. Пройдя к ним ближе, сказала:
– Пойдемте снидать, мы на стол уже накрыли… – улыбаясь глядя на них, произнесла я.
– Угу, щас придем… – ответил Бивой, закончив полоскаться, отошел в сторону.
Его место занял Бенеш.
– А Отомаш где, и батька с мамкой? – уточнила свое дальнейшее место поисков.
– Отомаш Кучура поит, а батька в амбар вроде пошел… – пробормотал Зелеслав, задирая голову и прикрывая глаза, от бьющего в них солнца.
– Ладно, скорее давайте… – бросила я и пошла к конюшне.
Преодолев весь двор, я зашла в открытую дверь сарая, где проживал наш коняшка и увидев чистящего вилами навоз Отомаша, произнесла:
– Братец снидать идем скорее, уже накрыто…
– Да, щас закончу и приду… – ответил парень, поднимая на меня глаза и продолжая дальше заниматься уборкой, но уже пошустрее.
– Да, все голодные… А голод не тетка… – усмехнулась я самой себе.
Вернувшись на заднюю часть двора и заметив, что братья уже ушли от колодца, прошла мимо курятника и подошла к приоткрытой двери амбара. Но услышав, характерные, для близких отношений между мужем и женой, шорохи и вздохи, замерла, так и не притронувшись к двери, развернулась и быстро пошла к дому.
– Сами придут, когда смогут… – думала я. – Вот и помирились родители… А что, способ неплохой и весьма действенный… – размышляла я, преодолевая крыльцо и уже подметенные от грязи сени, входя в горницу, где уже собрались близнецы, Зелеслав и Боянка.
Устроившись на лавке, и обведя всех взглядом, стала вместе со всеми ждать родных. Минут через пять пришел Отомаш, он отряхивая влажные волосы, сел на свое место и спросил у нас:
– А, родители где?
– Они сказали не ждать их… – пробормотала я, смотря на него прямо, чтоб не натолкнуть брата на какую бы то ни было подоплеку в моих словах.
– Парень-то он уже немаленький и наверняка что-нибудь об отношениях между полами знает, поэтому не буду выдавать того, что и мне подобное известно.
– Ну тогда давайте уже есть…, мочи нет уже терпеть… с утра голодные ходим… – проныл Бенеш, хватая ложку и приступая к трапезе.
Мы были не против и присоединились к нему. Отобедав, поднялись и разбрелись кто-куда. Близнецы сбежали на речку купаться, прихватив с собой Зелеслава, Отомаш молча ушел куда-то со двора. А мы с сестрой пошли мыть посуду к колодцу. Приближаясь к нему, заметили вышедших из амбара серьезных и невозмутимых родителей.
– Что отобедали уже? – спросила матушка, приближаясь к нам. – Я сейчас тоже чего-нибудь перехвачу и пойдем Ведке вещей соберем, а то завтра ехать, а у нас конь не валялся… – проговорила женщина, уходя, вслед за скрывшимся за угл отцом.
– Ладно, – протянула Боянка, подавая мне новую вымытую миску.
– Угу. – гукнула я, вытирая ее.
– Боян, а что там с Рогнедой? Как она? Я ж опять без чувств свалилась и не спросила никого… – справилась я о состоянии больной.
– Все обошлось, хвала богам… Сения сказала, что оправится… Жаль конечно, что младенчик не выжил, но такое часто бывает… Франка, зато какая счастливая, что мать выдюжила… Ревела над ней… А батька ее так и не понял, что творилось, мы уже как уходить стали, он только тогда проснулся, а так за домом на лавке дрых… – говорила осуждающе сестрица. – Как он так может?
– Да хорошо… – пробормотала я. – А, кто его знает? Может не любит ее? Может родители жениться заставили, вот и не ценит своего счастья и жены, и детей… – говорила я, ставя в стопку очередную сухую миску.
– Так, вроде последняя… – буркнула сестрица, домывая ложку. – Все пошли, щас в амбаре долго провозимся… Матушка там давненько не бывала…
– Да уж, минут двадцать как… – усмехнулась я про себя, вспоминая их с отцом недавние шорохи.
Мы подобрав посуду, вернулись в избу и застали жующих, молчаливых, но довольных собой и окружающим миром, родителей. Предупредив матушку, что ждем ее в амбаре и ушли туда.
Войдя в амбар, Боянка вольготно развалившись, расположилась на куче соломы. Я присела на небольшой скамейке у стены, беспечно покачивая ногами.
– Та-а-ак, сегодня мы соберем мне все необходимые на первое время вещи и попрощаемся с родными… Радует только то, что до Сении добираться пару часов на коне, а не несколько дней, как до города. Батька обещал приезжать, как можно чаще. – рассуждала я. – Как оно там в лесу будет неизвестно… Не могу не волноваться и не переживать за свою дальнейшую жизнь, ведь эти люди стали для меня семьей и даже представить не выходит, как буду жить без их участия и заботы.
Скрипнув створкой, внутрь вошла матушка, оглядев ничем не занятых нас, она сказала:
– Ну девоньки давайте за работу, а то еще прощанье провести на закате надо. – весело начала матушка, но погрустнев закончила. – Не на день расстаемся… Нужно, чтоб предки за тобой и у Сении приглядывали… – проговорила и вошла в одну из клетей.
Вот так собравшись в амбаре, всей нашей малочисленной женской половиной семьи, матушка резво начала выкидывать из каморки, необходимые мне у Сении вещи. Из проема клети вылетали: какие-то мешки, вязанки, корзинки, после несколько одеял, тонкое и потолще, меховая шуба, как раз моего маленького размера, шапки, куртки кожаная и обычная из плотной ткани синего цвета, шерстяные носки, подъюбники, несколько штанов, видимо еще от мальчишек, оставшихся, потому что здесь женщины и девушки в брюках не ходили.
– Ну, раз матушка и их считает нужным прихватить, то ладно, ей виднее, что в лесу может пригодится… – решила покорно я.
Ну и вишенкой на этом вещевом торте стал небольшой, оббитый железными пластинами деревянный сундук, который уже порядком взмокшая, но целеустремленная и не сдающаяся матушка, выталкивала, скрипя им по полу, из клети. Мы заметив каких усилий ей это стоит, вскочили и подорвались к ней на помощь.
– Ма, ну ты чего? Сказала бы мы подсобили б. – помогая волочить сундук, пропыхтела Боянка.
Я тоже старательно принимала посильное участие, но мои усилия были почти не заметны. Выволочив его на середину амбара, матушка утерев рукавом пот со лба, открыла его и велела Боянке:
– Дочь, ну к сбегай в баню и принеси таз с водой и тряпку, нужно его вытереть… Сестрица кивнув вышла, а я желая помочь хоть в чем-то спросила:
– А мне, что делать?
– Вон бери вещи и в стопки складывай, все с собой тебе уложим, неизвестно, как скоро наведаемся, да и вдруг похолодает рано… Так то оусень уже пришла, еще пару месяцев и все, теплу не бывать… – проговорила матушка, сортируя корзинки и мешки.
Я взялась за выполнение своего поручения.
Провозились мы несколько часов. Под конец сборов, в амбар вошел батька и спросив, как у нас обстоят дела, пригнал братьев, чтоб те, все готовое укладывали в телегу, стоявшую тут же у ворот. Закончив, мужчины ушли кормить скот, а меня матушка, прихватив берегиню и пару мисок и лучин, отвела к реке.
– Ма, а зачем мы здесь? – уточнила я, осматривая пологий берег речки.
– Хочу предков призвать, чтоб уберегали тебя и следили, пока не снами будешь жить… Не могу тебя просто так отпустить… – как-то виновато произнесла она, понимая, что отъезда не избежать.
– Хорошо, а что мне надобно делать? – решила узнать порядок действий.
– Я круг начерчу на песке у кромки воды, ты в нем стоять будешь, молча… – пригрозила мне пальцем матушка, раскладывая на земле, принесенные в корзинке предметы для легкой доступности. – Да и все. Все что нужно, я сама сделаю… – произнесла она, беря в руки небольшой и странный на вид нож, и чертя им круг.
Закончив, матушка велела:
– Вставай туда… – указывая рукой в центр круга, попросила мама.
Я пройдя в круг, расположилась точно по его центру. Матушка молча поставила к моим ногам, обутым в лапти, Василису, нашу семейную берегиню. И воткнув на расстоянии вытянутой руки по сторонам от меня лучины, подожгла их, затем расставила нополненые молоком и медом миски, и встав на колени, начала произносить призыв.
– Прадеды, пращуры родов наших воедино сплетенных, дитя мною рожденное, божьей волей данное, прошу вас уберечь! Покинет меня кровиночка моя, часть крови моей, не по своей воле и не по злу замысленому, а по велению божьиму и волею, их одобренной. Даром обладающей Ведаре, обучение у ведуньи пройти надобно. Жизнь свою на служение божье, дочь моя положить обязана и сердце мое кровью горькою исходится в страхе за нее. Прошу вас охраните и уберегите от бед и напастей внучку вашу. Дабы божье знание обрести сумела и жизнь долгую и радостную про жительствовать смогла, так как Тайей– прядущей отмеряно. – говорила матушка, стоя на коленях, прикрыв глаза и прижав руки к сердцу.
Я в то время, как она все это говорила, ощущала, будто меня кто-то крепко и бережно заключает в объятья, словно кто-то родной и знакомый.
Закончив матушка поклонилась коснувшись лбом земли и поднялась. Подав мне руку, вывела меня из круга и подняв берегиню, недогоревшие лучины, и миски, сложила все в корзинку и взяв меня за руку молча пошла в деревню.
– А… – хотела задать вопрос я.
Но матушка слегка дернув меня за руку, показала рукой, в которой несла корзинку, знак молчания, и мы пошли дальше. Добредя до дома, она кивнула мне говоря:
– Все теперь можешь спрашивать…
– А, кто тебя заговорам научил? Это же ведовское… – спросила я, проходя вслед за матушкой в избу, где уже сидели за накрытым столом отмытые и уставшие родные.
– Так бабка моя и учила… Та, что с Василисой до тебя связанна была… – произнесла матушка, пряча корзинку под лавкой и уходя за печь к сундуку, чтоб взять сменных вещей для купания.
Я дождавшись ее у двери, пошла вместе с ней в баню. Помывшись, мы пришли в избу и сели ужинать. Закончив, я глянула на уже накрывающееся сумерками подворье, легла на свою лавку, стараясь забыться сном и не переживать о завтрашнем дне.
Глава 19. Новое начало..
Проснувшись по утру, на этот раз самой первой, но, как и обычно на рассвете, одевшись и посетив уборную, я усевшись на свою постель, принялась тихо любоваться, все еще прибывающей в объятьях Морфея, избой.
Мое сегодняшнее душевное состояние, разительно отличалось от привычного. По сердцу скребли кошки, не покидало чувство сожаления и горечи от скорого расставания с близкими.
А дом наш, как живой, будто имея свою собственную тайную жизнь, негромко нашептывал мне прямо в душу, слова прощания…
Если сосредоточиться, то можно было уловить, как он глубоко и едва различимо дышит, поскрипывая бревнами в стенах и досками в полу, и потолке. Весь наполненный теплом и уютом, он будто объяснял, отчего мне непременно захочется вернуться в него вновь, не смотря на то, что особой роскоши внутри не было.
Я с грустью понимала, что ничего дороже и важнее этих стен, в моей теперешней жизни, уже не будет. И давала себе обещание не забывать, уже ставший мне родным, кров.
– Ку-у-укареку-у-у – внезапно донеслось со двора Петькино утреннее пение.
А в избе, скрипнув кроватью, с перины тут же поднялась, проснувшаяся от шума, матушка. Она одевшись и переплетая, как и обычно на ходу косу, вышла из-за печи и заметив уже поднявшуюся и одетую меня, подошла, присела на мою кровать, крепко приобняв.
– Чего, не спится? – спросила тихо хриплым со сна голосом мама, прижимая меня к себе.
– Да нет… – приподняв плечи, ответила, потеревшись лицом об ее зеленый сегодня сарафан, пахнущий чистотой и травами. – Просто выспалась, наверное. – добавила, пробормотав шепотом.
– Ну, пойдем корову напоследок со мной подоишь… – предложила женщина с полуулыбкой, поднялась и направилась на выход.
Я спрыгнув с лавки, пошла с ней во двор. Сходив к колодцу и набрав воды, мы не спеша отправились в коровник, подготовив поле деятельности для дойки, матушка раздоила для меня корову и освободила насиженное место. Провозившись с ней, где-то с пол часа, но уже не так безрезультатно, как бывало поначалу, уставшая, но довольная, я осталась дожидаться, когда мама закончит работу.
Выдоив телку, матушка отнесла молоко поросятам и принялась за Зорьку. Выполнив свою ежедневную обязанность, мы вернулись в дом, где все кроме батьки, вышедшего нам на встречу в сени, тихо посапывая, спали.
Процедив молоко и упаковав его мне с собой в дорогу, матушка, не откладывая в долгий ящик, принялась собирать гостинцы для Сении. Она бегая по избе и периодически выскакивая на улицу, стала складывать на столе продукты: мед, крынку сала, творог, яйца, кадушку муки, крупы, зелень, масло, корзинку репы и многое, многое другое. Столько всего, что я даже не все успела разглядеть, с такой скоростью образовывалась громадная куча еды, закрывая собой предыдущие угощения.
Батька вернувшись, подошел ко мне, сидящей на лавке и наблюдающей за увеличивающей свои объемы горой припасов, потрепал меня по собранным лентой волосам и спросил:
– Ну, что голуба, готова? – мягко сказал отец.
– Наверное… – пробормотала я с улыбкой, но как-то неуверенно.
Слегка нахмурившись и поняв мои сомнения, но не придумав, как меня поддержать, батька пошел будить братьев. Взобравшись на лавку, он пихнул в бок лежавшего с края Бивоя.
Мальчик резко подняв голову, увидел, что пробуждение плановое, а не внезапное, от случайного во сне тычка, спавшего рядом Бенеша, сел на печи и пихнув лежавшего рядом близнеца, потер ладонями лицо, пытаясь продрать глаза и резко соскочил на пол. От грохота проснулись остальные братья, не спеша и медленно сползли с печи, оделись, попили воды и ушли выполнять свои обязанности по хозяйству.
Боянка, видимо от топота и возни, тоже поднялась и вышла на улицу. Зелеслав все еще спал. Матушка сбежала на двор, приговаривая что-то о жертвенном дне. Вскоре, вернулась с улицы сестрица и взялась ставить тесто на хлеб.
Я вдоволь натешившись своими страхами и сомнениями, слезла с постели и пошла ей на подмогу.
– Ты как? – спросила девочка, наблюдая за тем, как я усаживаюсь на лавку.
– Да ничего вроде… – буркнула я, закатывая рукава рубахи. – Чем подсобить?
– На вот репу почисть и нарежь, с ней сегодня опять пироги делать будем… – велела сестренка, сея на свободную часть стола, муку
– Да, когда ж она уже кончится? – задала я явно риторический вопрос.
– Все, эта и та, что тебе с собой собрали последняя… Уж дюже матушка ее любит, прямо пол поля ею засеиваем каждое лето… – усмехнулась сестра, смешивая ингредиенты для хлеба. – В прошлое лето аж две дюжины мешков собрали…. Вот матушка никак не могла нарадоваться…
Я взяв свой ножичек с полки, устроилась на низенькой скамейке чистить репу. В избу вошла матушка, а за ней батька и Отомаш. Они прошли мимо меня к столу, и мама, указывая рукой на лежавшие на нем припасы, приказала:
– Вот, это все в телегу грузите… На первое время хватит, а там еще довезем… – сказала матушка разворачиваясь и снова уходя в сени.
Батька почесав затылок, глубоко вздохнув, обернулся к сыну и буркнул:
– Ну что ж сынка, давай за работу. – сказал батька, подошел к столу и принялся накладывать брату в руки поклажу.
Я не торопясь чистила репу, дожидаясь, когда мужчины перестанут ходить туда-суда, чтоб не мешаться у них под ногами. Прихватив чашку с овощами, пошла к колодцу их вымыть. Споро управившись, вернулась в дом и стала мелко нарезать корнеплод.
– Сегодня же праздник в деревне… – ни к кому не обращаясь говорила Боянка. – Опять все соберутся, весело будет…
– Да-а-а – протянула я, чтобы не молчать.
– Может с Мстишко наново попляшем… – мечтательно вещала сестрица, витая в облаках. – Да через костер за руки прыгнем… – поджимая губы с улыбкой и закатывая глаза, говорила она.
– Ой-ей-ей! А вот это опасно… – осознав к чему она ведет, я сразу пожалела о своем вялом и не особо значимом поддержании беседы. – Этот Мстишко прямо луч света в темном царстве… И откуда в ней это? Не слышала, чтоб здесь как-то поддерживали стереотипы о том, что влюбляться нужно в плохих мальчиков… Наоборот, здесь чем парень правильнее и благонадежнее, тем он желаннее и вероятнее подойдет для идеального образа девичьих грез. Но, видимо, это к моей сестре не относится… Боянке вот прямо жизненно необходим негодяй, которого нужно исправить…
Как в моей прошлой жизни, что не фильм или книга, так герой подлец, а невинная девушка в него влюбляется, и он чудесным образом встает на путь исправления. Ну это ведь полная ерунда! Не может такого быть… Если он подлец и злодей, то им и останется пока не помрет, а там может могила исправит… Хотя и такой исход маловероятен…
– А, что в нем такого? – спросила я, чтоб как-то постараться открыть девочке глаза на ее заблуждения. – Ведь сразу видно, что он плохой человек. Может кого другого приглядишь? Ты же даже и не смотришь ни на кого… – сказала я, беря новую репу и нарезая ее.
– А на кого смотреть? – возмутилась Боянка. – На Василка что ли? Так он, что тот пень – маленький и деревянный… – распалялась сестра. – Или на Гордея? Так он вечно нос задирает, а сам даже счету не обучен… А нет, погоди, знаю!.. На косого Земана, то-то жених… Прямо по мне! – выкрикивала, размахивая вымазанными в тесто руками, девочка.
– Да и не их можно, вдруг весть о красе твоей неземной по земле пойдет и со всех краев женихи сбегутся? – едва улыбаясь, говорила я. – А ты все о Мстишко так и промечтаешь и счастье свое упустишь. – ответила я на ее тираду.
Боянка замолкнув, как-то озадаченно и зло какое-то время меня рассматривала, а потом молча стала месить тесто дальше, жестоко отбивая его об столешницу.
От шума и криков проснулся Зелеслав. Он шустро проскочил к двери и выбежал в сени даже не поздоровавшись. Я закончила возиться с репой и отложив нож в сторону, вытирая руки о тряпицу, произнесла:
– Боян, ты просто не спеши, твое время еще придет и замуж ты обязательно выйдешь… Только не лишай себя надежды на хорошего и понимающего мужа, и счастливую семью. – в попытке сгладить впечатление от своих слов, проговорила я.
Сестрица пожелав что-то сказать, но не успев ответить, обернулась на звук открывающейся двери, ведущую в горницу, в которую вошла взмыленная и немного нервная матушка. Она бегло оглядев чем мы заняты, прошла к печи и стала ее разжигать.
– Что пичужки притихли? – спросила не глядя.
Мы переглянувшись друг с другом, промолчали, но мама, так и не обратив на это внимание, стала ставить прихватом котелок с кашей в очаг.
– Ну как дочки? Напечем пирогов? А то на жертвенник не с чем идти… – сказала мама, подходя к столу и забирая готовую репу.
– Угу– гукнула я.
– Да… – бросила Боянка, отставляя тесто к печи, чтоб поднялось.
Мы занимались приготовлениями еще какое-то время. Поставили печься хлеб, налепили пирогов, наварили несколько котелков каши, Боянка сбегала в хлодник за вечерним молоком, чтоб допить его за завтраком. Когда все было готово, взялись накрывать на стол, а закончив, позвали отца и братьев, что уже впрягали Кучура в телегу.
– Вот-вот нужно будет отправляться… – заметила я для себя.
Рассевшись по лавкам, шустро принялись завтракать. Быстро все съев, матушка поднялась и стала укладывать в небольшую, походную корзину: котелок с кашей, пироги, молоко, свежий хлеб. Пока она металась по светелке от печи к столу и обратно, мужчины допивали кисель и молоко оставшееся в стаканах.
– Ну дочка, пора отправляться… Солнце высоко… А то нам еще на празднество идти… – произнес батюшка, отставляя стакан и поднимаясь.
Матушка от его слов замерла на месте, так и продолжив держать руки в корзине с едой. Отец проходя рядом с ней, положил руку ей на плечо и погладив утешая опечаленную расставанием жену, молча отправился к двери. Все стали тихонько подниматься с мест и выходить из дому. В комнате остались только мы с матушкой.
Я смотрела на эту прекрасную женщину, что на самом деле была одной из самых заботливых и самоотверженных матерей и видя ее наполненные слезами глаза, поднялась с места и подойдя ближе, обняла присевшую на свободный край лавки женщину.
– Не грусти… – сказала я, сглатывая ком в горле. – Я буду не так уж и далеко, если очень соскучишься, можно будет приехать…
– Ох, доча, это я тебя утешать должна, а не ты меня? – с каким-то счастливым отчаянием произнесла мама. – Когда ты такой стала? И в чем секрет?… Ни у кого больше таких необычных детей нет… Да и братья и сестра твои такими не были… – поднимая мое лицо от своей груди и поправляя выбившуюся из-под ленты прядь, произнесла матушка. – Малышка ты моя… с секретом… – усмехнулась своим словам женщина.
Устало вздохнув, но уже немного успокоившись и встряхнувшись, матушка поднялась с лавки и прихватив корзинку, взяла мою ладошку в свою руку и глянув на меня, спросила:
– Ну пойдем?
– Пойдем – уже уверенно кивнула я, принимая грядущие перемены.
Мы вышли на крыльцо и пошли мимо будки Лашека к открытым настежь воротам, в которых виднелась телега, запряженная конем и сидевшим к нам спиной на передке батькой. Приблизившись, матушка остановилась и поставила в груженный вещами возок корзинку, прикрытую плетеной крышкой. Ко мне подошла Боянка, присев на корточки, обняла меня крепко, прошептав:
– Я не серчаю, я подумала может ты и права…
Я кивнув, улыбнулась и расцепив объятья, тут же оказалась в руках Отомаша, что впервые задорно улыбался:
– Ничего там не бойся… Сения только на вид грозная, а так я много доброго о ней слышал…
– Угу, – улыбнулась я в ответ и утирая незаметно начавшие бежать по щеке слезы. – Я не буду… – промямлила я.
Меня перехватили Бивой и Бенеш, потискали и повстряхивали мокрощекую меня, сверкая улыбками:
– Бывай сестрица, не забывай нас там и наведывайся, как сможешь – говорили на перебой близнецы, чмокнули в щеки и немного успокоенную поставили на землю, где передо мной уже остановился мой самый стеснительный и милый братик Зелеслав, с жмущимся к его ногам Лашеком, вывалившим язык из пасти.
– Приезжай домой скорее, мы скучать за тобой будем… – пробормотал мальчик и быстро меня обняв, отстранился, придерживая, рвущегося вылизать меня, пса.
Матушка, взяв меня на руки, еще раз крепко обняла и постояв так с минутку, усадила в телегу, поцеловав на прощание.
– Все будет хорошо, мы скоро к тебе приедем Веда. – сказала мама, отходя и утирая слезы.
К ее боку прижалась расстроенная и плачущая Боянка, в поисках утешения и поддержки.
– Ну все! Поехали, а то всю улицу затопите – буркнул батька, заметив зареванные лица и гикнув, стеганул коня.
Я сидя в возке, сильнее прижалась к бортику телеги и махала на прощание рукой, стараясь как можно лучше запомнить лица родных, сквозь вновь льющиеся из глаз слезы.
Матушка прижав ладонь ко рту, чтоб не реветь в голос, тоже махала мне в след, как и все братья грустно улыбающиеся, и Боянка, что прижималась к матушкиному боку.
Мы все дальше ехали по деревне… Миновали колодец, дома соседей: дядьки Власа, старца Болета и проехав за ее границы, выехали на колею, ведущую в сторону леса
Телега неспешно катилась по дороге, покачиваясь и задорно поскрипывая осями колес.
Выплакав все переживания и затихнув, я наблюдала, медленно проплывающее неподалеку от тракта, поле, чувствуя себя опустошенной. Всегда тяжело кардинально менять что-то в устоявшемся образе жизни. Так крепко прикипаешь к уюту и привычным, хоть и ставшим рутинными вещам, что уже не мыслишь себя без всего этого.
Батька присвистнув, погнал Кучура резвее.
– Да спешить надо, а то скоро воздаяния начнутся и отцу обязательно нужно к тому времени поспеть… – думала я, разглядывая русые волосы и спину батюшки в серой рубахе.
Через какое-то время мы приблизились к лесу и проехав по нему с пол часа, снова оказались перед той самой развилкой. И телега вновь, как и в прошлый раз, поворачивает влево в темную и глухую часть, расходящейся на двое, дороги.
Здесь уже чуть медленней бежит конь, но все так же быстро крутятся колеса возка, приближая нас с каждым оборотом к намеченной цели. Где-то через час, впереди уже виднеется просвет, ведущий на поляну, где стоит избушка знахарки. Выехав из чащи, мы приблизились к мрачноватому, но идеально вписывающемуся в здешний пейзаж домику и остановились неподалеку.
На крыльцо прихрамывая вышла Сения, такая же, как и прежде.
– Прибыли? – крикнула она нам. – Я ж сказала на рассвете… – ворчала старуха, махнув мне рукой. – Ведка в избу проходи покуда отец твой телегу разгрузит, покажу что да как. – прокричала бабка и вошла внутрь дома.
Я с помощью, сошедшего с передка отца, спустилась с телеги и улыбнувшись ему в ответ, на его поддерживающую улыбку, пошла к избенке.
Я шла к черной зияющей дыре дверного проема с, единственной крутящейся в голове мыслью:
– Моя жизнь больше никогда не будет прежней…
Приподняв повыше подол сарафана, чтоб меньше цеплялся за растущую на поляне траву, доходившую мне до коленей, я добралась до вытоптанного участка перед крыльцом. И поднявшись на крыльцо, прошла в избу.
Сения стояла у печи, доставая из нее хлеб из темной, видимо, ржаной муки.
– Чего встала на пороге? Проходи! Вона, на лавку пока сядь, да смотри ничего не трогай, а то помрешь ненароком, а мне отвечай потом. – бубнила недовольная моим присутствием старуха. – Вот стол, лавки да жертвенник в углу. Куры еще есть коза да петух… Будешь помогать мне за ними ходить… отныне они и твои кормильцы… – ворчала Сения
– И чего спрашивается я приехала?… Сама же говорила, что нужно меня обучить, но желанием что-то не горит… И зачем все усложнять? Разве нельзя быть хоть чуточку приветливее с людьми?…
– Мне нужно узнать… – сказала я твердо, не желая давать знахарке спуску.
– Знаю я такой тип бабок, у них день в пустую прожит, если кому-нибудь гадость не сделают или не скажут… – думала я, проходя к лавке у стола.
– Нет! Некогда мне лясы точить… Обряд провести надобно… Вы тут прощайтесь сколько нужно, но не затягивайте, чтоб к моему возвращению, тебя Гоймир тут не было. – велела грозно старуха, потрясая пальцем, входящему с поклажей в руках отцу, и сама прихватив какой-то по-видимому заранее собранный узел, вышла в, как и до этого, открытую настежь дверь.
– На ночь-то она ее хоть закрывает? – размышляла я, провожая Сению взглядом. – Да, скорее всего, а то комарам больно много чести ее старушечье сухонькое тельце покусывать…
Отец пройдя через комнату, поставил на пол корзинки и мешок, что принес из телеги и обернувшись на хмурую и рассерженную меня, сказал:
– Доча не гоже это… Тебе должно Сении почтение оказывать, а не недовольство свое… От нее тепереча твоя жизнь и судьба зависит… И привыкнуть вам обеим к этому нужно… Ведовским умениям обучаться не просто и долго. А изменить того, что тебе такая наставница досталась мы не можем… Она сама волю свою изъявила, что ее ученицей станешь… – говорил, упрекая мое поведение, батюшка.
– Я и не хочу у нее учиться, она вредная, неприветливая и упертая старуха… Не уживемся мы… Это я и сейчас знаю… – бубнила я, смотря на отца прямо, не желая сдаваться.
– Нечего уже не попишешь, все останется так, как уже есть и токмо от тебя зависит, как ближайшее время ты жить будешь… В ссорах и склоках или, как и нужно в старательном учение… – сказал отец и вышел.
Я продолжила сидеть на лавке, в избу медленно и уверенно вошел, потираясь о косяк черный кот. Он присел у двери и отвернув голову немного в бок, слегка щурясь, косил на меня своими зелеными глазами, в которых читалось явное пренебрежение и призрение ко мне.
– Чего моську морщишь? Думаешь у вас тут санаторий? Пыльно, темно и воняет непонятно чем… – раздраженно произнесла я животному, полностью проигнорировавшему мой посыл.
Кот с ленцой и грацией поднялся на лапы, повернулся ко мне хвостом и легко им взмахнув, вышел. И сделал это так… унизительно что ли… как умеют делать лишь самодовольные и жирующие, домашние коты.
– Вот же ж… Тоже мне франт… – бубнила я недовольно.
Отец снова принес поклажу, разгрузился и молча ушел за следующей партией. Он сделал еще с десяток ходок и последним внес, в уже довольно заваленную моим скарбом избу, тот небольшой деревянный сундук из амбара.
Поставив его на свободный у печи пятачок, он отряхнул руки, огляделся и подошел ко мне ближе.
– Ну Ведара, давай прощаться… Ты тут уж нас не посрами, и Сению слушайся… Я скоро к тебе наведаюсь, проведаю, что тут у вас. – сказал отец, обнимая меня.
