Текст книги "Малышка с секретом (СИ)"
Автор книги: Анастасия Абанина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Глава 15. Часть 2. Одна беда не докучит, а докучит, так и научит…
Я бежала по деревне к Цветанкиному дому, приближаясь к ограде, уже слегка задыхаясь, но не доходя до нее, где-то в стороне, услышала девичьи крики и смех парней.
И тут меня будто толкнуло что-то, я поняла что мне жизненно необходимо пойти в ту сторону, где раздаются крики, будто, то, что мне нужно, находилось именно там.
Не став спорить с внутренним голосом, прошла пару домов и заметила в переулке между ними, на свободном от дворов участке столпотворение молодых ребят и девушек. Они располагались очень близко к друг другу и смотрели на что-то находящееся в центре толпы. Подойдя ближе, я увидела стоявших вместе: Цветанку; закрывающую рот руками Юлку и кричащую что-то гневно Франу. Что именно кричит девочка, я не могла расслышать из-за криков, смеха и улюлюканья окружающих. Протиснувшись меж девичьих юбок, застала такую картину… С одной стороны в кругу ребят стояла Боянка, а напротив нее Яна, та самая девушка, которую не так уж давно, провожал до дома Мстишко.
Она иногда приходила на поваленное дерево к реке и была довольно мила. Изредка гуляла со всеми ребятами, и мне казалась очень скромной и приличной девушкой лет пятнадцати.
Яна была хрупкой, как статуэтка балерины, у нее были изящные тонкие кисти, но она не выглядела слишком худой, а только миниатюрной и очень изящной. У нее были длинные, как и у всех здесь девиц волосы, каштанового цвета, довольно густые, чтоб можно было гордится. Большие карие глаза, тонкие, как нитка губы и четко очерченные скулы:
– Вот, я тебе покажу… – кричала Боянка, срываясь с места и подбежав к девушке, которая была явно старше и выше нее, и ухватила ту за волосы.
Янка закричала, пытаясь оттолкнуть от себя взбешенную девочку. Но сестрица не сдавалась, и они упав на землю покатились в пыли, мутузя друг друга, выдирая космы и нанося удары куда придется.
– Боянка, да перестань ты! Сдался он тебе? Он того не стоит! – кричала Цветанка, стоя в толпе нерешительно, раздумывая, вмешаться ей или нет.
Слава Богу, такими сомнениями не обладала Франа, она без колебаний подошла к дерущимся девчонкам, закатала рукава своей рубашки, чтобы не мешались и с суровым выражением на лице, выцепила Боянкину косу из кучи, и потянув, подняла, рвущуюся к перепуганной Янке сестру, с земли, и оттащила в сторону что– то ей говоря. Боянка не слушала, кидалась обратно в сторону Янки с яростным выражением лица. У сестры уже была разбита губа, поцарапана щека и волосы торчали так, будто не хватает пары прядей. Янка была тоже не в лучшем виде, она с трудом поднималась с земли, придерживая одной рукой другую. На земле валялись несколько каштановых пучков волос, принадлежавших избитой девушке, сарафан был порван, она тихо плакала, покачивая руку, скорее всего растяжение или ушиб.
Я стояла в толпе и смотрела испуганными, широко открытыми глазами, не зная, могу ли хоть что-нибудь предпринять? Первый раз в жизни вижу, чтоб так отчаянно и зло дрались девочки.
Неподалеку в сторонке стояли четверо парней, среди них был и Мстишко. А те, кто рядом с ним, по-видимому его друзья. Они хлопали парня по плечу, хихикали, показывали в сторону девчонок пальцами и кивая головой, изображали какие-то скабрезные жесты руками.
Я заметив, что Франа уже немного успокоила сестрицу, кинулась к Боянке, остановившись рядом с ней. Заметив меня, девочка немного пришла в себя и перестала дергаться в сторону плачущей неподалеку Янки, которую успокаивали другие девочки.
– Тебя матушка ждет Боян, пойдем домой. Слышишь? – сказала я, желая поскорее увести сестру.
Боянка пристально на меня посмотрела и будто придя в себя, и сумев немного отдышаться, стала отряхивать подол юбки, и поправлять разорванную на плече рубаху. Что-то буркнув Фране и подошедшим: Цветанке и Юлке. Развернулась, взяла меня за руку и направилась со мной по переулку в сторону дома, девочки пошли с нами.
Обернувшись на расходившихся грустных зрителей, расстроенных тем, что драка так быстро закончилась, я заметила Мстишко, который в данный момент, чувствовал себя героем или суперзвездой, потому что стоял скрестив руки на груди и наблюдал за девушками так, будто его это не касается.
– Видимо, такое внимание к его персоне, ему только льстило… – думала я отворачиваясь.
– Ну чего ты взбеленился Боян? Сдалась она тебе? – спрашивала Цветанка, заглядывая сестре в лицо.
Девочка на это, вытерла разбитую губу рукавом и молча продолжила идти дальше.
– Я так напугалась… Никогда не видела, чтоб девчонки так дрались… – проговорила подавленно Юлка, медленно плетясь позади нас.
– Это просто потому, что у тебя одни сестры… и живете вы дружно… – усмехаясь краешком губ и поворачиваясь к расстерянной девочке, сказала Франа. – Вот мы с братьями постоянно деремся. – ответила подруга, вспомнив какой-то эпизод своей жизни.
Мы быстро шли по деревне, Боянка почти волком тащила меня за собой. Я едва успевала, так шустро перебирать ногами, как быстро сестрица неслась в сторону дома. Дойдя до калитки и не прощаясь, мы разошлись у нее с оглушенными произошедшим девочками и вошли во двор, в котором было слышно, как кричит где-то за домом матушка и охает запыхавшийся Зелеслав.
Боянка отпустив мою руку, прошла в избу, я пошла в следом.
– Боян, там у нас поросята разбежались, матушка просила, помочь их поймать… – проговорила я тихо, поглядывая на сестру, не зная, что еще можно сказать в данный момент.
Кивнув, Боянка прошла за печку, достала из сундука свежую рубаху и сарафан, сняла порванные, грязные вещи и одела чистые. Немного поправив волосы, она пошла на улицу. Я отправилась за ней. Сестрица завидев у загона матушку, направилась к ней.
– Сколько еще ловить осталось? – подходя ближе, спросила Боянка с суровым выражением на лице, будто зная, что сейчас начнутся расспросы и заранее не желая отвечать.
Матушка стояла не глядя в ее сторону, но обернувшись на дочь, охнула, увидев царапины и ссадины на щеках. Подскочив к сестрице и схватив ее за голову, она стала вертеть ее и рассматривать поврежденную лицо:
– Доча, что случилось? Тебя будто кошки подрали! – обеспокоенно воскликнула матушка, разглядывая насупленную девочку.
– Ничего… так, с Янкой подралась… – буркнула, не желая развивать тему Боянка.
– Ты с каких это пор, у меня в драчунья затесалась? – возмущаясь, кричала матушка, явно не зная, как реагировать на слова дочери.
Из пустого денника в нашу сторону за ногу тащил поросенка Зелеслав. Мальчик был уже весь вывален в пыли, запыхавшийся, но был доволен и, по– моему, даже счастлив. Наверняка, такие догонялки со свинками были ему в радость, он и так по нескольку часов в день торчит у них в загоне. Увидев нашу троицу, он сначала прошел мимо, не обращая на нас внимания, затем резко остановившись, обернулся на подранную Боянку.
– Да-а-а, картина была нелицеприятной, не могу сказать, что выглядело незаметно. Даже издалека можно было увидеть красные и немного кровоточащие царапины. – думала я, тоже рассматривая сестру.
Боянка заметив внимание брата насупившись, так и продолжила молчать, отводя взгляд в сторону, с таким выражением лица, что было ясно ни за что не ответит… Матушка тяжело вздохнув, пробормотала:
– Беда беду накликает… – и отпустив сестру, пошла искать других поросят, отложив выяснения на потом.
Боянка потоптавшись на месте, спросила, стоявшего неподалеку и округлившего рот Зелеслава:
– Сколько еще просят осталось? – раздраженно и устало сказала девочка.
– Еще четверо, пять мы уже поймали хвала богам… – ответил Зелеслав, пытаясь сделать, не заинтересованное Боянкиной внешностью, выражение лица.
Сестрица кивнув, отправилась высматривать свою добычу. Я пошла вместе с ней, обойдя дальнюю часть двора и продвигаясь в сторону бани, мимо ограждающего огород забора, я приметила в щели между досками, какое-то быстрое движение. Пройдя в калитку на огород, увидела трех, из сбежавших четверых, поросят, перерывающих грядки.
Шокированно остолбенев, я разглядывая наш разворошенный огород, земля была взрыта и потоптана, многие саженцы были выдраны. Мне хотелось одновременно плакать и убить этих мерзких поросят собственными руками. Я была в ярости.
– Сколько сил и труда мы сюда вложили… а сколько ведер воды из колодца натаскали… – думала я, всплеснув руками и разъяренная, кинулась на улепетывающих поросят:
– Это, как же так? Я столько труда сюда вложила, ходила полола траву, а они все за пять минут перекопали… – кричала, чуть не плача я, бегая между оставшимися рядками. – Свиньи вы несчастные! Да, как же вы сюда добрались? – вопила я, размахивая руками, подбирая с земли комья и швыряя в метающихся свинок.
Со двора на мои крики сбежались родные. Матушка замерев на секунду от шока, рванула за пробегающим мимо нее поросенком, и загнав его в угол, чудом, ухватила за ногу. Передав его, подбежавшей Боянке, припустила за следующим, загнав его в дальнюю часть огорода, мама падая на землю, ухватила его в обнимку за пузо. Поросенок противно визжа, принялся вырываться, мешая матушке встать. Хорошо, что подоспел Зелеслав и забрал подсвинка. Матушка поднялась с земли, устало вздохнула, но улыбнулась, увидев, что Боянка поймала третьего беглеца.
Братец отнес свиненка, которого поймала матушка, в клетку и очертя голову побежал от загона в сторону хлодника, видимо, завидел последнего пакостника. Я немного успокоившись от неудачной попытки растерзать мерзавцев, какая-то опустошенная и уставшая, села на землю и расплакалась.
– Еще даже не обед, а столько всего произошло… – думала я, рассматривая сквозь слезы испорченный огород. Батька уехал, Боянка подралась, еще и свиньи эти…и огород…
– О-о-ох, – провыла я, попытавшись успокоится.
Матушка подошла ко мне, села рядом и обняв за плечи, сильно прижала к себе и улыбаясь спросила:
– Ну, чего ты ревешь?
– Огоро-о-од жалко-о-о… – не прекращая плакать, промямлила я.
– Ну ничего, – как-то утешающе сказала она. – это теперь, уже ничем не исправишь, придется заново сажать… Я у Квасены саженцев попрошу, чтоб семена не проращивать, хоть время немного выиграем… – проговорила матушка, поглаживая меня по голове.
Поближе к обнимающимся нам, подошли Боянка и Зелеслав:
– Все мам, всех переловили… хорошо, что со двора не сбежали… – проговорил довольный поимкой мальчик, затыкая, большие пальцы рук, за пояс рубахи.
Боянка молча уселась с другой стороны от матушки. Она обняла и ее, и нахмурившись спросила:
– Чего у тебя стряслось то? Чего с Янкой не поделили? Она вроде не задира… значит, ты первая начала… – размышляла матушка, видя вновь, скорчившую моську дочь. Отпустив ее из объятий, мама отвернулась и стала рассматривать стену бани, находящуюся прямо напротив нас.
– Да ладно? Что правда, Янка тебя так подрала? Я подумал Варена, например, вы с ней вечно ссоритесь… – прикидывал Зелеслав, смотря на нас.
Я сидела и уже прекратив плакать, утирала мокрые от слез щеки. Помолчав немного и тяжко вздохнув, Боянка проговорила:
– Ее Мстишко до дома провожал, а она сегодня стояла и подружкам хвастала… Говорит любовь у них, по осени свадьбу сыграют… – грустно и безразлично ответила сестра со слезами в голосе, подгибая колени и кладя на них подбородок. – Врет она все! Не люба она ему! – рассердившись выкрикнула девочка.
Матушка беспомощно на нее смотрела. Я прекратив утерать слезы, тоже посмотрела на расстроенную Боянку.
– А тебе то, что? – спросил Зелеслав не понимая того, что с ней творится.
– Ничего. – буркнула сестрица, резко отвернувшись и яростно полыхнув взглядом, на непонимающего ее чувств к Мстишко, брата.
– Да-а-а любовь зла, полюбишь и нарциссичного козла. – думала я о Боянкиной проблеме. – Первая любовь – это тебе не шутки… А, что делать?…
– Доч, ты пойми… если б ты ему люба была, он бы с тобой гулял… а не с другими… – сказала матушка, обнимая сестрицу. – Нечего тосковать о том, что не твое, так только беду накликаешь… – целуя ее волосы, сказала мама.
– Ладно, хватит сидеть, пойдемте поснидаем и отдохнем, а то дел еще столько, что не переделать. – сказала женщина поднимаясь с земли и отряхая подол.
Зелеслав развернулся и пошел в сторону избы, мы с Боянкой поднялись с земли и отряхнув подолы, пошли следом.
Войдя в избу, увидели матушку хлопочущую у печи и брата стоявшего на лавке, и достающего с полок посуду, сами, тоже взялись помогать накрывать на стол. Закончив, сели завтракать или точнее уже обедать, потому что время было к полудню. Поев, разошлись кто-куда: Зелеслав пошел давать воду поросятам, Боянка унесла мыть грязную посуду к колодцу, а матушка решила, что стоит заняться стиркой, раз уж все равно со мной после обеда к реке идти. Я же, направилась к своей лавке.
– До чего странен детский организм…Когда я еще в прежней жизни была маленькой, даже как-то не задумывалась о том, что детям нужно отдыхать болыие, чем взрослому человеку. Вот, вроде только что, по двору носилась как ни в чем не бывало, а тут слегка перекусив, ужасно начало клонить в сон. Если б могла и за столом уснула… – думала я, взбираясь на свою постель, чтоб вздремнуть. Лежа, я смотрела на подоконник, на котором стояла и подмигивала мне глазками– изумрудами деревянная лисичка. Так незаметно для себя и провалилась в зеленый омут этих волшебных глаз.
Мне снился необычный сон, будто ярко светит солнце, а я иду по лесу, переливающемуся всеми цветами радуги. Деревья трава и даже сама земля, будто сияли и меняли свой цвет, с одного на другой: вот дерево, листва на котором, только что была зеленой, вдруг становится синей, и трава вокруг, бывшая миг назад оранжевой, переходит в ярко красный цвет. Все это выглядело необычно, неправильно, но довольно красиво.
Я продолжала идти, рассматривая дивный лес вокруг довольно долго, шла и шла, по узкой тропе в сторону густой чащи, пока не заметила слева от себя какое-то движение. Обернувшись, увидела мелькнувшее нечто, но разглядеть, что именно не успела. Пройдя пару шагов к тому месту, где только недавно кто-то был, увидела небольшие следы какого-то животного, толи собаки, толи кого поменьше. Хмыкнув и немного поразглядывав следы, я пошла дальше по тропе, не понимая, что я тут делаю?
В этом сне, как не странно, у меня получалось мыслить. Как правило, когда спишь, не осознаешь, что спишь пока не проснешься. Но сейчас, идя по этой тропинке в никуда, я точно знала, что сплю и могла анализировать окружающий меня мир и странный лес в нем. Я еще очень долго шла вперед, до тех пор, пока деревья не расступились и предо мной не открылся широкий и пологий берег быстротечной реки. Притомившись от ходьбы и захотев пить, подошла к заводи, где вода не стремилась по течению так быстро. Я нагнувшись к воде, попыталась ее черпнуть.
– Это же мой сон. Так что не думаю, что если выпью горсть сырой воды во сне, это как-то мне повредит. – уверенно размышляла я.
Наклонившись, с крутого в этом месте берега, сильнее, я увидела свое отражение… Но это была не совсем я! У той меня в отражении было, ке мое лицо, а мордочка рыжей лисицы с тремя глазами. Испугавшись, я дернулась от воды в сторону и в тот самый момент, проснулась…
Я лежала на своей кровати, вся мокрая от пота, задыхающаяся и уставшая, будто только что разгружала мешки.
– Что это было? Господи ужас то какой… – бормотала я, пытаясь прийти в себя и ощупывая свое лицо на предмет лисьей морды.
Ничего не обычного не обнаружив, оглядевшись, слезла с лавки и пошла попить воды, жажда меня мучала наяву так же, как и в том сне. Набрав в ковш, из стоявшего у печи ведра, воды, жадно принялась глотать необходимую влагу, проливая излишки на рубаху. Напившись, присела на лавку.
Состояние мое было каким-то странным, было ощущение, что я и сейчас сплю. Окружающее меня казалось необычным и каким-то бликующим, как и та сияющая реальность в моем сне. Посидев и немного собравшись, пошла на двор искать своих домочадцев. Мне просто было необходимо убедиться, что неподалеку есть еще кто-то живой.
Выйдя из избы на двор, я никого не то, что не увидела, но даже и не услышала. Вокруг не было не души. Даже кур, обычно бродящих везде где можно и нельзя, сейчас видно не было. На дворе стояла удушающая жара, не зная где-кого искать, я отправилась за дом к бане, матушка ведь собиралась стирать, возможно они там. Подходя ближе, с облегчение выдохнула, услышав какой-то дробный стук и голоса Боянки и матушки:
– Доча, сердцу не прикажешь конечно, но неужто ты не видишь, что он и не смотрит на тебя?… Мала ты еще для него, да и человек он худой, и мамка его Чернава, никогда, тебя уж точно не примет. Она всех нас, больно люто ненавидит… – говорила матушка, плеская воду.
Я открыла дверь в баню и увидела матушку, стоящую рядом с лавкой, на которой в тазу с распаренной золой, лежало белье. Она стояла с вальком в руках, которым отбивала, лежавшие на полке, уже вымоченные в щелоке, вещи. С его помощью, взмокшая от усилия матушка, выколачивала грязь из мало на, что сейчас похожих тряпок. Рядом возилась Боянка, раскладывая другую мокрую ткань на лавках и тоже выстирывающую ее, таким же образом.
– Да к может это пока? Крови-то у меня, вот только сейчас пошли, а потом, как выросту совсем, как стану раскрасавицей… а то сейчас и груди то, даже нет… – говорила решительно молотя по белью, мечтательная и твердолобая Боянка. – А там, он меня да разглядит… – проговаривала девочка, стуча вальком.
Матушка, видимо, почувствовав воздух с улицы, обернулась на меня, стоявшую на пороге.
– О Ведара, проснулась уже. Ну, поди соберись тогда пока, мы уже скоро закончим… Хлеба возьми, да молока из хлодника сегодняшнего, оно в крайнем кувшине стоит.
– говорила матушка, доставая из таза очередную порцию тряпок для битья. – И берегиню не забудь, там у печки под лавкой корзинка маленькая стоит, вот в нее и сложи все. – сказала матушка посмотрев на меня, возвращаясь к стирке.
– А, зачем ей берегиня? Мала ж она еще, ты ж мне ее только на шестое лето показала? – сказала Боянка сомнением в голосе, смотря на матушку.
– Приняла она ее, – нагибаясь к тазу на полу ответила мама, – Говорит, что наших сватов видела, утром еще, как они в телеге по лесу едут… – сказала матушка чуть тише от натуги, поднимая тяжелый таз с водой.
Боянка удивленно посмотрела на, не отрывающуюся от дел, матушку:
– Надо же, кто б знал, что и такая малявка может берегиню принять? А она сдюжит?
– с сомнением меня разглядывая, пробормотала сестрица, обращаясь к маме.
– А, мне по чем знать? – раздражаясь не понятно от чего, вымолвила матушка. – Я и сама не знаю, чем ей эта вязка обернется…. И самой боязно…. теперь я даже рада, что к Сении через неделю уедет… – зло восклицала мама, кидая валик на лавку. – А, вдруг не сдюжит?… – присаживаясь на скамейку, устало и обреченно проговорила матушка в никуда, обхватив голову руками.
– Мам, мам не плач. Не нужно, все хорошо будет… – подошла я к женщине и стала поглаживать ее по плечу.
Она несколько минут посидела так, потом будто через силу, убрала руки от лица и резко встала.
– Все! Не че раскисать… Все уладится… Давай, беги скорее, щас выходить будем. – сказала матушка улыбаясь и гладя меня по волосам. А потом, с еще большим рвением принялась, молотить вещи.
Я кивнув пошла к выходу, взяв дверь за ручку, хотела было ее закрыть, но матушка меня остановила сказав:
– Оставь так, а то упрели уже. – вытирая рукавом влажный лоб, произнесла мама и опять принялась колотить белье.
Я открыв створку как можно шире, подперла ее камнем, чтоб не закрывалась и пошла в хлодник, чтобы сразу взять молоко.
До этого, мне как-то не приходилось сюда заходить, а сейчас войдя внутрь и привыкнув к темноте, что была здесь, я разглядела, как тут все устроено. Здесь было весьма холодно, как зимой на улице в теплый день. Ноль градусов или около того. Совсем не было окон, стены и пол были земляными и необработанными; стояло несколько лавок, и в дальней стороне от двери было довольно большое углубление в полу, примерно метр на метр и в нем лежали большие глыбы льда, присыпанные соломой. Подойдя к одной из лавок, я взяла первый с края кувшин и вышла. Пройдя по двору до избы, я вошла внутрь, преодолела сени и зашла в горницу. За столом сидел Зелеслав и ел хлеб, чем-то его запивая. Я прошла к столу, поставила на него кувшин, взяла под лавкой небольшую корзинку и поставила на лавку. Дойдя до окна у своей лавки, взяла с подоконника лисичку и вернувшись к столу, уложила ее и кувшин в корзину.
– Зелеслав, отрежь мне половину хлеба. – попросила я, жующего и наблюдающего за мной брата.
– Угу. – кивнул мальчик, отложил свой перекус и быстро отрезал мне хлеб от буханки, лежавшей перед ним.
– А, ты куда собралась? Зачем корзинка? – спросил с полным ртом, не пережеванного хлеба, братец.
– На реку с матушкой, хочу за Отомаша попросить, чтоб сватовство хорошо прошло… – ответила я, заворачивая хлеб в полотно и тоже кладя его в корзинку.
Не дожидаясь ответной реакции мальчика и подобрав свою поклажу, я направилась на улицу. Пройдя за угол избы, увидела выходящих из бани прачек. Матушка подзывая меня ближе, махнула рукой и пошла в сторону реки через огород, там в дальней части забора, тоже есть калитка. Я бегом припустила, за идущими по огороду матушкой и сестрой. Догнав их уже за двором, и приноровившись к их шагу, пошла рядом.
– Мам, а почему между мной и Боянкой такая разница большая? – решила выяснить давно назревший вопрос.
– Я долго понести не могла, как Боянку родила… – начала свой рассказ матушка, потихоньку бредя по дороге. – Хотя с ней ни в бремени, ни в родах у меня проблем не было…. А потом в наших краях Сения появилась, – вспоминала матушка, смотря в даль. – Она то мне и сказала, что на меня печать поставили… чтоб я не могла больше детей иметь… – чуть ли не шепотом, будто опасаясь чего-то произнесла она. – Очень уж я в ту пору расстраивалась, места себе не находила… Всегда о большой семье мечтала, а тут такое… Даже грех был, на тетку твою Варвару подумывала… что это она какого ведуна подговорила… – стыдливо говорила мама.
– А, почему на нее? – спросила заинтересовавшись Боянка, перехватывая поудобнее корзину в руках.
– Не могла она нас простить долго, что я за отца твоего пошла и в Бурзамецкое к нам сюда перебралась… – ответила печально матушка, вспоминая о своих подозрениях. – Так вот, Сения и сказала мне, мол не родная кровь зла мне желает. – с нотками облегчения в голосе объяснила мама.
– А, кто тогда? – задала я интересный вопрос.
– Не знаю… Сения тогда, так и не сказала… задумавшись произнесла матушка. – Пробормотала только, что уже ничего не поменять и осторожнее быть надобно, потому, как тот человек близко, и судьба нас еще не раз столкнет…
– A, как тогда я появилась? – спросила без задней мысли я.
Матушка покраснев и что-то нерешительно промямлив, отвела глаза и что-то прошептала. Я недоумевающе на нее смотрела, пока до меня не дошло, что именно я сказала…
– Да-а-а, вот так дурище, правильно она молчит, кто ж трехлетнему ребенку будет объяснять откуда дети берутся… – усмехаясь самой себе, думала я.
Не зная, как выкрутиться и получить на свой вопрос необходимый ответ, я уточнила:
– Я про то, как же ты мной затяжелела, если печать была? – выдавила я из себя понимая, что эта тема явно не для детей.
– Обряд на очищение проводила. Сения меня научила как, вот я и провела, а потом на Богов надеялась… – спокойно сказала матушка.
– А, что за обряд такой? Что ты делала? – спросила я. Все что касается магии или ведовства мне было безумно интересно. Все-таки мне ведуньей, как я поняла, всю жизнь быть и хотелось бы узнать в чем именно моя жизнь, в этой роли, будет заключаться.
– Что тебе обряд рассказать? – удивилась моему любопытству мама.
В ответ, я ей радостно улыбнулась и кивнула, меняя руку с корзиной на другую.
– Ну ладно… Я по утру ушла в поле, на пашню. Тогда весна была и поле ток вспахали, но не засеяли еще…. Ну вот пришла я… из камушков выложила посолонь обережный круг, с три локтя примерно, внутри его берегиню положила… Сения тогда сказала: знаю, что берегиня у тебя есть, вот ее и просить станешь… А я ведь ей не говорила, что она у меня была. Вот чудно-то… – будто только осознав, удивилась матушка. – Стала обряд проводить, вошла в круг обережный и приветствовала Берегиню. Руки вверх ладонями подняла и сказала: Хранительница силы, мне Богами данной, что в чреве моем червоточина ведомо тебе, прошу прийти тебя на подмогу мне и исцеление духу и телу моему бренному воздать. – подняв свободную от корзины руку, изобразила матушка. – Потом лучины огнивом запалила и к берегине поближе поставила, еще воду родниковую, что у Сении на полянке протекает, в чарки деревянные разлила и с лучинами рядом поставила. Ну и дождалась, когда она силу в нее вольет…
– А как? – перебила я матушку, спускающуюся с пригорка.
– Ну почти, как у Боянки на обряде, только вода после светиться стала. Ну я ее в кувшин перелила, и пила потом на новолуние. – ответила улыбающаяся матушка, восторженной мне. – Что понравилось?
– Ага – кивнула я.
– Ма, а не чего, что ты сейчас Ведке весь обряд рассказала? Мне то ты про поневу не говорила, ток какие слова говорить рассказала. Нельзя же? – спросила, хмурясь и шипя от боли в разбитой губе, сестра.
– Да нет, – спокойно с полуулыбкой ответила она. – Мы ж не проводим его, а поневу тебе знать не нужно было, чтоб о суетном не думалось, чтоб мысли твои чистыми были. Тогда боги по ним понять могут, что ты готова заневеститься. – разъяснила девочке матушка.
– Мам, а может такое быть, что девка в поневу не вскочит? – спросила озадаченно Боянка.
– Да не слыхала я такого, если крови пришли, то уже ничего не поделаешь. – уверенно проговорила матушка. – Хотя нет, был у нас в Болоне случай, девка одна не дождалась божьего знака. Ну и просто так вскочила, а потом всю жизнь бездетной и прожила, хоть и замуж вышла как положено, но не дали боги приплода… – вспомнила мама.
Мы уже подошли к границе божьего круга, в котором стояли идолы, и матушка попросила Боянку:
– Дочь, на ка возьми к и мою корзину. Мы сейчас на капище пройдем, а ты пока на мостки иди, я как с Ведкой радение проведу, приду и помогу белье отполоскать. – говорила мама, передавая корзину расстроенной Боянке.
– А, мне с вами нельзя? – проныла девочка.
– Не надо, скок мы там пробудем не ясно, а белье высохнет… Что ж потом опять перестирывать? – возмутилась женщина.
Боянка нахмурив лоб и наморщив нос, взяла корзинку и поплелась к мосткам. Матушка взяв меня за руку и забрав корзинку, пошла со мной к святилищу.
Подходя к нему ближе, с каждым метром, мне становилось как-то не по себе. Чувствовалось от этого места какое-то влияние на окружающий мир. Как волнами, расходилась вокруг энергия, то накатывая, то отступая. Каждый шаг мне давался все труднее, голова начала гудеть и легкие сдавливало так, что вдохнуть было практически не возможно. Я крепче сжав матушкину руку, пересекла границу идолища и только тогда мне стало немного легче, давление на голову прекратилось и дышать стало легко и как-то радостно, будто я вернулась домой после долгой дороги.
Подойдя ко второму идолу после Бога-отца, мы остановились. Я рассматривала, стоящую передо мной статую, которая отдаленно была похожа на женщину. У нее были весьма схематичные очертания: две руки, прижатые к огромному, будто у беременной, животу; широкие покатые бедра; маленькие ступни видимо, чтоб подчеркнуть ее женственность; лица как такового не было, виден только большой нос, провалы глаз и тонкая прорубленная в области рта щель.
– Не могу сказать, что идолы были красивы или хотя бы приятны на вид. Но отчего они выглядели именно так, я не знала, ведь если судить по моей лисичке, то дерево здесь обрабатывать умеют… – думала я, рассматривая Богиню-мать.
– Что-делать-то мам?
– Ставь берегиню к Богине поближе… Только все сама, ты к ним ближе и тебя вернее услышат… – шепотом советовала мама, передавая мне корзинку.
Я забрала свою ношу, достала из корзинки лисичку и поставила ее к подножью статуи, стараясь держаться от нее самой, как можно дальше, чтоб избежать ее божественного влияния на меня. После прошлого раза, я этих идолов очень опасалась. Вернувшись к матушке спросила:
– А теперь что?
– Ну, нужно дары возложить и просить за то, что тебе надобно… – прошептала матушка, нагибаясь к моему уху.
Вернувшись к идолу богини, я поставила между ней и лисичкой кувшин молока и хлеб, предварительно его развернув. Отступив на пару шагов назад, я остановилась и стала размышлять, как к ним обратиться?
– Что-сказать-то? Я не особо часто в своей жизни молилась, а тут же это как-то по– особенному делают… Ну попробую, может слова сами придут…
– Милостивая Богиня-мать и берегиня, что приняли меня под опеку свою… – полились слова из моего рта, будто я каждый день богов за брата упрашиваю. – Просить я вас пришла не для своей нужды, а для надобности брата старшего, что на сватовство отправился. Помогите ему сделать правильно все, чтоб невеста его отказом не ответила, и смогли мы назвать ее сестрою и дочерью, дабы захотелось ей в семью нашу войти с добрым умыслом, а не корысти ради. – проговорила я и замолчала.
Я смотрела на богиню и лисичку не зная, что делать дальше. Затем всей кожей почувствовала, что энергия вокруг начинает концентрироваться, будто стягиваясь позади меня и идола, окружая. Достигнув высшей точки, она будто вспышка прошла через меня и устремилась к божеству. Я рухнула на подогнувшиеся колени и часто задышала, пытаясь справится, с идущим сквозь меня потоком. В какой-то момент было ощущение что не выдержу, но из последних сил дотянула пока все не закончилось и кувшин с молоком стоявший у статуи, не разлетелся в дребезги, треснув. Хлеб вымок от пролитого молока и на глазах стал скукоживаться, будто тая. Я сумев подняться при помощи, подбежавшей и перепуганной до трясучки матушки, увидела, как все на глазах исчезло.
– Что это было? – спросила я, пытаясь отдышаться.
– Приняла богиня твою просьбу. Значит сложится все…Ну и напугалась я, ты давай ка лучше у Сении остальные обряды проводить будешь, как научишься… А то чуть сердце не выпрыгнуло… – сказала матушка немного напугано, но слегка неуверенно.
Я обняв ее ноги для опоры, активно закивала, соглашаясь. Матушка отцепив меня от юбки, прошла к статуе и забрала лисичку, подойдя ко мне подняла с земли корзинку и с трудом подняв меня на руки, пошла с капища к мосткам, на который уже полоскала вещи сестрица. Пока мы шли, я поняла, что больше не могу терпеть и стала проваливаться в сон. Матушка посмотрев на меня и запаниковав спросила:
