Текст книги "Как на ладони (ЛП)"

Автор книги: Алисия Эриан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Да, – кивнул Томас, – было хорошо.

– Значит, ты больше не считаешь меня расисткой?

– Хватит так говорить, – ответил он. – Я же уже просил тебя забыть об этом.

– Извини.

– Тебе должно было быть больнее, – опять заговорил он.

Я промолчала.

– Так почему не было? – спросил он, перевернулся и посмотрел на меня. – С кем ты этим занималась до меня?

– Ни с кем.

– Ни с кем и никогда? – уточнил он.

– Да.

– Тогда где же кровь? – не унимался Томас.

– Я не знаю, Томас. – Я встала с кровати и начала одеваться.

– Я не разозлюсь, если узнаю, что ты уже с кем-то спала, мне просто любопытно, – пояснил он.

– Я и не спала, – сказала я, натягивая трусики.

– Это в Сирьюсе случилось?

– Нигде это не случилось.

– Но у тебя ничего не разорвалось там, – продолжал Томас, – а должно было.

– Вызови мне, пожалуйста, такси, – попросила я.

Он вздохнул и пошел в ванную. Презерватив свисал с кончика пениса. Когда Томас вернулся, его уже не было. Одевшись, Томас вышел из комнаты и сбежал по лестнице. Я вышла через пару минут. Он стоял на кухне, открывая банку с арахисовой пастой.

– Такси будет через пятнадцать минут, – сообщил он.

– Спасибо.

– Ты чувствуешь себя женщиной? – поинтересовался он.

– Угу.

– Я вот чувствую себя настоящим мужчиной, – заявил он, отправляя ложку с пастой себе в рот.

Когда такси гудками возвестило о своем прибытии, Томас проводил меня на улицу и открыл мне дверь машины. Он отдал водителю десять долларов и назвал мой адрес. Когда он захлопнул дверь, водитель долго изучал меня через зеркало заднего вида. И смотрел так всю дорогу домой. Глаза у него были темно-карие, и волосы точно такие же. Наверное, мексиканец, подумала я.

Сначала я пыталась пялиться на него в ответ, но потом мне стало как-то плохо, и я отвернулась. Похоже, он разозлился на меня, хотя мы даже не были знакомы. Когда мы доехали до дома и я открыла дверь, чтобы вылезти, он буркнул что-то по-испански. Я его не поняла, за исключением одного слова: “Негр”.

Вечером за ужином, сидя с папой перед телевизором, я думала о том, что я – женщина, а он об этом даже не догадывается. Сидит и смотрит себе по ящику про войну. Он думал, что у меня нет ничего личного, но ошибался. У меня была личная жизнь. И чем насыщеннее она была, тем глупее он казался.

После ужина раздался звонок. Звонила бабушка из Ливана. С тех пор как началась война, она постоянно названивала, чем ужасно раздражала папу. Я слышала, как он орал на нее по-арабски. Иногда в потоке арабских слов я различала слово “скад” – это потому что бабушка думала, будто Саддам хочет ее разбомбить. Каждый раз, когда случалась атака на Израиль, бабушка звонила нам. Повесив, наконец, трубку, папа каждый раз возмущался, до чего же она глупая. Он по пятнадцать раз твердил ей, что Саддаму незачем бомбить Бейрут и что нет ни единого шанса, что “скад” попадет в нее. Но она не слушала. Только начинала плакать и жаловаться, что он ее не любит.

На следующий день в школе Дениз захотела узнать, больно ли мне было.

– Не очень, – призналась я.

Она подошла к моему шкафчику перед классной комнатой, где мы готовили уроки.

– Серьезно? – удивилась она. – Что, не так уж и страшно?

– Да.

– А кровь? – спросила она. – Много было крови?

Я покачала головой.

– Ого! – восхитилась она. – Тебе повезло.

– Наверное.

Меня бесило, что она вдруг возжелала знать все подробности, хотя еще вчера заявляла, как ей мерзко от того, что она в курсе наших планов.

– Вы предохранялись? – спросила Дениз.

Я кивнула.

– А чем?

– Презервативом.

– Он не порвался?

– Нет.

– Мужчина должен его придерживать, когда вынимает член, чтобы презерватив не свалился и сперма не вытекла в тебя. Он так сделал?

– Я не помню, – ответила я. – Наверное.

– Ты можешь забеременеть, если он не будет так делать, – предупредила Дениз.

– Кажется, он все-таки придержал, – сказала я, мечтая, чтобы она заткнулась.

Через секунду она заговорила опять:

– Ну так что? Он больше не считает тебя расисткой?

– Нет.

– Похоже, все вышло так, как ты и хотела, – заключила она.

– Да, – ответила я, – так и вышло.

За обедом, как только я уселась за стол, Томас спросил:

– Тебе больно?

– Да не очень, – призналась я.

– О… – расстроенно протянул он.

– Ты же был очень осторожен, – напомнила ему я.

– Но не настолько же.

– Водитель такси на меня пялился злобно всю дорогу домой, – поделилась я. – Он, по-моему, расист.

– Вот ведь урод, – возмутился Томас, и мы начали обсуждать, как бы поставить об этом в известность власти.

Вернувшись домой, я позвонила маме. Став женщиной, я почему-то заскучала по ней.

– Привет, – поздоровалась я, когда она подняла трубку.

Я думала, заметит ли она по голосу, что я так изменилась? Весь день я представляла, как теперь-то стану спокойнее и терпеливее в общении с другими людьми.

– Здравствуй, – отозвалась мама. – Как дела?

– Хорошо.

– Как прошло интервью?

– Нормально.

– Хорошо, – повторила мама и умолкла на секунду. – А ты не хочешь спросить, как у меня дела?

– Как дела? – послушно спросила я.

– Чудесно, – похвасталась мама. – У меня новый бойфренд.

– Ричард?

– Я что, тебе уже говорила?

– Да, в прошлый раз.

– Ясно, – сказала мама. – Ну, он ужасно милый. И гораздо лучше Барри, это уж точно.

Я замолчала. Когда в разговоре возникал Барри, я никогда не знала, как реагировать.

– Думаю, он тебе очень понравится, – сообщила мама.

– Конечно, понравится.

– Мы с Ричардом на прошлые выходные ездили на праздник маринованных огурцов.

– О!

– Угадай, кто без ума от маринованных огурцов? – спросила она.

– Кто?

– Японцы! – воскликнула мама. – Представляешь?

Мы с ней засмеялись.

– У тебя там все в порядке? – спросила она.

– Угу.

– Отец нормально себя ведет?

– Да.

– А как насчет Томаса? Ты с ним видишься хоть иногда?

– Нет, – соврала я.

Мама вздохнула:

– Это плохо.

– Вы же с папой запретили мне с ним видеться.

– Я знаю, – сказала она напряженным голосом.

– В школе-то мы иногда встречаемся, – сказала я. – Тут уж я ничего не могу поделать.

– Понимаешь, Джасира, все дело в том, что я, кажется, была насчет него не права.

Я оперлась о кухонную столешницу. У меня даже немножко голова закружилась от ее слов.

– В каком смысле? – спросила я.

– Да просто это нечестно – запрещать тебе с ним видеться только потому, что мне пришлось нелегко, когда я встречалась с твоим отцом.

– О…

– Мне очень плохо из-за этого, – поделилась мама.

– Значит, теперь я могу с ним встречаться?

– Ну, я не знаю, – протянула она. – Дай мне поговорить об этом с папой.

– Ладно.

– Но встречаться в смысле свиданий ты с ним все равно не можешь. Как и с кем-либо другим. Ты еще слишком маленькая. Но я была не права насчет вашего общения.

– Понятно.

Повесив трубку, я поняла, что так хорошо мне уже давно не было. Мне казалось, что я умная, ведь я поступала так, как считала нужным. Я пошла к себе и легла на кровать. Просунула руки в штаны и начала себя ласкать. И все думала, какое лицо было у Томаса, когда он смотрел мне между ног. На секс мне было наплевать. Но мне нравилось, когда на меня смотрели. Мне захотелось вернуться к нему домой, чтобы еще раз это проделать.

Когда вечером мама перезвонила, папа разорался:

– Что значит “я передумала”!? – завопил он, и мама что-то ответила. – Она живет со мной, и правила тут устанавливаю я!

Папа бросил трубку и вернулся в гостиную.

– Мне все равно, что там говорит твоя мать, – заявил он мне. – Тебе нельзя общаться с этим черным парнем. Поняла?

– Да, – ответила я, хотя на самом деле ничего не понимала.

– Если я выясню, что ты с ним встречаешься, я тебе такую трепку задам, что мало не покажется. Уж поверь мне.

– Но ты же тоже меньшинство, – сказала я.

– Слушай сюда: когда мы заполняем анкеты, в графе “Раса” мы ставим галочку напротив слово “Белая”. Если ты с Ближнего Востока, то ты считаешься белым человеком. А еще там есть графа “Черный”, как раз для твоего дружка. Видишь разницу? Ты должна быть благодарна, что нам не нужно ставить галочку там.

Сказав это, он вернулся к просмотру военных новостей по телевизору. По Си-эн-эн показывали иракских солдат, которые выбежали из бункера за секунду до того, как его разбомбил американский самолет.

– Ты только посмотри, – заговорил папа, разгрызая орех. – Это отвратительно. Им нужно убить всего одного человека, а они занимаются черт-те чем. Совершенно не обязательно уничтожать Республиканскую гвардию – они же делают то, что велит им Саддам. И если Саддама не будет, они ничего не смогут сделать. О них вообще беспокоиться не стоит.

Наверное, папа хотел загладить грубость, разговаривая со мной о войне, но мне болтать что-то не хотелось. Я злилась на него. Он был расистом и хотел и меня сделать такой же. Вот если бы я могла рассказать ему всю правду. О том, что я была так близка с черным, как только это возможно, и что ничего страшного из-за этого не произошло.

На следующий день за обедом Томас все еще переживал из-за отсутствия крови. Когда я села за стол и вставила трубочку в пакетик с молоком, он вдруг выпалил:

– Тебя что, изнасиловали?

– Что? – взглянула я на него.

– Ты поэтому не хочешь мне рассказать?

Я не знала, что ответить. Я сомневалась насчет изнасилования. Конечно, я знала, что это такое, но вообще-то я была абсолютно уверена, что к изнасилованию относится только секс, а не использование пальцев.

– Джасира? – окликнул меня Томас.

– Нет, – очнулась я. – Не было такого.

– Тогда о чем ты сейчас задумалась?

– Ни о чем.

– Ты вспоминала, как тебя изнасиловали?

– Нет, – повторила я, – я же тебе сказала. Меня не насиловали.

– Тогда почему не было крови, когда мы занимались сексом?

– Я не знаю.

– Но кровь обязательно должна быть, – сказал он, – а раз ее нет, значит, либо ты трахалась с кем-то до меня, либо тебя изнасиловали. Так что произошло?

– Ни то ни другое.

Он взглянул на меня:

– Но что-то ведь случилось, это точно.

– Может, это из-за тампонов. Может, я там себе все растянула.

– Сомневаюсь.

По пути домой я думала о словах Томаса, о том, что меня изнасиловали. Конечно, я знала, что изнасилование – это плохо. И я знала, что, когда кто-то делает над тобой такое, это страшно и больно, совсем как тогда с мистером Вуозо. Но я не думала, что мистер Вуозо меня изнасиловал, ведь он мне нравился. По телевизору показывали, как женщины, которых изнасиловали, радовались, когда насильника отправляли за решетку. Они хотели, чтобы ему было плохо. Но я относилась к мистеру Вуозо совсем по-другому. Совершенно по-другому. Я не хотела, чтобы его отравили газом, убили или призвали на войну. Я была в него влюблена, как и призналась Дениз. Что бы он со мной ни сделал, это уж точно не могло быть изнасилованием.

Придя домой, я сделала уроки и отправилась к Мелине. Она открыла мне дверь, красуясь в фартуке поверх футболки и черных штанов.

– Привет, – поздоровалась она. – Зачем ты стучишь?

– Что?

– У тебя же ключ есть.

– Ой, – вспомнила я, – а я и забыла. У меня с собой его нет.

– Почему?

– Он в рюкзаке.

– Я была бы рада, если бы в следующий раз ты открыла дверь ключом.

– Даже если вы дома?

– Это не важно, дома мы или нет.

– Ладно.

– Я ведь тебе его специально дала.

Я кивнула.

– Можно мне книжку почитать?

– Конечно.

Мы прошли в дом. Я заметила, что фартук у нее на спине был завязан на малюсенький узелок, потому что на бантик длины тесемок не хватило.

– Устраивайся, – сказала Мелина, показывая на столик с книжкой.

– Вы что-то готовите? – спросила я. Никакого запаха еды я не чувствовала.

– Типа того, – кивнула она. – Делаю заменитель соли. Смешиваю разные травы и специи в кофемолке, чтобы потом добавлять в еду и думать, будто там настоящая соль.

– Тебе нельзя есть обычную соль? – удивилась я.

– Да, давление не позволяет.

– О…

– Может, захватишь книжку да пойдем на кухню? – предложила Мелина. – Ты читай, а я буду молоть.

– Ладно, – согласилась я, наклоняясь за книжкой.

Мне нравилась их кухня. Она совсем не походила на нашу или на кухню в доме Вуозо. Похоже, Мелина с Гилом отказались от вариантов оформления, которые предлагали всем жильцам подряд продавцы из агентства недвижимости, и сделали все по-своему. Больше всего мне у них нравились огромная серебристая плита и холодильник. Такие можно увидеть в ресторане.

Я уселась за кухонный стол, который снова напомнил мне о закусочной, куда мы ходили вместе с мамой. Подушка сиденья сверкала блестящим красным винилом.

Мелина вернулась к своей кофемолке, а я начала читать главу про изнасилования. Там говорилось, что изнасилованием считается любой сексуальный акт, который произошел без моего согласия. И еще что это в любом случае не моя вина, и не важно, что за одежду я ношу. И что мистер Вуозо – злой человек с извращенными представлениями о моральных ценностях. В случае чего, сообщала книга, у меня в запасе еще три года, чтобы донести на мистера Вуозо.

Пока я читала, Мелина постоянно включала и выключала кофемолку, и пару раз, когда та молола, встряхивала ее, как маракас. Закончив, она сняла с кофемолки крышку, облизала палец и погрузила его в получившуюся смесь.

– Ну как, соленая? – спросила я.

– Иди попробуй, – пригласила она.

Я поднялась и подошла к столу. Мелина еще раз облизала палец, вставила его в смесь и велела открыть мне рот. Я послушалась, и она засунула палец мне в рот. Я сжала губы, так что когда она вытащила палец обратно, он уже был чистый. Я проделала все так, будто уже тысячу раз делала такое с моей мамой, но это было не так. Мы с мамой никогда не делали ничего подобного.

– Ну как? – поинтересовалась Мелина.

– Похоже на чеснок, – ответила я. – И на петрушку.

– Но не на соль, – заключила она.

– Не очень.

– Ну и ладно, – решила она, пересыпая ложкой порошок в маленькую стеклянную баночку. – Может, Гилу понравится.

– А что случится, если ты будешь есть обычную соль?

– Ребенок может родиться слишком рано.

– О-о…

– И чтобы спасти меня, врачам придется достать ее, даже если она еще не готова.

Я кивнула.

– Первой всегда стараются спасти мать, – добавила она.

Я обрадовалась, услышав это, ведь судьба Дорри меня не особенно волновала.

– Но сама мать всегда хочет, чтобы спасли ее малыша, – продолжила Мелина.

– И ты этого хочешь? – спросила я.

– Конечно.

От ее слов мне стало грустно, хоть я и знала, что грустить тут не о чем.

– Мне надо пописать, – призналась Мелина, передавая мне ложку. – Доделаешь вместо меня?

– Конечно, – согласилась я.

Она развязала узелок и сняла фартук. Я начала пересыпать порошок в баночку. Через секунду я услышала ее голос:

– Изнасилование?

Я посмотрела на нее. Мелина остановилась у стола на пути в ванную и смотрела на мою раскрытую книгу.

– У тебя что, возникли какие-то вопросы по поводу изнасилования? – необычно быстрым голосом спросила она.

– Что?

– Почему ты читаешь главу про изнасилования?

– Я не читаю.

– Нет, читаешь, – настаивала она. – И я знаю почему.

– Я всю книжку читаю, – пыталась оправдаться я, – я просто дошла до этой части, когда ты позвала меня попробовать смесь.

– Да не может быть, чтобы ты успела дочитать до этой главы! Ты слишком мало времени провела за книгой. Не может быть.

– Я знаю, – сказала я. – Я не все подряд читаю.

Мелина взглянула на меня и надолго замолчала. Потом глубоко вздохнула и сказала:

– Ладно. Это твоя книга. Ты можешь читать в ней все, что захочешь.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Но если у тебя возникнут какие-нибудь вопросы, спрашивай у меня.

– Ладно.

– Я разбираюсь во всем, что написано в этой книге.

Я кивнула.

– Может, ты сейчас хочешь что-нибудь у меня спросить?

– Нет, – покачала я головой.

– Уверена?

Я кивнула.

– Ну ладно, – вздохнула она.

Как только она вышла, я захлопнула книжку и отнесла ее обратно в гостиную. Потом досыпала псевдосоль в баночку и закрутила крышку. Мелина вернулась и спросила, куда я дела книгу.

– Я уже закончила читать, – ответила я, – и убрала ее.

– О! – воскликнула Мелина и прижала руку в животу.

– Что такое? – спросила я, хотя догадывалась что.

– Дорри пинается.

– Ты в порядке?

Она кивнула.

– Она, наверное, сейчас еще раз это сделает. Хочешь, положи руку мне на живот?

– Да мне уже домой пора, – сказала я.

Мелина, кажется, расстроилась.

– О, – произнесла она.

– Я пересыпала смесь, – сообщила я, показывая ей банку.

– Ага, – кивнула она, – спасибо.

Потом я пошла домой, легла на кровать и расплакалась. Сначала я плакала от ненависти к ребенку Мелины, затем я плакала, потому что мне стало плохо от того, что я ненавижу ее ребенка. Сильнее всего я заплакала, когда поняла, что, ненавидя ребенка, я становлюсь совсем как моя мама, на которую я ни за что на свете не хотела быть похожей. Раз я злилась на свою маму за то, что она ко мне ревновала, то и Мелина могла разозлиться на меня за то, что я ревную ее к ребенку. Я этого не хотела, так что прекратила плакать. Я сказала себе: “Уж лучше пусть мне будет плохо и одиноко, чем я буду ненавидеть ребенка” – и постаралась воплотить это в жизнь.

Этим вечером папа вернулся с работы в отвратительном настроении. По Эн-пи-ар он услышал, что президент Буш объявил о прекращении огня в Ираке, хотя Саддам до сих пор был жив – его пока даже не поймали. Папа сказал, что Колина Пауэлла надо гнать в шею, потому что он не выполняет своих обязанностей, а президенту Бушу объявить импичмент за то, что он его слушает.

Еще его злило то, что мистера Вуозо не призвали и не отравили газом. Папа был уверен, что теперь, когда иракцы сдались, они больше не будут испытывать на американцах всякие опасные штуки.

– Этот парень легко отделался, – кипятился он. – В очередной раз.

Я не знала, о каких таких предыдущих разах он говорит, но выяснять не стала, раз уж папа пребывал в таком плохом настроении. Вместо этого я спросила:

– А что, мистера Вуозо теперь совсем не призовут?

– Скорее всего, – ответил папа и пошел взять себе пива.

Я сделала вид, будто меня, как и папу, это страшно расстраивает, но на самом деле я была рада. Теперь мне было уже не важно, лишусь ли я Томаса из-за того, что он черный, или Мелины из-за ее Дорри. Потому что мистеру Вуозо больше ничто не угрожало. Он все так же будет жить со мной по соседству. А пока он живет рядом, я могу не бояться одиночества.

глава девятая

Через неделю после конца войны отменили запуск шаттла на мысе Канаверал. Папа сказал, что все дело в каких-то трещинах на зажимных гайках, а еще в куче идиотов, которых наняли на работу в НАСА. Он злился, что ему придется отложить свой уикенд с Тэной до нового запуска, аж до апреля. Он говорил, что ему нужно восстановить душевные силы, подорванные Колином Пауэллом, который прошляпил войну.

Я тоже расстроилась, что папина поездка отменяется. Я-то надеялась провести те выходные так, как мне хочется, а именно с мистером Вуозо. Я мечтала, как мы с ним снова пойдем на ужин к Нинфе и отпразднуем то, что его не призвали. А потом мы пошли бы к нам домой и занялись бы любовью, прихватив один из презервативов мистера Вуозо. Мне казалось, что если он будет со мной нежен, это докажет раз и навсегда, что он не насильник. Что в тот день, когда он просунул в меня пальцы, он просто очень на меня разозлился.

Мама прислала папе письмо, в котором сообщила, что прочитала об отмене запуска в газете. Наверное, вы с Тэной очень расстроились, писала она. К письму она приложила фотографию, на которой снялась вместе с Ричардом, своим новым бойфрендом, на празднике маринованных огурцов. Ричард оказался негром. Наверное, поэтому она передумала насчет меня и Томаса.

– Эта женщина – самая невероятная ханжа на свете, – заявил папа, демонстрируя мне фотографию. Затем смял ее и выбросил в ведро.

Как только он ушел на кухню, я вытащила фото обратно. Насчет японцев моя мама не лукавила. На заднем плане снимка ими все просто кишело.

Я взяла фотографию в школу и показала ее Томасу. Он рассмеялся и сказал:

– Ну, это просто что-то с чем-то!

Я согласилась и на протяжении всего дня, встречая его в коридоре, видела, как он трясет головой и улыбается. Хотя они с Ричардом оба были негры, мне показалось, что Томас уверен: начав встречаться с Ричардом, моя мама совершила что-то ужасное для моей семьи. И его это радовало.

Скоро папа начал звать нового бойфренда мамы Колином Пауэллом. Он выдавал фразочки вроде: “Может, твоя мама выйдет за Колина Пауэлла” или: “Наверное, твоя мама и Колин Пауэлл просто обожают огурцы”. Я думала, что он и Томаса начнет так звать, но о Томасе мы говорили не так уж часто.

С того дня в доме Томаса мы с ним больше не занимались сексом. Он сказал, что не хочет со мной спать, пока я не расскажу ему, почему я не девственница. Когда я ответила, что говорю ему правду, он заявил, что не верит мне.

– Вот ведь козел, – возмутилась Дениз, когда я ей все рассказала.

– Да, – вздохнула я, хотя на самом-то деле он был прав – ведь я ему врала.

– Да кому он вообще нужен?

Я пожала плечами. Вообще-то я не возражала бы заняться с Томасом сексом. Я понимала: он думает, что теперь может меня шантажировать, и мне это безумно нравилось. Сначала мне было все равно, но когда до меня дошло, как именно он все это себе представляет, ну, верит, что лишает меня чего-то такого, чего мне до смерти хочется, я стала ему подыгрывать. Я стала совсем как девушки из “Плейбоя”, которые просто обожают секс. Иногда я прямо-таки умоляла его, говорила, ну пожалуйста, но он оставался тверд – пока не скажу правду, никакого секса. А потом я шла домой и кончала от мысли, как же я люблю секс и не могу его получить.

Школьная газета с моим интервью вышла уже после окончания войны, так что некоторые вопросы там явно устарели. Но все равно, мое имя напечатали в газете, и я жутко гордилась.

– Это еще что за хрен? – спросил Томас, открывая газету за обедом.

– Мой сосед.

– Что, папаша того парнишки? Ты брала у него интервью?

– Он резервист, – попыталась объяснить я. – А я как раз о них и хотела написать.

– Могла бы написать о чем-нибудь еще, – пробурчал Томас.

– Я – военный корреспондент в нашей газете.

– Нет. Военные корреспонденты на войне. А ты – в Техасе, – заявил он.

– Мне нужно было взять интервью у человека, который готовился идти на войну.

Томас разглядывал фотографию мистера Вуозо в форме.

– Выглядит точь-в-точь как его придурочный сынок.

– Я знаю.

– Ненавижу этого мальчишку.

Дениз моя статья понравилась. Она сказала, что, если бы мистера Вуозо призвали, я могла бы хранить ее как воспоминание о временах, когда мы были вместе. Правда, реакция мистера Джоффри на ее гороскоп Дениз расстроила. Она принесла ему газету и попросила прочитать секцию гороскопа, но он отмахнулся и сказал, что не верит в астрологию.

Я не отнесла мистеру Вуозо его экземпляр, но у Зака оказался друг, брат которого учился в средней школе, и он-то и притащил Заку номер газеты. Тот показал ее отцу, и как-то вечером мистер Вуозо явился ко мне для разговора.

– Я никогда такого не говорил, – сказал он, стоя в холле и тыкая пальцем в последнюю строчку в интервью, которая так понравилась нашему редактору Чарльзу. – Я бы такого ни за что в жизни не сказал.

Я не знала, что ему ответить. Я-то надеялась, ему понравится, что я вложила в его уста такие мужественные слова.

– Это какой-то бред, – заявил он, похлопывая по газете рукой. – Иди и принеси мне кассету. Я хочу ее послушать.

– Я не могу.

– Это почему это?

– Папа у меня ее забрал, – призналась я.

– Что?

– Он взбесился, что я взяла интервью у вас, и забрал кассету. Поэтому мне и пришлось все выдумывать.

Я думала, он пожалеет меня, ведь папа так грубо со мной обошелся, но ошиблась.

– Я просто в ярости, – сказал он. – Я представляю войска США, и ни один военный никогда не ляпнул бы ничего подобного.

– Извините.

– Извините? – переспросил он. – Ты что, думаешь, что все это детские игрушки?

– Я не знаю.

– Зато я знаю – это далеко не игрушки.

– Я уверена, что никто в армии не прочитает эту статью, – попыталась я его утешить.

– Откуда тебе знать? – спросил он. – Наверняка в этой школе у многих детей родители служат. Господи… Ты же выставила меня круглым идиотом!

– Я старалась вспомнить все ваши слова.

Он взглянул на меня.

– Память у тебя дерьмовая, ты в курсе? Даже не смей со мной теперь разговаривать, – заявил мистер Вуозо. – Не смей приходить ко мне в дом, вообще ко мне не подходи. Оставь меня в покое.

– Почему? – Я начала плакать.

– Потому что ты очень глупая маленькая девочка, – ответил он и ушел.

Я не знала, что мне делать. Я долго-долго стояла на одном месте, потом села на диван. Мистер Вуозо больше не будет со мной милым. И он больше не будет жалеть о том, что надо мной сделал. Вместо этого он хочет, чтобы я жалела о том, что сделала. Но ведь он поступил со мной гораздо хуже! Несправедливо. Согласно книжке, я все еще могла донести на него, у меня в запасе было целых три года, но я понимала, что все равно это бессмысленно. Он только еще больше разозлится.

Папа должен был прийти домой еще не скоро. Мистер Вуозо, конечно, велел мне оставить его в покое, но я не смогла удержаться и пошла к нему домой. Дверь открыл Зак.

– Твой папа дома? – спросила я.

– Твоя статья – полное дерьмо! – сказал он вместо ответа.

– Позови папу, – повторила я.

– Мой папа такого не говорил, ты все выдумала! – возмущался Зак.

– Я знаю, что он дома, – говорила я. – Он только что вошел.

– Он не хочет с тобой разговаривать.

– Всего на минуту, – попросила я.

– Вали домой, чурка.

– Не зови меня так.

– Верблюжатница. – Зак обернулся через плечо и, убедившись, что папы рядом нет, добавил: – Черномазая.

Тут внезапно сбежал котенок. Он пробрался через открытую дверь и через лужайку бросился к дому Мелины.

– Снежок! – заорал Зак.

Темнело, а на нем были только носки, без ботинок.

– Пусти! – закричал он мне и побежал во двор. – Снежок! – закричал он снова, пригибаясь к земле и протягивая правую руку, словно в ней была какая-нибудь еда.

Он причмокивал, кричал “Снежок, Снежок”, причем голос у него был гораздо выше, чем обычно.

Я наблюдала за ним с крыльца. Когда Зак прошел через двор Мелины и добрался до соседнего дома, я зашла внутрь и закрыла дверь. Скоро должна была прийти с работы миссис Вуозо, но я знала, что пара минут у меня в запасе есть. Я тихонько прошла через гостиную и кухню, но мистера Вуозо там не оказалось. Я поднялась наверх. Он лежал в спальне на кровати, прикрыв лоб рукой. На прикроватной тумбочке тускло горела лампа. Мне она напомнила книжку “Маленький домик в прерии”, там была такая старомодная масляная лампа, которую нужно было включать, поворачивая металлический ключ.

– Мистер Вуозо? – окликнула его я.

Он убрал руку со лба и приподнялся, чтобы рассмотреть меня.

– Что ты тут делаешь?

– Я хотела перед вами извиниться.

– Убирайся отсюда, – сказал он, усаживаясь на кровати. – Я же велел тебе никогда сюда не приходить.

– Но я же извинилась.

Мистер Вуозо уселся на краю кровати и начал на меня смотреть.

– Вы ведь сможете меня простить? – умоляюще спросила я.

– Ты перешла черту, – заявил он. – Выдумывать за меня интервью – это уж слишком.

– Я так больше никогда не буду.

Он зло рассмеялся:

– Конечно, не будешь! Я тебе никогда в жизни не позволю снова брать у меня интервью, это уж точно.

Хоть мне и не нужно было еще одно интервью, я расплакалась. Казалось, единственное, что он говорил, это слово “никогда”. Это звучало так… окончательно, так бесповоротно.

– Прекрати реветь, – сухо велел он. – На меня это не действует.

– Я не могу прекратить.

– Ну конечно, – сказал он, явно мне не поверив.

– Правда, не могу.

Мистер Вуозо посмотрел на меня долгим взглядом. Потом спросил:

– Ты знаешь, что ты делаешь?

Я покачала головой. Я боялась и не хотела слушать то, что он мне собирался сказать. Но, по крайней мере, он хотя бы со мной разговаривал.

– Ты ведешь себя так, словно не понимаешь, что ты делаешь, но на самом деле ты прекрасно понимаешь, что ты делаешь.

– Нет, не понимаю, – ответила я. Он, кажется, имел в виду что-то плохое.

– Все ты понимаешь. Ты знаешь, что ты делаешь с мужчинами, – сказал мистер Вуозо.

Я промолчала. С одной стороны, мне хотелось оправдываться, а с другой он, кажется, сделал мне комплимент.

– Но, – продолжил он, – меня ты больше этим не заманишь. С меня хватит.

– Я вас не заманивала, – возразила я. – Просто вы мне нравитесь.

– Я не хочу тебе нравиться, – отрезал он. – С тобой что-то не так.

– Не говорите так, – попросила я, стараясь снова не расплакаться.

– Я говорю, что хочу.

Тут позвонили в дверь.

– Это еще кто? – удивился мистер Вуозо.

– Это, наверное, Зак, – пробормотала я.

– Зак?

– Я, кажется, случайно заперла дверь.

– Ради всего святого, – произнес мистер Вуозо и вышел из комнаты. Я спустилась за ним по лестнице и прошла в гостиную. Когда он открыл входную дверь, там и правда оказался Зак, но без котенка.

– Снежок сбежал! – закричал он. – Эта чурка выпустила его, а потом и меня на улице заперла!

Я думала, что сейчас мистер Вуозо велит Заку так меня не называть, но вместо этого он повернулся и сказал:

– Кажется, тебе пора домой.

– Ты его не нашел? – спросила я у Зака.

– Ты слышала, что я сказал? – Мистер Вуозо больно схватил меня за руку и вытолкнул на улицу. Он захлопнул передо мной дверь, а я стояла, не в силах пошевелиться. Кружилась голова.

Через минуту дверь открылась, и на улицу вышли мистер Вуозо с Заком.

– Убирайся! – гаркнул мистер Вуозо, увидев, что я еще тут. – Пошла вон с моего двора!

Я сошла со ступенек, и они вдвоем удалились вглубь участка. Зак обулся и держал в руках пластиковый контейнер с сухим кормом, который иногда встряхивал и кричал: “Снежок, Снежок!” Мистер Вуозо тоже звал котенка. Я медленно пошла домой, надеясь, что где-нибудь увижу Снежка. Но улица была совершенно пуста.

В своей комнате я легла на кровать. Сердце билось как сумасшедшее. Я не знала, что я буду делать без мистера Вуозо. Он был самым близким мне человеком – даже ближе, чем Томас. Он делал со мной всякие вещи, которые взрослый мужчина не должен делать. А когда кто-нибудь проделывает с тобой запрещенные вещи, от которых становится хорошо, это значит, что ты – особенная. Вот почему нельзя этим разбрасываться. Как только такой человек уходит, ты перестаешь быть особенной. Становишься никем. А чтобы снова стать особенной, придется ждать, пока придет другой человек. Но раз то, чем вы занимаетесь, под запретом – шанс встретить второго такого человека стремится к нулю. А значит, придется признать, что теперь ты обречена на одиночество.

Тем же вечером папа, вернувшись с работы, сообщил, что только что сбил кошку.

Я взглянула на него. Я слезла с кровати и теперь сидела за столом и делала уроки.

– Что?

– Она прямо перед машиной пробежала, – сказал он. – Было темно, я ее не заметил.