Текст книги "Арбин (СИ)"
Автор книги: Амина Асхадова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Глава 26
Февраль, 2006 год. Курортный город Мирлите.
Отрада Владислава.
Я помню, как я отнеслась к Анне в наш первый день знакомства. Тогда Арбин собирался улетать в Израиль, а утром заявилась она – женщина, похожая на кошку. На цепкую такую кошку да с приличной хваткой и стервозной натурой. Тогда, на кухне, я сказала, что не претендую на Арбина, так она и не претендовала. Я убедилась в этом позже, ведь Аня уже на тот момент состояла в счастливом браке. И сейчас она тоже счастлива.
Я помню, как не могла ее терпеть, как до дрожи выводили меня ее слова, ведь бывшая жена Артема давала мне советы вплоть до интимных: как себя вести, что говорить… чуть ли не свечку желала держать, и именно эти советы настроили меня негативно к этой женщине. Как оказалось, зря.
У Ани все это время была важная роль – они с Владом распределили между собой цели и задачи, и Аня была своеобразной разведкой ситуации. Она ни в коем случае не должна была вызывать подозрения у Арбина, а самое главное – у одной, как оказалось, неуравновешенной женщины по имени Инга. А потому Аня и вела себя так – стервозно. Порой настраивала меня против себя специально, но так, чтобы я слушалась.
Чтобы бесилась, но слушалась и верила в то, что Аня никогда не предаст Арбина. Весь этот спектакль был разыгран именно для домработницы, мнение о которой у Ани было правдивым.
Пока Аня выполняла нужную роль и навещала меня во время отъезда Арбина, Влад готовил план, чтобы вытащить лису из логова зверя, то бишь меня… Я негодовала, терпела, желала сбежать и даже предпринимала попытки в то время, когда Аня просила меня читать между строк и готовила план моего побега.
Все они понимали, что другого выхода нет: нужно было устраивать побег, пока еще не слишком поздно. Но побег был возможен лишь с тем условием, что Арбин должен вернуться из Израиля, и только после его приезда я могу исчезнуть. Нельзя было срывать его с Израиля – так потом призналась Аня, когда объясняла, почему они оттягивали исполнение всего плана. Но позже в план вмешался случай, и я забеременела, а Ане моментально был запрещен доступ в дом. Ситуация осложнилась, весь план был бы под угрозой, если бы не Олег, однажды проникший в дом.
Олег исчез, чтобы все рассказать Цесарскому. Моя беременность еще больше подбила их к мысли, что пора действовать, потому что Арбин не менялся. Нет, все его слова – это пороховая бочка, а мой страх при нахождении рядом со зверем только угрожал жизни малышу. Я должна была выбирать: либо малыш, либо… худший из вариантов.
И я выбрала жизнь и благополучие.
Поэтому теперь нужно было делать все, что угодно, но Аня должна была попасть в дом – такое было принято решение.
И я попросила Арбина вернуть ее – Аню.
И он исполнил мою просьбу.
Сам же помог мне сбежать!
***
Новая жизнь, новые документы, хоть и не другие буквы в твоем имени и фамилии, но все остальное уже лишает тебя прошлой жизни насовсем, метко отрезая и отсекая все, что было до. Другие города, хоть и не страны стирают с тебя остатки теплых и уютных воспоминаний, смена места жительства сдирает с тебя кожу живьем, вынуждая кричать и даже орать от того, что ты уже не прежний. К сожалению. Ты теперь не тот, кем был раньше, хотя иголки, черт возьми, по-прежнему на тебе и они не сломлены.
Я вовремя покинула зверя, а так… кто знает, что бы от меня осталось? Новые вкусы и смена деятельности понемногу отдаляют тебя от боли, за течением времени ты забываешь о них – о своих кровоточащих ранах и несломленных иголках. Ежик – так называет меня Цесарский.
Город N станет для меня пристанищем на долгие годы – я так надеялась, но на деле пока лишь я пробыла здесь немного времени. Пока лишь обосновалась.
Я изучила каждый уголок этого курорта – каждый уголок этого райского места, где я жила и пряталась, я узнала поближе каждого обывателя этого города и поняла, насколько напряжены отношения между туристами – они же чужаки и чужеземцы, и местными жителями – они же… Ох, как только нас не называли приезжие.
Нас… Я улыбнулась этому слову, мелькнувшему в моем сознании. Да, теперь я считалась местным жителем – я приехала сюда не на две недели или месяц; я надеялась, что приеду сюда навсегда.
Я вспомнила то время, когда я прибыла в этот городок под чутким руководством еще не совсем знакомого мне мужчины – Влада Цесарского, он же являлся преданным другом Арбинского Артема и он же помог устроиться мне в этом курортном городе.
И я втянулась в эту жизнь.
В этот новый для меня курорт.
Влюбилась в свободу и в новых незнакомых людей.
Едва я приехала сюда, в августе на третьем месяце беременности, как тут же напросилась работать в одно уютное заведение. И я старалась не подвести людей, с которыми успела познакомиться, ведь они с трудом, ссылаясь на мою беременность, взяли меня.
Я проработала всего лишь месяц, пока не приехал он. Не вернулся, не ворвался в мою новую интересную жизнь подобно урагану.
Владислав приехал всего на несколько дней, но уже устроил мне такой разбор полетов, что я даже не смогла перечить ему…
«– Ты что, устроилась работать?! – находясь явно не в духе, спрашивает мужчина.
– Я уже насиделась в четырех стенах и взаперти, Влад, – пыталась я достучаться до его понимания.
А Влад тем временем выглядел очень озабоченным.
– Влада, ты представляешь, какая на мне ответственность? А если с ребенком что-то случится? Я и сейчас с трудом смотрю в глаза Арбинскому, ведь у него так и теплится надежда, что с ребенком все хорошо…
– С ребенком все хорошо. Я не просто вынашиваю ребенка, не забывай: это МОЙ малыш, Влад, – твердо произношу я, – и я никому не отдам его!
– Я даже не намекал на это, ежик, – смягчился мужчина, понимая, что ляпнул, – я переживаю за вас. Я затеял твой побег и на мне огромная ответственность за вашего малыша. Будь осторожна, я прошу тебя, – примирительно произнес Влад.
Я успела только кивнуть, и мы в знак примирения пожали друг другу руки.
– Тебе через многое пришлось пройти… Я постараюсь исправить его ошибки, – произносит Влад с сожалением, – и первым делом мы решим проблему с наследством. У меня есть план.
Вскоре мы спускаемся вниз, где я впервые встречаю эту девушку – Нину».
Именно тогда я познакомилась с той девушкой, что прочно засела в сердце Владислава Цесарского. Не знаю было ли это взаимно, но девушка мне очень понравилась.
Бойкая, маленькая и безумно милая Нина. А еще понимающая все – каждый взгляд. Она единственная знала истинную историю обо мне и Арбине – они с Владом знали. И тогда мы с ней обо многом поговорили – с девушкой по имени Нина, она стала мне ближе, чем я сама того ожидала.
Я думала, что Нина и Влад вместе, но это оказалось далеко не так. Нина постоянно называла его жестоким тираном, но я в тот вечер наглядно ей объяснила, как выглядят жестокие люди. И что они делают. Не знаю, прониклась ли она моей историей, но в ее глазах не было убивающей меня жалости – наоборот, Нина пыталась всячески меня разболтать и развеселить, и у нее это получалось. Вскоре Влад вновь уехал в столицу, покинув меня. У него работа такая – отвлекать Арбина и не вызывать подозрения, ведь Влад и так слишком часто стал уезжать из столицы.
Он уехал. Уехал туда, где жил самый настоящий жестокий человек.
Арбин.
Влад нашел правильное место, где я укрылась. Есть и алиби, и люди, которых он знал. С той осенней поры Влад не приезжал сюда более, чтобы не вызывать подозрения в столице.
Вскоре после того разговора Влад лично связался с дядей по моей просьбе, и теперь материальная помощь Влада, которую он оказывал мне на начальном этапе самостоятельной жизни и которую мне приходилось принимать, была мне не нужна. Я отвергла ее сразу, как только вступила в права наследства.
Я связывалась с дядей всего лишь раз, но он ничего не знал о моей беременности. Он знал лишь ту информацию, которую ему разрешили знать – я сбежала, и все на этом. Виктор сказал, что хотел бы меня увидеть сразу же после своего освобождения. Я пообещала ему, что мы обязательно встретимся, это должно было случиться в начале две тысячи шестого года.
Тем временем я без проблем приобрела небольшой домик возле моря, переехала от гостеприимной семьи и до конца своей беременности жила в спокойствии и любви к тому малышу, которое я носила под сердцем.
«Любовь к ребенку, зачатому в насилии – это сложно», – так сказал недавно Влад… Он один и напоминал мне о данном факте, я же о нем – часто забывала. Растет малыш и все на этом, все хорошо и прекрасно. Я никогда не задумывалась о том, чтобы делать аборт или не любить эту маленькую еще не родившуюся жизнь. Я понимала, что у меня кроме этой жизни больше никого не остается, а имя, которое я дам ему, своему малышу, вселяло в меня еще больше положительных эмоций. Имя, домик на берегу моря, прекрасный тихий город и одиночество.
В моей голове отчаянно билось мужское имя, и я даже не задумывалась о том, что может родиться девчушка. Я знала наперед и чувствовала, что имя это – прекрасно.
Артем. Его будут звать Артем!
А ровно первого февраля, к началу настоящей зимы у Арбина родился сын, которого в присутствии Цесарского, Ани и Нины я назвала Артемом.
Отрада Артем – именно так звали моего отца. Именно так.
Только вот едва я увидела его – мальчика, едва взяла его на руки, так и замерла. И все врачи и акушеры замерли рядом со мной. Для меня перестал существовать мир, горечь мира, его боль и радость тоже. Все опустилось, все померкло. Я забыла, как дышать, когда увидела в малыше черты человека, изменившего мою жизнь. Этот человек перевернул мою жизнь с ног на голову, принес горечь и печаль, а его… а его сын все возродил одним лишь появлением на свет.
Наш сын.
Вспышка яркого света подобно молнии пронеслась в моей голове, мысли вихрем сменялись одни за другими, но улыбка… моя улыбка на миг померкла. Концы моих взволнованных губ опустились, я почти перестала дышать, плакать и радоваться.
Я смотрю на младенца, а эти глаза с недобрыми яркими крапинками впились в меня, этот необычный цвет глаз выбил из меня весь кислород, пока я не моргнула, не вернулась в реальность и не поняла: это ведь наш с Арбином сын, он и будет похож на Арбинского, но только внешне – глазами, цветом глаз, пухлыми губами, улыбкой… Маленькая прекрасная копия.
Многое успело произойти за тот короткий промежуток времени, что я находилась в прострации. Смотрела, как ребенок плачет в моих объятиях, а сама не могла улыбнуться. Я задеревенела, пока осознавала, что маленькая жизнь – копия своего отца.
И в этот миг справа от себя я услышала шепот:
– Господи, отдаст похоже… Оставит она ребеночка! – я моргаю, приходя в себя. Из моей головы улетучивается образ Арбина и вместо него проникают слова полноватой акушерки. Она была взволнована, как и все рядом.
Как и я сама.
Ни за что не отдам. Никому не оставлю. Мое, мой малыш, моя кровь и моя жизнь!
Проходит время. Мои скулы расслабляются, дыхание восстанавливается, приходит в норму, и я могу пошевелить руками. Мои губы, наконец, дергаются в подобии улыбки и этот незначительный жест вернул к жизни всех врачей. Они выдохнули, и вокруг нас с малышом пронесся шум радости…
– Артем… – шепчу я с неистовой теплотой и трепетно прижимаю к себе мою кровь и плоть, – мой сын.
Всю беременность я ждала встречи с ним, всегда неистово любила и надеялась, чтобы с ним все было хорошо. В эту же секунду встречи моя жизнь заиграла яркими красками, забурлила и запела во мне, и память сердца опустила свои зловещие тени.
И неважно, сколько невзгод впереди нас ждало. В этот миг было неважно и прошлое, которое еще обязательно даст о себе знать. Настоящее еще огородит меня от всех тревог на долгое время. Жаль только – не навсегда.
Но сейчас, держа в своих дрожащих руках новую прекрасную жизнь, я была уверена: нет человека счастливее меня. Просто нет!
Глава 27
Июнь, 2008 год.
– Влада, ты уверена в своем желании?
Я поворачиваюсь в сторону водительского сидения и замечаю на себе встревоженный взгляд Ани. Она оглядывает меня мельком и с сомнением, ведь мы приехали к пункту назначения и пора было решаться на этот важный шаг.
– Я не могу не приехать на его похороны, – глухо отзываюсь я.
Аня медленно кивает и протягивает мне руку. Я вкладываю ладонь в предложенную поддержку и чувствую ее тепло. Женщина тихо заговорила:
– Влад караулит нас, его ищейки на всякий случай раскиданы повсюду. Также твои люди за самом кладбище. Они вытащат тебя, а мы подстрахуем, и он об этом знает. Только скажи, что ты готова пойти на этот риск и можешь выходить из автомобиля.
Ловлю ее обеспокоенный взгляд на себе и уверенно киваю. Да, я готова пойти на этот риск. Хотя дядя бы отговаривал и был бы против – я точно это знаю.
Мы приехали на то место, где через несколько минут начнется захоронение. Я вернулась в столицу ради нашей последней встречи.
Я приехала последняя из всех приглашенных и незваных гостей. Хотя на прощание могли приехать все. Имели право.
Надеюсь, он не держит на меня зла за мои долгие раздумья. Как же мне было тяжело объяснить тот факт, что я перебарывала свой страх, не позволяющий мне вновь приехать сюда – в жестокую столицу. Страх быть так близко к зверю, из лап которого я когда-то осмелилась сбежать.
Когда-то – это много лет назад. На дворе стоял мирный июнь и со дня моего побега прошло почти три года, и от этой мысли я вздрагиваю. Три года, а моему малышу вот уже два с небольшим…
Время пролетело незаметно.
Выхожу из полностью тонированного автомобиля и делаю первый шаг по мокрому асфальту. Звук моих ботинок громко ударяет по нервам. И не только по моим.
Мои шаги бьют по нервам Ани, Влада Цесарского, его и моих людей, людей Арбинского Артема и его преданного человека – по нервам Марата, если он все еще был живой. А он был живой, я знала.
Лето – теплое и прекрасное, но лишь на первый взгляд. Лето вновь забрало родного мне и близкого.
Какого осознавать, что ты – единственный человек, способный продолжить род? Что только от тебя зависит – прожил ли твой дед жизнь зря или все же нет? Сможешь ли ты продолжить смысл чьей-то жизни? Смысл, висящий на тонком волоске?
У моего деда было двое сыновей. У одного из них родилась прекрасная рыжеволосая дочь с ужасной черной полосой в жизни. Полоса перечеркнула жизнь на «до» и «после». Этот сын давно умер, и рыжая девочка осталась совсем одна. Ну, точнее с дядей.
А у другого его сына – дяди Виктора Отрады – просто не могло быть детей. Он был бесплоден. И в две тысячи восьмом году, спустя семь лет после смерти брата, умирает и сам Виктор.
И я, Владислава Отрада, осталась совсем одна. У меня не было ни братьев, ни сестер. Бабушки и дедушки слишком рано ушли из жизни. К сожалению. Теперь у меня есть сын, а раньше? Раньше было нечто…
Тогда – слишком давно и недавно – мне хотелось порой взять и… успокоить душу. Успокоиться с мыслью и пониманием, что не от меня одной все зависит. Что если меня не станет – то обязательно будет кому выручить, помочь, не оставить все в безнадежном состоянии. Что продолжение моих родителей будет ходить на этом свете и по этой земле. Но на этом свете была лишь я одна. А как часто мне хотелось – уйти, и навсегда! В доме Арбинского я только и думала об этом, эти мысли уже казались мне раем, но был лишь один запрет.
Запрет, табу, нельзя – мой отец жил ради меня, его отец жил ради своих детей и продолжения в них, и я теперь живу ради своих родных. Но как же мне хотелось – после изнасилований, после боли, после доминирования Арбина – покончить со всем этим. Кто бы только понимал то отчаяние, когда ты не боишься смерти, но тебе приходится нести ответственность за жизни тех, кого уже нет в живых. На тебе лежит огромная ответственность – ты одна у своих родителей. Они верят в тебя.
Сколько мыслей мне приходило в ванной Арбина… Сколько мыслей мне приходило на кухне, когда я держала нож, смотрела на его отточенное лезвие и осмысленно думала: «А что, если?.. Что, если вдруг станет легко?».
Но не позволяла дальше думать.
Я, в попытке прогнать одурманенные мысли, кидала нож на пол, отчего рядом сидящий Арбин порой приходил в недоумение.
Я, в попытке прогнать одурманенные мысли, вытаскивала себя из ванной и неслась с мокрыми волосами, в промоченном насквозь полотенце, в постель. Там ждал Арбин, но именно он был моей страховкой, когда подобные мысли приходили мне в голову – убить себя или утопиться в ванной. А мысли приходили часто, и моим спасением был – Арбин.
Я знала, что он не допустит того, о чем я думала почти ежедневно. Он бы ударил или по-другому вставил мне мозги на место, но он бы не допустил. Никогда. И я летела к нему, как ошпаренная, а он тогда, не понимая в чем дело, заставлял меня сушить волосы и тело, ведь я буквально мокрая вылетала из воды. И этими вечерами он меня не трогал. Накаленные нервы мои чувствовал и не засыпал до тех пор – я знала – пока не засну я.
Отвлекаюсь от тяжеленых мыслей и ступаю к месту, в котором необычное для кладбища скопление людей. Стоит гроб, люди уже подходят к одной его стороне, чтобы попрощаться с человеком, которого больше нет.
Зачем ты жил, дядя?
Зачем живет Арбин?
Ступаю по мокрому асфальту, разрезая воздух своим страхом. Капюшон, накинутый на голову и половину лица, не прячет мои истинные эмоции, которые, несомненно, чувствует он.
Сегодня собрались все люди, которые знали Виктора Отраду. Но здесь не было ни одного кровного родственника, и я исправила этот болезненный ком. Столпотворение людей, которые с ним работали и которые были его врагами. Даже они здесь – его враги.
Даже он. Арбин был здесь, кто бы только сомневался в этом? Кто бы сомневался, что он не позволит мне попрощаться с дядей в гордом одиночестве?
Я делаю последний шаг и останавливаюсь рядом с Маратом. Узнаю его по стойке смирно и по его широкой фигуре. Молчу и вижу Арбина. Капюшон прикрывал большую часть его лица, но я заметила его взгляд, направленный четко в цель – на меня.
Его взгляд был потухшим, спина чуть сгорблена и именно в этот момент он напомнил мне моего дядю. Такой же одинокий волк, такой же бездетный (как думали все) и такой же потерявший веру в лучшее. И оттого – одичавший, озлобленный и жестокий.
Ты погибнешь так же, Арбин.
На твоих похоронах не будет никого, кроме сына.
– Добрый день, Владислава, – слышу голос с хрипотцой, но голос этот такой до боли и веры знакомый.
– Совсем не добрый, Марат. Ну, здравствуй… – выдыхаю я от напряжения в воздухе.
Делаю вид, что не замечаю Артема, однако он одним своим взглядом стремится сжечь меня дотла. Не злым или ненавистным, а простым – внимательным и изучающим взглядом.
Словно не виделись сто лет.
Так оно и было, разве нет?
– Как ты? – Марат…
– А ты как думаешь? – бросаю я слова и взгляд на безликого мужчину, а затем шагаю к гробу.
Все уже попрощались. Меня ждут – Владу Арбинскую. Ведь так меня прозвали в своих узких кругах – те, кто знал истину, правду. А знало немало людей, да только не вмешивались – никто не вмешался, кроме его лучшего друга и его бывшей жены. Вот же ирония…
Помощь пришла оттуда, откуда ее совсем не ждали. Но на этом помощь Цесарского и Ани закончилась, она закончилась еще до рождения малыша и по моему желанию, ведь я выбрала другой путь: я вступила в права наследства и объединилась со своим дядей после того, как он обрел свободу. Все оставшиеся несколько лет с дядей мы шли нога в ногу, и огромная была моя горечь и моя боль, когда я узнала о его сердце.
И прозвали меня женой Арбинского, коей я так и не стала.
Я иду тогда, когда все начинают расступаться и отходить. А точнее это они – враги и товарищи – начинают расступаться и отходить, когда я наступаю им на носки.
Последней буду. Жду, когда и он отойдет с моего пути, позволив проводить в последний путь моего кровного человека. Все ждут и смотрят. А как бы мне, черт возьми, хотелось, чтобы кроме меня и дяди здесь более никого не было! Как бы хотелось, черт возьми, после долгой разлуки попрощаться с ним подольше, наедине и достойно!
Молчу. Подхожу к дяде, который желал со мной встретиться, который по телефону радовался за меня, когда я сбежала от Арбина. Виктор вышел из тюрьмы, в которую его заволокли все эти враги и товарищи, но прожил недолго – несколько лет. Сердце. Сколько можно было жить в жестокости, боли и душевных мучениях?
Вот и не выдержал даже он. Несколько лет он помогал мне проделывать то, чем я загорелась. Вводил в курс дела и рассказывал, как рационально пользоваться своими возможностями. А возможности остались от родителей. Большие.
И мучения у него были. Я точно знаю – это ведь мой дядя. Я – его племянница.
Стою рядом с ним. Прощаюсь подольше. Остальное подождет, ведь мы расстаемся надолго, дядя. Теперь – почти навсегда. На всю жизнь, до конца моих дней.
Вот так и пролетела твоя жизнь – в одиночестве, без любви и с горбом. Сгорбленный Виктор Отрада – именно так и называли его те, кто знал о самой худшей его печали – бездетности.
Сгорбленный Арбин – не называют пока еще, но думают. Они только думать и могут, потому что Арбинский слишком силен и могуществен, чтобы говорить и кричать зверю такое в лицо.
Мало кто знал, что у Артема Арбинского, бездетного и идущего по пути Виктора Отрады, есть мальчик, его сын.
Никто не знал из посторонних к делу людей.
Кроме дяди – какого же было его удивление. Смотрю на черты бледного обескровленного лица и понимаю, что это его сломало: единственная девочка Отрада, единственная дочь одного из братьев, будущее их фамилии – она носит под сердцем ребенка чудовища и врага, который, к тому же, должен быть бесплоден. Выносила, родила и полюбила всей душой.
И зверь брал ее силой – да и однократно. Это его сломало. Дядя понял, что мне удалось пережить и что еще придется пережить, и вот он – Виктор Отрада сломался.
Прощения просил. И у меня, и у отца моего, у матери моей и у дедушки с бабушкой. За последние годы все рассказал и показал: что переходит мне, что остается в моем распоряжении и как пользоваться материальными и информационными возможностями. Материальные достались от родителей, информационные – от дяди и то, что я прихватила с собой перед побегом от Арбина.
Теперь это мое, да и некому больше было перенимать – я втянулась туда, где не думала себя найти. На мне уже давно лежит ответственность и бремя, и я не должна была подвести. Я выросла настолько, что с уверенностью обещала – не подведу. Много лет я была рядом с дядей. Мы были далеко друг от друга, но близко одновременно.
Мои теплые губы, что теперь будут улыбаться совсем редко, касаются ледяного лба давно осиротевшего человека, который слишком часто в этой жизни хмурился.
Последнее прикосновение жизни – оно всегда холодное.
Нести смысл чьей-то жизни – всегда болезненное бремя.
Стою возле гроба порядка семи минут. Все ждут, как тому приказывает ситуация. Молчат и покорно ждут.
Столько, сколько я хочу.
До встречи, дорогой дядя. Я тебя за все простила.
Кидаю горсти земли, помогая закапывать гроб. Встаю с колен и до конца выдерживаю все захоронение. Я изнасилования выдержала, пленницей была, ребенка выносила от чудовища и полюбила его, как полюбила бы ребенка от собственного любящего мужа. Не больше и не меньше!
И это выдержу.
Вот и все…
Я направляюсь обратно – туда, где стоит Марат. Сбоку вижу шевеление и понимаю, что это Арбин пытается двинуться ко мне, пока ребята не выдают себя и не показывают, на чьей они стороне.
Трое вышли из тени. Еще около пятнадцати человек были раскиданы рядом со мной, а потому я без страха иду к Марату. Становлюсь рядом и из-под капюшона ловлю жаждущий взгляд его. Арбинский понимает, что у него нет шансов вернуть меня в положении пленницы, все потеряно. Я свободна, и свободу эту не разбить более.
Без моего на то желания.
Но желания нет.
Я смотрю вперед, прося подойти одного моего человека, и Марат, стоящий рядом, прекрасно понимает, что я неспроста вновь подошла к нему. Мой человек послушно идет к нам и встает рядом. Напротив меня.
Как это выглядит? Я не знаю, но мне так спокойнее. Мой человек стоит прямо напротив меня, и я смотрю на него, но обращаюсь к Марату:
– Передай, что его сына зовут Артем – в честь моего отца Артема Отрады. Передай, что его сын давно произнес слово «мама». Передай, что мне жаль, если в старости Арбин уподобится Виктору, но такова его судьба.
– Он изменился.
Я поворачиваюсь и неспокойно, зло ловлю взгляд Марата.
– А о себе ты попросить не хочешь? Не ты ли мне говорил смириться, ведь моя семья теперь – это Арбинский?! Ведь я ношу его ребенка под сердцем. Не ты ли говорил: «Даже не пытайся сбежать, Влада!», не ты?..
Марат молчит, но я поймала его взгляд. Ему нечего сказать.
Кроме одного вопроса:
– Ты убила Ленского?
Усмехаюсь горько:
– Я уже и не помню сколько людей погибло от моих слов. Я ведь годы была с дядей рядом, и вот только теперь наступил конец моих деяний: я выполнила свою миссию. Я отомстила за своих родителей и Ленского я помню, – цепляю взглядом замершего Марата, – это тот самый урод, насиловавший свою жену и избивающий своих детей. А еще это он семь лет назад убил моих родителей и много лет сидел на месте моего отца. Нечестно сидел, руки у него по локоть в крови были. Автокатастрофа… Как жалко звучали его последние в этой жизни слова!
– Братья Савины… – Марат отходит от безумия в моих глазах.
– И не только они были причастны к делу и тюремному заключению моего дяди. Все враги Виктора – мои враги, и они погибли заслуженно. Мой дядя виноват лишь в своей неосмотрительности, но он любил меня. Любил дочь своего единственного брата, единственную племянницу и кровь родную. Перед смертью мы простили друг друга за все, как же могло быть иначе?
Марат чуть вздрагивает, но оперативно, боясь потерять время, задает тот самый вопрос, который я ждала:
– Разве ОН не твой враг? Не враг твоего дяди?
Арбин… Я ненадолго кидаю взгляд туда, где должны были сдерживать попытки Арбина подойти. Этот ответ дается мне тяжелее, чем признания в многочисленных жертвах, и я ненадолго замолчала.
В сомнениях, что я попросту уйду, не ответив, Марат поспешно задает вопрос:
– Или ОН тоже в твоем черном коротком списке?
На этих словах я поворачиваюсь к Марату, внимательно смотря в глаза своего бывшего надзирателя:
– Я когда-то обещала тебе, что мы будем на равных. Мы действительно были на равных, когда власть была нужна мне, – недобро улыбаюсь я, ловя взгляд преданной Арбинской охраны, – теперь мне все это не нужно, Марат, но одно только мое слово и вас сотрут в порошок. За все, что он сделал со мной. За то, что вы считали меня маленькой лисой, не способной быть чем-то большим в этой жизни, кроме как быть послушной женой Арбинского. За все дела мести, за эти беспощадные годы мне еще долго придется раскаиваться, и больше вы не услышите фамилию Отрада в своем мире, потому что я исчезаю – в мир своего сына, любви к нему и безопасной рядом с ним жизни.
– Что это значит?
Я коротко улыбаюсь. Коротко:
– ОН набирает мощь и силу, и я наблюдаю за его огромным ростом. Арбинский уже не человек – это железо, преумножающее свою власть и свое могущество. Я ухожу, но и прежняя наивная лиса не возвращается. Марат, оставьте свои ищейки и поиски – это все бесполезно, мы с сыном в надежных руках. Но последнее слово остается за мной, – шепчу я, проникновенно смотря в глаза Марату.
Больше ни слова. Больше ни одного разговора!
– Уходим! – приказываю я и разворачиваюсь, но лишь на секунду вскидываю голову обратно, – давно, Марат. Я давно простила вас, но к добру ли это?
Не к добру, ведь я исполню и для ваших судеб задуманное… Не к добру.
Кладбище становится пустым: оказывается, половина собравшихся были моей охраной.
Дядя позаботился об этом. О моей безопасности и о моем благополучии. Перед своим уходом для нас с сыном он сделал все, что мог. Теперь моя кровь и плоть – это только мой сын, больше у меня никого не осталось! И потому пора покончить с той жизнью, в курс которой меня вводил дядя. Не хотел вводить, не хотел уподоблять меня себе, но я заставила, гонимая местью за своих родителей. И за них отомстила, и за дядю.
Срываюсь с места, а в эту же секунду за мной следом срываются все восемнадцать человек. Синхронно выходят с кладбища за мной.
Посчитаешь количество, Артем?
Их столько же, сколько мне было лет. В восемнадцать ты посмел тронуть меня, в восемнадцать ты меня изнасиловал.
Больше не хочу этой жизни. Не хочу быть Арбинской – жестокой и мстительной, железной и беспощадной. С меня хватит.
Пройдут месяцы, и мы вновь уедем в тихий курортный городок. Мы с малышом зайдем в наш уютный двухэтажный дом на берегу моря и будем жить в благополучии, как и первое время жили – станем вновь принимать гостей и часто видеться с теми, с кем я обрела прочную связь.
