Текст книги "Бывший муж моей мачехи (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

Впрочем, отмести мысли об этой женщине было очень просто. Я всегда ставила в приоритет жизнь мамы, а не мнение посторонних людей о нашей семье. Потому, нацепив на лицо знакомую приветливую улыбку, поздоровалась, прошла мимо и была готова к раздраженному шепотку за спиной. Всё же, слишком часто я посещала больницу, чтобы сейчас так быстро всё закончилось.

Знакомый звук – стук в дверь, – и короткий ответ "войдите" от Анатолия Игоревича больше не звучал для меня так траурно, как прежде. Я открыла дверь и посторонилась, пропуская вперед маму, и краем глаза успела заметить, как расплылся в улыбке врач, вскакивая со своего места.

– Добрый день. Станислава, Алевтина, – Анатолий Игоревич указал на стулья. – Присаживайтесь, – от махнул медсестре, – Лена, время ставить капельницы, и в седьмой палате…

– Я понадоблюсь? – деловито уточнила женщина.

– В ближайшие полчаса, думаю, я справлюсь сам, – покачал головой мужчина, и Елена, коротко кивнув, подхватила стопку медицинских карт и быстрым шагом вышла из кабинета. Анатолий Игоревич, вероятно, только-только закончил прием, чаще всего его можно было застать в ординаторской, либо здесь, но для того ещё предстояло отстоять очередь – как и к всякому хорошему специалисту, который ещё и выкраивал время для приема больных.

Я усадила маму на стул и застыла у неё за спиной, наверное, напоминая мрачное изваяние. Улыбка, всё так же остававшаяся на моем лице, я знала, не способна обмануть ни маму – но она, к счастью, на меня не смотрела, – ни Анатолия Игоревича, впрочем, сейчас обращавшего внимание больше на пациентку, чем на её сопровождающую.

Мне было душно. Никогда прежде не замечала, что в больнице настолько затхлый воздух. Впрочем, сейчас было очень жарко на улице, и я понимала, что не стоит ждать благодатной прохлады в здании. Правда, автомобиль роботизированным голосом сообщал всего про двадцать семь градусов по Цельсию, но мне казалось, что там все сорок, и сердце так гулко колотилось в груди, словно стремилось немедленно подтвердить все мои предположения, и чем страшнее, тем лучше.

Мама вроде бы чувствовала себя неплохо, и это сейчас самое главное. А то для неё любые климатические изменения могут закончиться очень плохо.

– Как чувствуете себя? После перелета нет дискомфорта? – Анатолий Игоревич серьёзно взглянул на мою маму. – Немецкие коллеги, конечно, утверждают, что вы готовы порхать, как птичка.

– Так и есть, – утвердительно кивнула Алевтина, кажется, собирающаяся уже после приема у врача броситься искать себе работу.

– Но я думаю, мы всё-таки постараемся поберечься, – немного виновато улыбнулся мужчина. – В таком деле лучше перестраховаться.

– Вот и я так считаю, – вклинилась я, опуская ладони маме на плечи. – Доктор Клаус передал документы, – я добыла из сумки нужную папку и передала её Анатолию Игоревичу. – Там на английском, но, если нужно.

Я хотела предложить свои услуги по переводу – всё же, мой английский был гораздо лучше, чем мой же немецкий, – но мама уже успела произнести:

– Я переведу, что будет нужно.

Анатолий Игоревич расплылся в улыбке, совершенно не врачебной. Он вообще, как мне вдруг показалось, смотрел на маму не просто как врач, а ещё и как мужчина, оценивший её женскую привлекательность. Я ни с того ни с сего вспомнила о том, что он был свободен – как, собственно говоря, и моя мать.

Мама же и вправду расцвела с момента операции. Сначала она, конечно, была бледной и истощенной, но со временем поправилась, набрала вес, перестав напоминать живой скелет, и её красота вернулась почти в полной мере. Конечно, она всё ещё быстро уставала, но это ведь только первый шаг! Я могла себе представить, как будет выглядеть мама через два месяца, если мы продолжим в том же духе.

Врач, наконец-то отведя взгляд от Алевтины, уткнулся носом в документы. Несколько раз он тянулся к мобильному, очевидно, чтобы перевести то или иное слово, но, вспоминая о том, что у него есть помощница, обращался к матери. Я даже не заметила, когда мама успела придвинуть стул чуть ближе к столу и вместе с Анатолием Игоревичем рассматривала документы, переводя те или иные термины. Наклоняясь друг к другу, они иногда случайно соприкасались лбами и, спешно отклоняясь, улыбались. Я не могла избавиться от ощущения, что наблюдаю за влюбленными, которые пока что из-за стеснения не способны дать волю собственным чувствам, но, возможно, вот-вот позволят себе маленькое послабление и будут улыбаться уже не украдкой.

Я тяжело вздохнула и в очередной раз отметила, что здесь до ужаса душно. Ещё и сердце почему-то предательски закололо, захотелось поскорее выйти на улицу – может быть, там будет лучше? Я сделала шаг вперед и судорожно уцепилась пальцами в спинку маминого стула, надеясь на то, что этого никто не заметит, и тряхнула головой, пытаясь отвлечься.

Сделала только хуже, потому что теперь ещё и перед глазами всё поплыло и запрыгало, а ком в горле никуда не исчез. Я закусила губу, шумно втянула носом воздух и, решившись, предложила:

– Я подожду снаружи? Не буду вам мешать.

– Ты нам не мешаешь, – мама обернулась, явно чувствуя себя виноватой. – Стася, всё в порядке?

Наверное, я выглядела сейчас не лучшим образом. Но зеркала в кабинете не было, да и отражение своё в окне я увидеть не могла, потому только предполагала.

– Нет, всё хорошо, – выдавила я из себя вынужденную улыбку. – Тут просто немного душно. Я подожду в коридоре, ладно?

– Хорошо, – несколько растерянно кивнула мама.

Я надеялась на то, что она достаточно увлечется беседой с Анатолием Игоревичем, чтобы позабыть о моем довольно бледном виде. Мама бывала порой безгранично влиятельна ко всяким мелочам, к которым мне бы хотелось и вовсе не привлекать её внимание, потому лучше выйти сейчас, чем поражать маму одышкой и удивительно бледным видом.

В коридоре лучше не стало. Свежевымытый пол впечатлял отвратительным больничным запахом, и я скривилась, чувствуя, как сдавило всё в груди.

Черт!

Пришлось присесть на обитую дерматином скамейку возле двери в кабинет. Я закрыла глаза и постаралась сконцентрироваться на том, что сейчас всё закончится, и я смогу отправиться домой. Почему-то поташнивало, и я напомнила себе, что дома надо будет выпить антигистаминное, не то потом будет плохо. И чем Варвара Максимовна вымыла пол?

Я даже не заметила, когда рядом со мной кто-то сел. Наверное, тоже собирались к врачу на прием, или просто ждали кого-то.

Открывать глаза ради того, чтобы убедиться в каких-либо своих предположениях, я посчитала излишней роскошью. Слишком уж приятно мне было просто сидеть, никого не трогая, и наслаждаться найденным где-то в глубине своего сознания терпением. Ничего, пять минут, и мама выйдет оттуда. Может быть, Анатолий Игоревич даже не будет поднимать вопрос о госпитализации, и мы сразу поедем домой.

Я попыталась придумать, что буду готовить на обед, чтобы было и вкусное, и диетическое. От мыслей о еде почему-то стало ещё более тошно, но я заставила себя сконцентрироваться на рецепте паровых котлет – я же его знала, да?

– Ну какое свинство, ты только посмотри! – раздалось рядом недовольное бормотание. – Села и хоть бы дернулась, когда пожилые люди подходят. Вот так оно всегда, займут своими задами место, дуры крашенные…

Я распахнула глаза и с удивлением уставилась на ворчливую женщину лет пятидесяти напротив меня. Может, она была и моложе, просто плохо выглядела, но я бы в жизни не назвала её пожилой. Вот толстой – это да. Но то, как она на меня уставилась, отбило всякое желание и спорить с нею, и при этом её жалеть.

Я молча поднялась со своего места и встала по другую сторону двери. Голова покруживалась, но это было, очевидно, от того, что я довольно долго просидела с закрытыми глазами. Задремала даже, наверное, иначе с чего б эта женщина выглядела такой возмущенной.

– Дошло наконец-то, – прошипела она. – Это нельзя было раньше свой худосочный зад поднять со скамьи, чтобы приличные люди сели.

Я даже не решилась спрашивать, что во мне неприличного. Льняные брюки даже не обтягивают ничего, и блузка не просвечивает, даже выреза нет глубокого – я же знала, что иду в больницу и должна выглядеть соответствующе. Конечно, сейчас я предпочла бы одеться во что-нибудь полегче, кто ж знал, что будет так жарко и так душно…

И голова кружится.

– Ни стыда, ни совести, – продолжала бормотать женщина. – Вот в мое время!

Я нехотя скосила в её сторону взгляд и обнаружила, что второе место на скамье занимал какой-то мужчина, и его ровным счетом не интересовало ни то, что стою я, ни то, что стояла эта толстая дамочка. А самое главное, к нему у женщины не было совершенно никаких претензий. Я понимала, конечно, что болен быть может и мужчина, разумеется, не собиралась скандалить, но логику, по которой именно я была выбрана в качестве жертвы, понять не могла.

– Вы же уже сели, – не удержалась я, – зачем продолжаете ругаться? Не стоит так нервничать.

– Она ещё лечить меня будет, – фыркнула незнакомка. – Свинья малолетняя!

Я невольно сжала руки в кулаки. Перед глазами всё поплыло и запрыгало, желание уцепиться в волосы этой бабе – назвать её женщиной уже просто не поворачивался язык, – было просто невероятным, и я с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться на крик.

– Вероятно, людей в свиней превращает это место на скамейке? В таком случае, я счастлива, что больше его не занимаю, – хмыкнула я.

Женщина не сразу поняла, о чём шла речь. Как только до неё дошло, что её посмели назвать свиньей – пусть даже не прямо, – она вновь начала ругаться, на сей раз уже не подбирая выражений. Я даже не слышала, что именно она говорила. В ушах шумело, перед глазами всё пошло черными пятнами, и я почувствовала, что задыхаюсь. От духоты стало совсем дурно, очень хотелось пить, но воду я почему-то оставила в машине.

Надо было зайти обратно в кабинет, и я сделала шаг в направлении двери, но женщина моментально встала у меня на пути, преграждая путь.

– Ишь чего удумала! Чего, тебе только спросить? Уступать надо, пигалица! – не унималась она.

Я хотела ответить. Правда, хотела – только не успела произнести ни слова. Перед глазами всё поплыло, и я успела только понять, что падаю, прежде чем потеряла сознание.

Глава восемнадцатая

Когда я открыла глаза, всё вокруг было отвратительного белого цвета. Такого больничного, с серым подтоном, вызывающим отвращение. Я ненавидела больницу уже как посетитель, а вот пациентом бывала довольно редко. Ещё в детстве, но тогда мы жили все вместе, и у папы были деньги обеспечить мне место в элитной частной клинике. Да и длилось это пару дней, не более…

Удивительно, он даже не попытался таким образом помочь маме. Зачем? Он и не слушал, что на тот момент всё можно было решить с гораздо меньшими потерями.

Если бы папа тогда не был столь жаден, возможно, всего этого не произошло бы. Мне просто незачем было бы помогать Олегу, смотреть документы и.

Впрочем, это если те документы вообще имели значение, а не были способом поиздеваться над наивной дурочкой вроде меня.

Я лежала на узкой больничной кровати. Кажется, всё ещё была одета, мне только расстегнули несколько пуговок блузки, чтобы было легче дышать и воротник не сдавливал горло. Жар немного спал, очевидно, эту комнату хорошо проветривали, вот я и не задыхалась так, как прежде.

Чувствовала я себя определенно лучше, только вот всё ещё не могла понять, как я здесь оказалась.

– Ну, слава Богу, – послышался голос матери. – Стася, солнышко, как ты?

Я попыталась привстать на локтях, но мне на плечо легла мужская рука – судя по белому рукаву медицинского халата, принадлежала она Анатолию Игоревичу, – и я растерянно взглянула на него, не понимая, что происходит и почему мама выглядит столь взволнованной.

Ей же нельзя!

– Всё со мной в порядке, – выдохнула я. – Правда! Вероятно, просто устала после перелета. Мама, ты чего? Тебе ж нельзя переживать!

Я попробовала встать, но меня вновь легонько придержали, не позволяя сдвинуться с места. Взгляд мамы стал укоризненным.

– Ты себя загоняла, моя дорогая. Тебе надо больше отдыхать. Как только я выйду на работу…

– Об этом не может быть и речи! – воскликнула я. – Я здорова!

– Станислава, – вмешался Анатолий Игоревич, – нам с Алевтиной очень хотелось бы, чтобы это было правдой. Но пока не будет готов хотя бы анализ крови, я не могу гарантировать, что ситуация не повторится. А здоровые молодые девушки очень редко падают в обморок.

– Там было душно, – запротестовала я.

– Стася, – мама осторожно сжала мою ладонь. – Там не было душно. Тебе просто стало плохо.

– Это усталость после перелета, – заупрямилась я. – Возможно, я ещё сильно перенервничала из-за ссоры с той женщиной.

– С какой женщиной? – удивилась мать.

– Ну, полная такая. Не знаю, как её звали.

Нет, это точно была не галлюцинация. Это переутомление, а не подкрадывающаяся ко мне шизофрения или что-то в этом роде, не могла я придумать себе эту хамку.

– Ирина Степановна, очевидно, решила скрыться с места преступления, – нахмурившись, произнес Анатолий Игоревич. – Она всегда убегает, когда доведет кого-то до нервного срыва, и цепляется к каждому. Но это не повод падать в обморок, Станислава.

Я поморщилась. Ну мало ли, что со мной случилось! Я просто слишком переживала в последнее время, почти не отдыхала, вот и закружилась голова немного. Духота, стресс, ещё и ссора с этой женщиной, всё сложилось вместе, а результат немного напугал маму и врача. Ничего, я совсем скоро приду в норму, падать в обмороки больше точно не буду.

– Со мной всё в порядке, – твердо промолвила я. – Мне нельзя болеть! А тебе, мама, точно нельзя обо мне переживать. Тебе же ещё ложиться на обследование. Так ведь, Анатолий Игоревич?

Но мама была непреклонна.

– Пока мы не узнаем, что с тобой, Стася, я могу и подождать, – твердо произнесла она. – Мне надо, чтобы ты была здорова. А всё остальное – это мелочи.

– Твоё здоровье – это не мелочи!

Тем более, что если я своё и посадила, то только ради того, чтобы маме было хорошо. Только об этом ей говорить нельзя, иначе она только лишний раз разволнуется и доведет себя до такого состояния, что лечить придется нас обеих. А у нас кроме друг друга больше никого и нет.

Анатолий Игоревич не считается.

Мне даже позвонить было некому, чтобы меня забрали и довезли до дома. А маму за руль я ни в коем случае не пущу, этого только не хватало.

– Я уверена, это просто от переутомления, – твердо промолвила я, решительно садясь. – У меня даже не кружится голова!

Голова действительно не кружилась, а вот тошнота осталась. Я даже грешным делом подумала о том, что случайно отравилась где-то. Или это от голода? Ведь я почти ничего не ела в последние дни, всё не было аппетита, по большей мере хотелось спать, да и только. Всё-таки, пора перестать так сильно нервничать, не то я в самом деле загоню себя в гроб быстрее, чем сумею окончательно вылечить маму.

И все старания пойдут прахом.

Дверь распахнулась, знаменуя прибытие медсестры, и я с надеждой взглянула на Елену – так, кажется, её звали, – рассчитывая на то, что сейчас с анализами всё будет хорошо, и меня просто отпустят домой. Но женщина не проронила ни слова, может быть, потому, что должна была ещё идти к другим пациентам, и просто вручила лист в руки Анатолию Игоревичу. А потом развернулась и ушла.

Я же впервые задалась вопросом, сколько же пролежала без сознания. Впрочем, это состояние больше походило на полусон – может быть, я задремала в палате или просто не помнила, как приходила в себя.

Но сейчас важнее всего было заключение врача. Анатолий Игоревич же внимательно смотрел на результаты анализов, по выражению его лица нельзя было понять, что там, что – то очень ужасное или, напротив, ничего страшного.

Анатолий Игоревич взглянул на меня с подозрением, потом посмотрел на маму, как будто собирался спросить её о чем-то, но вовремя остановил себя, поняв, что она в последние недели уж точно не следила за моим состоянием здоровья.

– Что там? – требовательно спросила я.

– Общий анализ крови в норме, – ответил врач, не делая театральных пауз – должно быть, понимал, что лишнее волнение нам уж точно ни к чему. – Хотя я могу отметить небольшой упадок сил…

– Я же говорила!

– Но, – он серьезно взглянул на меня, – я отдал кровь на некоторые дополнительные анализы, простейший набор.

Я помрачнела. Хоть и понимала умом, что за три-четыре часа невозможно сделать ничего гораздо более страшного, чем общий анализ крови, всё равно взглянула на Анатолия Игоревича с опаской, дожидаясь вердикта.

– И чтобы их корректно интерпретировать, я должен понимать вероятность…

– Вероятность чего?

Мужчина взглянул на мою маму, но, осознав, что мне от неё скрывать нечего, твердо произнес:

– Беременности.

– Что? – выпала в осадок я.

– У вас повышенный уровень ХГЧ в крови, Станислава, – Анатолий Игоревич выглядел максимально серьезно. – По примерным оценкам, я бы давал шестую-седьмую неделю беременности. Но если это не она, то вам надо срочно ложиться на дообследование и.

Я остановила его быстрым движением руки, заметив, как стремительно мрачнеет мама.

Хотелось закричать, что это какая-то ошибка. Медсестра ошиблась на нолик. Или на несколько ноликов. Но.

Шестая-седьмая неделя. Полтора месяца назад у меня была моя первая – и единственная, – связь с мужчиной. Я даже думать об этом забыла; старательно убеждала себя, что никакого Олега в моей жизни никогда и не было. Вот только, кажется, наша связь оставила куда более серьезный след.

У меня была задержка, но я разве имела время обратить на это внимание? Задержка, ну и что, подумать только, ерунда какая! Моей целью было спасти маму, а не узнать, не забеременела ли я часом от мужчины, с которым у меня было-то всего один раз.

Я помнила, что контрацептивы могут быть ненадежными. Осознавала, что я, неопытная дурочка, в какой-то момент могла просто забыться в порыве страсти, и что у меня нет никаких гарантий. Но новость о беременности ударила, словно обухом по голове, и я чувствовала, как отчаянно колотилось в груди сердце, желая выскочить на свободу.

Это невозможно!

Мне хотелось выть, рыдать, плакать, умолять небеса смилостивиться надо мной, но факт оставался фактом.

Я наконец-то заметила, как испуганно смотрит на меня мама. Хотела сказать, что беременность – это ведь не катастрофа, но потом вспомнила: ведь я не рассказывала ей об Олеге. Я ей вообще ни о чем не рассказывала, и уж тем более об афере, которая помогла, собственно говоря, провести операцию, что вытащила маму с того света. Ей об этом знать было необязательно, скорее даже наоборот. Но теперь, когда я услышала о результате анализов, понимала, что моя беременность испугает маму в десять, да нет, в сто раз меньше, чем все возможные патологии, которые провоцируют такой уровень ХГЧ.

– У меня была задержка, – быстро проговорила я. – И… – я покраснела, – по срокам тоже всё сходится. Это действительно может быть беременность.

Я буквально видела, как с облегчением выдохнула мама. Её бледность перестала казаться мне до такой степени катастрофической, а на губах даже расцвела улыбка.

– Солнышко, – прошептала она, сжимая мою руку, – почему ты ничего не сказала?

– Да я сама не знала, – я села на край кровати. – Мам, да ты не переживай, чего ты.

Мне хотелось сказать, что это всё поправимо, но на самом деле я не могла из себя и нескольких слов выдавить. Даже не знала, как реагировать. Сидеть сейчас убитой горем, притвориться радостной? Признаться, я даже не чувствовала ничего, просто пустое, горькое отчаянье. Я даже не осознавала, что, возможно, ношу своего ребенка – только вспоминала об Олеге и вздрагивала, не в силах испытывать что-либо помимо отвращения.

И больше всего в эту секунду я ненавидела себя саму. Потому что испытывала к нему чувства. До сих пор. Где-то сквозь мою ненависть пробивалось и то, что можно было бы назвать даже любовью. Если б он попытался убедить меня в том, что у него с Викки ничего не было…

Нет, спасибо, не надо. Я просто не желала этого знать. Обойдусь без подробностей, было или не было.

– Мам, – я попыталась оставаться спокойной, – всё нормально. Но, – я повернулась к Анатолию Игоревичу, – маме ведь надо обследоваться, да?

– Да, – серьезно кивнул он. – Желательно пройти обследование после перелета. Остаться в больнице на пару дней.

– Я не отпущу тебя одну, – мама схватила меня за запястья. – Тем более не пущу в таком состоянии за руль!

Проклятье. И вправду, мне лучше не водить сейчас. И Анатолий Игоревич стоял рядом, как мрачное изваяние, будто нарочно напоминал о том, что я должна сохранять осторожность.

Вздохнув, я решительно промолвила:

– Я позвоню Алексу. Он поможет мне добраться.

Мама взглянула на меня с опаской. Она как будто стремилась предупредить о том, что, возможно, не стоит доверять Алексу – мы с ним не так уж и близко знакомы. Или предположила, что он – отец моего ребенка? Я предпочла не уточнять. Единственное, чего мне сейчас хотелось – это провести несколько часов в тишине и спокойствии, никого не видя. Но я понимала, что одну меня не отпустят, а Алекс – единственный, кому я хотя бы позвонить могла.

Набирать номер пришлось при маме – не отпустила бы иначе. Вольный не задавал лишних вопросов, пообещал, что будет через полчаса, и я поднялась с кровати, надеясь, что смогу эти тридцать минут провести вне больницы.

– Я на улице его подожду, – вздохнула я, обращаясь к маме. – Анатолий Игоревич, я могу вам её доверить?

Я была уверена, что проведу с матерью всё это время, но внезапно ощутила дикую усталость. Может, я не беременна, а больна?

Нет. Я отогнала эту дурацкую мысль прочь и заставила себя устало улыбнуться, теперь уже не слишком скрывая настоящие чувства. На самом деле, я ещё до конца не осознала даже, что со мной произошло, должно быть, потому и реагировала достаточно спокойно.

Но ведь рано или поздно осознание придет. И я не представляю, что случится тогда. Мы с мамой – одни.

Мне некогда рожать и воспитывать этого ребенка.

– Конечно, мы с Алевтиной со всем разберемся самостоятельно, – кивнул Анатолий Игоревич. – Станислава, подумайте хорошенько, возможно, вы хотите остаться на дообследование? Хотя бы УЗИ…

– Я сама со всем разберусь, – решительно заявила я. – Я здорова. Беременная – не значит больная. Не так ли?

Врач кивнул. В самом деле, это ведь не значит, что я при смерти. Может, анализ ошибочный. Или ещё что-нибудь…

Я не тешила себя пустыми надеждами. Всё ещё оставаясь слегка отстраненной, вышла на улицу. Заглянула в аптеку возле больницы, купила несколько тестов, словно надеялась, что они покажут что-то другое, спрятала их в сумке, чтобы никто случайно не узнал о. О чём? Кому вообще есть до меня дело?

Алекса я ждала на скамье под деревом, в метрах десяти от парковки. Дышать здесь было легче, жара немного спадала, всё же, дело шло к вечеру, и я чувствовала себя чуть лучше, чем в здании.

– О, опять расселась, гляди! – заставило меня встрепенуться мерзкое бормотание. Я покрутила головой и с удивлением обнаружила всё ту же толстую женщину, которая согнала меня с места возле кабинета врача. – В обморок бухнулась! Ну что за молодежь пошла! Наверняка анорексичка или наркома.

– Разумеется, – приятный мужской голос, оборвавший женский шепоток, вызвал у меня улыбку. – Я думаю, она совмещает голодание и наркотики, – Алекс, остановившись прямо у Ирины Степановны, смотрел на неё придирчивым взглядом.

За те несколько часов, что прошли с момента нашей прежней встречи, он уже успел преобразиться и вместо футболки и джинсов вновь был в свежем костюме. Наверняка собирался на свою работу – я, впрочем, не знала, корректным ли будет такое название по отношению к его играм.

– Ведь здоровый образ жизни, который вы ведете в свои тридцать семь или тридцать восемь, нисколечко не помогает, – продолжил Алекс. – Налицо последствия. Лишние килограммы, лишние года.

Ирина Степановна, сначала посчитавшая его слова комплиментом, стремительно покраснела и воззрилась на него, как на врага народа.

– Хам! – воскликнула она.

– Даже не отрицаю, – пожал плечами Вольный. – Хам, наглец и асоциальный элемент. Будьте добры, сойдите с дороги. Мне ещё необходимо как-нибудь пройти.

Он миновал женщину, заработав в спину несколько проклятый, и улыбнулся мне.

– Здравствуй, – Алекс подал мне руку, помогая подняться со скамьи. – Что случилось?

– Зачем ты так с ней? – спросила я, не желая отвечать на заданный им вопрос. – Она ж тебя лично не трогала…

– Пусть лучше в меня поплюется ядом. Я с броней, – покачал головой мужчина. – А тебе оно не надо. Такие и свечки за упокой ставят, и слабительное подмешивают в еду, чтобы потом говорить, что наркоманке дурно стало. Так что случилось-то?

Я вложила в его руку ключи от машины и, не проронив ни единого слова, поплелась к автомобилю, заранее выбирая себе место пассажира. Алекс скривился, но позволил мне сесть в авто, сам занял водительское кресло и уже внутри, скрытый за затемненными окнами, серьезно взглянул на меня.

– Что-то с мамой?

– Нет, – возразила я. – К счастью, вроде бы всё в порядке. Просто. – Я запнулась, даже толком не зная, что сказать. – Просто я сознание потеряла, врачи анализы сделали и. Кажется, я беременна.

Я произнесла это, должно быть, таким траурным тоном, что Алекс даже вздрогнул.

– От Олега?

– Угу, – подтвердила я коротким кивком и опустила голову. – Прости, что я тебе позвонила. Просто мама отказывалась меня просто так отпускать, одну, а.

– Всё нормально, – покачал головой Алекс. – Я как раз был рядом. Куда тебя отвезти?

– Домой. Адрес помнишь?

– Помню, – подтвердил он.

Мужчина молчал несколько минут, пока заводил машину, выезжал с парковки, ещё и посигналил Ирине Степановне, которая как будто назло решила пообщаться с кем-то прямо у выезда с территории больницы. Уже когда мы оказались на дороге и в толпе столичных автомобилей наконец-то в самом деле остались наедине, он тихо спросил:

– Ты ему говорить-то будешь?

– Не знаю, – опустила голову я. – Не хочу. Может, он с этой. Ты не знаешь, кстати?

– Лично не видел, – покачал головой Алекс. – Послушай, ну Олег же не настолько придурок, чтобы сойтись с бывшей, которая подставила его уже один раз. И тем более, после того, как она поступила со вторым своим мужем, доверять ей сможет только последний идиот. Лавров на последнего идиота, прости, не похож.

Я вздохнула.

– Не знаю, – прошептала я. – Правда, я…

– Сейчас они не вместе.

Наверное, я очень ненатурально попыталась выглядеть равнодушной, всё равно вздрогнула, и Алекс ответил тихим хмыканьем. Без осуждения, без особенных эмоций, просто как будто отмечал про себя, что я решила совершить очередную глупость, ещё и его в это втягиваю.

– Это не имеет значения, – наконец-то промолвила я. – Даже если они сейчас не вместе, он ведь не попытался выйти со мной на связь.

– Он понятия не имел, где ты в Германии. И ты как-то не спешила брать трубку, когда он звонил на наш номер, ещё здесь, в стране. Вот даже не сомневаюсь в этом, – покачал головой Алекс.

– Ну, значит, не нужна я ему. И он мне не нужен, – я отвернулась к окну. – Решу свои проблемы самостоятельно.

– Дети – это не проблемы.

– Зато внеплановая беременность – проблемы, – возразила я.

Алекс ничего не ответил. Мы медленно – быстрее не получалось из-за огромного количества машин, – продвигались по городу, и от этого тишина казалась ещё более напряженной. Воздух автомобиля как будто потрескивал, и я на физическом уровне чувствовала, насколько мне надо произнести хоть пару слов, разбить это молчание.

Ну, или просто открыть окно, но вдыхать раскаленный городской воздух не хотелось, как и глотать пыль из-под чьих-то колес.

– Не принимай скоропалительных решений, – первым решился сказать хоть что-нибудь Алекс. – Потому что потом будешь жалеть. Дай себе хотя бы неделю. Она же у тебя есть? К гинекологу сходи, в конце концов.

Я зажмурилась.

– И зачем ты со мной возишься, а?

– У меня сестра, ей тоже двадцать, – пожал плечами Алекс. – Только она дурная. И в голове у неё пустота пустотой. Приехала в город, наврала родителям, что ко мне. Сама даже на порог не показалась. По каким-то клубам полазила, лизнула наркоты, вроде не тяжелой. Я прихожу как-то на встречу, гляжу – знакомое лицо, а она уже с каким-то бандюком зажимается. Ты думаешь, долго бы она протянула в таком режиме?

– Не знаю, не пробовала.

– Две недели, пока не перепродал бы. Дошла бы до борделя. Это в хорошем случае, – закатил глаза Вольный. – Но у меня это, влияние в определенных кругах. Сказал – не трогать, поймал за шиворот, притащил обратно к родителям. Сидит в деревне. Раны зализывает.

– А они что?

Алекс хмыкнул, не сводя глаз с дороги.

– А они в меня кастрюлей с едой для свиней запустили, горячей, потому что лишний рот домой привез, – скривился Алекс. – Ещё и сказали – может, и я хочу на шею сесть старым людям? Они так-то не старые, обоим и пятидесяти нет, но пьют. И сестра такая же будет. Нельзя отмыть грязь, если в человеке кроме этой грязи больше ничего нет. А тебя, наоборот, прикрыть бы от всего этого и защитить.

– Мама старалась!

– Старалась, – кивнул Алекс. – Я верю. Только люди не вечные, вот и она заболела. А ты себя не бережешь совершенно, – он наконец-то остановил машину у моего подъезда. – Так что, считай, я вымешаю заботу, которая должна была принадлежать моей сестре. Там её отдавать просто некому. Провести тебя до дома?

– Нет, – я вздохнула. – Спасибо, я сама. Хочу одной побыть.

Алекс улыбнулся, вышел с машины, даже подал мне руку, вложил в раскрытую ладонь ключи и, подмигнув задорно, направился прочь по тротуару, как обычно, не сказав ни слова. Я хотела окликнуть его, но поняла, что у меня и слов-то для него не найдется.

Он всегда знал, когда надо уйти так, чтобы больше не хотелось окликнуть.