Текст книги "Девушка в белом кимоно"
Автор книги: Ана Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
ГЛАВА 26
Япония, 1957
Я молча плетусь за Хатсу к дому, но она идет не ко входу, а вокруг него. Мы идем по узкой заросшей тропинке, которая вьется по зарослям, ведя далеко от дома. Похоже, этот участок земли бесконечен.
В жизни мудрецы сами создают себе рай, в то время как глупцы только и делают, что жалуются на ад, но я считаю, что человек неизбежно проходит через обе ипостаси. Рай – это не какое-то неопределенное место, куда душа человека попадет в будущем, чтобы обрести покой. Рай – это способность обрести счастье там, где человек находится в данный момент времени. И на вратах ада нет замков: боль существует, но она приходит на время.
С каждым шагом заросли вокруг нас становятся гуще, темнее и превращаются в настоящий лес. Ветви больше не смыкаются игриво над нашими головами. Они переплетаются, чтобы не пропустить к нам свет и лишить нас воздуха. Я покрываюсь крохотными бисеринками пота под волосами, даже не видя солнечных лучей. Я устала и хочу домой. Вернее, я хочу вернуться домой к Хаджиме.
– Хатсу, – я останавливаюсь и вытираю тыльной стороной ладони лоб. – Хатсу, подожди.
Она резко разворачивается, держа одной рукой свой семимесячный живот, а другой опираясь на подобранную палку. Позади меня хрустнула ветка. Мы обе оглядываемся назад, на тропинку.
Ничего.
Еще один треск поднимает в воздух стайку соловьев, и те взлетают с недовольными криками.
Хатсу закатывает глаза и вздыхает.
– Джин, я знаю, что ты идешь за нами. Я видела, как ты выходила из дома. Ну же, Джин, Матушка скоро вернется, – и с этими словами она продолжила путь.
Я жду. И действительно, спустя мгновение из-за кустов появляется Джин. Наши взгляды встречаются, и она пожимает плечами.
– Ну же, шевелитесь, – кричит нам Хатсу, которая успела отойти далеко.
И мы пускаемся в путь. У меня появляется холодок вдоль спины. У основания огромного дерева сидит маленькая статуя Дзизо3434
Божество Дзизо считается покровителем потерянных душ, путешественников и особенно детей. Считается, что Дзизо спасает души маленьких детей, умерших раньше родителей, спускаясь за ними в ад. Родители умерших детей одевают статуи в шарфы, шапки, нагрудники, иногда укрывают под зонтами и дождевиками в благодарность за спасение детей на том свете.
[Закрыть]. Говорят, что Дзизо был буддийским монахом, известным тем, что при жизни помогал детям, а после смерти стал помогать их душам. Считается, что мидзуко — мертворожденные или недоношенные дети – не могут перейти реку вечности в одиночестве. Обычно статуя Дзизо одета в детские одежды, ярко-красный чепчик и нагрудник в знак своей близости к детям. Но у того, что сейчас сидит под деревом, нет ничего.
Впереди, возле небольшой насыпи, остановилась Хатсу. Она стоит лицом к свету, и ее фигура отбрасывает длинную тень, как будто ее изгоняет свет. Мы с Джин подходим к ней и становимся рядом. Прохладный ветер остужает кожу, и мы смотрим на раскинувшееся в низине перед нами бескрайнее поле, усыпанное большими красными цветами. Оно простирается так далеко, что я не вижу его края. Зрелище оказывается красивым, но обманчивым.
У меня обрывается сердце.
Я прикрываю глаза, чтобы рассмотреть то, что находится прямо передо мной.
Это были не цветы. Это были надгробия, как и то, что я видела под деревом. Каждый «цветок» был статуей Дзизо в детской шапочке.
И их тут были целые сотни.
Статуи из бетона в красных вязаных шапочках и манишках в самых разных позах стояли безо всякого порядка. Некоторые были выставлены аккуратными рядами, другие стояли лицом друг к другу в молчаливом осуждении. Казалось, сама земля раскинулась в родовых муках, исторгая наружу потоки яркой крови, и я смотрела в самое ее нутро.
Печальные глаза Хатсу глянули на Джин, потом на меня.
Вот где они находят покой. Их тела попадают сюда.
Как же их много.
Мы втроем стоим и молча смотрим на бесчисленные крохотные надгробия, остро осознавая, что каждая из нас носит в себе новую жизнь. У Хатсу был седьмой месяц срока, у Джин – девятый, а у меня всего лишь четвертый.
По моему лицу текут горячие злые слезы, дыхание срывается.
– Мой ребенок не окажется здесь, один, без помощи.
– Нет, дети смешанной крови сюда не попадают, – и Хатсу указывает на большой сад из странных маленьких деревьев. Она спускается по насыпи и идет в его направлении, аккуратно обходя маленькие статуи Дзизу, чтобы их не задеть.
Мы идем следом за ней. Я не могу удержаться, чтобы не разглядывать маленькие застывшие лица. Они все разные: у одного пухлые щеки и закрытые в медитации глаза, у другого сердитый вид, у третьего – грустный, у четвертого съехал набок нагрудник от сильных ветров. У некоторых статуй высечено только лицо, и их плечи и головы не прикрывает одежда.
Садик оказывается аллеей, которая хранит свои секреты. Мы идем между деревьями, которых я раньше никогда не видела. Темно-серые шелушащиеся стволы и ветки с вытянутыми листьями. Некоторые из них вытянулись над остальными, но в основном они едва достают мне до макушки.
– Это чужеродные деревья с Запада, и дети, упокоившиеся между ними, тоже чужеродны. Вот где они лежат. Это их рай, – Хатсу останавливается и указывает на свежий земляной холмик. – Здесь лежит ребенок Йоко.
Я все поняла. Я оборачиваюсь, чтобы осмотреться. Здесь повсюду высятся эти холмики. Как же их тут много. И ни одной статуи заступника Дзизо. Этим детям нет уважения и внимания даже после смерти.
Они брошены здесь, одинокие, без имен и опознавательных знаков, забытые всеми, никому не нужные.
Я прижимаю руку к животу, чтобы утешить маленькую душу, поселившуюся там, внутри. Она не проведет ни единого мгновения своего существования одинокой и во тьме. Матушка Сато не обречет душу моего ребенка на вечные муки.
В памяти всплывает крик ребенка Йоко. Но сейчас заменившее его молчание рвет мне сердце на части. Его несчастный дух сейчас взывает о помощи. Слезы ручьями текут из моих глаз, которые увидели слишком много.
Я достигла предела своих сил. Я бросилась в траву и стала рвать цветы, отрывая некоторые у самого корня. Я сделаю им надгробия.
– Что ты делаешь? – спрашивает Хатсу.
– Я о вас не забыла, – кричу я деревьям и потерянным душам, которые взывают из них. – Вы пересечете реку вечности. И все вы обретете покой!
Жужжат побеспокоенные пчелы, но я отмахиваюсь от них и продолжаю наклоняться и рвать цветы, рискуя наколоться на жало.
– Наоко!
Кто из них зовет меня по имени? Джин или Хатсу?
Я падаю на колени, цепляясь пальцами за стебли, цветы и траву. Но у меня все валится из рук. Почему окаасан должна была умереть? Почему? «Почему?» — срывается с моих дрожащих губ. Это невыносимо.
Я сажусь на корточки и начинаю тянуть траву сильнее. Я ухватываюсь за толстый корень и дергаю, выкрикивая какие-то слова: «Хватит! Я больше так не могу!» Потом я берусь поудобнее и дергаю снова. «Я просто хочу к Хаджиме. Ну почему, мама?» Еще один рывок. «Почему?» Корень с треском поддается, и я падаю. Моя спина оказывается на земле, потом я кладу голову и просто плачу.
Мой кулак бьется о землю один раз, другой, пальцы впиваются в грязь. Я могу только плакать. Сначала хаха, потом ребенок Йоко и все эти дети. Как могла бабушка прислать меня сюда? Как мог отец ей это позволить? Почему не пришел Хаджиме?
Кто-то садится рядом со мной и гладит мои волосы. Я поднимаю голову и вижу Хатсу, которая протягивает руки и обнимает меня. Я прижимаюсь щекой к ее животу, она продолжает гладить меня, а я – плакать.
Я оплакиваю этих детей. Своего ребенка. Себя. Но это происходит со мной в последний раз. Больше я плакать не буду.
* * *
Хатсу и Джин помогают мне собрать букеты диких цветов для ребенка Йоко. Мы находим камень и сплетаем красивый венок у его подножья. Если раньше я слышала детский крик, то теперь я слышу дух этого ребенка. С помощью нашего надгробия, имитации статуи Дзизо, он сможет перейти реку и обретет покой.
– Надеюсь, ты никогда не будешь злиться на меня, – Джин размахивает вырванным колоском, и в ее голосе слышится улыбка.
Я поднимаю голову от того места, где недавно выдирала траву, и с трудом, но смеюсь. Хатсу улыбается и качает головой. Втроем мы сидим под большим незнакомым деревом. Это самое большое дерево в этой роще.
Тут я рассказываю Джин и Хатсу о смерти моей мамы и о том, как она принесла мне свое драгоценное сиромуку, чтобы я могла надеть его на свадьбу. Хоть Хатсу и подозревает, что Сатоши мне не муж, я еще не готова в этом признаться. Но я и не отрицаю этого. Пусть они пока верят в то, что мой муж – японец. Неожиданно полученное доверие приносит с собой страх, поэтому я очень осторожна в том, что говорю в кругу своих новых и таких дорогих мне друзей.
– А откуда взялись все эти статуи Дзизо? – спрашиваю я Хатсу.
Она устраивает небольшую цветочную гирлянду на своем выпуклом животе и задумывается.
– Либо их присылают сюда сами семьи, либо Матушка Сато берет дополнительную плату за то, что покупает их.
– Но у этих детей нет даже этого. От них отрекаются даже после смерти, – я смотрю на могилы без надгробий.
– Нет, у этих детей ничего нет, – Хатсу продолжает плести гирлянду. – Даже если семьи и присылают на это деньги, она не делает того, что должна, и их души остаются навеки запертыми в этом мире.
– Она демон, а не акушерка, – за меня говорит мой гнев. – Джин, я знаю, что ты говорила, что хочешь, чтобы твоего ребенка не стало, но это... – я указываю на ее живот. – Это живое существо, ребенок. И какая бы боль ни была связана с его зачатием, сам ребенок невинен. Может быть, мы сумеем найти ему приют? – я сажусь на колени и набираюсь смелости произнести следующие слова: – Мне кажется, нам стоит заключить соглашение.
– Соглашение? – глаза Хатсу сужаются. – Какого рода соглашение?
Сделав еще один глубокий вдох, я перевожу взгляд с одной девушки на другую.
– Во-первых, я предлагаю держаться вместе, как защитницам этих забытых детей смешанной крови. Каждой могиле нужен свой Дзизо, пусть даже сделанный нашими руками, чтобы каждая новорожденная душа могла перейти реку вечности и чтобы никто не остался в западне и забвении. И во-вторых... – я беру их обеих за руки. – Давайте поклянемся защищать наших еще не рожденных детей. Нам выпало быть их защитницами и в жизни, и в смерти. Так давайте поклянемся здесь и сейчас, что костлявые пальцы этой повитухи смерти, заведующей Сато, никогда не заградят дыхание нашим детям и не отправят их души в темноту. И что если мы поймем, что не можем сохранить или защитить наших детей, то обязательно разыщем этого брата Дайгана, этого монаха, который помогает детям, и доверим их его попечительству, чтобы он нашел им лучший дом.
Хатсу и Джин обмениваются недоумевающими взглядами, но все же берутся за руки, и мы втроем образуем круг.
Хатсу сжимает мою руку.
– Я обещаю.
– И я, – говорит Джин.
– Вот и хорошо, значит, мы достигли соглашения. А теперь мы должны придумать план бегства.
Впервые со дня смерти окаасан у меня появились силы и новое ощущение цели. Я не могу изменить мир, в котором живу, но благодаря примеру щедрого и смелого сердца окаасан я могу изменить жизни нескольких человек.
ГЛАВА 27
Япония, настоящие дни
Перед расставанием в ресторане Йошио дал мне фотографию традиционного дома в Дзуси и его новый адрес. Я попыталась заплатить за обед и поблагодарить его, но он мне этого не позволил.
Дожидаясь поезда до Йокосуки, я была полна оптимизма. Наконец-то дело сдвинулось с места. Дом был зарегистрирован как собственность семьи Накамура, той же самой фамилии, которая стояла под папиным заявлением о вступлении в брак. Ну и что, что в доме сейчас никто не живет, главное – мы его нашли, и существовала вероятность того, что основатели Торговой компании Накамура, которые были родом из Дзуси, и были его хозяевами.
Это наверняка были они. Та самая торговая империя из историй папы.
Я проверила свой железнодорожный билет, потом оглянулась, чтобы убедиться, что стою в правильной очереди. Возбуждение от утренней встречи и остатки усталости от смены часовых поясов делали и без того нелегкое дело ориентирования на многолюдных станциях еще сложнее.
Поэтому я оказалась в полном замешательстве, увидев служащего в белых перчатках, указывавшего на поезда, подходившие к платформе и отходившие от нее. И это был не осия, о которых говорил Йошио. Папа как-то рассказывал о специальных служащих, проводивших занятия по гимнастике прямо на платформах, но этот мужчина никаких упражнений не делал. На него вообще никто, кроме меня, не обращал внимания.
Я стала рассматривать странные голубые огни на навесе над ним. Может, это камеры, которые транслируют изображение в центр управления движением?
– Это свет для самоубийц.
Я оборачиваюсь и вижу юношу, высокого, светловолосого и покрытого веснушками. Ему от силы лет двадцать. Его стрижка внятно намекает на принадлежность к вооруженным силам. Он жестом указал в направлении, куда я только что смотрела.
– Эти огни, мэм. Они должны успокаивать толпу и не давать им прыгать на пути перед приближающимся поездом.
– Правда? – я отступила от прочерченной вдоль края платформы линии – единственным барьером, отделявшим людей от ужасной смерти. Я только что прочитала репортаж о светодиодных уличных фонарях и о том, как их использование удвоило риск развития кожных форм рака. Почему японцы решили, что светодиоды успокаивают? Я с недоверием улыбнулась. – Вы уверены?
– Правду сказать, я точно не знаю, – он пожал плечами с сонной улыбкой. – Я прибыл из Северной Каролины только на прошлой неделе, и мой приятель, который должен мне все показать, как раз стоит вон там... – и он взмахом руки указал на своего друга, который в этот момент флиртовал с группкой японских девушек. – А он легко мог мне лапши на уши навешать, – тем временем его приятель и девушки взмахами руки стали звать его к себе. – Ну что, добро пожаловать в Японию? – и он со смехом побежал к ним.
Наверное, таким был и мой отец. Молодым, впервые вырвавшимся из дома и жаждущим приключений. Я наблюдала за тем, как они смеялись и дурачились, я представляла, как этот молодой человек взрослеет, женится и рассказывает своим детям истории о Японии и о девушках, с которыми он там познакомился. На моем лице была улыбка. Надеюсь, его история закончится счастливым концом.
И моя тоже.
Я снова посмотрела на свой билет, потом на служащего, указывающего на поезда.
– Простите, – я сделала шаг в его направлении, стараясь далеко не отходить от своего места в очереди. – Это очередь на поезд в Йокосуку?
– Йо-кас-ка? – спросил он, не прекращая своих указующих жестов.
Я неправильно произносила название города. Звук «о» был коротким, а «у» и вовсе не произносилось.
– Да, это очередь на поезд до Йокаска?
– Хай, Йокосука, – он улыбнулся и кивнул на мою очередь.
Оказалось, что большинство японцев понимают базовый уровень английского, но мало кто пытается на нем разговаривать. В основном мне отвечали улыбками, кивками и жестами. Я с уверенностью вернулась в свою очередь и, пока ждала поезда, стала читать о Торговой компании Накамура в сети.
На их сайте на закладке «Наследие компании» говорилось о том, что семейный бизнес долго занимался импортом произведенных товаров и экспортом сырья, но недавно перерос в собственное производство. Их распределительный центр находился возле порта, а штаб компании располагался в деловом районе Минато Мирай 21, в шаговом доступе от железнодорожной станции Йокогама. Я уже собиралась позвонить им и договориться о встрече, но тут подошел мой поезд.
Открылись двери, и из них выплеснулся целый людской поток. Мы попытались удержаться на месте, а потом просочились в вагоны. В отличие от безостановочного экспресса, следовавшего от аэропорта Нарита, с просторными вагонами и обитыми бархатом сиденьями, поезд на Йокосуку был простым рейсовым составом. Я разложила пластиковое сиденье, прикрепленное к стене, но предложила его пожилому мужчине, который вошел в вагон после меня. На стенах висели пиктограммы с правилами поведения: не курить, не есть и не разговаривать по телефону, уступать места пожилым, беременным и детям.
Ухватившись за петлю на поручне, я поймала на себе любопытствующий взгляд женщины, стоявшей за мной, мужчины сразу за ней и нескольких других пассажиров. Осмотревшись, я поняла, что в вагоне все, кроме меня, стоят лицом к стенам вагона, и поменяла свое положение. Однако ни одна из пиктограмм не говорила об этом правиле.
Дорога на Йокосуку, построенная более века назад, шла вдоль юго-западного побережья полуострова Миура, вдоль Токийского залива. Правда, я ничего этого не видела из окна. Со стороны суши я видела только людей, а поскольку чаще всего смотрела себе под ноги, то видела в основном их обувь. И сделала вывод, что я единственная здесь носила сандалии.
Я намеревалась зарегистрироваться в гостинице в Дзуси, хорошенько отдохнуть за ночь и составить план дальнейших действий. Однако когда поезд стал подъезжать к Иокогаме, где располагалась Торговая компания Накамура, я обнаружила, что уже крепко сжимаю в руках ручку своего багажа и двигаюсь в сторону двери.
Йокогама был вторым по населенности городом Японии, и его железнодорожный вокзал был городом в городе. Западный и восточный входы соединялись с подземным торговым комплексом, раскинувшимся на нескольких уровнях и имевшим выходы к прилегающим небоскребам.
Выйдя с вокзала, я ввела адрес Торговой компании Накамура в свой навигатор и отправилась вперед. Плана у меня все еще не было. Если мне дадут согласие на интервью, то я не смогу даже задать вопросы, потому что они у меня не подготовлены. Этот визит был экспромтом чистой воды – для сбора информации. У меня была одна-единственная цель: узнать, была ли семья Накамура, основатели торговой компании, той самой семьей – владелицей традиционного дома на холме. И если это они, то спросить их, не согласятся ли они ответить на пару моих вопросов позже. Если Йошио уже связывался с ними, то я могу сказать, что мы работаем вместе с ним.
Колеса моего чемоданчика рокотали по тротуару па пути к токийскому заливу. Это была самая большая индустриальная зона в Японии, и по мере того как я приближалась к воде, я все сильнее ощущала запахи промышленности: серы и смога. Однако всюду пестрели объявления о туристических экскурсиях с рыбалкой.
Я уже писала об этом в статье, посвященной ядерному инциденту в Фукусиме. О том, как после землетрясения и последовавшего цунами 2011 года поврежденные реакторы стали выпускать радиоактивный цезий в океан, уничтожая рыболовецкий промысел целого региона. Но теперь Токийский залив, некогда считавшийся слишком загрязненным для ловли рыбы, переживал настоящее возрождение.
Я перешла очередную многолюдную улицу и утерла пот со лба. То, что должно было стать короткой прогулкой до делового района, превратилось в тридцатиминутное преодоление препятствий под безжалостным палящим солнцем. Стоило мне выйти на последний поворот перед достижением цели, как оно скрылось за Иокогама Лендмарк Тауэр3535
Высочайшее здание Йокогамы и третье по высоте сооружение в Японии. Высота здания – 296,3 м.
[Закрыть]. В этом поразительной высоты здании размещались пятизвездочный отель, рестораны, магазины и самые разнообразные корпорации, включая Торговую компанию Накамура.
Я снова пошла быстрым шагом.
Переходя площадь по направлению к зеркальной двери, я вспомнила, как подходила ко входу в госпиталь вместе с отцом. Как мы с ним шли бок о бок, и как наши вытянутые отражения изгибались, словно кланяясь и приветствуя нас. И сейчас, по мере того как я приближалась ко входу, мое отражение точно так же укорачивалось, замедляло шаг и в конце встретило меня лицом к лицу.
Только на этот раз я была одна.
Сводчатое фойе переходило в огромный пятиэтажный торговый центр с римскими колоннами и двумя огромными лестницами по обе стороны. Людей было много, но они передвигались тихо, что стало контрастом для скрипа и рокота колес моего багажа. Тогда я собрала ручку и понесла чемодан в руках к лифтам. В соответствии с планом Лэндмарк Тауэр, представительство компании Накамура находилось на тридцать седьмом этаже.
Я вошла в лифт, нажала на панели цифры 37 и попыталась успокоиться. Семья могла оказаться той, которую я разыскивала, а я не была готова.
Благодаря своим исследованиям, я знала, что после войны западная культура просочилась в Японию и «замутила воды» традиций. Даже после оккупации американцы были воплощением всего любопытного для молодежи и отвратительного для пожилых. Дети, родившиеся в смешанных парах, у японских женщин и американских военных, часто оказывались брошенными, как и говорил Йошио.
Но одно дело исторический факт, а совершенно другое – осознание того, что мой отец мог бросить собственного ребенка.
Папа?
Эта мысль была невыносима. Разрушительна. Я просто не могла поверить, что это было возможно.
Но что, если семья Накамура в это верила? Что я могу им сказать? Что я об этом сожалею? У меня с собой было письмо отца, полное сожалений, деньги от продажи его кадиллака, и хоть мне нужны были ответы на мои вопросы, я сама их дать не могла.
Когда лифт замедлил ход и распахнул передо мной двери, сердце мое уже отстукивало барабанный ритм.
Прямо напротив меня на стеклянной матовой стене было выгравировано название: «Торговая компания Накамура». У меня в груди все сжалось. Все, я добралась, я захожу. Пожелай мне удачи, пап. И я открыла дверь.
Белоснежные стены, красная обивка стульев, изогнутый стол с вазой огромных белых цветов.
Администратор в элегантной блузе цвета слоновой кости и в очках с толстой оправой улыбается навстречу мне.
– Здравствуйте. Чем я могу быть вам полезна?
Она говорит по-английски. Я с облегчением улыбаюсь.
– Здравствуйте. Я не договаривалась о встрече заранее, но надеялась, что смогу пообщаться с представителем семьи Накамура.
Она мельком глянула на мой багаж.
– Вы хотите открыть у нас счет? У нас этим занимаются несколько сотрудников, и они сейчас как раз свободны, – и она приложила палец к своей гарнитуре, намереваясь кому-то из них позвонить.
– Нет, благодарю вас. Я хочу поговорить именно с представителем семьи о семейном доме, который им принадлежит. То есть я хочу сказать, что мне кажется, что он нм принадлежит. Он зарегистрирован за владельцем по фамилии Накамура, вот я и надеялась прояснить ситуацию.
– Вы занимаетесь недвижимостью?
У меня подпрыгнуло сердце, а администратор даже бровью не повела.
– Нет, я журналист. Здесь сейчас есть кто-нибудь из семьи Накамура, с кем бы я могла поговорить? Или договориться о встрече? – я поймала себя на том, что заглядывала девушке за плечо, в расположенные за ней кабинеты.
– Боюсь, мистер Накамура отсутствует, он в длительной деловой поездке, а он – единственный член этой семьи, который занимается бизнесом, – она поправила очки.
Как единственный?
– Вы не подскажете, когда он вернется? Я отвлеку его всего на пару минут, не больше, – я старалась улыбаться.
– Я буду рада передать ему информацию о вашем желании встретиться, как только он вернется.
– Да, конечно, – она не собиралась ничего мне говорить. Я сунула руку в карман за визиткой и протянула ее девушке. – Вы не будете возражать, если я возьму одну из брошюр вашей компании?
– Прошу вас, – и она жестом указала на стенд, на котором размещалась информация о компании.
Я взяла одну из брошюр и просмотрела ее на пути обратно к двери. Там повторялась информация, которую я уже нашла в сети, только вдобавок там было несколько семейных фотографий, на которых были изображены члены семьи, бывшие исполнительными директорами, и основатель компании, мужчина по имени Накамура Кендзи, который все еще был занят в компании. На меня смотрел мужчина около шестидесяти лет, только начавший седеть на висках. Там же, в брошюре, упоминался его брат, Накамура Таро, который был директором фирмы, которая впоследствии стала торговой компанией, до Кендзи. Я собралась было спросить, нельзя ли поговорить с ним, как заметила даты под его фотографией. Таро умер несколько лет назад.
Я повернулась и подняла вверх брошюру.
– Спасибо еще раз.
* * *
Зарегистрировавшись в гостинице, я решила прогуляться до пляжа Дзуси, потому что мне было необходимо подумать. Полуостров Миура был известен своими широкими дикими пляжами, и Дзуси не был исключением. Был ранний вечер, и купающихся было уже не много. На все еще горячем песке оставалось несколько красных зонтиков от солнца. Бредя босиком по отмели в накатывающих волнах, я болтала по телефону с Йошио.
Мой рассказ об импровизированном визите в компанию Накамура его развеселил.
– Вот за что я люблю американцев: вы всегда исключительно предприимчивы.
– Вы хотите сказать, нетерпеливы, – ответила я, зная, что он лишь старается быть вежливым.
– Хай, — и он снова смеется.
– А что вы скажете, если я предложу вам действительно написать о Торговой компании Накамура в «Токио Таймз»? – я остановилась и стала ковырять пальцами ног мокрый серый песок. Несмотря на то что песок имел вулканическое происхождение, цвет его не был черным. – Вы сможете это устроить?
– Только я думал, что статьи как таковой не планировалось? Что расследование носит личный характер?
– Ну да, это действительно так, – я переложила телефон к другому уху и продолжила прогулку. – Та часть так и остается личной, но я тут читала брошюру об этой компании, и у нее, оказывается, очень интересная история. Они пережили Великое землетрясение Канто3636
Великое землетрясение Канто – сильное землетрясение, происшедшее 1 сентября 1923 года в Японии. Название получило по региону Канто, которому был нанесен наибольший ущерб. На Западе его именуют также Токийским или Йокогамским, поскольку оно практически полностью разрушило Токио и Йокогаму.
[Закрыть] и сумели выдержать послевоенный упадок экономики. И старший сын, Таро, взял на себя управление компанией после смерти отца, но тоже умер молодым, оставив дело младшему сыну.
– Нынешнему мистеру Накамура?
– Да, и хоть сейчас ему шестьдесят, тогда он был самым молодым исполнительным директором в истории компании и показал себя также и самым инновационным. Что скажете? Стоит эта история статьи в газете?
– Я скажу, что вы просто чувствуете себя виноватой за свой американский кавалерийский пыл.
– Благодарной. Я чувствую благодарность своему пылу за то, что он помог мне подтвердить тот факт, что они и есть та семья, которую я разыскиваю. Плюс статья даст им еще одну причину нам перезвонить.
– Ну что, вы готовы использовать свое японское очарование, чтобы убедить их на настоящее интервью для статьи?
– Я так и знал, что вы сочтете меня очаровательным.
Я остановилась и от души рассмеялась, позволяя прохладной воде омыть мне ноги. Я моргнула, глядя на закатное солнце, которое показалось мне сонным, потом поняла, что это я сонная, и повернула назад, к отелю.
– Ух ты!
– Что такое?
Побережье венчалось высокими холмами, нетронутые острова точками вписывались в горизонт, и в серо-розовом тумане закатного неба гора Фуджи непостижимым образом висела между небом и землей.
– Гора Фудзи.
– Ах да. Гора Фудзи, – согласился Йошио. – Ты будешь мудрецом, если поднимешься на нее, но глупцом, если сделаешь это дважды.
– И это как раз то, за что я люблю японцев. Вы всегда так вдумчивы, – возвращаю я ему его недавние слова.
В ответ он снова смеется.
– Вообще-то это было написано на моем чайном пакетике.
– Ну конечно, – улыбнулась я.
Я собиралась возвращаться в отель, но после того как мы закончили разговор, обнаружила, что сижу на пляже и смотрю, как солнце разбрасывает по темнеющему небу и океану розовые и красные перья. Океан был неспокоен. Равно как и я. Был ли здесь мой отец? Видел ли он такой закат? Я не находила среди его снимков фотографии горы Фудзи, но мне почему-то казалось, что он ее видел.
Я выкопала из песка щепку и начертила иероглифы, обозначающие фамилию «Накамура». Это им принадлежал тот дом. И хоть мне не удалось договориться с ними о возможности посмотреть его, я не собиралась уезжать из Японии, пока этого не сделаю.
