Текст книги "Дикие питомцы"

Автор книги: Амбер Медланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

6

Во рту какой-то ужасный химический привкус. Будто бы я жевала брикеты для растопки камина. Лежу на диване в компьютерном классе. Сверяюсь с календарем – все правильно, сегодня вторник, на дворе февраль. Огоньки покусывают кожу, как крошечные рыбки. К горлу подступает тошнота, но я точно знаю, что меня не вырвет. Ощущение, как будто я пытаюсь встать, то же напряжение в районе пупка. Но гуглить побочные эффекты нельзя, это часть сделки.

Я могу сделать тебя счастливой, пообещала Лидерман. Просто дай мне тебе помочь.

Мне теперь опасно быть на людях, я больше не отвечаю за свои слова. Здорово, Пол. Дай пять! Пол, у тебя нет, случайно, пирога с пеканом?

На семинаре я рассказываю анекдоты. Знаю, они довольно сомнительные, но ничего страшного не случается. Да у кого в наши дни хватает времени и терпения на шибари? Пора с этим завязывать.

Саша поздравляет меня с тем, что я решилась откровенно поговорить о своей сексуальности.

Ловлю такси и еду домой. У дома замечаю Линдси – она беседует со швейцаром, или осматривает тротуар, или бог знает, чем еще занимается. Я говорю ей, что мне пришлось уйти с занятий из-за мигрени.

Николай стоит со шлангом в руках. Мокрый тротуар блестит под ногами.

Звонит Эзра. Звук такой, будто он говорит со мной по рации. Северная Корея провела испытания баллистической ракеты. Я стою перед зеркалом и пытаюсь изобразить на лице ужас.

Эзра рассказывает мне, что начал бегать без кроссовок. Смастерил себе такие специальные сандалии…

Я изображаю «Крик» Эдварда Мунка.

Посмотрел, как это делается, рассказывает Эзра, и купил себе набор онлайн. Я пришлю тебе ссылку.

У него почти не остается времени на разговоры. Это все потому, что он заделался сапожником. И как я сама не догадалась?

Включаю телевизор. Представляю, что меня заперли в клетку, где двадцать четыре на семь звучит голос Трампа. Одиночное заключение придумано для того, чтобы вызвать состояние выученной беспомощности. Гуглю, как выжить в одиночном заключении. Оказывается, нужно разработать систему. Структурировать пространство и время. Пройдитесь по периметру камеры, считая шаги. Представьте, что бросаете и ловите теннисный мяч. Если вы будете верить каждому слову Трампа, поможет ли вам это сохранить рассудок?

Слышу, как в скважине поворачивается ключ, и у меня волосы встают дыбом.

Вид у Линдси какой-то испуганный, и оттого она кажется моложе, чем обычно. Под глазами хлопья скатавшегося тонального крема, в руках – рулетка.

Ой, я не хотела тебя беспокоить. Покосившись на телевизор, она морщится. Может, выключим звук?

Я выключаю и тупо таращусь на нее. Она кладет сумочку на журнальный столик и, не отрывая взгляда от экрана, начинает измерять дальнюю стену комнаты.

Я всего на пару минут и сразу же уйду. Хочу сделать тут встроенный шкаф. Представляешь, увлеклась проектированием стеллажей для хранения. Мы поставили такой в Чикаго и…

У Рэя?..

Да, в нашем доме, подчеркивает она.

Линдси все пытается установить ленту рулетки вертикально, но та раз за разом скатывается обратно. Подтаскиваю стул, чтобы помочь. Кажется, она такого не ожидала.

Спасибо. Сама не знаю, чего это я… Просто какой-то дурацкий пунктик все улучшать.

Я дотягиваю кончик рулетки до потолка. Она записывает результаты измерений в телефон.

А у твоего отца, между нами говоря, руки вовсе не золотые.

Правда?

Линдси вспыхивает. Думает, наверно, что я издеваюсь.

Он на неделю уехал в Сан-Франциско. Теперь нам должно хватить миль, чтобы слетать на Барбадос и обратно. Она кивает, давая понять, что я могу отпустить рулетку. Как твоя голова?

Пока на месте.

Тебе ничего не нужно?

Я бормочу, что собиралась прилечь, и она явно вздыхает с облегчением. По дороге к двери неловко сжимает мое плечо. А потом прикусывает ноготь и видит, что я это замечаю.

Да уж, пора избавиться от этой привычки.

Сплю я, как будто меня вырубили хлороформом. Интересно, чем он пахнет? Эфиром?

* * *

На второй день приема эффексора я отправляюсь на учебу пешком, чтобы по дороге заглядывать в глаза незнакомцам. Меня одолевает острое возбуждение – знаете, такое, когда в промежности пульсирует, а тротуары блестят.

Зачем вы так осложняете себе жизнь? – спросила меня Лидерман. Вы словно ходите с набитым камнями рюкзаком за спиной. Пора уже его скинуть.

Все экраны в витрине магазина «Эппл» показывают, как Митч МакКоннелл заставил замолчать Элизабет Уоррен. Ее предупреждали. Ей все объяснили. И тем не менее она настаивала на своем.

У ворот я сталкиваюсь с Сэмом. Он в круглой надвинутой на самые глаза шапочке. В одной руке держит Макмаффин с яйцом, в другой – стакан. Кофе он постоянно проливает на себя. Я предлагаю подержать его стакан.

Хочешь, поедем в парк? – спрашивает он.

Поезд метро вдруг останавливается посреди туннеля. На меня накатывает паника, но, по счастью, Сэм рядом, стоит прямо позади меня. Я приваливаюсь к нему и слушаю, как в ушах грохочет пульс.

В парке он показывает мне уток, прячущихся под деревьями от дождя, и кутающихся в меха невест. Потом кивает на малыша в забавной шляпке.

И заверяет – этот ребенок станет суперзвездой.

Мы обсуждаем Марти, которая отчислилась из университета. Она несколько лет откладывала деньги, чтобы пойти учиться на магистра изящных искусств, а теперь снова начнет работать медсестрой. Говорит, не могу больше искать себе оправдания.

Мне она не нравилась, но такого я никак не ожидала. Вот бы и меня неудержимо тянуло помогать людям.

Сэм останавливается перед лотком с хот-догами и сует мне в руку пакетики с солью, а я тут же их роняю. Он дает продавцу пять долларов и просит два хот-дога. Хочешь поговорить об этом?

Нет.

Я, конечно, Оксфорда не оканчивал, но могу точно тебе сказать: перестань постоянно смотреть себе под ноги и увидишь куда больше. Земля-то тут, наверно, мало чем отличается от британской. Смотри-ка, вот дерево. Или куст? В чем вообще разница между деревом и кустом? Кто-нибудь знает? Я – точно нет. Великий Сэмудини мало что смыслит в ботанике. Это же ботаника? Ты ее тоже изучала? Вместе с латынью и. чем там еще? Этикетом?

С тех самых пор, как я приземлилась в аэропорту Джона Кеннеди, Сэм – единственный человек, с которым мне всегда весело. Он словно застает мое тело врасплох. Внезапно как брякнет что-нибудь, оно тут же сдается и начинает трястись от хохота. Он постоянно дурачится, чтобы меня повеселить – слушай, ты не обязана об этом говорить, и я не собираюсь докапываться, но я взял эту твою соленую писанину у Финна… То есть, вообще-то, он ее выбросил. Не обижайся на него, он урод. А я только рад был, что он так поступил. Я с огромным удовольствием все прочитал. Я корчу гримасу, и он добавляет – по крайней мере это уж получше, чем та фигня про запеканку, которой собирается потчевать нас Пол.

Господи, Пол! В Англии он бы просто не выжил. Несколько минут мы идем молча. Ты видел британскую церемонию открытия Олимпиады 2012 года? Не знаю, как объяснить, но вот по чему я тут больше всего скучаю.

Сэм морщится. Серьезно? А мне она показалась жутко снобистской. Куча шуток, направленных только на то, чтобы отсеять непосвященных. Ты просто не любишь американцев, смеется он.

Неправда.

Да конечно! Ты считаешь, что мы шумные, неприятные, недалекие…

Я никогда такого не говорила.

Но это очевидно. Я видел, как ты вздрагивала, когда мы смотрели футбол в спорт-баре.

Это я от удивления! Думала, что американские болельщики скандируют кричалки только в кино. Не в этом дело, просто я с детства привыкла считать Америку захватчиком.

А то у Британии в послужном списке мало угнетенных коренных народов, смеется Сэм и давится своим хот-догом. Я хлопаю его по спине. Он кашляет, из глаз катятся слезы.

А вообще-то, говорит он, вытирая лицо, я считаю, пиши то, что хочется, и наплевать, кто что об этом думает.

* * *

Нэнси пересказывает мне в Вотсапе последние новости. Темы секса она стесняется, но умело прячет это за рассуждениями о Джудит Батлер, Ив Кософски-Седжвик и приписыванием своих личных проблем другим. Когда мы говорим о моей сексуальной жизни, она – настоящая Жена Бата, когда о ее – непорочная Дева Мария.

Нэнси, 14:05: В постели тебе с ним было бы скучно.

Айрис, 14:06: ??

Нэнси, 14:10: Когда встречаешься с фетишистом, проблема в том, что он не только свое желание переносит на предметы, но и черты твоего характера.

Айрис, 14:11: Так что конкретно он делает?

Нэнси, 14:11: Ты что, пьяная?

Айрис, 14:15: Вообще-то я на занятиях.

Нэнси, 14:15: Одно другого не исключает.

Айрис, 14:15: Мне скучно. И потом, ты-то всегда меня спрашиваешь.

Нэнси, 14:17: Ждешь, что я напишу: «а потом он перегнул меня через перила и отымел?»

Айрис, 14:20: Просто по твоим рассказам выходит, что у вас с П. всегда все так эстетично.

Айрис, 14:20: Не в том смысле, что я хотела бы к вам присоединиться.

Айрис, 14:23: Но оказаться рядом не отказалась бы.

Нэнси, 14:24: В смысле, на моем месте? Я против!

Айрис, 14:24: Фу, гадость.

Айрис, 14:25: Майя Энджелоу: ревность в любви, как соль в блюде. Щепотка только подчеркнет вкус, а горсть испортит все удовольствие.

Нэнси, 14:25: Или попросту тебя убьет.

Айрис, 14:26: Кстати, а к кому из нас ты ревновала бы?

Айрис, 14:26: Хочешь, в который раз расскажу, как мне не нравится Пирс?

Нэнси, 14:34: Ты же знаешь, я не к тому.

Нэнси, 14:37: То есть ты бы хотела посмотреть на нас со стороны? Типа как в этой витрине из квартала красных фонарей в Амстердаме?

Айрис, 14:37: Не совсем.

Айрис, 14:39: Я не отказалась бы послужить вам лампой.

Нэнси, 14:40: Запишу на всякий случай. В запасе одна лампа.

Нэнси постоянно расспрашивает меня о моей сексуальной жизни, но я стараюсь не рассказывать лишнего. Твержу ей, что это личное, но, очевидно, тон у меня при этом чуть более загадочный, чем хотелось бы, потому что Нэнси тут же начинает бросаться заявлениями типа – БДСМ поощряет патриархальное угнетение.

Айрис, 14:44: Может, если бы я занялась сексом с кем-то еще, кроме Эзры, я бы так не заморачивалась всеми этими «твои чувства», «мои чувства».

Граница между моим внешним и внутренним «я» перестала бы быть такой размытой.

Нэнси, 14:44: Начни рассказывать мужикам про размытую границу между твоим внешним и внутренним «я», и проблема отпадет сама собой.

Нэнси, 14:49: Может, она, конечно, и проницаемая, но не болото же у тебя там.

Айрис, 14:49: Спасибо.

Нэнси, 14:49: Тебе бы не помешало заняться нормальным сексом.

Айрис, 14:49: Нормальным?

Нэнси, 14:50: В смысле на равных. Если один из пары в процессе чувствует себя громадным, то это только за счет того, что второй чувствует себя крошечным.

Айрис, 14:50: А еще они оба могут ощущать себя бесконечными…

Нэнси, 14:55: Боже, от тебя и у панадола мигрень сделается.

Звонит Эзра, рассказывает, что читает «Фрагменты любовной речи». Барт утверждает, что фатальная сущность влюбленного состоит в том, чтобы ждать.

Мимо, завывая сиренами, проносятся машины. Я молчу. К черту того, кто рассказал Эзре о Барте. Тут явно кроется какой-то злой умысел. К черту Барта.

Он никогда умышленно тебе не лгал. И ни разу не забыл подчеркнуть это «умышленно». Кто из вас более эгоистичен? Вероятнее всего, ты.

* * *

Сегодня в аквариуме всего одна рыбка. Плавает она, словно под ксанаксом. Трепещет розовый прозрачный плавник. Интересно, это рыба-ангел? Могут ли золотые рыбки спариваться с рыбками-ангелами?

Смотрю на сидящую за столом Лидерман. Она то расползается, то сжимается, как чернильная клякса.

Ох, Айрис, вы не против, если я немного перекушу? – спрашивает она. Ну и денек, просто не поверите. Она открывает ящик стола и достает обкусанный сэндвич с пастрами и горчицей. Не передадите мне салфетку из ящика?

Ящик набит салфетками из «Сабвея». Лидерман жестом побуждает меня начинать говорить, но мозг у меня плавает в черепе, словно яйцо в стакане воды. Я вроде где-то читала, что, если хлопнуть по стакану, яйцо не пострадает, а вот если потрясти его, яйцо треснет. Кажется, речь в той статье шла о детских черепах.

Только это мне и удается из себя выдавить – черепа.

В первые несколько дней обычно происходит адаптация, произносит Лидерман. Как вы себя чувствуете?

Она вытаскивает из пучка волос декоративную китайскую палочку и втыкает ее обратно. Я воображаю, как она в темном переулке вонзает ее в горло какому-нибудь прохожему.

Не совсем собой, отвечаю я.

Прекрасно! Какие-нибудь побочные эффекты? Тошнота? В глазах двоится? Головная боль?

Тошнота. И, наверное, еще повышенное либидо. И странные сны. Вроде галлюцинаций, но с реалистичными деталями. Знаете, как порталы в «Гарри Поттере»?

Лично я считаю, что зацикленность нашей культуры на волшебстве губительна для детей, заявляет Лидерман.

Ага. Ну вот как-то так. И еще меня временами потряхивает. Как будто по нейронам вихрем проносятся электрические вспышки…

Вспышки в мозгу, победно кивает Лидерман. Это хорошо. Я все это перечислила только потому, что у некоторых пациентов действительно бывают побочные эффекты. Оставим дозировку до конца недели, а потом увеличим вдвое.

По Таймс-сквер бродят какие-то люди в костюмах M&M’s, Элмо и Пикачу. Прохожу мимо спортивного зала, где народ в трико, не сводя глаз с тренера в спандексе, остервенело крутит педали, не трогаясь с места. Тренер в наушниках временами покрикивает на занимающихся. В витрине винного магазина громоздятся милейшие банки колы. Я покупаю две и зажимаю по штуке в каждой руке. Начинаю понимать рисунки Роя Лихтенштейна. Снова и снова слушаю саундтрек к «Рапунцель». Еще слушаю «Встряхнись и забудь обо всем». И танцую.

7

Общаемся с Нэнси в Скайпе. Она сворачивает бумажные салфетки в виде крошечных вееров. Они с Пирсом устраивают званый ужин. Он не разрешил ей помогать ему на кухне, потому что она и так уже разбила кучу винных бокалов. Нэнси смотрит на меня с завистью и заявляет – ну вот, теперь я хочу мармеладное драже, а я их даже не люблю.

Это Сэм мне купил.

Она корчит гримасу. Я про Сэма впервые слышу.

Да брось, я говорила.

Это который?

Нэнси уже смотрит список моих друзей в Фейсбуке.

Боже всемогущий, охает она, ты мне точно про него не говорила.

Я смотрю на букет желтых роз у нее за спиной. «Дуэйн Рид» битком набит шоколадными сердечками в красной фольге и свечками в форме розочек. А еще там висит реклама сервиса: Пусть мишка скажет все за тебя.

Нэнси опасливо поглядывает на меня. Ты что-то на себя не похожа. Давай же, рассказывай. Какой он?

Очень… позитивный. Может весь день просто играть в видеоигры и чувствовать себя совершенно счастливым.

Он что, умственно отсталый?

Ты так говоришь, как будто быть счастливым – это что-то плохое.

А ты вообрази, каково это – постоянно чувствовать себя счастливым без всякой причины. Нэнси на секунду поднимает на меня глаза и тут же снова принимается складывать очередной веер. Я тут читала статью о наследственной травме и Мэри Шелли. Есть версия, что травма способна изменять ДНК, поэтому в семьях, переживших Холокост, например, или Раздел, она передается из поколения в поколение. Все потомки пережившего травму вырастают в убеждении, что жизнь нужно заслужить, и не умеют радоваться настоящему.

С тех пор как я сдуру обмолвилась Нэнси, что моих прапрабабушку и прапрадедушку убили во врем Раздела Британской Индии, она постоянно как бы между прочим поднимает эту тему, словно надеется услышать какую-нибудь сенсацию. Но мне больше нечего о них рассказывать.

Тесс, например, считает, что о некоторых вещах лучше вообще не говорить.

Не уверена, что с Сэмом хоть раз случалось что-нибудь плохое, замечаю я.

Тогда он мне, наверное, не понравился бы, отзывается Нэнси. Раз он такой умный, спроси, что он думает обо всей этой истории с Россией. Ты видела, как Майкл Флинн ушел в отставку?

В Валентинов день я послала Эзре «Красоту мужа» Энн Карсон с пометками на полях и вложенными сзади выписками о соли. Понадеялась, что он сохранит их до тех пор, пока я не соберусь ими заняться.

У Пирса весь дом забит деревянными ящиками с «Сотбис» и «Кристис».

Нэнси рассказывает, что на сорокалетие отец подарил ему один из «ящиков» Джозефа Корнелла[24]24
  Джозеф Корнелл – американский художник, скульптор, кинорежиссер-авангардист. Известен своими «ящикам и» – трехмерными коллажами с птицами, безделушками и подобранными на улице бытовыми предметами.


[Закрыть]. Он хранился у него с шестидесятых. Она сдвигает брови и кликает что-то на экране. Когда Пирс был маленьким, у них в доме было столько произведений искусства, что детям не разрешалось бегать. Таким людям нужно запретить покупать картины, это преступление. Вот из меня бы вышла отличная богачка. Уж я бы не спускала деньги на чепуху.

Нэнси присылает мне изображения своих любимых «ящиков». У всех спереди стеклянная стенка. А внутри, на оклеенном бархатом фоне, виднеются балерины и отели, в которых Корнелл никогда не бывал. Этакие игрушечные мирки с викторианскими куклами, птичками, шариками, миниатюрными деревцами. Сажусь себе на руки, чтобы не переслать Эзре «Тилли Лош». Однако Нэнси больше всего по душе тот «ящик», который мне не понравился совсем. Он называется «Животный мир тира». Стекло пробито пулей, голова одного из какаду забрызгана кровью. Ну нет, этот просто ужасный, говорю я. Балерины Корнелла умеют танцевать не лучше, чем его птички – летать, отзывается Нэнси.

Я листаю изображения, и у меня все сильнее перехватывает дыхание.

Два года назад «ящик» отправляли в Королевскую академию художеств на выставку «Страсть к путешествиям», рассказывает Нэнси, блестя глазами. Пирс до сих пор его не распаковал, но вскоре займется. А я выберу, куда его пристроить.

Он хочет просматривать ее заметки. Советует ей чаще читать Кафку и всерьез поразмыслить над тем, как бессмысленны все эпистолярные жанры. Люди придумали письма – равно как поезда и самолеты, – чтобы притвориться, будто способны общаться, будто они не одиноки. Нэнси понимает, о чем он. Флобер примерно то же писал о железных дорогах. Они дают глупцам возможность переезжать с места на место, встречаться с другими глупцами и вместе творить еще больше глупостей. Когда она сдала очередную главу, Пирс повел ее в Сохо, в «Боб Боб Ричард». Там они ели пасту с креветками и сыром. И Пирс позволил Нэнси самой нажимать на кнопку «Еще шампанского».

Должно быть, после он об этом пожалел, вставляю я. А сама разглядываю в Гугл-картах места, где она побывала, просматриваю меню и выбираю, что из этого могла бы заказать я.

Я не так уж много выпила, мы ведь беседовали, возражает она. А это сдерживает не хуже, чем внешний контроль.

Я боюсь, что Нэнси станет насмехаться надо мной. Поймет, что мне никак за ней не угнаться.

Спрашиваю – и о чем же еще вы говорили?

О непостоянстве, отвечает она. О боях с тенью, об афазии, о политической морали, о том, возможна ли сатира в такой перенасыщенной культуре, как наша, о том, вынесут ли Трампу импичмент.

Она достает из сумки планшет и прижимает его к экрану.

Нэнс, мне все видно задом наперед.

Что? А, ладно, я пришлю тебе фотку. Представляешь, ему понравилась какая-то мысль, которую я высказала за ужином, и он записал ее на салфетке.

Эзра отказывается признавать, что я хоть как-то повлияла на его творчество. Мы с ним даже как-то поругались на эту тему. Я крикнула – я тебе не флаффер какой-нибудь для подгона вдохновения.

Эзра пару секунд молчал, а потом показал мне в телефоне значение слова «флаффер». Ты именно это имела в виду?

Будь я Нэнси, я бы ответила – ты что, считаешь меня идиоткой? Конечно, именно это.

Я не нравлюсь мужчинам, которым нравится Нэнси. А Нэнси не нравится тем, кому нравлюсь я. Каждый, кто западает на одну из нас, тут же начинает считать вторую манипуляторшей и плохой компанией.

Нэнси говорит, это потому, что им мы демонстрируем свои лучшие стороны, а худшие оставляем друг для друга.

Я принимаю эффексор уже три недели. Лидерман поздравляет меня. Вы начинаете расцветать.

Звоню Эзре и спрашиваю, не получал ли он посылки.

Они сейчас заканчивают мини-пластинку, и разговаривать он может только в те десять минут, что идет от дома Макса до своего. Пошли разговоры о том, чтобы закрепить авторские права на тексты. Эзра теперь говорит не «наши песни», а «мои песни». Еще у него сотрясение мозга. Ударился головой о низко висящий динамик.

Охренеть, как больно, жалуется он. Ндулу танцевал спиной вперед. Как обычно. Вот дебил! И, конечно, мы с ним столкнулись на сцене. Все, что от него требовалось, – это сыграть свою партию на басу и не свалиться. А он и с этим не смог справиться.

Каждый раз, открывая Спотифай, я обнаруживаю, что Эзра слушает ремиксы. Несколько дней спустя снова спрашиваю его в Вотсапе о посылке.

Он отвечает мне в 4 утра: Получил твою книжку. Мы уезжаем в тур, и места в сумке уже нет. Но я обязательно прочту ее, когда вернусь. Спасибо!

Пока я принимаю душ, фото, на котором Эзра ест веганский бургер, собирает в Инстаграм 1732 лайка.

Тусуюсь с девушкой, которая пьет водку с содовой. И сама пью водку с содовой.

Сижу в углу, бормоча: Умением терять несложно овладеть[25]25
  Цитата из стихотворения Элизабет Бишоп «Одно умение».


[Закрыть]. Дальше не помню.

В следующие две ночи Эзра заваливает Вотсап сообщениями, явно предназначенными для публикации в Твиттере группы. Представляют они собой какие-то странные наукообразные выкладки, словно он решил поделиться результатами проведенных исследований.

00:36: Самый легкий способ отшить девушку – это послать ей ссылку на пирамиду Маслоу.

03:42: Не стоит спать с девушками больше одного раза. Начинают липнуть.

Вот так, ни с того ни с сего. Как будто в продолжение какого-то давнего разговора, который мы будем вести до конца жизни. Любит, не любит. Доказательств и тому, и другому масса. Остаток ночи он бомбардирует меня описаниями своих фанаток. Есть, например, одна американка, которая делает мемы из его фотографий. А есть ирландка, которая потащилась за ними из Хорватии в Берлин. А еще есть веснушчатая девчонка, которая бродит у служебного входа с плакатом «Эзра, ПОЖАЛУЙСТА!»

Заказываю пад-тай в «Тай 72». Но они отказываются доставлять мне еду, говорят, я живу слишком близко.

Я отвечаю, что в таком случае закажу пад-тай в другом месте. И в итоге обращаюсь в заведение под названием «Еще один Тай». В одном из отзывов сказано: «Такого пад-тая я не ел с вечеринки полной луны на Пангане». Я заказываю его, жаренный во фритюре тофу с кисло-сладким соусом, гадо-гадо, мягкого краба и кокосовое мороженое.

С Нэнси я делюсь отредактированной версией посланий Эзры. Она говорит – ну охренеть, Стинг выискался. А я смеюсь – надо же, неужто ей в голову никакого более крепкого выражения не пришло?

Айрис 18:21: Он очень много работает.

Нэнси 18:21: Когда уже ты перестанешь думать, что гениям позволено отвратно себя вести?

Айрис 18:24: Вы сами нас в этом убедили.

Нэнси 18:24: Да, но мы революционеры.

Когда она говорит «мы», у меня в животе прокатывается теплая волна. Чтобы доказать свою мысль, Нэнси звонит мне по Скайпу. Позади нее в постели лежит Пирс. Он спит.

Какого хрена ты делаешь? – ошеломленно говорю я.

Зверь в его естественной среде обитания, шепчет она. Тут Пирс потягивается, да так томно, что мне начинает казаться, будто он вовсе не спал. Потом зевает так, что мне с экрана видны его гланды.

Не терпится с тобой познакомиться, произносит он. Раз уж вы все равно постоянно висите в Скайпе. Потом он уходит в душ, а мы болтаем, но Нэнси совсем сонная. Пирс злится, когда она работает допоздна. Он засыпает, она встает и уходит работать на кухню. Вид у нее такой, словно она саму себя раздражает. Зачем-то присылает мне скриншот своего почтового ящика, чтобы доказать, что Пирс пишет ей чаще, чем она ему.

Нет ничего менее привлекательного, чем быть желанной, заявляет она.

Я прошу ее поменять мне пароль в Фейсбуке, чтобы я не могла ни за кем следить. Она меняет его на «ялюблюНэнси», а потом засыпает.

Волосы у нее начали редеть. На макушке проглядывает неровная светлая проплешина. Нэнси ее не замечает. А мне плохо от мысли, что ей может рассказать об этом кто-то другой.

Чтобы разбудить ее, отправляю сообщение: Как считаешь, существует ли эмоциональный комплекс Мадонны-шлюхи? Неужто его фанатки настолько наивны, что могут верить, будто они для него – нечто большее, чем одноразовый трах?

Ставлю ноутбук на подоконник, чтобы Нэнси, когда проснется, увидела снег. А после просыпаюсь от ее сообщения.

Добро пожаловать на судно, плывущее по морю дерьма. Главное, не подходите к краю, не то забрызгает. Ты не разовый трах. Ставлю сто евро, что он выйдет на связь до конца недели. И я его не защищаю. На твоем месте я бы шлепнула его по башке полотенцем. Но, возможно, это он вот так бестолково пытается вовлечь тебя в свои эскапады. Пирамида Маслоу, господи боже. Не хочется тебе напоминать, но разве не ты предложила ему взять паузу? Честно говоря, когда я в последний раз его видела, мне показалось, что ему довольно хреново.

* * *

И вот я впервые иду на встречу полиаморов. Собрание назначено в кофейне в Парк-Слоуп, на стенах тут висят полки, уставленные книгами из серии «Помоги себе сам». Все по очереди представляются. А я так увлеченно слушаю обсуждения чужой сексуальной жизни, что, когда очередь доходит до меня, забываю рассказать о себе. Начинаю объяснять, что мы с Эзрой избрали для себя политику «Не спрашивай, не говори», и вскоре понимаю, что все собравшиеся такое активно не одобряют. И чем дольше я рассказываю про то, как меня напрягают посторонние девушки, конкретные девушки с конкретными именами и лицами, тем сильнее меня все порицают. Мы в этом деле пока новички, заключаю я.

У женщины, что сидит напротив, темные волосы и быстрые нервные пальцы. Марко, парень, с которым она встречается вот уже шесть лет, завел любовницу. И они решили перейти на открытые отношения. Договорились, что она будет уходить вечерами. И вот она пошла в винный бар, играла там в игрушку на телефоне и переписывалась с сестрой. Все прошло не так уж плохо, рассказывает она. Когда она вернулась, он расстелил постель, чего обычно никогда не делал, и, к ее удивлению, секс у них в тот вечер получился просто невероятным.

Но потом я пошла умыться перед сном и нашла на своей щетке три светлых волоска.

Я содрогаюсь от ужаса, а все начинают говорить.

Так проблема в том, что она пользовалась твоей щеткой?

Если тебя волнует нарушение личных границ, нужно их четче обозначить.

Одна свеча другую света не лишает.

Нужно было порадоваться, что он получил удовольствие. Наверное, она просто мало старалась. В конце концов, замечает одна из женщин, у вас же с ней есть нечто общее. Вы обе хотите одного и того же мужчину.

Я достаю из сумки наушники. Все ясно, эта компания тоже не для меня.

Из Парк-Слоуп я возвращаюсь на поезде. Дорога занимает около часа. Я читаю «Важные артефакты и личные вещи из коллекции Ленор Дулан и Харольда Морриса». Это история любви, рассказанная в форме каталога выставленных на аукцион вещей.