Текст книги "Бывший муж моей мачехи (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
Глава девятнадцатая
Уже когда Алекс исчез за углом, я подумала, что надо было сказать: я б хотела, чтобы он был моим братом. Удивительно, но я и вправду испытывала к нему исключительно сестринские чувства. Казалось бы, как можно не мечтать о таком потрясающем мужчине? Но Алекс был рядом как друг…
А моё сердце не испытывало к Олегу сейчас ничего, кроме обиды и ненависти.
Я понятия не имела, почему так. У меня не было ни единого доказательства, что он просто воспользовался мною, только дурацкое предчувствие, что эти отношения всё равно не привели бы к добру. Я нуждалась к подтверждении хотя бы одного из моих чувств, будь оно положительным или негативным, и понимала, что получить мне его не от кого.
Разве что спросить прямо, но вряд ли Олег скажет мне правду.
И знать ему о нашем ребенке необязательно. Если этот ребенок существует, конечно, и в анализе ничего не накрутили.
Я поднялась в квартиру и ещё несколько минут не решалась воспользоваться всё – таки купленными тестами. Может быть, не хотела развеять собственные сомнения окончательно, потому что ещё надеялась, что мне не придется ничего решать.
Я ведь уже почти забыла Олега. Почти смирилась с тем, что мы просто никогда больше не встретимся. Я не хотела вспоминать.
Не хотела бередить и так ещё достаточно свежие раны.
Набраться смелости оказалось ещё труднее, когда пришло время смотреть на тесты. Я стояла у двери ванной, не желая переступать её порог, зажмурилась и считала до ста, прежде чем зайти внутрь и взглянуть, будут ли те кошмарные две полоски, или, может быть, всё ещё обойдется. Может быть, в такой ситуации полагалось молиться?
Но не думаю, что я смогла бы подобрать подходящие слова.
Я наконец-то заглянула в ванную, чувствуя себя обреченной, которая сама спешит на собственную казнь, взглянула на тест и застыла.
– Нет, – охнула я, хотя и так знала, что у меня мало шансов увидеть другой результат. – Нет, нет, нет!
Две полоски, на которые я сейчас смотрела, наверное, расширившимися от ужаса глазами, не спешили никуда исчезнуть. И первый, и второй, и третий тест – все показали одно и то же, неумолимо подтверждая факт моей беременности.
– Нет! – взвизгнула я куда истеричнее, чем собиралась себе позволить, и швырнула очередной тест в мусорное ведро – и сама следом за ним упала, правда, на пол ванной.
Ноги подкосились как-то сами собой, и я даже не знала, отчего оказалась на полу – потому что так сильно разозлилась или просто от бессилия. У меня никогда не было нервных приступов, я боялась беспокоить маму, когда была подростком, а теперь чувствовала, что готова биться в истерике, выть, выдирать самой себе волосы.
Не надо было отпускать Алекса. Мне нельзя было оставаться одной. Сейчас, сидя на полу в ванной комнате и вздрагивая в попытке расплакаться, я не могла выдавить из себя ни единой слезы, только хватала ртом воздух.
Один раз! Я поддалась своим чувствам один-единственный раз. Мои подруги – сокурсницы, точнее, – спали со своими парнями, у кого-то были даже случайные связи, и ни одна из них не забеременела. А я один раз, по глупости…
Я была уверена, что мы предохранялись. А сейчас с ужасом думала: а вдруг этого было недостаточно? И мало ли, я настолько потеряла голову, что даже не заботилась о том, что со мной происходило. Хотела только быть с ним, наслаждаться его прикосновениями.
Да будь он проклят!
Я всхлипнула, пытаясь как-то собраться с силами. Надо умыться, успокоиться, позвонить в клинику и записаться на прием к врачу. Надо…
Господи, да что я буду делать, если останусь наедине с больной матерью и с животом? Кто будет растить этого ребенка, если мы останемся без средств для существования? Чем я вообще думала, когда позволяла хотя бы дотронуться, прикоснуться к себе? Будь он проклят, этот Олег!
Я была готова разрыдаться – и разрыдалась бы наверняка, если б не раздавшийся звонок в дверь. Он заставил меня встрепенуться. А вдруг это мама? Может быть, её привезли домой. Странно, что так скоро, но всё же…
Или Алекс? Может быть, он всё-таки решил вернуться? Кто знает, Вольный всегда был непредсказуем. Он был посчитать, что ушел не вовремя.
Я заставила себя встать. Надо открыть дверь, и желательно выглядеть не разбитой и заплаканной. Я даже плеснула себе в лицо воды, спешно вытерлась полотенцем и только тогда, искренне надеясь, что не буду казаться дрожащей от ужаса и какой-то сумасшедшей, поплелась открывать дверь.
Надо было посмотреть в глазок, но я как-то позабыла об этом, позволила себе утонуть в мрачных мыслях. Пока открывала дверь, сотни раз прокляла себя за неосмотрительность, которую допустила с Олегом – а потом мысленно повторила проклятье, только уже за то, что просто так решила впустить человека в дом.
Потому что на пороге стоял не Алекс и уж тем более не мама.
С лестничной площадки на меня смотрел отец.
Я едва сдержалась, чтобы не попятиться. Вид папеньки – какой-то побитый, утомленный и совершенно не похожий на того человека, которого я вроде как довольно неплохо знала, – не особенно приятно впечатлял, и последнее, чего мне сейчас хотелось – это вступать с ним в открытый конфликт. И вправду, от Дмитрия веяло опасностью, и мне пришлось несколько раз напомнить себе о том, что он понятия не имеет, участвовала ли я в процессе его разорения.
– Здравствуй, дочка, – поприветствовал меня он. – Пустишь?
– А должна? – холодно промолвила я.
– Мы всё же родная кровь, – Дмитрий помолчал немного. – Я машину внизу видел свою.
– Мою, – исправила я его. – Мне подарил Алекс.
– Алекс?
– Тот самый парень, которому ты проиграл всё состояние в карты.
Папенька скривился так, как будто одно воспоминание об Алексе причиняло ему дискомфорт на физическом уровне. Я же только расправила плечи и уверенно смотрела отцу в глаза, вновь воскресив ту самую спокойную, способную всегда держать себя в руках Станиславу, которая так послушно играла роль хорошей дочери.
Местами даже слишком послушно.
Правда, чтобы соответствовать, пришлось посторониться, и отец всё-таки зашел в квартиру. Я прикрыла дверь, но запирать её на ключ не стала – всё равно рассчитывала на то, что совсем скоро Дмитрию придется уйти. Нечего ему здесь делать. Пользы от него точно не будет, а вот вреда – предостаточно, если он вздумает вновь волновать маму.
Да и мне теперь тоже вроде как нельзя нервничать.
– Автомобили – это довольно дорогие подарки, – покачал головой отец. – К тому же, общаться с врагами – это…
Он не закончил, взглянул на меня, дожидаясь реакции. Я заставила себя представить, что именно могло твориться сейчас в сознании отца, что именно он так умело придумал обо мне и об Алексе, усмехнулась этим, как мне показалось, несколько наигранным фантазиям и протянула:
– Он довольно щедр и ничего за это не требует.
– И насколько же щедр?
– Настолько, – мой голос звучал ровно, – что оплатил маме операцию.
– Вот как.
– Да, – я надеялась, что отец не знал о том, что маму оперировали. И о том, что финансово это устроил именно Олег, а не Алекс.
– Значит, ты поддерживала всё-таки отношения с матерью.
– Разумеется, – кивнула я. – Я довольно неплохая актриса. И с тобой я была хорошей дочкой только потому, что мне нужны были деньги на лекарства. Как понимаешь, теперь я в деньгах на лекарства не нуждаюсь, да и их у тебя больше нет, так что, не вижу повода продолжать этот разговор.
Отец скривился.
– Ты всё надеешься, что ты похожа на мать, – протянул он, – но ты – моя девочка. Ты, как и я, знаешь цену финансам! Аля никогда этого не понимала. Она всё рассказывала о человечности, пока на своей шкуре не прочувствовала, насколько всё это глупости.
Я ответила злой усмешкой. Если б он сам был чуточку человечнее, мама могла бы вылечиться намного раньше и куда меньшими усилиями. Но мой папенька не был способен на благотворительность, он всё время надеялся на выгоду для себя одного – и, разумеется, ждал от всех остальных такого же результата. Я знала, что, если вдруг буду ожидать от него хороших, правильных поступков, дождусь только сплошного разочарования.
Нет уж. Пусть даже не надеется на то, что его дочка поступит как послушная девочка.
– Я думаю, говорить нам не о чем, – стараясь выдержать свой ледяной тон, проронила я, – так что, можем уже прощаться. До двери недалеко, папенька.
– Я пришел к тебе по делу, – ответил Дмитрий. – И, если честно, меня только радует твоя деловая хватка.
Его радует, что я выставляю его за дверь? Как это мило!
– И чем же она так приводит тебя в восторг? – поинтересовалась я, не скрывая яда, буквально звеневшего в голосе.
– Если б ты сейчас рассказывала о порядочности и о том, как правильно жить на свете, уверен, мы бы с тобой каши не сварили, – закатил глаза он. – А так, я очень надеюсь на твой здравый смысл и на то, что ты согласишься действовать нам обоим на пользу.
– Я всё ещё жду конструктива.
Отец ухмыльнулся.
– Я пришел предложить тебе сделку.
– Какую сделку?
Глаза Дмитрия хищно засверкали. Я понимала, что это означало только одно: он уже придумал какой-то план и собирался воплотить его в жизнь за мой счет.
– Я виделся недавно с Викой, и она заявляет, что у них с Лавровым скоро свадьба. Но я же разбираюсь в мужчинах… Если он раз на тебя повелся, поведется и во второй раз. Наши напряженные отношения будут для тебя только плюсом. Соблазни его. А потом придумаем, как отобрать у него деньги. Ты вернешь мне моё имущество, но, разумеется, и сама получишь щедрое вознаграждение. Настолько щедрое, что больше ни в чём никогда не будешь нуждаться. И в подарках этого Алекса в том числе.
Мне показалось, что мир вокруг остановился. Сердце, до того более-менее спокойно бившееся в груди, заколотилось до такой степени быстро, что я едва вновь не рухнула без сознания. Острая боль между ребрами напомнила о том, что я просто – таки обязана успокоиться. Надо…
Надо найти в себе силы и не повестись на его провокацию. Я ведь не дурочка. Я понимаю, что…
Что я понимаю? Что мужчина, которого я полюбила, грязно воспользовался мною, чтобы просто вернуть свою бывшую? А теперь он ещё и намеревается на ней жениться.
Лучше бы я этого не знала. Оставалась в неведении.
Теперь я просто испытывала отвращение. К себе, потому что однажды поверила Олегу, к нему, к Викки, к собственному отцу, который смеет мне, своей родной дочери, предлагать такое и свято уверит, что я поведусь.
– Пошел вон, – только и нашла в себе силы прошептать я. – Пошел вон из моего дома, и чтобы я больше тебя не видела!
Я отвернулась от него и в два шага пересекла коридор, вошла в гостиную, притворяясь, будто просто рассержена, но на самом деле пряча нежданные слезы. Я ведь почти успокоилась, а теперь опять украдкой вынуждена была вытирать соленые капли.
– Стася, – отец, разумеется, не остался в коридоре и не ушел, он последовал за мною, продолжая плести свою паутину интриг и надеясь на то, что я по детской наивности вновь в неё попадусь.
Ошибся. Мне двадцать, а не два годика.
– Стася, – он почти с отцовской заботой положил мне руку на плечо, – посмотри, где ты живешь! Этот дом такого же возраста, как и я. Кто будет оплачивать ту роскошную жизнь, к которой ты привыкла?
Если б он спросил, кто будет оплачивать мамину реабилитацию, я, может, и обернулась бы. Но слышать эти льстивые, скользкие речи и знать, что цель у них всегда только одна: деньги… Нет, отец точно ошибся с целевой аудиторией.
– Ничего, я молодая, быстро перестраиваюсь, – я повернулась к нему только тогда, когда убедилась, что глаза высохли, и я не разревусь, как слабая глупенькая девочка, прямо в эту же секунду. – А вот тебе будет довольно трудно, правда? Они же тебе вообще ничего не оставили?
Я знала, что у папы были кое-какие резервы, но с его размахом они вряд ли продержались достаточно долго. И теперь, всматриваясь в лицо отца, я понимала, что он действительно с трудом выживал, цепляясь за те копейки, что у него сейчас были.
Кто-то продержался бы несколько лет, отец спустил всё за месяц. Наверное, пытался жить на широкую ногу, придерживаться всё того же круга знакомств, что и прежде, только вот теперь статус у него был совершенно другим.
– Ну ведь мы можем всё вернуть, – ухмыльнулся Дмитрий.
Я вздрогнула от отвращения. Перетерпеть отцовские предложения было бы гораздо проще, если бы меня так болезненно не резанула новость о Викки и Олеге.
Пожениться! Господи.
Какой кошмар. И я жду от этого мужчины ребенка.
– Убирайся, – велела я, отступая от отца. – Я не желаю тебя видеть. И в твоих грязных играх не буду участвовать. Иди, с бывшей договаривайся.
– Стася, – не унимался отец, – мы – родная кровь. А Викки – это всего лишь женщина.
– Всего лишь женщина, – прошипела я, – которая отобрала у тебя всё и оставила тебя у разбитого корыта. Ни наследника, ни денег, ни жены, правда, папа? Даже воды в старости подать некому.
– Да как ты!
Он занес руку, должно быть, собираясь в очередной раз показать, кто здесь хозяин, но я даже не отреагировала. Нахлынувшая на меня апатия не позволила предусмотреть пощечину, или что там намеревался сделать отец, и я не то что остановить его – даже отступить не попыталась.
Вот только удар так и не последовал. Отец всё так же стоял с занесенной рукой, и я понимала, что, будь его воля, он бы закончил начатое, как делал это всегда, когда пытался продемонстрировать свою силу.
Но сейчас его запястье сжимали тонкие мамины пальцы, и она – воинственная и мрачная, – вклинилась между нами, защищая меня, как всегда это делала в детстве, и смотрела на него, как обычно тигрица смотрит на тупого быка, способного своими рогами заколоть теленка, но не победить его мать.
– Убирайся, – холодно произнесла Алевтина. – Иначе я вызову полицию, и ты отсюда отправишься не к себе домой, а в участок!
– И ты здесь, – прошипел отец. – Прибежала. А ты знала, чем твоя доченька…
– Уважаемый, – голос Анатолия Игоревича, прозвучавший за спиной моего отца, почему-то заставил меня выдохнуть с облегчением, – покиньте, будьте добры, помещение. Немедленно.
Он опустил руку на плечо отца и едва заметно надавил, показывая, что не позволит обидеть ни меня, ни маму.
– А ты ещё кто?! – отец стремительно обернулся к Анатолию Игоревичу. – Моё дело – как общаться с моей дочерью и моей бывшей!
– Я, – сверкнул глазами Анатолий Игоревич, – лечащий врач Алевтины. – Но это никоим образом не помешает мне спустить тебя по лестнице, если будет такая необходимость.
Дмитрий смотрел на него, кажется, разрываясь между желанием взорваться обвинениями и оскорблениями и каким-то легким оттенком страха, всё ещё присутствующим у него. Ведь Анатолий Игоревич был значительно выше, явно сильнее. Возможно, они были одного возраста, но врач, в отличие от моего отца, не надеялся на помощь посторонних и уж точно мог саам за себя постоять.
– Стася, – он повернулся ко мне, – если надумаешь, надеюсь, ты всё-таки мне позвонишь. Подскажу, как лучше обставить дело.
– Не надумаю, – холодно отрезала я.
Отец дернул плечом, пытаясь показать, будто ему всё равно, но я прекрасно знала, что это не так. Он смерил взглядом Анатолия Игоревича, потом – меня и маму, будто пытался таким образом поставить точку в разговоре и показать, что он всё равно останется на коне, а тогда, гордо и немного смешно вскинув голову, зашагал прочь.
Я слышала, как он громко хлопнул дверью. Через несколько минут и подъездная ответила таким же грохотом, обозначая, что отец вылетел на улицу. Завизжала машина – очевидно, он догадался пнуть ногой колесо, – но у меня не было ни малейшего желания подходить к окну и смотреть, всё ли там в порядке.
Я вообще с трудом держалась на ногах, если честно.
Уверенным движением оттолкнув мамину руку, я с трудом дошла до дивана, села на него и закрыла глаза, мечтая сейчас провалиться в сон или и вправду потерять сознание. Но реальность не спешила расплываться перед глазами и никуда не исчезала. Мир будто ставил меня перед фактом, что я вынуждена буду воспринимать его таким, каким он есть.
И за это я была готова возненавидеть всех.
Я слышала голоса матери и Анатолия Игоревича будто бы издалека. Мама благодарила его за то, что подвез, что всё-таки не оставил её в такой неприятной ситуации, мужчина, кажется, отвечал, что ему было совсем нетрудно помочь, пусть мама обращается, когда ей будет угодно, он всегда готов помочь…
Мне показалось, что они, стоя в коридоре, на несколько секунд умолкли, просто глядя друг другу в глаза, но я не нашла в себе ни сил, ни любопытства, чтобы встать и удостовериться в этом.
Вместо этого просто легла на диван и крепко зажмурилась. Но легче не стало, перед глазами тут же вспыхнул образ Олега.
И Викки, сидящая на поручне кресла и льнущая к мужчине.
Неужели он настолько слеп? Не видел, как эта дрянь смотрела потом на Алекса, буквально слюнями истекала! Да Вольный не раз мне говорил: это насколько надо себя не уважать, чтобы мечтать о подобной женщине?
У него Викки вызывала только стойкое отвращение. Но у Олега, очевидно, нет, если даже после измены, после того, как она собственноручно уничтожила его, растоптала, отобрала всё, простить. простить и вновь пригреть эту змею на груди.
Ненавижу! Всех, и Олега, и Викки, и отца своего, который меня втянул во всё это. Будь они прокляты со своими деньгами, со своими.
Я услышала, как хлопнула дверь, должно быть, обозначая уход Анатолия Игоревича. Мама тихонько подошла ко мне, присела на краешек дивана и осторожно коснулась моей руки.
– Стасенька.
– Я сделаю аборт, – прошептала я. – Я не стану рожать этого ребенка. Мне он не нужен. И его отцу он не нужен. Гори оно всё пропадом.
– Стася, – мама наклонилась, обнимая меня. – Послушай. Нельзя так быстро принимать подобные решения. Тебе надо хорошо всё обдумать.
– Мне не о чем думать! – почти прорычала я. – Я не хочу этого ребенка! Я его ненавижу! Я всех ненавижу! – я всхлипнула.
– Что этот Алекс тебе наговорил? – мама погладила меня по голове. – Ты ведь.
– Алекс? – прошептала я. – Алекс? Господи, мама, да причем здесь Алекс! У нас с ним даже не было ничего!.. Не трогай меня, – я шмыгнула носом. – Пожалуйста, просто не трогай меня.
Провалиться в сон. Уснуть и больше не просыпаться. Это дурацкое желание было единственным, на что я сейчас оказалась способна. Мне хотелось захлебнуться собственными слезами, действительно провалиться в пучину своих страданий.
Не вынырнуть.
Мама шептала что-то, пыталась успокоить, но я не слышала её. Мой мир, заботливо, по кирпичику выстроенный, рухнул из-за одной ночи, из-за одной глупой неосторожности и из-за одного мужчины, которого я, как мне казалось, полюбила.
Теперь мои чувства были куда более однозначными.
Я ненавидела Олега, настолько сильно, насколько это вообще было возможно. И даже не сомневалась в том, что не стану менять своё решение. Я избавлюсь от этого ребенка, а вместе с ним – и ото всех воспоминаний.
Я ничего не оставлю.
Ничего.
Иначе я просто умру.
Впрочем, возможно, это будет не такой и плохой вариант?
Глава двадцатая
Я запретила маме идти со мной в больницу. Не хотела, чтобы она лишний раз переживала или просила меня одуматься. Не о чем мне было думать, и останавливать меня не нужно, всё равно решение было принято окончательно и бесповоротно. Я просто не видела другого выхода.
.. Разумеется, сначала надо было сходить к гинекологу, пройти осмотр, убедиться, всё ли в порядке. Я не до конца понимала, зачем всё это, если я всё равно не хочу рожать.
Если не хочу.
Я велела себе отбросить в сторону все сомнения. Моя жизнь и так похожа на настоящий кошмар. Не хватало сделать её ещё хуже.
Здесь, к счастью, желающих потребовать, чтобы я уступила место, было немного. Напротив меня сидела какая-то молодая, не старше двадцати пяти, женщина, то и дело поглаживающая округлый живот. Срок у неё был уже значительный, и будущая мамочка улыбалась своему ещё не родившемуся ребенку, вздрагивала, когда малыш толкался, что – то шептала. Я не могла разобрать слов, но вздрагивала каждый раз, когда она вновь чуть подавалась вперед, прикладывала ладонь к животу и что-то говорила.
Все остальные беременные не привлекали моего внимания. Я даже не смотрела на них. А вот эта, такая счастливая, буквально лучившаяся от счастья, казалось, привязала к себе мой взгляд. Я отворачивалась каждый раз, когда она поднимала голову, чтобы не показаться назойливой, и смаргивала слезы, набегающие на глаза. Всякий раз хотелось разрыдаться вслух.
Я была младше этой девушки, но сейчас чувствовала себя жестокой, пережившей слишком много всего женщиной, которая плевать хотела на собственного ребенка и просто хочет устранить проблему.
Лучше б я вообще не знала его отца. Даже не сталкивалась с ним никогда. Лучше б это было последствие случайной, неосознанной связи, какого – то секса в клубе, и у меня в голове не отложилось ничего… Вообще ничего. Я бы хотела воспринимать этого ребенка как исключительно своего – и тогда однозначно нашла бы силы на то, чтобы вырастить его самостоятельно. Лучше вообще без мужчин, чем с такими, как мой отец или Олег!
Но я знала, что тень Лаврова будет нависать надо мною всю оставшуюся жизнь. И почему-то не могла заставить себя с этим смириться. Я испытывала какое-то странное, жуткое отвращение к самой себе и не знала, смогу ли доносить этого ребенка.
И саму себя не возненавидеть.
Да и, решившись рожать, что я смогу? Как я долечу маму? Как будут работать? Когда малыш родится, как я буду его обеспечивать всем необходимым? Со своими двумя курсами университета, куда я пойду? Мыть полы в подъездах, да? Как-то… Как-то слишком тяжело падать. К тому же, это только в фильмах уборщица сталкивается с миллионером и обретает такое желанное счастье. Я же не была столь наивна и прекрасно понимала, что вместо счастья заработаю себе только кучу болячек, а на те гроши уж точно не смогу прокормить и маму, и ребенка.
Нет, я должна следовать своему решению. К тому же, Олег.
Я вздрогнула. Даже его имя теперь обжигало отвратительными воспоминаниями. Мне казалось, что всё мое тело покрыто бесчисленным количеством клейм, а ребенок – это и не ребенок вовсе, а ещё одно напоминание обо всем том унижении, которое меня пытались заставить пережить.
Я не выдержу. Я не настолько сильная. Мне никогда не сиять изнутри, как вот эта милая будущая мама напротив. Никогда не гладить округлый живот с такой любовью, не обращаться к малышу, как будто он уже родился.
Она наконец-то поднялась и зашла в кабинет к врачу, и я с облегчением вздохнула и откинулась назад, опираясь о холодную больничную стену. Мне хотелось поскорее убраться прочь из этой клиники, выбранной просто так, едва ли не методом тыка. Встать и умчаться прочь. Возможно, если наглотаться таблеток, то.
Я вздрогнула и напомнила себе о том, что цивилизованные взрослые люди так не поступают. А я не хочу оставить маму один на один с её болезнями и последствиями моей собственной дурости. Я должна жить. Даже если сил осталось совсем мало, всё равно должна. Кто ещё поможет ей восстановиться, если не я?
В очереди – я почему-то даже не подумала о том, что можно и записаться, – я была следующей за этой самой сияющей женщиной и знала, что минут через двадцать уже смогу зайти. Но здесь не было душно, и отвратительный больничный запах тоже отсутствовал, потому я просто уговаривала себя расслабиться и ни о чем не думать. Мне ещё предстоит разговор с врачом.
Хоть бы не отговаривали!
Впрочем, и немого осуждения тоже с головой хватит. И даже молчаливого сочувствия, с которым на меня смотрела мама. Сначала ещё пыталась расспросить меня, в чем же причина, а потом сдалась и просто молчала. Но эта тишина казалась для меня наказанием ещё более страшным, чем если бы она кричала на меня, называла идиоткой и сказала бы, что только последняя сумасшедшая посмела бы так поступить со своим ребенком.
Мама меня не осуждала, нет. Она поддерживала, старалась быть рядом… Вот только за последние полтора года мы настолько поменялись ролями, что я уже даже не ощущала себя полноценно её дочерью, а была скорее.
Помощницей. Той, кто в любую минуту подставит плечо. Той, у кого не может быть собственных проблем, потому что в любую секунду матери может стать плохо, и придется мчаться к ней, спасать. Я не жаловалась, я привыкла, втянулась. Мама в этом была не виновата. Вот только мне с каждым днем всё больше и больше хотелось просто остановиться и не идти дальше.
Женщина, сидевшая рядом со мной и ожидавшая своей очереди, поднялась и ушла куда-то, я не обратила внимания, куда именно. Спустя минуту кто – то сел рядом – не она, потому что больше не было раздражающего запаха ванильных духов. Я даже не поворачивала голову – пока не ощутила, что чья-то рука накрывает мою.
Я вздрогнула от неожиданности и повернула голову. Сознание всё ещё отказывалось правильно истолковывать сигналы с рецепторов, но теперь, взглянув на него, я убедилась: ошибки не было. Я так и не забыла аромат его духов, и тепло его тела осталось таким же пугающим, притягивающим меня, будто языки пламени, которые влекут глупого мотылька.
Олег, на сей раз без пиджака, только в легкой рубашке и брюках, потому что на улице было жарко, но всё ещё ухоженный, лощеный, с внимательным соблазнительным взглядом и этой ненавистной улыбкой, играющей на губах, сидел рядом со мной и едва ощутимо сжимал мою ладонь, как положено делать мужу, который заботится о своей беременной супруге.
Я выдернула руку из его пальцев и спешно обтерла её о брюки, как будто пыталась избавиться от малейшего намека на то, что мы прикасались друг к другу.
– Что ты тут делаешь? – выдохнула я, пытаясь отодвинуться.
– Пришел за своей беременной девушкой.
– Я не твоя, – прошептала я, надеясь, что этих нескольких сантиметров пространства между нами будет достаточно, чтобы я смогла успокоиться. – Убирайся. С чего ты вообще взял, что я беременна?
– А ты по какому-то другому поводу сюда пришла?
Я отвернулась.
– Может, букет с Венеры хочу проверить, – скривилась я. – Мало ли, с кем ты спал. С той же Викки.
– Я не спал с Викки.
Да, конечно. Только собирается на ней жениться.
– Посмотри на меня, – Олег коснулся моей руки. – Стася, посмотри на меня.
Я не послушалась. На глаза набежали слезы, а я не хотела показывать ему собственную слабость. Ссориться и устраивать публичный скандал – тоже, не хотелось, чтобы у того, как мы выясняем отношения, была масса свидетелей.
– Убирайся, – только твердо повторила я. – Я не хочу тебя видеть.
– Почему ты мне ничего не сказала?
Я зажмурилась.
Потому и не сказала! Потому что не хочу, чтобы кто-то вновь ковырялся в моих ранах, бередил их, доводил меня до полубезумия. Потому что он потом опять, опять меня оставит, убежит к своей бывшей, а я буду рыдать, как дура, у разбитого корыта.
Нет уж.
От любви до ненависти один шаг, но назад – целая пропасть. И пытаться преодолеть её или как-нибудь обойти я не собиралась.
Если у меня и были чувства, то всё, нет больше ничего. Всё выгорело. И он сам в этом виноват. Если б не то, как он поступил со мной, вряд ли меня бы колотило от одной мысли об этом мужчине… И об этом ребенке.
Мама говорила, как бы я ни обижалась на отца своего малыша, это пройдет. Когда срок будет больше, я уже и не стану воспринимать это как последствия проведенной с кем-то ночи.
Я этого боялась. Боялась, что полюблю этого ребенка, а потом пойму, что мне даже кормить его не за что.
– Стася, – голос Олега будто преследовал меня, и как бы я старательно ни отворачивалась, проигнорировать его присутствие здесь просто не могла. – Послушай.
– Пошел вон, – прошептала я, закрывая глаза и надеясь, что на нас сейчас не смотрит кто-нибудь чужой, удивляясь человеческой дурости. – Просто пошел вон! Я не хочу тебя видеть, слышишь?
Он, кажется, не слышал. Вместо этого вновь поймал за руку, сжал ладонь так крепко, словно пытался сломать мне пальцы, и я дернулась в попытке освободиться, но без толку, не смогла. Олег держал так, будто боялся, что я сейчас растворюсь в воздухе, убегу, бросив его тут одного.
Мне хотелось.
Но у меня вряд ли была такая возможность.
Я даже приехала сюда не на машине, а на такси, потому что не хотела садиться за руль. Мало ли, как надолго всё затянется и как я себя буду чувствовать. Вдруг опять плохо станет, и что я с этой машиной буду делать? К тому же, мама относилась ко мне так, как будто я была не беременна, а больна.
Хотела б я научиться относиться к этому как к болезни, как к.
– Это не лучшая клиника, которую ты могла бы выбрать.
Я вздрогнула. Надо было сказать что-то такое, чтобы заставило его уйти. Разочароваться во мне, подняться, убраться отсюда. На какую бы больную мозоль стать, чтобы этот мужчина, человек, которого я искренне ненавижу, просто встал и ушел? К своей Викки, будь она проклята!
– Не важно, – фыркнула я, чувствуя, как звенят в голосе слезы. – Какая разница, где я сделаю аборт?
Я украдкой взглянула на Олега – лишь для того, чтобы убедиться в том, что он аж позеленел от гнева. Моя шпилька оказалась очень удачной. Попала в цель. Правда, от этого не становилось легче, но я твердила себе, что потом я просто о нем забуду. Моя жизнь станет прежней.
Такой, как была до маминой болезни.
.. Дверь распахнулась, и та самая женщина, на которую я любовалась до прихода Олега, вышла. Оклик "следующая" относился ко мне, и я попыталась встать, но Лавров схватил меня за руку, не позволяя сдвинуться с места.
– Подожди, – в его голосе зазвенели стальные нотки.
– Пусти, – я попыталась вырваться. – Ты не имеешь никакого права.
– Ты никуда не пойдешь, – Олег тоже поднялся и действительно отпустил мою ладонь, но только для того, чтобы крепко сжать плечи, сдерживая и не позволяя сделать и шагу. Я рванулась, но Лавров был неумолим.
– Молодые люди, – какая-то другая женщина, сидевшая за мною в очереди, вернулась и смотрела на приветливо приоткрытую дверь кабинета, – вы заходите или нет?
– Нет, – Олег улыбнулся, как раз так, как он умел, очень дипломатично и мило.
Мой отец тоже поверил в эти улыбки – и потерял все свои деньги. А я. Даже вспоминать противно. Единственное желание, оставшееся сейчас – это убежать поскорее и больше никогда не видеть лицо Олега, не смотреть ему в глаза, не слышать его имя и.
Женщина, решив, что мы так и не определимся, идем к врачу или нет, хмыкнула и просто вошла в кабинет, захлопнув за собой дверь и не оставив мне путей к отступлению. Я растерянно оглянулась, не зная, куда скрыться от Олега и как спастись от его, казалось бы, вездесущности, но так и не смогла найти достойный выход из ситуации.
– Пусти, – прошептала я, отталкивая его. – Оставь меня в покое! Откуда ты вообще узнал. Олег усмехнулся.